— Я считала, что ты знала о своих обязанностях с самого начала, — добавила Августа.
— Я не знала, что нужно будет столько трудиться и что вы не захотите сами переносить свою поклажу.
— Свою поклажу?!
— Мистер Сноу сказал, что каждая из нас должна делать часть работы. — Черные брови Коры сошлись на переносице. — Ведь остальные погоняют мулов или идут рядом по очереди, а у меня даже нет возможности пройтись и размять ноги, я постоянно держу вожжи. Посмотрите на эти мозоли. У меня нет времени пойти к кому-нибудь вечером, потому что я занята стиркой и стряпней, а потом еще устанавливаю палатку и все такое прочее.
Августа снова вздохнула. Ей не следует обращать на Кору внимание, это лишнее. Да она в жизни не носила тяжестей!
— Еще не поздно передумать насчет твоей поездки. — Августа пристально посмотрела на Кору. — Вон, гляди-ка, впереди ферма. Ты сможешь там подождать, пока кто-нибудь не отвезет тебя обратно в Чейзити. Я полагала, что ты действительно хочешь поехать в Орегон. И добиться лучшей участи.
Кора закусила губу.
— Я не рабыня, — проговорила она упрямо. — По крайней мере вы могли бы хоть когда-нибудь говорить мне спасибо.
— Говорить спасибо служанке?! — Предложение было настолько смехотворным, что Августа не удержалась от смеха.
— Есть еще кое-что, — продолжала Кора. Ее маленькие черные глазки утонули в прищуре. — Мне не заплачено за пять недель!
Августа нахмурилась. Веселья ее как не бывало.
— Я же тебе говорила: мистер Кламат, мой будущий муж, заплатит тебе, когда мы приедем в Кламат-Фоллс.
— А если нет? Вы ведь ни разу с ним не встречались, вы совсем не знаете ни его, ни того, захочет ли он платить. Что, если мистер Кламат скажет, что он не нанимал служанку?
— Город назван в честь семейства мистера Кламата. Он — человек состоятельный. — Августа молила Бога, чтобы так оно и оказалось на самом деле.
— Нет уж! Я не собираюсь ждать. И хочу получить то, что вы мне должны, прямо сейчас.
— Я подумаю об этом, — резко оборвала ее Августа.
Затор впереди рассосался. Фургон Джейн Мангер и Уинни Ларсон вытащили из грязи, и он захлюпал в направлении пологого берега на другой стороне ручья. Женщины, которые уже поднялись наверх, обрадовались.
Кора ударила мулов вожжами, и их фургон проехал какое-то расстояние, но тут перед ними возник восседающий на коне Уэбб Коут. Его черные глаза мельком взглянули на Кору и остановились на Августе.
— Когда настанет ваша очередь переправляться через ручей, не нервничайте. Не погоняйте животных, пусть идут ровным шагом. — Под его пристальным взглядом Августа похолодела. — Если вы напоите мулов сейчас, они едва ли остановятся посреди ручья. — Он еще с минуту смотрел на Августу, потом приподнял шляпу и поехал в направлении задних фургонов.
Августа прижала к груди руки и затаила дыхание. Дерзкое животное! Как он смеет так смотреть на нее!
И тотчас же отвратительная и постыдная картина возникла перед ее глазами: сильная смуглая рука и пальцы, ласкающие молочно-белую кожу.
Из груди вырвался вздох. Августа резко тряхнула головой. О Господи! Этот индеец — грубое животное. Неграмотный, ленивый, настоящий дикарь. На вид он не пьяный, но скорее всего пьяница. Индейцы все пьяницы. Женщинам каравана просто повезет, если Коут не изнасилует и не поубивает их всех.
Тяжело вздохнув, Кора поставила фургон на тормоз, потом подобрала юбки, чтобы слезть и взять бадью, привязанную сбоку. Она глянула на Августу:
— Я больше не собираюсь причесывать вас и затягивать вам корсет. И не просите, у меня просто нет на это времени.
— Вот как?! — Августа посмотрела на служанку испепеляющим взглядом. — Кое-кто забыл свое место!
Плохи дела, если собственная служанка тебе угрожает. Вот еще! Требует платы, отказывается выполнять свои обязанности… вот уж действительно удар ниже пояса. От бессилия у Августы увлажнились глаза. Шнуровка корсета находилась у нее на спине, она без помощи Коры не сможет надеть платье. Если Кора сдержит угрозу — тогда снова унижение!
И во всех ее бедах виноват отец.
