Он строго напомнил себе, что счастье Мэдди Харкур – не его забота. Жениться на ней предстояло Гарту, и, хотя Тристан был вовсе не в восторге от этого союза, он поклялся выполнить свою часть договора с Харкуром, от которого зависело будущее Рэмсденов. И по сравнению со всем, чем он был обязан этой семье, задача его казалась сущим пустяком.И, прежде всего, он решил попытаться придать возможно лучший вид сложившейся ситуации, которая, по всей видимости, приводила его спутницу в откровенный ужас.– А сарай совсем недурен, – заметил он с наигранной бодростью, которая прозвучала фальшиво даже на его слух. – Могло быть гораздо хуже.Подняв голову, чтобы осмотреть чердак, Тристан с облегчением вздохнул: между настилом и потолком было вполне достаточно места, а это значит, что ему не грозит очередная пытка теснотой.– Как много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз ночевал на свежей, чистой соломе! – продолжал он все с тем же притворным энтузиазмом. – Ни в одной гостинице мира мы не нашли бы лучшую постель! – Взгляд его упал на ряд накрытых ведер, выставленных на грубо сколоченной полке у дальней стены сарая. – И нет на свете лучше напитка, чем свежее молоко прямо из-под коровы!Мэдди выдавила улыбку, но лицо ее по-прежнему оставалось осунувшимся и бледным, а под огромными глазами темнели тени. Тристан взъерошил ее мокрые кудри, словно и впрямь имел дело не с девушкой, а с крестьянским парнем.– Выше нос, мой мальчик! – шутливо проговорил он. – Боги к нам благосклонны. Этой ночью мы будем спать как короли.После того как Тристан погасил фонарь, Мэдди долго еще лежала без сна, крепко сжимая в руке тяжелый крест – подарок отца Бертрана. Гроза, собиравшаяся весь день, наконец, обрушилась на землю во всем своем неистовстве, почти сразу после того, как путники взобрались по приставной лестнице на чердак и улеглись на ароматной соломе. Дождь монотонно стучал по кровле сарая, словно тысячи крохотных камешков сыпались с неба, а ветер завывал дико, как оголодавший волк. Ни разу еще за всю свою жизнь Мэдди не чувствовала себя такой одинокой.Мужчина, спавший рядом с ней, вел себя вполне по-джентельменски. Однако в его обращении с ней была какая-то холодность… он обходился с ней не более любезно, чем с той старой лошаденкой, которую, перед тем как улечься спать, поместил в пустое стойло. Похоже, этот англичанин воспринимал свою спутницу всего лишь как еще одно животное, порученное его заботам.Он даже насухо вытер их обоих пустыми мешками, которые нашел на одной из полок. Сначала – лошадь, а потом – спину и плечи Мадлен, кратко объяснив ей по ходу дела, что это лучшее, что он может ей предложить, ибо освободиться от промокшей одежды в таких условиях было невозможно.Затем мсье Тибальт вручил девушке мешок, попросив ее оказать ему аналогичную услугу. Он, должно быть, полагал, что это не сложнее, чем поухаживать за лошадью. Но с точки зрения Мадлен, нельзя было придумать ничего более личного, чем эта процедура. Она до сих пор дрожала, вспоминая прикосновения к твердой мускулистой спине своего спутника. Прежде Мэдди, по существу, никогда не касалась мужчины (не считая, разумеется, деда, за которым ей приходилось ухаживать в последние дни его болезни). И она даже представить себе не могла, насколько сильное здоровое тело молодого мужчины отличается от дряблой плоти старика.Дедушка. При мысли о нем чувство одиночества захлестнуло Мадлен с новой силой. Дедушка был эгоистичным, раздражительным и требовательным, более того, он лгал ей, преследуя свои цели. Однако он по-своему любил Мадлен и нуждался в ней. А теперь во всем мире не осталось человека, который бы питал к ней любовь. Отец не в счет: ведь он совершенно спокойно обходился без нее целых пятнадцать лет.Мэдди охватило отчаяние. Слезы, весь этот долгий утомительный день таившиеся где-то в глубине ее души, внезапно прорвались наружу и водопадом хлынули по щекам. Еще мгновение, и Мадлен разрыдалась, не в силах дольше противостоять своему горю. Закрыв лицо ладонями, она оплакивала свое прошлое, утраченное навсегда, и будущее, которое не сулило ей ни малейшего проблеска счастья.