А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

БОРИС ЕКИМОВ
ДВА РАССКАЗА
ФЕТИСЫЧ
Время - к полудню, а на дворе - ни свет, ни тьма. В окна глядит
си-зая наволочь поздней ненастной осени. Целый день светят в домах по
хутору электрические огни, разгоняя долгие утренние да вечерние сумер-
ки.
Девятилетний мальчонка Яков, с серьезным прозвищем Фетисыч, обычно
уроки готовил в дальней комнате, там, где и спал. Но нынче, скучая,
пришел он на кухню. Стол был свободен. Возле него отчим Фетисыча, Фе-
дор, маялся с похмелья: то чай заваривал, то наводил в большую кружку
иряну - отчаянно кислого "откидного" молока с водой. Тут же топала на
крепких ножонках младшая сестра Фетисыча - кудрявая Светланка.
Мальчик пришел с тетрадью и задачником, устроился за столом возле
отчима.
- Места не хватило? - спросил его Федор.
- Я вам не буду мешать, - пообещал Фетисыч. - Вроде меня и нет. А
за тем столом мне низко. Я наклоняюсь, и осанка у меня портится.
- Чего-чего? - переспросил Федор.
- Осанка. Это учительница говорит. Можешь спросить, если не веришь.
Федор лишь хмыкнул. К причудам пасынка он привык.
Вначале сидели молча. Фетисыч строчил свою арифметику. Федор пил
чай и, скучая, глядел в окно, где сеялся мелкий дождь на серые хуторс-
кие дома, на раскисшую землю. Сидели молча. Малая Светланка таскала из
ящика за игрушкой игрушку: пластмассовую собаку, мячик, куклу, кроко-
дила - и вручала отцу с коротким: "На!" Федор послушно брал и склады-
вал это добро на столе. Горка росла.
Фетисыч скоро от уроков отвлекся.
- Хочу тебя обрадовать, - для начала сказал он отчиму. - Ты же вче-
ра был пьяный, не знаешь. А я пятерки получил по русскому и по арифме-
тике. По русскому - одну, а по арифметике - две.
Федор лишь вздохнул.
- Ты не думай, это непросто, - продолжал Фетисыч. - Одну пятерку по
арифметике - за домашнее задание, а другую - по новой теме. Я ее по-
нял, к доске вышел и решил.
- Заткнись, - остановил его Федор.
Фетисыч смолк. Снова повисла тишина. Светланка, мягко топая, таска-
ла и таскала игрушки отцу. Горой они на столе лежали. Потом, заглянув
в ящик, сказала: "Все" - и развела руками. И теперь пошло наоборот:
подходила она к столу, говорила отцу: "Дай". Федор молча вручал ей иг-
рушку, которую дочь несла к опустевшему ящику, и возвращалась к столу
с требовательным: "Дай!"
Они были похожи, родные дочь и отец: кудрявые волосы - шапкой, чер-
ты лица мелковатые, но приятные. Отца старила ранняя седина, мятые
подглазья, морщины - пил он в последнее время довольно крепко и быстро
сдавал. А малая Светланка, как и положено, была еще ангелочком в тем-
ных кудрях, с нежной кожей лица, с легким румянцем - красивая девочка.
Мальчишка же, Яков, что по характеру, что по стати был для Федора
кровью чужой. Фетисычем его звали за разговорчивость, за стариковскую
рассудительность, которая приходилась то кстати, а то и совсем наобо-
рот. Как теперь, например, когда Федору с похмелья и без разговоров
свет был не мил. Фетисыч понимал это, даже сочувствовал. Углядев, как
отчим косит глазами на жестяную коробку с табаком-самосадом и морщит-
ся, он сказал:
- Хочу тебе предложить. Ты вот болеешь сейчас с похмелья. А ты на-
берись силы воли и брось сразу курить. Помучаешься, зато потом тебе
будет хорошо.
- Это ты сам придумал? - спросил Федор.
- Конечно.
- Значит, дурак.
Пришла с работы, с коровника, мать Фетисыча - Анна, женщина моло-
дая, но полная, с одышкой. Через порог шагнув, она присела на табурет,
укорила:
- Сидите? Дремлете? А мамка ваша - вся в мыле. Опять на себе тягали
солому и силос. Вся техника стоит.
- А бригадир чего же? - живея, спросил Федор.
- От него проку... Ходит - роги в землю, ни на кого не глядит.
- А Мишки Холомина "Беларусь"? Он - гожий.
- Мишкин трактор теперь один на весь хутор. За ним, как за стельной
коровой, глядят. Говорят, на случай. Кто заболеет... Или за хлебом.
Тетка Маня правду гутарит: надо быков заводить. Бык - скотина беспог-
решная. Ни солярки ему не надо, ни запчастей. На соломке попрет.
