— Конечно, сумасбродным, — она хихикнула.
— Только когда я с вами. Обычно я весьма рассудителен.
— Игрок не может быть рассудительным.
— Ах, вы ошибаетесь, любезная мисс Ситон. Я выигрываю гораздо больше, чем проигрываю, и это делает азартные игры очень доходной профессией.
— Да, но я всегда слышала обратное.
— И это тоже верно.
— Тогда как же…
Они подошли к экипажу, кучер снял шляпу и, улыбаясь, поклонился им со своего места, словно они были старыми знакомыми. Возможно, они и были. Ведь они провели вместе практически весь рождественский вечер.
Квинн помог ей сесть, сел рядом, улыбаясь ей так, что она почувствовала, как земля уплывает из-под ног. Она пыталась взять себя в руки и вернуться к разговору, из которого она бы смогла больше узнать о Квинне.
Но этот разговор его больше не интересовал. Ничто, кроме ее близости не интересовало его. Ничто, кроме цветочного запаха ее волос, ее тонко очерченного лица, дерзко вздернутого подбородка, нежного румянца на щеках.
— Вы очаровательны, — заметил он с грустной улыбкой, словно сожалея об этом.
Она покраснела, и он понял, что она не привыкла к комплиментам. Его это изумляло. Он ее жалел. Она так много теряла, не сознавая своей красоты. Мередит так много лет старалась спрятать ее, рассуждал Квинн, что и сама поверила в то, что некрасива.
Он обнял ее. Даже сквозь тяжелый плащ он почувствовал ее хрупкое тело и сразу вспомнил тот день, который они провели в его каюте. Квинн ощутил, как напряглось его тело и что-то зажглось внутри.
Лавка Леви находилась всего в двух кварталах, и Квинн чувствовал и облегчение, и горечь оттого, что они приехали прежде, чем пожар разгорелся. Он помог Мередит выйти, надеясь, что она не заметит его состояния. Леви встретил их улыбкой.
— Я вижу, вы решили свои проблемы.
Квинн не знал, что ответить. Они с Мередит решили старые проблемы, но на их месте возникли новые. Так что он просто неопределенно кивнул и улыбнулся в ответ.
— Мередит хочет получить бумаги, удостоверяющие свободу ее бывшей рабыни. Насколько мне известно, у вас есть поверенный, который занимается подобными делами.
Улыбка Леви стала шире.
— Да, есть — мистер Флетчер. Его контора через два дома отсюда. Он много раз выдавал подобные документы.
— Я уверена, что без вашего участия тут не обошлось, — заметила Мередит.
— Не только моего, — сказал Леви и повернулся к Девро. — Как долго ты собираешься здесь пробыть?
— Несколько дней, не больше, — ответил Квинн. — Я должен вернуться на “Лаки Леди”. Пока меня нет, нет и контрактов на перевозки.
— Ты заслужил нашу благодарность, — сказал Леви любезно. — Ты помог нам больше всех.
Квинн пожал плечами и Мередит заметила, что он чувствует себя неловко.
— Давай пойдем, Леви, — сказал он резко, видно было, что он не желает слушать похвалы, расточаемые Леви. — Мы вряд ли увидимся до моего отъезда.
Леви кивнул. Один-два деловых визита не могли вызвать подозрений, но встречаться чаще было опасно.
— Да будет с тобой Бог.
Мною лет назад Квинн научился не полагаться на Бога, но сейчас он кивнул, выражая признательность, и вместе с Мередит они направились в контору поверенного Флетчера.
Вечером, свернувшись калачиком под теплым одеялом, Мередит решила, что прошедший день был необычным и совершенно бестолковым. Временами задумчивый и тихий, временами дерзкий, Квинн провел целый день вместе с ней. Выправив документы, Квинн поехал к Кэму; когда Квинн вручил ему бумаги и сказал, что они встретятся в Каире через десять дней, Кэм одарил Мередит такой редкой у него улыбкой. “Лаки Леди” должна была прийти в Каир третьего января. Кэм наймет лошадей и поедет туда, чтобы побыть с Дафной.
Оставшуюся часть дня Квинн был безупречным джентльменом — он отвез Мередит к Мерриуэзерам и опять остался обедать. Он легко говорил о политике, о возможностях войны между Севером и Югом.
— Но вы же не думаете, что до этого действительно дои дет? — сказал Генри Мерриуэзер.
Квинн задумчиво покачал головой.
