А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Встреча Нху и Габриэль ознаменовалась потоками слез радости, и Серена была только счастлива держаться в тени, предоставив двум женщинам обмениваться семейными новостями. Нху предложила подругам остановиться у нее, но Габриэль нехотя отказалась:
– Нет, тетя Нху. Это привлекло бы к нам ненужное внимание. Мы поселимся в «Континентале» или «Каравелле». Там мы будем менее заметны.
– Едем в «Континенталь», – твердо сказала Серена, после того как они распрощались с Нху.
По слухам, там останавливался Сомерсет Моэм, а уж то, что там жил Грэм Грин, и вовсе не подлежит сомнению. То, что подошло Грину, подойдет и нам.
Габриэль не стала спорить. Ей было все равно, какой отель выбрать, а поскольку Серена привыкла к роскоши таких гостиниц, как вашингтонский «Джефферсон» и парижский «Георг V», было бы жестоко заставлять ее удовлетвориться чем-либо более скромным, нежели сайгонский « Континенталь».
Уровень обслуживания и кухня отеля шокировали Серену. Мясо, подаваемое на обед, почти всегда оказывалось воловьим, а в качестве гарнира неизменно выступал рис.
– Но ведь в стране идет война, – напомнила подруге Габриэль. – При нынешней нехватке продовольствия отель не имеет средств предлагать постояльцам что-либо, кроме говядины и риса.
На несколько долгих мгновений безупречное лицо Серены утратило всякое выражение. Габриэль уже решила, что подруга передумала и собирается вернуться к роскошной, комфортабельной жизни в Лондоне, но Серена вдруг улыбнулась, отбросила с лица длинную прядь светлых волос и сказала:
– Я привыкну. Способность приспосабливаться ко всему у меня в крови.
И она говорила правду. Уже к концу первой недели она привыкла к вездесущим военным, к вооруженным постам практически у каждого общественного здания, к спиралям из колючей проволоки, перегораживавшим многие улицы. Она даже перестала вздрагивать при звуках далекой стрельбы. Но она так и не сумела привыкнуть к виду детей, которым было по четыре-пять лет, бродивших по улицам и униженно просивших подаяние.
– Неужели им некуда деться? – спросила Серена у Габриэль, когда они пересекали площадь напротив здания старого французского оперного театра.
Габриэль было столь же неприятно смотреть на малолетних попрошаек, как и Серене, однако, обладая истинно азиатской терпимостью, она переносила это зрелище спокойнее.
– Нет, – ответила она, и ее глаза потемнели. – Это сироты. В городе их сотни. Может, даже тысячи.
Мало сказать, что Серена была поражена. Она ужаснулась. Она оказалась совершенно не готова столкнуться лицом к лицу с подобными страданиями.
– Но почему о них не заботятся? – недоверчиво спросила она. – Почему не помещают в сиротские приюты?
Проходивший мимо солдат бросил на Габриэль похотливый взор, но она не обратила на него внимания.
– Думаю, большинство из них живут в приютах, но подозреваю, что здешние дома для беспризорных оставляют желать лучшего.
– Господи! Ты считаешь, в здешних детских домах такие плохие условия, что малыши предпочитают искать пропитание на улицах? – ошеломленно спросила Серена.
– Не знаю, – ответила Габриэль. – Я не знаю даже, кто ведает этими заведениями. Я всего лишь высказала то, что по-английски называется «разумным предположением».
Они направлялись на встречу с Нху и одним ее знакомым, вьетнамским журналистом. Сам он родился и всю свою жизнь провел на Юге, но его отец в 1954 году перебрался на Север. Он работал в немецкой газете и делал вид, что верен сайгонскому правительству. Но он был также другом Диня, и Нху подозревала, что его истинные симпатии принадлежат коммунистам. Это был именно тот человек, в помощи которого нуждалась Габриэль, и им предстояло убедить его в том, что ей можно полностью доверять.
Размышляя о грядущей встрече, Габриэль замкнулась в задумчивом молчании. Серена поглубже засунула руки в карманы своего изысканного светло-серого пыльника и беспокойно нахмурила брови. До сих пор никто не подумал бы заподозрить ее в склонности к общественной деятельности. Она вела роскошную жизнь аристократки, ей и в голову не приходило возлагать на себя ответственность за тех, кто оказался менее удачлив. Своенравная, упрямая, эгоистичная, она была вполне довольна своим положением. Так называемые добрые дела и благотворительность ввергали ее в скуку, она всегда старалась избегать их и не имела ни малейших намерений менять свои привычки только из-за того, что оказалась в зоне военных действий.
