Но, дорогой, тебе ни к чему было пороть меня, чтобы возбудить, хотя, признаю, новизна ощущений свое дело сделала. — Она погладила его по щеке, озорно подергала за маску и шепнула: — Ты великолепный любовник, Робби. Почему же считаешь, что бедность не дает тебе права на женитьбу? Это поместье — чудесное тихое местечко. Я могла бы прожить здесь всю свою жизнь, никогда не видя Лондона, и все же быть счастливой. Наверняка есть женщина, которая ради любви к тебе пошла бы на все.
Сердце Роберта разрывалось от боли и тоски. Она могла быть здесь счастлива! Сама сказала об этом. Он любил ее, но гордость и честь не позволяли открыто признаться в своих чувствах.
— У меня никого нет, — глухо обронил он и почти нетерпеливо столкнул ее с коленей. — Надень сорочку, Люсинда. Больше я ничему не могу тебя научить. Позавтракай, и мы поедем кататься.
— Когда наступит полнолуние? — робко поинтересовалась она, накидывая рубашку. Должно быть, уже скоро, недаром она каждую ночь смотрела в окно, на темнеющее небо.
— Через три дня, сокровище мое, — сообщил он.
Три дня. Всего три дня осталось им быть вместе. Три дня из всего чудесного лета, прежде чем ей придется участвовать в гнусной церемонии, которую Люсинда заранее ненавидела. Не плотской любви она страшилась. Беда в том, что поклонники не любви от нее хотели, а мести за то, что она сделала их посмешищем всего общества. Люсинда пожалела бы о содеянном, если бы из-за всего случившегося судьба не свела ее с тем, кого она полюбила так отчаянно, что готова была открыть ему свое сердце. Но это невозможно! Если Роберт отвечает ей тем же, а это вполне возможно, иначе почему еще он решился спасти ее, какую боль ему придется пережить, если их план не удастся! Если ее вынудят отдаться герцогу, маркизу и лорду Бертраму на глазах у злобствующей толпы благородных джентльменов!
Люсинда едва сдерживалась, чтобы не заплакать.
Следующие три дня пролетели как на крыльях. Они все время проводили вместе, в скачках по уже желтеющим полям. Роберт показал ей годовалого жеребенка, которого отправлял в Турцию, чудесное молодое животное, со шкурой, того же цвета, что и ее каштановые волосы. Жеребенок взял яблоко с ее руки, щекоча ладонь мягкими губами.
По ночам они растворялись в страстных объятиях, но Роберт по-прежнему уходил к себе, опасаясь, что она поддастся искушению снять с него маску.
— Поклянись честью, что приедешь на бал Уитли, — потребовала она. — Ты ведь можешь раздобыть приглашение?
— Мой друг лорд Боуэн все устроит, — пообещал он, целуя ее в лоб. — Это так важно для тебя, Люсинда?
— Важнее этого нет ничего на свете.
— Но почему? — удивился он.
— Вот уже несколько лет, как ты играешь роль Повелителя для «Учеников дьявола», — начала она, — но теперь утверждаешь, что, несмотря ни на какие последствия, я стану твоей последней ученицей. Это говорит о том, что у тебя все же есть совесть. Ты сам знаешь, что занимался неправедным делом. Богатым и сильным мира сего никто не дал права унижать и оскорблять бедных и беспомощных. Правда, это не останавливало их ни раньше, ни теперь. Даже если ты не сможешь уберечь меня от похоти назойливых претендентов на мою руку, я устрою им публичную выволочку в Лондоне. Они долго не забудут урока, уж поверь мне. Неужели тебе не хочется присутствовать при этом, Роберт? Разве это не достойный конец твоей карьеры Повелителя?!
— Они найдут на мое место другого, — пожал плечами Роберт.
— Вероятно, да, а может, и нет. Я намереваюсь использовать моего милого братца-епископа, чтобы навсегда распустить нечестивое общество «Учеников дьявола». Если же он начнет сопротивляться, я донесу на него и его сообщников архиепископу Кентерберийскому, даже если при этом о моем позоре узнают. Но «Ученики дьявола» больше не посмеют обидеть ни одну молодую женщину! — твердо провозгласила она. Роберт разразился смехом и осыпал ее поцелуями.
— Люсинда, сокровище мое, ты клялась, что я не сумею укротить тебя, и, клянусь Богом, настояла на своем! Не могу сказать, как я счастлив!
Он снова поцеловал ее, и со смешком опрокинул на спину.