— Здесь, на Севере, вы не представляете, что думают южане о рабстве. Конечно, там на этом основана вся экономика. Но это лишь часть проблемы. Любые нападки на рабство воспринимаются плантаторами не просто как оскорбление, но как приговор их отцам и дедам, тому уровню жизни, который с трудом был достигнут в этих диких местах. Для них признать, что рабство — это плохо, значит — подрубить собственные корни. И уже ничто не может изменить их намерения; они видят лишь угрозу всему, что для них дорого. Они ведут себя, как медведи, загнанные в угол. Обычно медведь не опасен, но в таком положении он нападает, не рассуждая. Каждый новый свободный штат — словно еще одна собака, норовящая вцепиться в горло, и они будут бороться, даже зная, что не смогут победить.
— Но ведь…
— Генри, вас с детства учили, что рабство — это плохо А их учили, что рабство — это хорошо. И они, так же, как и вы, вовсе не собираются менять своего мнения.
— Только небольшой процент южан — рабовладельцы, — продолжал спорить Генри.
— Да, но многие другие от них зависят. Торговцы, дающие кредиты, биржевики, владельцы пароходных компаний, рыбаки. Если будут разрушены большие плантации, погибнут и города, обслуживающие их. Они не меньше, чем рабовладельцы, заинтересованы в сохранении существующего положения. А потом, — добавил он мрачно, — есть еще и естественное сопротивление людей, которым говорят, что они не правы. Даже беднейшему фермеру, который против рабства, не понравится вмешательство извне.
— Вы — южанин, — заметил Генри. Он не знал о деятельности Квинна в Подпольной железной дороге, но то, что он дружил с Мередит и Леви, давало возможность понять, кому симпатизирует капитан.
Впервые с начала разговора Квинн смутился.
— Я провел за границей много лет. И это… повлияло на мои убеждения.
Эти слова только раззадорили интерес Генри. Да и Мередит насторожилась. При ней он впервые заговорил о том, что провел много времени за границей. Вопросительный взгляд Генри замер на Квинне.
— А где вы были?
По лицу Квинна пробежала тень и оно стало мрачным и замкнутым, как обычно. Затем медленно, усилием воли, он снова расслабился, но его голубые глаза сохранили ледяное, почти пугающее выражение.
— В разных местах, — ответил он коротко, и даже Генри, чье доброжелательное любопытство было неисчерпаемо, осекся.
Обед закончился в неловком молчании, и Квинн скоро уехал. Когда он прощался, его глаза сохраняли отстраненное выражение.
— Черт меня возьми, если он мне не понравился, — сказал Генри Мерриуэзер, — хотя он и не разговорчив. Но то, что он говорит, — довольно разумно.
Это замечание успокоило Мередит. Несмотря на ранний отъезд Квинна, она была уверена, что он вернется. Она всегда знала, что он сложный человек, но лишь сейчас начала понимать, насколько сложный.
Вся неделя была похожа на этот день. Квинн словно состоял из двух разных людей, один — очаровательный, нежный, поддразнивающий, а другой — задумчивый и далекий, словно сожалеющий о присутствии первого. На третье утро он объявил, что заказал билеты до Каира на “Звезду Огайо” и, подняв бровь, стал ждать ее реакции, словно предчувствуя, что она откажется от его приглашения и своего согласия.
Но она вовсе не собиралась этого делать и поэтому кивнула в ответ. Она не поняла, выражал ли его ответный взгляд смирение или сожаление, или он вообще ничего не выражал. По-прежнему было трудно сказать, о чем он думает. Но Мередит не беспокоилась. Она проведет с ним неделю или даже больше, и этого для нее сейчас было достаточно.
Если даже у нее и были сомнения насчет того, стоит ли покидать Цинциннати раньше, чем она собиралась, они были быстро рассеяны за день до отъезда. На адрес Мерриуэзеров ей пришла телеграмма от Нью-Орлеанского детектива.
“Кажется, нашел Лизу. Дом Маршалла Иванса, Муррей, штат Кентукки. Миллиган”.
Душа ее пела от восторга. Восторга, предчувствия, страха и многого другого. Так много лет она ждала этого! Она взглянула на письмо в руке. Оно дрожало. И тут Мередит осознала, что дрожит всем телом. Лиза. Наконец-то!
Когда вечером приехал Квинн, она едва могла говорить. Она просто протянула ему телеграмму. Он молча прочитал ее.
— И вы хотите за ней поехать, — это было утверждение, а не вопрос.