Если бы он не промотал состояние и не растратил часть банковских денег, если бы не покончил жизнь самоубийством, Августе не пришлось бы продавать дом, чтобы расплатиться с долгами, не пришлось бы тащиться по дикой пустыне, чтобы выйти замуж за незнакомца. В том, что она сидит в этом фургоне и ей угрожает ее собственная служанка, виноват только отец. Он повинен атом, что она стала нищей.
Но если нет денег — нет выбора. Ее отец предпочел убить себя — лишь бы не жить без денег. И теперь его дочь сделалась «белой швалью», такой, как Кора Троп, дочь могильщика! О Господи! А миссис Троп брала белье в стирку!
Ногти Августы впились бы в мякоть ладони, если бы не перчатки.
Жгучая обида пронзила ее до подошв модных туфелек. Нет, она не осуждала своего обожаемого папочку, но когда думала о его любовной связи с этой тварью Перрин Уэйверли, которая довела его до того, что он оставил свою дочь без средств, не говоря уже о скандале, разразившемся после его самоубийства, когда она думала об этом, гнев опалял ее, сжигал дотла.
Всю жизнь ее учили, что Бойды — особенные, на голову выше обыкновенных людей. Бойды приплыли на борту «Мейфлауэра», Бойды отличились в войне за независимость. Бойды добились привилегий. Мужчины их семейства были первыми и в бизнесе, и в политике, а женщины украшали высшее общество и выходили замуж за мужчин, похожих на их отцов. Все, за исключением Августы. В Чейзити не нашлось мужчины, который был бы достаточно хорош, чтобы жениться на Августе Бойд. Так считал ее отец, и Августа разделяла это мнение. Лучше остаться старой девой и посвятить свою жизнь отцу, чем выйти замуж за человека ниже себя по положению.
Но ее отец забыл, что он — Бойд. Он забыл, что Бойды не теряют своего состояния, не подделывают свои банковские книги и не суют голову в петлю.
Из-за ошибок отца Августа осталась без пенни и едет теперь, чтобы выйти замуж за совершенно незнакомого ей мужчину, едет, чтобы выжить. Все это кажется нереальным, невозможным…
Скандал после самоубийства отца был куда громче, чем скандал, вызванный его связью с Перрин Уэйверли. Августа покончила бы с собой, если бы хоть на минуту могла себе представить, что все узнают унизительную правду о финансовом крахе ее отца. Узнают, что она осталась без средств и пала так же низко, как… как Кора Троп. Господи Боже мой!
Майлз Досон помахал рукой и закричал:
— Подайте фургон вперед, мисс!
Вздрогнув, Августа очнулась от своих печальных мыслей и смахнула слезы с ресниц. Она позвала Кору. Служанка с хмурым видом взобралась на сиденье и освободила тормоз. Затем ударила мулов вожжами по спинам, и их фургон перебрался через ручей без всяких происшествий.
Вскоре все фургоны восстановили строй и вернулись к колее, вьющейся по прерии. То там, то тут из коричневой, покрытой снегом земли вылезали зеленые побеги. Но Августа не замечала зеленеющей прерии. Не слышала она ни позвякивания упряжи, ни веселых женских голосов.
Колеса шептали при каждом обороте: «Нет денег — нет выбора! Нет денег — нет выбора!»
Когда она думала о будущем и о незнакомце, ожидающем ее в Орегоне, вспоминала о Коре, требующей платы, или размышляла, хватит ли припасов, чтобы доехать до Кламат-Фоллс, слезы отчаяния застилали ей глаза и Августа чувствовала себя совсем больной.
Коуди вытащил ветку из костра Копченого Джо и прикурил сигару. Пуская дым, он прислонился к заднему колесу фургона-кухни, обозревая лагерь. Вечером фургоны встали в форме каре, по четыре с каждой стороны; животные же находились в середине точно в загоне. Поскольку не было основании ждать опасностей, женщины готовили и спали вне каре. Это был не идеальный вариант, поскольку Коуди не мог видеть сразу всех своих подопечных, но для животных такое расположение являлось наиболее безопасным.
Прежде чем выбросить из головы мелкие дневные заботы, он послушал, как его люди травят байки, сидя вокруг костра Копченого Джо. Гек Келзи развлекал всех, рассказывая бесконечные небылицы и подражая голосам разных людей. На Гека можно было положиться, он был прост как правда. И уже показал свою сноровку, починив ось, которая поломалась в первый же день пути.
Четверо погонщиков смеялись и шутили. Все они были молоды, поэтому верили, что нет на свете таких препятствий, которые они не смогли бы преодолеть. Их самоуверенность беспокоила Коуди. Но поскольку похвальбы погонщиков не выходили за рамки приличий, он не возражал против их невинного флирта с невестами помоложе.