Она все сильнее хмурилась. Ей не хотелось превращаться в сердобольного ангела, подбирать детишек на улицах и окружать их заботой. Это не в ее характере. И все же она должна что-нибудь сделать. Вопрос лишь в том, что именно.
Наконец Серена приняла решение, и ее лицо прояснилось. Она посетит городские приюты и посмотрит, верны ли предположения Габриэль. Подруга настаивала, чтобы она присутствовала при встрече с журналистом, но Серена понимала, что будет там лишней. Она англичанка, жена военнопленного, в ее жилах нет ни капли вьетнамской крови, и она не состоит в родстве с Динем. Уже само ее присутствие гарантировало, что журналист не скажет ничего важного.
Она резко остановилась и произнесла:
– Думаю, мне не стоит идти с тобой, Габриэль. К тому же у меня кое-какие собственные дела. Увидимся вечером в отеле.
– Ты уверена, дорогая?
– Абсолютно, – ответила Серена, внезапно почувствовав нестерпимое желание немедленно приступить к расследованию. – Надеюсь, тот человек, с которым ты собираешься встретиться, не окажется пустышкой.
– Я тоже, – чистосердечно призналась Габриэль. – До вечера, дорогая.
Как только Габриэль двинулась прочь, соблазнительно покачивая бедрами в обтягивающих брюках, Серена приступила к поиску такси или велорикши.
– Мой Бог! Только взгляните! – крикнул своим приятелям подвыпивший солдат, не спуская глаз с Серены. – Неужели я сплю? Или попал на небеса? Неужели Швеция вступила в войну и послала сюда женщин завоевывать плацдармы?
– Эй, леди, правда ли говорят о шведских девушках, будто они делают это задаром? – подхватил другой.
Серена повернула к нему лицо на долю дюйма и смерила его ледяным взглядом.
– Просто удивительно, что твоя собственная жена соглашается задаром делать это с тобой, – презрительно отозвалась она с безупречным английским произношением.
Солдат побагровел, а его приятели едва не упали со смеху. Серена немедленно забыла о них и вновь принялась высматривать такси. Пьяные солдаты постоянно досаждали им с Габриэль, и они прекрасно умели отделываться от их навязчивого внимания.
Наконец перед ней остановилось такси, и она, открыв заднюю дверцу, забралась в салон и сказала:
– В сиротский приют, пожалуйста.
Вьетнамец изумленно посмотрел на нее в зеркальце заднего вида.
– В сиротский приют, пожалуйста, – нетерпеливо повторила Серена. – В заведение, где содержат детей, лишившихся родителей. Не важно, в какое именно. Годится любое.
Таксист выразительно приподнял худощавые плечи.
– Хонг хао, – согласно произнес он. – Ладно. Как скажете.
Они двинулись прочь от тротуара и солдат, которые продолжали заливаться восхищенным свистом, и окунулись в беспорядочный транспортный поток Сайгона. Мимо промчался джип, водитель которого непрерывно сигналил, прокладывая путь внушительному темному седану «форд». Таксист выругался, бросил машину в сторону и тут же вновь занял свое место на дороге, не позволяя оттеснить себя встречному каравану танков и военных грузовиков. После казавшейся бесконечной остановки и обильной ругани пробка все-таки рассосалась. Минуты спустя такси остановилось у неприглядного здания из серого камня.
– Детский приют, – коротко сообщил водитель. – Вы платить мне американский долларами, пожалуйста.
Серена расплатилась, гадая, зачем Южному Вьетнаму потребовалось вводить собственные деньги, здесь не признают никакой другой валюты, кроме долларов.
Она вышла из автомобиля и оглядела возвышавшееся перед ней здание. Только сейчас она задумалась над тем, позволят ли ей войти в него. С ней не было ребенка, которого она хотела бы поместить в приют, она не собиралась забирать ребенка из приюта и, уж конечно, не знала по имени ни одного из его обитателей. Если она представится журналисткой, а хозяйство в приюте налажено плохо, обслуживающий персонал сразу насторожится.