— Да, я должна, — после всех этих лет она не могла поступить иначе. Слишком многое в ее жизни было связано с этим моментом.
— Я поеду с вами, — тихо сказал он.
— Но… вы не можете. У меня не должно быть трудностей, денег у меня хватает…
Он нахмурился, вспомнив, как крепко Бретт натягивает вожжи, управляя ее банковским счетом.
— Неужели?
Мередит замолчала. У нее были деньги. И много. Но сейчас они все были во владении Бретта. Она подумала, что ей удастся уговорить Бретта выделить ей достаточную сумму, но на это может уйти не одна неделя.
Она взглянула на Квинна и медленно покачала головой. В ее глазах стояла боль.
— Так что вы видите, мне придется поехать, — сказал он. Она посмотрела на него с удивлением.
— Вы…
— Конечно, — ответил он, немного задетый тем, что она вообще об этом заговорила, — а вдруг этот Иване не продаст?
— Я помогу ей бежать.
Он протянул руку и нежно коснулся ее щеки.
— Для вас это слишком личное, Мерри. А личная заинтересованность может сделать все предприятие слишком опасным.
— Не имеет значения, — сказала она упрямо.
— Что, если она не захочет уехать?
— Она захочет, — уверенно ответила Мередит.
— А вы не хотите подождать, пока мы что-нибудь придумаем?
— Я ждала всю жизнь. Он взял ее за руку.
— Сначала поедем со мной в Каир. Там я могу взять деньги. У друзей.
— Но…
— А пока у нас будет время все рассчитать.
В его голосе было столько спокойной уверенности, что она подчинилась. Несколько дней ничего не изменят. Главное — успех. Она кивнула.
— Мы поможем ей. Я обещаю, — сказал он мягко.
“Звезда Огайо” была гораздо меньше “Лаки Леди”, но имела то же очарование и безупречный сервис.
Квинн немедленно выяснил, что их каюты находились в разных концах одного коридора. Он приехал рано и стоял на палубе, наблюдая, как заканчивается погрузка и прибывают экипажи.
Он заметил прибывший экипаж Мерриуэзеров и вышедших из него пассажиров. С горечью Квинн отметил, что Мередит опять одета в одно из своих немыслимых платьев, перегруженных складками и оборочками, а волосы ее завиты в мелкие кудряшки, которые только портили нежный овал ее лица. Квинн сожалел, что не может вытащить шпильки и пробежаться пальцами по нежным прядям ее волос. Он смотрел, как она неуклюже взбирается по трапу, разом утеряв всю грациозность, которую он замечал в ней последние дни, и не мог не признать, что она очень хорошая актриса. Только ее взгляд, когда встретился с его взглядом, не смог скрыть пожара, бушевавшего в ней. Ее глаза были подобны всполохам янтарного пламени, горевшего в сером холодном свете утра.
Весь день Квинн держался от нее поодаль. Он разыскал салон, где играли в покер, поместил свою худую фигуру в одно из уютных, обитых гобеленом кресел, взял у официанта сигару и заказал дорогого портвейна. Обычно этого было достаточно, чтобы он почувствовал удовлетворение, особенно, если при этом выигрывал, как, например, сегодня; но внутри его рос ураган, смерч желания.
Его внимание было рассеянным, но он продолжал выигрывать. К нему по-прежнему шла карта — стрит, фулл, даже флеш-ройяль, который вообще редко собирается. Один за другим его противники покидали стол, унося с собой раздражение и пустоту в карманах.
Наконец Квинн прошел в кают-компанию и, сидя в углу, смотрел на Мередит, обедавшую в другом углу, а она старательно отводила взгляд. Он не без удовольствия отметил, что, кажется, у нее был такой же, как и у него, плохой аппетит.
Время тянулось очень медленно. Новость о выигрыше Квинна уже распространилась по кораблю, и к нему подошли два джентльмена с предложением сыграть еще. Они решили, что такое везение не может продолжаться долго. Но, к удивлению Квинна, оно продолжалось. Он стал на несколько тысяч долларов богаче, когда, наконец, встал из-за стола.
Было уже за полночь. Воздух на палубе был свежим и холодным и высоко в черном небе висела яркая серебристая луна. Из салона по-прежнему доносилась музыка и несколько пар еще прогуливались по палубе, но большинство пассажиров уже отправились спать.