Анна пришла в себя скоро: недолго посидела, прислонившись к стене,
пожаловалась и, поднимаясь, спросила строго:
- А даже из печки не выгребли? Меня ждете? И угля нет?
Фетисыч, не дожидаясь, пока погонят его, резво подался в сарай, за
углем. Вернулся он, как всегда, с новостями:
- Набирал уголь... Там глыба такая огромная. Я молоток взял и ка-ак
ударил ее! Со всех сил! И вдруг - взрыв такой! Все осветилось! - Он
вскинул руки. Глаза его сияли восторгом. - Там же темно. И вдруг -
огонь! Синий такой!
- Ты, может, спичкой чиркнул? Поджег? - тревожно спросила мать.
- Нет. Я глыбу ударил - и сразу такой взрыв!
Федор молчком сходил в сарай и сразу вернулся.
- Чего там? - спросила жена.
- Как всегда, брешет, - махнул рукой Федор, а пасынку сказал: - Ты
на рожу на свою погляди в зеркало, взрывник.
Но Фетисыч еще не все рассказал. Он вынул из кармана телогрейки че-
тыре куриных яйца и сказал матери:
- Ты меня не ругай, ты прости меня. Я одно яйцо разбил нечаянно.
- Это уж как положено. Хорошо, хоть не все кокнул.
- Зато я сделал доброе дело: тетку Шуру обрадовал. Я из гнезда заб-
рал яйца, там их десять было. Пять темных и пять белых. Я сообразил: у
нас все куры красные, они темные яйца несут, а у тетки Шуры - белые,
значит, ее куры у нас снеслись. Правильно я сообразил? А тетка Шура
как раз во дворе была. Я ее и обрадовал, отдал пять яиц и сказал, что
всегда буду белые яйца ей отдавать. Правильно я сделал?
Федор ухмыльнулся.
- Тебя кто за язык тянул? - досадуя, спросила у Фетисыча мать. -
Тебе кто велел лезть в эти гнезда? Темные, белые... Грамотей. Либо те-
бе куры докладывают, какие они яйца несут? Знахарь... Она своих кур
сроду не кормит. А мы вволю сыплем. Вот они и бегут на чужбинку. А ты
ей - яйца. И она взяла, бесстыжая. А ты вечно суешь свой нос куда не
просят.
Фетисыч все понял и молча убрался из кухни. Добро, что дом был не-
малый: три комнаты кроме кухни. Самая дальняя - его. В невеликой этой
комнатке стол да кровать помещались, на стене - красочный плакат улыб-
чивого мускулистого мужика с квадратной челюстью и короткой прической,
по фамилии Шварценеггер. Фетисыч когда глядел на него, то напрягался и
зубы скалил. Но на Шварценеггера он был не очень похож. Во-первых, де-
вять лет от роду. Во-вторых, стричься было негде. Отчим Федор мудрил
порою над ним с машинкой да ножницами, оставляя челку на лбу и голый
затылок. Получалось не очень внушительно: челка светлых волос, вздер-
нутый нос, круглый подбородок - далеко до силача. Но Фетисыч трениро-
вался. В школе на турнике подтягивался на пятерки целых шесть раз.
Через комнаты глуховато, но слышно было, как ругается мать:
- Это вы вчера рамы с медпункта пропили? Доумились?
- Разведка доложила?
- Доложила. Вот участковый прищемит - назад потянете. Курочат все
подряд. Все на пропой, на пропой. А нам край надо бы возле кухни за-
тишку постановить, как у кумы Таисы. В затишку - печку. Летом так рас-
хорошо, не жарко. И курник стоит раскрытый. Шифера бы листов пять или
досок, хоть горбыля. Люди во двор тянут, для дела, а ты...
- Пузырь поставь - и к тебе притянем.
- Да уж все растянули. Свинарник какой расхороший был, сколь шифе-
ру, сколь досок. А в клубе, говорят, и полов уж нет.
- Полов... Вспомнила. Уж потолки снимают.
- Либо Рабуны? Они же кухню строить задумали. Рядом живут. Хозяева.
А у нас курник раскрытый.
- Пузырь. И все будет! - оживился Федор.
- Да если в дело, я два поставлю.
- Это уже разговор.
- Бесстыжий... Для дома, для семьи, а ты готов...
- Это не разговор, - перебил ее Федор.
- Разговор, не разговор. Засели, как баглаи. Только и глядите, где
бы чего украсть и пропить. Нет чтобы на ферму прийти да женам помочь,
- корила Анна. - Бабы - в мыле, а мужики прохладничают.
- Вы задарма горбитесь - и мы пойдем рядом с вами. Коммунистический
труд? Пошли они.
- Вот и пошли... А водку кажеденно глотать...