— Я хочу замучить тебя до умопомрачения, моя очаровательная злючка! Согласна? Последняя партия перед тем, как мне придется отослать тебя в Лондон!
— Иди ко мне, мой великолепный Повелитель, — промурлыкала Люсинда, привлекая его к себе. — О да, да! Ужасно, ужасно мило! Еще, еще!
Его язык алчно лизал ее губы, выгнутую шею, груди, обводил соски. Роберт с наслаждением ощущал сладость затвердевших крошечных бугорков. Его губы скользнули по ее торсу, целуя, слегка прикусывая, лаская. Она бормотала нежные слова. Он уткнулся носом в роскошную поросль черных завитков и, спустившись вниз, устроился между ее молочно-белых бедер. Ее пухлые нижние губки уже повлажнели, крошечные жемчужинки серебристого любовного напитка сочились между ними. Он осторожно приоткрыл розовые складки и впервые взглянул на коралловую плоть. Роберт никогда не ласкал ее подобным образом, ибо считал это привилегией не господина, но любовника.
Крошечная горошинка поднялась, встала, почти пульсируя у него на глазах. Наклонив голову, он стал жадно лизать и посасывать ее.
Люсинда ахнула, сжигаемая головокружительным наслаждением, и вцепилась в его густые темные волосы.
— О Боже, что со мной? — всхлипывала она, ощущая, как он легонько теребит зубами крошечную пуговку, и вздрагивая от удовольствия.
Наконец он больше не смог вынести их любовной игры. Она впивалась ногтями в его плечи, торопя и понуждая двигаться быстрее, и его жажда равнялась ее исступлению. Роберт приподнялся, скользнул между ее раздвинутых ног и глубоко вошел в покорное тело, улыбнувшись, когда Люсинда громко вздохнула. Он стал двигаться, сначала медленно, потом быстрее, а она самозабвенно царапала его спину, кусала плечо.
Какой он твердый! Настоящее железо, пронзающее ее податливую мягкую плоть. Неужели это в последний раз?! Не может быть! Она не позволит!
Люсинда сжала его копье так, словно больше не собиралась отпускать. Роберт застонал, и она, всхлипнув, обняла его ногами. Пусть запомнит ее такой, и когда она отомстит, они пойдут к алтарю. Он будет хотеть ее, как ни одну женщину в мире!
Они слились в слепящей вспышке чувственного наслаждения, почти заставившей обоих лишиться чувств.
«Я люблю тебя», — прошептала Люсинда в своем сердце, не ведая, что он повторяет про себя те же слова. Его руки сжались в последнем объятии, и оба уснули.
Когда Люсинда пробудилась, его уже не было. На соседней, уже остывшей, подушке лежала изумительная белая роза. Она взяла цветок, вдохнула пьянящий аромат и улыбнулась при мысли о прошедшей ночи. Сегодня она должна встретить своих преследователей и, что бы ни случилось, все равно восторжествует над ними. Правда, Люсинда от души надеялась, что Роберт сможет защитить ее от их вожделения, но если все же ничего не выйдет… До чего же противно! Такое чувство, словно на тебя опрокинули полный ночной горшок! Ничего, Люсинда дала обет, что они еще горько пожалеют о своем преступлении!
— Повелитель просил вас принять ванну. Он сам выбрал наряд, который вы сегодня наденете, — сообщила Полли. — Подумать только, миледи, завтра мы отправимся в Лондон!
— Да, но ты не долго там останешься. К Рождеству уже будешь жить в своем новом доме.
— Притом с большой радостью, — отозвалась Полли, — но неплохо в последний раз увидеть наш старый Лондон. Правда, я привыкла к сельской жизни, миледи, и теперь у меня есть Джон. Вместе мы будем вести тихую, спокойную жизнь.
Люсинда долго нежилась в ванне, пока Полли мыла ей голову. Взглянув на выбранный Робертом туалет, она очень удивилась, но ничего не сказала. Горничная надела на нее тонкую батистовую сорочку с рукавами, отделанными кружевом, поверх которой затянула небольшой корсет из белого, затканного цветами шелка. За корсетом последовали шелковая нижняя юбка и кринолин из деревянных обручей, на который легла стеганая атласная юбка, затканная сиреневыми цветами по кремовому фону. Само же платье собиралось в драпировку по бокам и было из лилового шелка с вышивкой. Рукава, узкие до локтя, расходились пеной кремовых кружевных воланов, ниспадавших до самых запястий. Таким же кружевом был обшит глубокий соблазнительный вырез. Собранный защипами корсаж украшали три банта, и еще два сидели над воланами. Ножки Люсинды были затянуты в кремовые шелковые чулки с розовыми подвязками. Роберт позаботился выбрать туфли того же цвета. Волосы Полли убрала в высокую прическу и украсила цветами, выпустив несколько буклей, достигавших плеч Люсинды. В ушах переливались жемчужные сережки. На стройной шее поблескивала филигранная золотая цепочка с крестиком.