К Серене подошел торговец сигаретами, но она лишь отрицательно покачала головой, поглощенная собственными мыслями. Она всегда может сказать, что хочет сделать пожертвование. И если в детском доме в противоположность утверждению Габриэль все в порядке, она скорее всего выполнит обещание.
Наметив план действий, Серена нажала кнопку звонка. Дверь открыла молодая вьетнамка и устремила на нее вопросительный взгляд.
– Хао ба, – весело заговорила Серена, усвоившая с помощью Габриэль достаточно вьетнамских слов, чтобы поблагодарить, пожелать доброго утра и попрощаться. – Могу ли я видеть вашего администратора?
Вопросительное выражение в глазах девушки сменилось изумлением.
– Могу ли я поговорить с директором? – повторила Серена и, увидев, что девушка не понимает английского, спросила по-французски: – J е рейх parler a la directrice ?
На лице вьетнамки отразилось понимание, но она по-прежнему не изъявляла желания приоткрыть дверь пошире и пригласить Серену войти.
В сумрачном коридоре за спиной девушки Серена увидела спешащую к дверям пожилую монахиню. Растянув губы в улыбке, она решительно шагнула мимо привратницы и сердечным тоном произнесла:
– Доброе утро, сестра. Это так любезно с вашей стороны – позволить мне нанести вам визит. Я не отниму у вас много времени – я знаю, сколько у вас работы, как вы заняты...
Монахиня сделала суровую мину, буравя гостью жестким взглядом из-под крахмального апостольника.
– Мы не ожидаем сегодня посетителей, мадам, – ледяным тоном произнесла она. – Тут какая-то ошибка...
Серена понимала, что малейшее колебание испортит все дело. Она быстро прошла вперед, пропуская мимо ушей протестующее восклицание монахини и продолжая весело и беззаботно щебетать:
– Я так рада, что вы согласились принять мое пожертвование для приюта, сестра. Британский посол заверил меня, что вы сумеете найти должное применение указанной сумме...
Монахиня едва не наступала Серене на пятки. Пыхтя от усердия, она старалась приладиться к ее походке. Услышав слова «британский посол» и «пожертвование», она чуть поотстала.
– Видимо, известие о вашем прибытии затерялось в пути, – вымолвила она, переводя дух. – Не будете ли вы так любезны сообщить свое имя?
– Леди Серена Блит-Темплтон, – произнесла Серена, для пущей важности назвавшись девичьей фамилией. – А теперь нельзя ли мне взглянуть на детей?
Прежде чем увидеть детей, она почуяла их запах. Казалось, все здание было пропитано вонью мочи, фекалий и прочих веществ, которым она не могла подобрать названия. До сих пор Серене не доводилось бывать в приютах и детских домах, и она не знала, чего ей ожидать. Когда она, торопливо войдя в ближайшую комнату, огляделась, ее глазам предстало зрелище, страшнее которого она не могла даже вообразить.
Помещение было заполнено рядами выкрашенных белой краской железных коек; на каждой из них покорно лежали по два-три ребенка. Многие дети были достаточно взрослыми, чтобы посещать начальную школу. Почти все они страдали кожными заболеваниями и лежали на мокрых простынях. Серена с трудом подавила тошноту и приступ яростного гнева. Судя по всему, сопровождавшая ее монахиня не видела ничего особенного в том, какие условия созданы для детей, и, дай Серена волю своему негодованию, ее визит завершился бы, едва начавшись.
Она медленно шла между рядами коек, рассматривая одну за другой черноволосые головы детей, все как одна покрытые густым слоем вшей. Дети тупо смотрели на «ее, и Серена Поняла, что их спокойствие, которое она поначалу приняла за послушание, на самом деле вызвано полным безразличием и апатией. Одному Богу известно, когда им в последний раз позволяли играть. И даже попросту говорили с ними. Когда Серена уже собиралась выйти из помещения, один ребенок расплакался. Монахиня-вьетнамка метнулась к нему и закатила оплеуху. Серена судорожно втянула в себя воздух, и пожилая монахиня быстро произнесла:
– Этот ребенок все время хнычет. Он очень капризный.
– Господи! Еще бы ему не быть капризным, ведь он заточен в своей кровати, как маленький зверек в клетке!
Лицо монахини напряглось.
– Боюсь, я больше ничего не могу показать вам в нашем уважаемом заведении. В соседней комнате кормят детей, посетитель может обеспокоить их.