Укоры были те же, что и вчера, и позавчера, и всю долгую осень.
А у Фетисыча уроки были сделаны, можно и в школу отправляться. Хоть
и рановато, но веселее там.
Через кухонную толкотню, где суматошилась мать, понемногу наливался
похмельною злостью отчим, и лишь кудрявая Светланка жила своей детской
счастливой жизнью. Через все это Фетисыч пробился быстро и выбрался на
волю.
Уже пошел декабрь, но долгая поздняя осень, словно грязная злая
старуха, бродила по хуторам. Низкие набухшие тучи, морося, ползли и
ползли, а то и висели над хутором, цепляясь сизым провисшим брюхом за
маковки старых груш. По теплу, по лету, хутор тонул в садах. Теперь же
через голые ветви все насквозь было видать: от далекого Заольховского
кута, который упирался в лесистое займище, до самого озера, с белым
песком на берегу, с желтыми камышами. Весь хутор словно на ладони: се-
рые нахохленные дома, сараи, базы, высокие сенники, просторные огоро-
ды. И тихо было на хуторе, пустынно: ни людей, ни машин. Одно дело -
зябкая слякотная осень; другое - работы нет. Свиней давно на мясоком-
бинат сдали, овец раньше продали, коров один гурт неполный остался.
Тут еще плотницкую да кузницу на зиму закрыли. А дороги развезло, и
хлеб печеный не возят. То хоть возле кузни да плотницкой с утра народ
толокся, на бригадный наряд в контору ходили, потом у магазина собира-
лись бабы да старики, ожидая хлеб. Нынче все по домам сидят.
От дома Фетисыча видна была и школа. Она лежала на въезде, вначале
длинной, через весь хутор, улицы, по которой стояли бывшие клуб, мед-
пункт, детский садик, почта, баня да магазины. Напрямую, дворами да
проулками, до школы можно было добраться в два счета. Но обычно Фети-
сыч не спешил, выходя на улицу главную, мимо подворья многодетного Ка-
пустина, где день и ночь мотались на веревке детские штаны да рубашки.
Фетисыч свистел, заложив пальцы в рот. И тут же во всех окошках появ-
лялись расплющенные о стекло ребячьи носы. Шестеро детей было у Капус-
тина. Старшей - девять лет, ребятам-двойняшкам - по восемь, дальше -
вовсе горох. Еще один свист раздавался возле дома Башелуковых, для
первоклассницы Маринки с прозвищем Кроха. И все. Башелуковы жили на
углу. Отсюда лежала по главной улице прямая дорога до самой школы.
За долгие годы улицу выездили, посередке тянулась глубокая лужа.
Старый брехун Архип божился, что в разлив в эту лужу из озера карась
заходит и можно его ловить. Лужа и летом не высыхала, зеленея. А уж
теперь словно море была, топя заборы. Правда, заборов на главной улице
почти не осталось. Дома казенные, брошенные, заборам ли уцелеть.
Всякий день на пути в школу Фетисыч наведывался в эти руины прошло-
го. Добро, что двери да окна в домах брошенных - настежь, а чаще -
чернеют пустыми глазницами.
В бывшем медпункте, где и теперь пахло лекарствами, Фетисыч садился
в высокое блестящее кресло. Оно вращалось. Крутнешься раз-другой - и
дальше пошел. Клуб еще год назад стоял на запоре. Нынче - все раскры-
то. Сцену разобрали, выдрали полы. Дед Архип ободрал дерматин с кресел
и шил из него чирики. Красный цвет, он приметный. Полхутора в этих чи-
риках щеголяли. В бывшем магазине можно было залезть в большой холо-
дильник, прикрыть дверцу - и вроде тюрьма. Там же лежал на боку тяже-
лый запертый сейф. Его курочили, но так и не открыли.
Хуторская школа - длинное дощатое здание на высоком кирпичном фун-
даменте - когда-то была восьмилеткой. Директор, завуч, завхоз, учите-
ля... Школьники с трех хуторов сходились. Ныне старая учительница Ма-
рия Петровна пестала, кроме главного своего ученика Якова, трех Капус-
тиных да Маринку Башелукову. В просторной школе топили одну печку на
две комнаты: класс и еще одну рядом, под названием "спортзал", со
шведской стенкой, трапецией да перекладиной. Уроки начинали по-своему,
к полудню. Некуда было спешить.
Первым приходил Яков. Забирая ключ у технички, молоденькой тети Ва-
ри, которая напротив школы жила, он первым делом спрашивал:
- Натопила?
- Натопила, натопила... Иди проверяй, завхоз.
У школьного крыльца стояли корыто с водой и большой сибирьковый ве-
ник, чтобы сапоги отмывать. Хотя потом в школе и разувались, меняя
обувь, но на крыльцо грязь не тягали. За этим Яков следил. Он был офи-
циально назначен старостой и помощником старой учительницы и в школе
чувствовал себя свободней, чем дома.