Квинн чувствовал, что Мередит его ждет. Еще не зная о Лизе, она не возражала, когда он предложил поехать вместе; а то, что стояло за его приглашением и ее согласием, было понятно им обоим. Он, однако, все-таки колебался, так как понимал, что это не может быть флиртом на день, на неделю или даже на месяц. Мередит Ситон захочет, чтобы это было навсегда. И подтверждением этому служило то, что она до недавнего времени оставалась девственницей. Часть его души была разрушена предательством Морганы, и Квинн не хотел, чтобы Мередит пострадала так же, как и он.
Но Мередит предстояло сделать неизбежные открытия.
Шрамы сами по себе давно уже не беспокоили Квинна; он привык к ним за многие годы. Дело было в том, что они могли многое рассказать о нем. Он изо всех сил пытался скрыть их, так как был уверен, что его объяснения вызовут новые предположения, некоторые из которых могут оказаться слишком близкими к правде — тому факту, что он был беглым каторжником и в Англии на него объявлен розыск. Это, кстати, была одна из причин, по которой он никогда не ездил в Канаду, так как там действовали британские законы. Он мог бы потребовать передачи его американским властям, но сомневался, что в Канаде ему удастся это сделать.
Квинн понимал, что, проведя с Мередит еще одну ночь, он не сможет больше молчать о своем прошлом. Ей придется о многом узнать, а Квинн не был уверен, что она к этому готова.
Наконец, была еще и Лиза и вероятная опасность впереди. Возможно, хозяин охотно ее продаст, но, если она действительно похожа на Мередит, если стала так же красива, вполне вероятно, что хозяин не согласится. Если им придется придумывать план побега, они все будут в опасности. Квинн боялся не за себя, а за других, тех, кто примет участие в их деле. Слишком часто вокруг него умирали люди. И ему некуда было деваться от этой мысли.
С другой стороны, он не мог отпустить Мередит одну. Для нее это было слишком личным. Люди в таком положении часто совершали ошибки. Он должен был ехать вместе с ней, и понимал, что до той поры они должны держаться порознь.
Но, даже перечислив себе все причины, по которым ему следовало держаться подальше от Мередит, Квинн понимал, что так же, как Миссисипи не может остановить свой бег, не может и он устоять перед искушением пойти к Мередит.
Он медленно повернулся и пошел вниз по лестнице на палубу, где находились пассажиры каюты, туда, где, он знал, ждала его Мередит.
ГЛАВА 20
Мередит ждала и ждала.
И это было для нее худшей из пыток. Она весь день видела Квинна, но не могла поговорить с ним, коснуться его.. , Да и вся неделя была ужасна.
А Квинн, похоже, сражался с собственными дьяволами. Было заметно, что он пытался бороться с симпатией, вспыхнувшей между ними. Он все время проигрывал в этой борьбе и не всегда легко мог с этим смириться.
Она знала, что он придет сегодня ночью, так же, как знала, что он будет раздумывать — приходить или нет. Ее ободряло, что он, как и она, был совершенно беспомощен против силы, связавшей их вместе. Мередит долго раздумывала, что бы такое надеть, и, наконец, остановила свой выбор на простой белой ночной рубашке. В Цинциннати она подумывала о том, не купить ли что-то более экзотическое, но, обманывая других, она вовсе не хотела обманывать себя. А экзотическая ночная сорочка и была бы таким обманом. Ей не было бы уютно в такой сорочке.
Мередит знала, как нравились Квинну ее волосы, поэтому она распустила их и почти час расчесывала щеткой, пока они не засияли. Затем она зажгла две масляные лампы, одну из них поставила у кровати и взяла книгу Чарльза Диккенса.
Однако ей не удалось сосредоточиться на несчастьях Оливера Твиста. То она чувствовала лихорадочное возбуждение, вспоминая о Лизе, то трепетала перед таинственной загадкой Квинна Девро.
Странно, но, несмотря на все часы, проведенные вместе, она до сих пор не знал а о нем. Она не знала, почему он начал работать с Подпольной железной дорогой. Она мало что знала о его детстве и совсем ничего не знала о том времени, что он провел за границей. О своем брате Квинн говорил с привязанностью, но без особой теплоты, словно устал от него. Когда же задавались вопросы или прорывались чувства, он отступал.
Казалось, он был самим собой только с Кэмом. Хотя он легко сошелся с Мерриуэзерами, тем не менее делал, если так можно выразиться, предупредительные выстрелы, когда вопросы становились уж очень личными. Даже с Леви и, как заподозрила Мередит, с другими членами Подпольной железной дороги он держался настороженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44