Странный звук привлек его внимание. Коуди замер и, не расслабляясь, стал вглядываться в темноту. Наконец он понял, что это кричал совой Уэбб. А через несколько минут он вынырнул из тьмы рядом с одним из фургонов с мелассой. Коуди подождал, пока Уэбб расседлал своего мустанга, покормил и напоил его, затем отвел в замкнутое пространство каре.
После этого Уэбб умылся водой из бадьи, принял от Копченого Джо тарелку с олениной и только после взглянул на Коуди. Тот кивнул, и приятели отошли от костра.
Уэбб насадил кусок оленины на кончик ножа. Затем оба посмотрели на темную гряду пологих холмов.
— Послезавтра разобьем лагерь у фермы Адисона, — сказал Уэбб, прожевав кусок оленины. — Там вода хорошая.
Коуди молча курил свою сигару.
— Джейк Куинтон здесь, — сказал Уэбб, немного помолчав.
Коуди бросил окурок в темноту.
— А нет ли другого места для лагеря, кроме фермы Адисона? — спросил он наконец.
— Я стараюсь избегать обычных мест. Мы видели слишком много могил. Холера, тиф, оспа…
— Джейк Куинтон! — Коуди скрипнул зубами.
— Я беседовал с Эдом Адисоном. Он говорит, Куинтон уже несколько дней сшивается вокруг его фермы. Куинтон слышал о невестах. Ему интересно, какой еще попутный груз мы везем.
Коуди, засунув руки в задние карманы брюк, поднял голову, глядя на небо. Облака закрывали звезды. Ветер дул все время с севера. Повернувшись, он оглядел костры, окружавшие фургоны. В отблесках огня то и дело мелькали женские фигуры.
История с Куинтоном случилась пять лет назад. Джейк дезертировал во время летней кампании на Дакотской территории. Когда патруль вернул его на пост, капитану Сноу выпало решать, повесить Куинтона или приговорить его к каторжным работам на шесть месяцев.
— Он поклялся убить тебя. И ты это знаешь. Коуди молча наблюдал, как женщины принялись тушить костры, как затем направились к своим палаткам. Лучше бы он повесил Джейка Куинтона! Г лава 3
Быстрый ручей, разбухший от весеннего паводка, петлял по земле Адисона. Вода была прозрачной и холодной, земля — сплошная равнина, так что Адисон имел неплохой доход, разрешая караванам делать привал на своей ферме. Адисон продавал зерно для животных, его жена и дочери торговали яйцами и другим продовольствием, а один из его сыновей разливал сидр с деревянного прилавка около силосной башни.
— Мы будем отдыхать тут целый день, — сообщил Коуди Перрин. Прикрыв глаза ладонью от яркого утреннего света, он смотрел в направлении усадьбы Адисона. — Скажите женщинам, что они могут искупаться в ручье и устроить стирку. И пусть испекут хлеба впрок. Неизвестно, когда у нас еще выпадет целый день для отдыха.
У Перрин сразу же поднялось настроение. Хотя по поверхности ручья все еще плыли льдинки, погода за последние несколько дней улучшилась, значительно потеплело. Возможности искупаться и вымыть голову обрадуются все. Улыбнувшись, она подставила лицо солнцу, которое в это погожее утро светило особенно ярко.
— Нам можно пойти в усадьбу?
Коуди молчал. Она внимательно посмотрела на него. «Какое приятное лицо», — думала Перрин. Обветренное… Мужественное… А морщинки на щеках становились глубже, когда он улыбался или хмурился. И упрямый подбородок с твердо очерченным ртом…
— Если пойдете в дом, — проговорил наконец Коуди, — идите группой, а не поодиночке.
Она машинально кивнула, раздумывая о том, были ли его глаза такими же синими, как отделка на ее юбке или как дельфиниум, который цвел в саду позади домика, который она снимала в Чейзити.
Когда Перрин поняла, что уже давно ей не приходили мысли о глазах мужчины, щеки ее залились румянцем. Она неожиданно осознала, как близко друг от друга они стоят, и почувствовала запах его кожаной жилетки и фланелевой рубашки.
— Я сообщу остальным, — проговорила она сухо и, приподняв юбки, направилась к фургонам.
— Одну минутку, миссис Уэйверли!