Тристан не спал. Разве мог он уснуть, когда пальцы его до сих пор хранили воспоминание о нежных плечах и испуганно напрягшейся спине Мадлен?! Тысяча чертей! Каждая клеточка его тела горела от близости женщины, лежавшей рядом с ним в темноте. Вот расплата за доброту! Он всего лишь пытался согреть ее – и вот теперь приходится терпеть такую пытку, потеть и сопеть как похотливый козел!Сон все не шел к нему, и Тристан настороженно прислушивался к тому, как Мэдди ворочается с боку на бок. Как же ему хотелось, чтобы эта ночь их путешествия была не первой, а последней! Еще не хватало – желать невесту собственного брата!И тут Тристан услышал странный звук. Похоже на всхлип… Еще один и еще… О Господи! Она снова плакала. Казалось, будто у нее вырывают сердце из груди. Охваченный ужасной беспомощностью, как всегда, когда дело доходило до женских слез, Тристан приподнялся на локте и уставился в чернильную темноту, туда, где должна была находиться Мэдди.– Мэдди?..Он еще не знал, что ей сказать, но единственным ответом ему был очередной всхлип. Тристан напомнил себе, что мадемуазель Харкур еще очень молода, едва ли старше Кэрри, и, возможно, подвержена такого же рода истерикам. Но ни Кэрри, ни любая другая из знакомых Тристану женщин не смогла бы перенести весь этот ад, через который им довелось пройти за последние сутки, с такой же стойкостью и смирением, как Мэдди. У нее были все основания плакать, и сердце Тристана разрывалось от сострадания.Больше всего на свете в то мгновение ему хотелось обнять ее и утешить, но у Тристана было предчувствие, что если он поддастся этому порыву, то вся жизнь его изменится раз и навсегда.И все же выражение лица Мадлен, с которым она говорила о лжи своего деда, тронуло его до глубины души, а та очевидная уязвимость, с которой Мэдди расспрашивала его о своем отце, до сих пор не выходила у Тристана из головы. К черту предчувствие! Тристан приподнялся и привлек девушку к себе.– Плачьте, Мэдди! Плачьте, вам будет легче, – прошептал он, покачивая ее в объятиях как ребенка.Наконец напряженные мышцы Мадлен расслабились, и она перевела дыхание, которое испуганно затаила, как только Тристан прикоснулся к ней. Со сдавленным стоном она уткнулась лицом в его плечо и продолжала рыдать, выплакивая свое горе, до тех пор, пока рубашка Тристана не промокла от слез, как несколькими часами раньше – от дождя.Позже, когда рыдания ее, наконец, утихли, а глубокое ровное дыхание подсказало Тристану, что Мэдди погрузилась в сон, он осторожно сменил позу, чтобы ей было удобнее лежать в его объятиях. И еще долго лежал без сна, прислушиваясь к бушующей снаружи грозе и мерному биению сердца Мадлен, вторившему ударам его собственного сердца.Свирепый порыв желания, которому он едва мог противостоять, сам собой угас, сменившись трепетной нежностью к этой хрупкой девушке, так доверчиво спавшей у него на груди. Ничего подобного этому чувству Тристан Тибальт прежде не испытывал ни к одной женщине.Широко раскрыв глаза, он вглядывался в беспросветную темноту ночи, пораженный неожиданной глубиной своих эмоций. Вздохнув, он, наконец, мысленно признал, что предчувствие его, как всегда, оказалось верным. С этой минуты жизнь его необратимо изменилась, и Тристан имел все основания страшиться, что изменилась она не в лучшую сторону. Ибо на сей раз боль терзала не его плоть, а его душу. ГЛАВА ПЯТАЯ – Проснитесь, Мэдди! Уже почти рассвело.Голос, будивший ее, был нетерпелив и настойчив, и Мэдди изо всех сил пыталась подчиниться ему, но глаза ее были словно засыпаны песком.Когда ей, наконец, удалось разлепить веки, она обнаружила, что Тристан склонился к ней с фонарем в руке. С пугающей ясностью Мадлен вдруг припомнила, что полночи проплакала на плече этого англичанина, прежде чем уснуть.Неужели она так и осталась спать в объятиях мсье Тибальта? Вмятина в соломе рядом с ней свидетельствовала именно об этом, а последней мыслью Мэдди, перед тем как она провалилась в сон, было удивленное понимание того, как приятны могут быть сильные мужские руки, когда ты отчаянно нуждаешься в утешении.