– Не волнуйтесь, сестра. Я увидела достаточно, – хмуро сказала Серена. – Не могли бы вы дать мне список детских приютов города?
– А пожертвование?
– Список, прошу вас.
Монахиня даже не подумала двинуться с места, и Серена с ноткой угрозы в голосе добавила:
– Посол особенно настаивал на том, чтобы я взяла у вас список. Тот, что находится в посольстве, не так полон, как хотелось бы.
– У меня нет такого списка.
– Тогда продиктуйте названия приютов, я их запишу.
– А пожертвование?
– Прошу вас, сестра, перечислите названия приютов.
Ноздри монахини раздулись, но все же она заговорила любезным тоном:
– «Фумай», «Говап», «Демхе», «Камхай», приют Святого Павла, «Нготай»...
Серена торопливо заносила названия в блокнот.
– А теперь ваше пожертвование, – нетерпеливо произнесла монахиня, закончив диктовать.
Серена огляделась вокруг. Сколько бы денег она ни дала, ей было трудно представить, что их потратят с пользой и на благо детей.
– Пожертвование будет выплачено после того, как я осмотрю остальные приюты, – сказала она и сунула блокнот в карман пыльника. Она твердо решила дать денег. Много денег. Но только такому приюту, в котором они найдут достойное применение.
Пропустив мимо ушей негодующие восклицания монахини, она торопливо покинула зловонное здание и вышла на запруженные людьми улицы района Шолон. Идет 1967 год. Вьетнам на слуху у всего мира. Куда деваются благотворительные средства, собираемые европейцами и американцами? Как можно терпеть приюты вроде того, который она только что посетила?
Серена взмахом руки подозвала велорикшу и, начав с первого названия в списке, который так неохотно дала ей монахиня, пустилась в долгое путешествие по городским детским домам.
Этот день перевернул ее жизнь. Не все приюты оказались столь же отвратительными, как первый. Сотрудники многих из них прилагали отчаянные усилия, стараясь обеспечить детям должный уход. В «Фумай» старшие дети помогали ухаживать за младшими. В приюте Святого Павла было тесно и ощущалась отчаянная нехватка персонала, но по крайней мере сестры-монахини заботились о детях и были глубоко преданы своему делу. Однако отнюдь не каждый приют находился на попечении Святого Павла.
Очередное заведение располагалось в загаженном крысами переулке неподалеку от улицы Тюдо. Серена перевела дух, готовясь к худшему, и вошла внутрь.
Казалось, она очутилась в другом мире. На пороге ее встретила девушка, не монахиня, но и не невежественная крестьянка из тех, что работали помощницами в других приютах.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила она с приятным новозеландским акцентом.
Серене и в голову не пришло пускать в ход ложь, без которой она не могла обходиться до сих пор.
– Да, – ответила она и, заглянув через плечо девушки, увидела маленький дворик, в котором лежали крошечные дети, болтая ножками в солнечном свете. – Я англичанка и еще долго пробуду в Сайгоне. Я пыталась отыскать приют, который согласился бы принять мою посильную помощь.
Лицо девушки расплылось в широкой улыбке. Ей было чуть за двадцать, ее густые черные волосы стягивала на затылке резинка.
– Если так, вы пришли именно туда, куда хотели, – сказала она. – Меня зовут Люси Робертс. Входите.
Очень скоро Серена убедилась, что первое впечатление ее не обмануло. Помещение было тесное и забито до отказа, но здесь царили порядок и чистота. Среди персонала встречались вьетнамские девочки и няни без специальной подготовки, но все они проявляли искреннюю заботу о детях. Помимо Люси, здесь были три профессиональные воспитательницы – еще одна новозеландка, американка и немка.
– Кто руководит приютом? – спросила Серена, когда Люси подала ей малыша, а сама начала кормить другого.
– Доктор Дэниелс. Он тоже новозеландец. Сейчас доктора на месте нет, сегодня у него приемный день в клинике, бывшем военном госпитале французов. Он окулист.
Серена робко взяла ребенка на руки. До сих пор ей не доводилось кормить младенца из бутылочки, и, судя по всему, это было куда более сложным делом, чем она представляла.
– Почему в других городских приютах такие скверные условия? Исключение составляют только ваш дом и до некоторой степени приют Святого Павла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33