Люсинда взглянула на себя в высокое зеркало.
— Выгляжу вполне респектабельной дамой, каковая и есть на самом деле, — заметила она, обернувшись к вошедшему Повелителю. — Почему? Разве я не должна быть полуобнаженной или хотя бы в чем-то прозрачном, предназначенном, чтобы соблазнять?
— Ни в коем случае, если мы хотим, чтобы наш план удался, — покачал он головой. — Сегодня ты должна выглядеть и вести себя как настоящая леди. Только не забудь подчиняться любому моему приказу, чтобы со стороны казалось, будто ты покорена.
— Но если мы не сумеем убедить их? — спросила Люсинда в последний раз.
— В таком случае, сокровище мое, ты снова окажешься на «Укротителе девиц» и в полной власти своих поклонников, — резко бросил он. — Поэтому постарайся хорошо сыграть роль, Люсинда, чтобы одержать победу над врагами. — И, поцеловав ей руку, добавил: — Кое-чего не хватает, сокровище мое. Полли, мушки.
Горничная вручила ему небольшую коробочку, из которой Повелитель извлек два черных сердечка, заранее смазанных клеем. Первую он посадил на левую скулу Люсинды, вторую — на белоснежное полушарие правой груди.
— Ну вот, теперь ты готова, — улыбнулся он и повел ее из дома через сады той же дорогой, что и в первую ночь ее появления здесь. Только на этот раз совсем стемнело: осенние дни стали куда короче. В небе сияла полная луна, серебря окружающий ландшафт. Небольшой амфитеатр был ярко освещен факелами и заполнен до отказа джентльменами в темных плащах с капюшонами. На Повелителе снова были обтягивающие панталоны, из разреза которых дерзко выглядывало внушительное мужское достоинство. Белая батистовая сорочка была распахнута на груди. Когда он вывел вперед Люсинду, из публики послышались удивленные возгласы.
Повелитель поклонился и объявил:
— Милорды, позвольте представить леди Люсинду Харрингтон, отныне усмиренную и укрощенную, как смирный котенок. Сделайте реверанс перед «Учениками дьявола», сокровище мое.
Люсинда низко присела, слегка наклонив голову, так, чтобы джентльменам открылся нестерпимо соблазнительный изгиб ее полных грудок. Она едва сдержала смешок, когда мужчины, все как один, поспешно подались вперед, чтобы вдоволь полюбоваться сливочно-белыми округлостями с затененной расселиной между ними. Горящие взгляды, казалось, прожигали крохотное черное сердечко.
— Мы начнем, милорды, когда вы откинете капюшоны, — объявил Повелитель.
Люсинда бесстрастно наблюдала, как один за другим откидываются капюшоны и открываются лица, большинство из которых были знакомыми. Среди них был и братец Джордж, благочестивый епископ, сидевший рядом с тремя ее поклонниками. «О, Джордж жестоко поплатится за свое вероломство, дайте только срок», — думала Люсинда, скромно опустив глаза.
— Почему она не голая? — вскинулся герцог Рексфорд.
— Да, и, кстати, где «Укротитель девиц»? — вторил лорд Бертрам.
— Выслушайте меня, милорды, — начал Повелитель. — Ранее вы привозили мне женщин низкого происхождения. Я усмирял их для вас, и вы развлекались, сколько душе угодно. Никогда еще я вас не подводил. Но эта женщина, однако, истинная леди. И хотя я укротил и ее, не думаю, что стоит позорить ее перед всем нашим клубом.
— Почему бы нет? — удивился маркиз Харгрейв.
— Все ли вы надеетесь, что леди Люсинда изберет вас в мужья, милорды?
— Да! — хором воскликнули все трое.
— Неужели тот, на кого падет жребий, станет спокойно жить с сознанием того, что двое остальных поимели ее при всех друзьях и сливках столичного общества? Или счастливец намеревается всю жизнь держать жену в деревне? А если ее первое дитя родится через девять месяцев после свадьбы? Сможет ли джентльмен с уверенностью сказать, что ребенок от него?!
— Но вы пользовались ею сколько хотели, — раздраженно заметил герцог Рексфорд.