Пустое длинное здание с длинным коридором встречало тишиной и гул-
ким эхом шагов. Две комнаты с общей печкой были хорошо натоплены, в
классе зеленели горшки с цветами, пестрели на стенах рисунки, апплика-
ции да вышивки - детское рукоделье. Три светлых окна глядели на ху-
торскую улицу.
Яков проверил печку и, усевшись за учительский стол, стал ждать.
Голоса Капустиных, как только вываливала орава из дома, звенели без
умолку, приближаясь. Школьников у Капустиных было трое, но обычно
прихватывали довеска - шестилетнего Вовика, который ревмя ревел, в
школу просясь. А коли не брали его, то убегал из дому и приходил са-
мостоятельно.
Шумно прибывали Капустины. Школа оживала. Вслед за ними, опаздывая,
медленно поспешала первоклассница Маринка Башелукова - махонькая дев-
чушка с большим красным ранцем за плечами. По теплому времени старые
люди выходили глядеть на нее, когда она горделиво несла через хутор
белые пышные банты на аккуратной головке. Глядели и вздыхали, вспоми-
ная былое.
Так было и нынче. Яков через отворенную форточку приказывал:
- Сапоги чисто промывайте! Не тягайте грязь!
Собрались. Расселись за партами. Учительница Мария Петровна запаз-
дывала. Как всегда в таких случаях, Яков открыл журнал посещаемости.
- Башелукова.
- Здесь, - тонко пискнула девчушка, поднимаясь. Она всегда была с
белыми бантами в косичках, с белым отложным воротничком - словно го-
родская первоклассница.
- Капустина.
- Здесь.
- Капустин Петр... Капустин Андрей.
- И я здесь, - отметился Капустин-младший, довесок.
В журнал его не положено было записывать, а хотелось - как все.
Марии Петровны не было. Яков решил сбегать к ней. Но прежде, чтобы
не теряли зря времени, он дал задания: кому примеры, кому упражнения.
А малышу Капустину вручил лист бумаги и велел рисовать. Все это было
для Якова делом привычным. Старая учительница порой хворала, порой
уезжала к дочери в райцентр, оставляя надежного помощника - Фетисыча.
Он старался.
А жила учительница недалеко, в старом домишке, в каком жизнь прове-
ла. Яков отворил калитку и сразу почуял неладное: настежь были открыты
все двери - коридорная, кухонная, сарая.
- Мария Петровна! - заглядывая в дом, позвал Яков.
В доме горел свет. Но никто не ответил.
- Мария Петровна! - окликнул он во дворе.
Старая учительница была в сарае. Она стояла навалившись на угольный
ящик. В полутьме Яков не сразу ее заметил, а потом бросился к ней:
- Мария Петровна...
Учительница была мертва и стала валиться на мальчика, как только он
тронул ее. Яков с трудом, но не дал ей упасть. Ледяная рука, окосте-
невшее тело все сказали ему. Он прислонил мертвое тело к стене сарая и
бросился вон.
Потом, когда к учительнице поспешили взрослые, он издали глядел,
как ее заносят в дом. Он поглядел и пошел к школе. Он чувствовал, что
озяб. Пробирала дрожь. У крыльца, отмывая в корыте грязные сапоги, он
решил, что о смерти учительницы в классе говорить сейчас не станет.
"Про уроки забудут, - подумалось ему. - День пропал, его не вернешь",
- повторил он слова учительницы. И еще что-то, более важное, останав-
ливало его: он не до конца поверил в смерть, какая-то последняя надеж-
да теплилась - может, еще оживет.
В классной комнате было тепло, зелено от цветов и все - за партами,
даже Капустин-младший.
Обычно, когда учительница, уезжая, оставляла Якова старшим, ребя-
тишкам под началом его приходилось туго. Старался Фетисыч. Лишний раз
не скажи, перемены - короче, точно в срок. Но нынче в тягость была чу-
жая ноша.
Братья Капустины примеры по математике решили, и Яков добавил им
еще одно упражнение. Маринка Башелукова, Кроха, тихо окликнула:
- Яша... У меня кончилось.
- Что у тебя кончилось?
- Букварь.
Яков подошел к ней. Все верно. Мария Петровна твердый знак с ней
прошла. Хитрые слова "сел" и "съел". И как это бывало ранее: сначала -
с ним, в прошлом году - с братьями Капустиными, - Яков сказал громко,
повторяя слова учительницы:
- Давайте все вместе поздравим Марину. Она закончила свою первую
книжку-букварь. Молодец, Кроха. Поздравляем тебя! Теперь ты человек
грамотный.
1 2 3 4 5