Мгновение помедлив, Перрин вернулась к фургону-кузнице. Гек Келзи сноровисто орудовал своим молотом, и звон металла разносился в прозрачном воздухе. Над кострами вился запах шипящего сала, смешанный с ароматом крепкого кофе. «Уж лучше наслаждаться прекрасным весенним утром, чем восхищаться цветом глаз мистера Сноу», — решила Перрин.
— У нас проблемы, миссис Уэйверли. У вас и у меня.
Перрин похолодела. Поймав на себе пристальный взгляд Коуди, она прочла в нем осуждение. И потупилась, замирая от ужаса. Впрочем, она все еще надеялась, что Коуди Сноу не услышит сплетен о ней.
— На прошлой неделе, — сказал он, не сводя с нее глаз, — Сара Дженнингс пришла ко мне с предложением. Она хочет, чтобы невесты сложили вместе всю провизию и готовили обед сразу на всех. Уна Норрис пришла, чтобы осведомиться, сколько миль мы проехали. Августа Бойд пришла с требованием: она желает принять ванну. А Тия Ривз пришла ко мне с просьбой: я должен попозировать ей, чтобы она меня нарисовала. — Он покачал головой и издал звук, напоминающий грохот щебня. — Вы поняли, в чем проблема, миссис Уэйверли?
Она снова покраснела. Затем нахмурилась.
— Не знаю, как сделать так, чтобы они шли ко мне, а не к вам.
Коуди снял шляпу, провел пятерней по своим спутанным, влажным от пота темным волосам и опять водрузил шляпу на голову.
— Вам необходимо что-то предпринять, миссис Уэйверли… или нам придется сделать другой выбор.
«Сделать другой выбор» — значит выбрать новую представительницу от женщин. Перрин вдруг поняла, что не хочет, чтобы ее переизбрали. Быть представительницей крайне важно для нее, поскольку женщины не могли открыто игнорировать свою избранницу. Когда она останавливалась у их костров по вечерам, чтобы спросить, нет ли каких проблем, они, конечно, не предлагали ей кофе и не приглашали посидеть и поболтать. Но по крайней мере не пренебрегали ею и не смотрели сквозь нее, как смотрели раньше, до того, как она вытянула бумажку, помеченную крестиком.
Более того, положение представительницы восстановило в ней какой-то стержень, нечто вроде гордости, о которой она уже давно не вспоминала.
Перрин почувствовала, что к горлу подкатил комок; она стала задыхаться, представив себе длительное путешествие, во время которого ей не с кем будет словом перемолвиться.
Нет, она не могла этого допустить, она не сможет такого пережить. Пост представительницы требовал общения с другими женщинами, и во время такого общения она, возможно, еще сумеет доказать, что с ней вполне можно дружить. Да, она допускала ошибки, но ее ошибки не являлись следствием дурного характера.
И вдруг Перрин с ужасом поняла: если она потеряет должность представительницы, у нее не будет возможности ежедневно видеться и говорить с Коуди.
— Значит, вы знаете, что именно вас так раздражает? — спросила она неуверенно.
Он отмахнулся от ее вопроса резким движением кисти.
— Конечно.
— В таком случае вы сами этому способствовали, не так ли? — проговорила она уже окрепшим голосом.
Приятно было сознавать, что ей все же хватило твердости, чтобы говорить без обиняков. Если она и не научилась ничему за прошлые годы своей унылой жизни, то, во всяком случае, поняла: мужчина растопчет ее, если дать ему шанс. После Джозефа, решила она, этого больше не произойдет.
Или, может быть, она набросилась на Коуди потому, что злилась на себя же, злилась оттого, что ее охватывало непонятное волнение, когда она оставалась с ним наедине. Перрин больше не хотела привязываться ни к одному из мужчин. Не хотела, чтобы мужчина волновал ее душу, заполняя ее странной и острой тоской. Коуди заставлял ее ощущать себя женщиной, но Перрин не желала, чтобы ее охватывали подобные чувства.
Он бросил взгляд на ее расправленные плечи, заметил, как горят под полями шляпки ее глаза. Закинув голову, он вдруг рассмеялся. Смех был на удивление веселый и заразительный. Изумленная, Перрин невольно отступила.
— Я смеюсь не над вами, — сказал он наконец, почувствовав ее обиду. — Я смеюсь, потому что допустил глупейшую ошибку. Вы правы. Я понял вас и прошу прощения.
Перрин не верила своим ушам. Она беспомощно развела руками:
— Вам не следовало отвечать на их вопросы. Нужно было отправить их ко мне.
— Вы абсолютно правы. В будущем, если кто-нибудь из женщин обратится непосредственно ко мне, я отправлю ее прямо к вам. Простите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39