Мэдди хотела поблагодарить своего спутника за доброту и заверить его в том, что больше ему нечего опасаться: этой ночью она выплакала все слезы. Но Тристан не дал ей возможности объясниться. Он снова замкнулся в непроницаемом панцире холодного безразличия, который натянул на себя после их вчерашнего разговора за обедом. Мэдди оставалось лишь гадать, только ли от нее мсье Тибальт пытается скрыть свои человеческие чувства или же шпионское ремесло приучило его держать дистанцию со всеми знакомыми.Спустившись с чердака по приставной лестнице, Мэдди обнаружила, что Тристан опять делит свое внимание в точности поровну между нею и старой лошаденкой. Нет, не поровну: Мадлен он теперь вообще игнорировал, а старую клячу терпеливо выманивал из уютного стойла, обещая угостить ее сахаром, как только они доберутся до ближайшей деревушки.Хуже того, он вручил Мэдди совок и велел ей прибрать в стойле, пока он запряжет лошадь. Девушка понимала, что этого нахального англичанина давно пора поставить на место. И соскребая с пола вонючий лошадиный помет, она окончательно утвердилась в этой мысли.Когда Мадлен, покончив с этим неприятным заданием, вышла из сарая, ее приветствовал крик петуха. В сером предрассветном свете кабриолет и лошадь были почти неразличимы. Прежде чем Мадлен успела поинтересоваться, куда девался Тристан, он неожиданно выскочил из-за угла сарая, налетел на нее, сгреб в охапку и чуть ли не силой усадил в кабриолет.– Вы сошли с ума? – выдохнула Мадлен, глядя, как Тристан опускает верх экипажа и тянется за поводьями. Но тут она услышала с веранды крестьянского дома сердитый окрик. Из-под копыт лошади во все стороны брызнули перепуганные цыплята, завизжала свиноматка, барахтавшаяся с поросятами в луже, мимо которой экипаж проехал в опасной близости.Когда кабриолет пересек грязную лужайку, злобные крики крестьянина стали глуше, однако за секунду до того, как беглецы выбрались на дорогу, прямо над ухом Мадлен просвистела пуля – и впилась в ствол стоявшей неподалеку яблони.– Почти попал, – угрюмо заметил Тристан, проследив за полетом пули. – Не хотел бы я столкнуться с этим разбойником нос к носу.Мэдди проглотила комок в горле и кивнула в знак согласия. В тот момент она не смогла бы выдавить ни единого слова, даже если бы от этого зависела ее жизнь.Проехав еще немного, они оказались на пригорке и обнаружили, что небо на востоке порозовело, а над горизонтом уже виднеется краешек солнца цвета спелой тыквы.– Нам везет, – усмехнулся Тристан. – Похоже, гроза прошла, и день будет славный.По крайней мере, Мадлен показалось, что он усмехнулся. Точно сказать было трудно, поскольку лицо его уже заросло густой двухдневной щетиной.Тристан же, пустив запыхавшуюся лошадь более спокойным шагом, откинулся на спинку сиденья с таким видом, будто ровным счетом ничего не произошло. Со стороны можно было подумать, что он безмятежно любуется красотами сельской природы, а не спасает свою шкуру от разъяренного фермера. Мадлен оставалось прийти к выводу, что подобного рода рискованные инциденты в его профессии случаются на каждом шагу.– Я очень надеюсь, что мы доберемся до одной деревушки, до того как стемнеет, – сообщил Тристан спустя несколько минут. – Неподалеку от нее есть отличная гостиница, где подают великолепное рагу на ужин, а перины на кроватях мягкие, как облака. – Помолчав немного, он добавил: – А еще там есть рынок, где я намерен заняться торговлей лошадьми.– Торговлей лошадьми?Тристан кивнул:– Общественным транспортом мы воспользоваться не сможем. Из-за побега Корсиканца он теперь почти не работает. Я убедился в этом, когда ехал на юг. А у нашей древней лошаденки мужественное сердце, но не слишком резвые ноги. Ей пора на покой.Мэдди бросила взгляд на изможденную клячу, тянувшую за собой их маленький кабриолет. Как ни грустно было это признавать, Тристан был совершенно прав. Эта лошадь не дотянет даже до Парижа, не то, что до Кале. Мадлен опечалила эта очередная грядущая утрата, которая тоже была связана с преклонными годами.Девушка сморгнула вновь навернувшиеся на глаза неуместные слезы.– Мне будет жаль с ней расставаться. Я уже успела к ней привыкнуть, да и вы, я вижу, тоже.– Я? – Тристан раздраженно фыркнул. – Я никогда не позволяю сентиментальным чувствам взять верх над практичностью. И всегда предпочитаю действовать разумно, а не поддаваться всякой слезливой ерунде.