— Это верно, милорд, но вы не знаете ни меня, ни моего имени, а кроме того, я принимал все необходимые предосторожности. Только одному из вас известно, кто я. Доведись вам встретить меня в «Уайтсе» или на балу, вы не узнаете Повелителя. Зато можете перечислить всех членов клубов «Ученики дьявола» или «Клуба адского пламени». Если вы все трое публично изнасилуете леди Люсинду, сплетен не остановить и злым языкам не помешать. Репутация леди, как, впрочем, и ее мужа, будет погублена. Вы, разумеется, этого не хотите.
Позвольте предложить вам иной выход. Вы уже сумели отомстить леди Люсинде. Пятнадцатого ноября графиня Уитли дает первый бал в честь окончания охотничьего сезона. Мы все там будем. Леди Люсинда обещала мне, что на этом балу ее брат, епископ Уэллингтонский, объявит о помолвке. А тем временем она согласилась принимать вас в своем лондонском доме на Трейли-сквер, номер три. Я готов поверить леди на слово и думаю, все последуют моему примеру. Никто, кроме «Учеников дьявола», не узнает, что последние три месяца она была здесь, а не в Ирландии, с сестрой. Что же до вас, джентльмены, вы, разумеется, будете молчать из страха перед женами, дочерьми, сестрами, матерями и любовницами, которые могут узнать о ваших сладострастных проказах, и уж тогда беды не миновать.
Итак, джентльмены, согласны вы пожертвовать немедленным наслаждением ради вас же самих?
— Я хочу слышать подтверждение из уст самой леди, — вмешался лорд Бертрам.
— Сокровище мое, — попросил Повелитель, — не дадите ли лордам слово, что объявите о помолвке на балу графини Уитли?
— Клянусь, милорды, и приглашаю всех в мой дом на Трейли-сквер. С радостью приму вас, — с чувственной хрипотцой промурлыкала она, приседая.
— Надеюсь, вы позаботились о надлежащих развлечениях для нас, раз уж леди Люсинда на сегодня потеряна? — проворчал герцог Рексфорд. — Я, так и быть, согласен на предложение Повелителя. Не желаю, чтобы в обществе шептались, будто Бертрам охаживал мою жену до свадьбы!
— Верно! — поддержал маркиз Харгрейв.
— Я присоединяюсь, — кивнул лорд Бертрам.
— Прекрасно, милорд, значит, все решено. Джон! Проводи леди Люсинду в дом. Что же до вас, милорды… когда же я кого отпускал, не ублажив?
Повелитель хлопнул в ладоши, и на арену немедленно выскочили босые цыганки и принялись кружиться, высоко поднимая юбки и обнажая коричневые округлые ягодицы и опушенные темной порослью треугольники внизу живота.
— Это для начала, милорды, — ухмыльнулся Повелитель. — Позже мы выставим на аукцион самую хорошенькую в деревне девственницу. Вы все знаете ее сестер. Будет объявлено о продаже обеих ее невинностей, как спереди, гак и сзади. И разумеется, в ваше полное распоряжение поступят как сельские мальчики, так и девицы. Винные болонки наполнены лучшими афродизиаками. Я присоединюсь к вам, как только удостоверюсь, что леди Люсинда в своей комнате, а мои похотливые лакеи не трахают напоследок ее несчастную горничную Полли.
С этими словами он поспешил прочь. За его спиной вакханалия разгоралась в полную силу. «Ученики дьявола» дали волю гнездившемуся в них пороку.
Роберт добрался до дома на несколько минут позже Люсинды и Джона. Она бросилась в его объятия и стала страстно целовать.
— Спасибо тебе. Спасибо за все! — восторженно повторяла она.
— Я должен идти к гостям, — пробормотал он. — Больше мы не увидимся, Люсинда. Завтра на рассвете ты отправляешься в Лондон. Все необходимые распоряжения уже отданы. Насколько я понял, Джон едет с тобой. Счастливого пути и прощай.
Он осторожно снял с шеи ее руки.
— Вы забыли, сэр, мы встречаемся на балу у графини Уитли. Вы обещали мне, и уверена, сдержите слово, — напомнила Люсинда.
С сожалением усмехнувшись, он поцеловал ее в ладонь.
— Сдержу.
— В таком случае я найду вас там, — твердо объявила она.

Глава 5

Ясным сентябрьским днем дорожный экипаж леди Люсинды Харрингтон остановился перед чисто выметенным мраморным крыльцом дома номер три по Трейли-сквер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12