Мадлен чувствовала себя так, будто ей дали пощечину. Ей сразу же стало понятно, что этот развратный наглец имел в виду вовсе не лошадь. Мсье Тибальт всего лишь хотел предупредить свою спутницу, что она не должна придавать сколь либо серьезное значение посетившей его этой ночью внезапной вспышке сострадания. Как будто она и без него этого не понимала! Уж кем-кем, а дурой-то ее назвать было нельзя.В следующий момент Мэдди задумалась о том, все ли соотечественники этого англичанина такие невежи. Если да, то выходить замуж в Англии она не собирается!Поначалу этот день как две капли воды был похож на вчерашний, однако с каждым часом дорога становилась все более людной. Многие путешественники направлялись на север: роялисты бежали от наступающей армии Корсиканца. А сторонники императора, напротив, двигались на юг, чтобы объединить силы с солдатами генерала Камброна.Дважды в этот день Тристан и его спутница едва не угодили в стычки, однако, большинство роялистов и бонапартистов спокойно разъезжались при встрече, ограничиваясь лишь взаимными оскорблениями. Несмотря на всю остроту политической ситуации, французы, в сущности, уже устали от смертей и кровопролития. И Тристан подозревал, что это окажется на руку императору. Если только разрозненные отряды роялистов не объединит какой-нибудь сильный вождь, то Корсиканец исполнит свою хвастливую угрозу и действительно доберется до Парижа за двадцать дней.Снова и снова путники, движущиеся на юг, останавливали Тристана и спрашивали его, не из Лиона ли он едет и верны ли слухи о том, что город сдался Бонапарту без единого выстрела. Поначалу Тристан настораживался в ответ на подобные расспросы, но поскольку до сих пор никто еще не поставил под сомнение их с Мэдди маскарад, он, в конце концов, обрел уверенность в себе и стал отвечать совершенно спокойно.Как и следовало ожидать при их-то везении, когда они добрались до обещанной “отличной гостиницы”, та оказалась переполнена. Свободной оставалась лишь маленькая каморка под самой крышей, куда обычно помещали слуг богатых постояльцев, да и за ту Тристану пришлось заплатить втридорога. Как следует все взвесив, он счел за благо сначала поужинать, а затем уже ставить Мадлен в известность об ожидающем их “комфорте”.В желудке у него уже урчало от голода, при мысли о великолепном рагу, которое подавали в этой гостинице, у него потекли слюнки. Убедившись, что лошадь и кабриолет благополучно разместили в лен в обеденный зал.В зале стоял оглушительный шум. Казалось, все посетители говорили одновременно и беспрерывно, а вонь от застарелого пота и кислого вина была настолько сильной, что буквально перехватывало дух. Тристан и Мадлен уселись за общий стол. Тристан старательно не обращал внимания на посторонние запахи: питаясь два дня подряд черствым хлебом и засохшим сыром, он, во что бы то ни стало, вознамерился отведать, наконец, горячего сочного мяса.Но тут он заметил, что Мэдди опустила голову и прикрыла лицо руками.– Боюсь, нам придется уйти отсюда, – сиплым от ужаса голосом прошептала она. – Я узнаю вон тех двух стариков на дальнем конце стола, а они могут узнать меня. Это роялисты из Лиона, они часто бывали в гостях у моего деда.Однако голод заглушил в Тристане обычную осторожность.– Чепуха! С вашим загаром и стрижкой вас все примут за крестьянина, – шепнул он в ответ.Мэдди безропотно перенесла этот отказ, однако скептицизм в ее глазах свидетельствовал о том, что слова Тристана вовсе ее не убедили. Да и в действительности, по правде сказать, он был далеко не так спокоен, как хотел показать.Со всей возможной скоростью Тристан обвел взглядом людей, сидящих за столом. Те, похоже, были всерьез увлечены обменом оскорблениями. Тристан едва слышно застонал.С одной стороны стола собрались люди с белыми кокардами Бурбонов, а напротив расположились бонапартисты с трехцветными кокардами… и, судя по виду, все эти люди были готовы не отходя от стола разыграть Французскую революцию в миниатюре. Если бы старая кляча была в силах двигаться дальше, Тристан, пожалуй, вытребовал бы у хозяина гостиницы свою плату обратно и двинулся бы дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27