Шарлотта заслужила именно такого мужа, сердито размышляла Милли. Это же просто не лезет ни в какие ворота — такая прекрасная женщина, как ее сестра, отдает свое бедное сердечко на растерзание такому прохвосту, как этот морской бродяга. Отец часто спорит с дядей Девоном, у кого из них больше прав на то, чтобы первым спустить с лестницы капитана Треваррена, коли у него хватит наглости явиться в Гавань Куад. И Миллисент, вообще-то довольно миролюбивая особа, очень надеялась, что мистеру Треваррену доведется получить по заслугам.
— Лидия говорила, что Шарлотта рыдает по ночам, — сокрушенно продолжала Милли. — Она ест ровно столько, чтобы хватило ребенку, совершенно не думая о себе, и не спускает глаз с кораблей, входящих в гавань. — Лукас вздохнул, но ничего не сказал. Одним из главных достоинств его как священника было умение выслушать человека, не перебивая и не вынося поспешных несправедливых суждений. — Я не могу выносить этого, Лукас, — заплакала Милли. — Слишком страшно видеть Шарлотту такой безразличной ко всему, ведь она всегда была такой сильной, готовой веселиться и проказничать!
— Дорогая, — обратился к ней Лукас, обойдя белый металлический столик, опускаясь рядом с ней на колени и обнимая ее своей сильной рукой. — Шарлотта у себя дома, среди людей, которые очень любят ее и уважают. Дай ей время, и она снова станет сама собой.
Милли вытерла слезы тыльной стороной ладони. Никто в целом свете, разве что пресловутый Патрик Треваррен, не знает Шарлотту лучше, чем ее сестра. Конечно, у Шарлотты сильная натура, а их большая и крепкая семья с давними традициями постарается противостоять распаду ее личности. Но поскольку именно Милли была наиболее душевно близка с Шарлоттой, ее настораживали некоторые веши, незаметные для остальных. Свет души Шарлотты, ее основной стержень, с каждым днем тускнел все сильнее.
— Я должен нанести несколько визитов, — сказал Лукас, стоя возле ее стула и держа одну руку у нее на плече.
Милли повернулась, легонько поцеловала эту руку и кивнула, не глядя в сторону мужа. Когда он отправился по своим делам, она торопливо убрала со стола, сложила посуду в раковину на кухне, сняла фартук и направилась в большой дом.
Шарлотта сидела на подоконнике третьего этажа внушительного особняка, в котором жили ее отец с мачехой, безвольно свесив руки по бокам своего раздувшегося живота. Несмелая улыбка тронула на мгновение ее губы.
— Возможно, это произойдет сегодня, — прошептала она своему нерожденному малышу, — возможно, твой папа вернется к нам сегодня.
Она услышала, как скрипнула дверь ее комнаты, и мгновенно вернулась в широкое кресло, где ее и застала пришедшая ее проведать мачеха.
Красота выразительного лица Лидии, обрамленного пышными локонами белокурых волос, бросалась в глаза. Это была сильная и одухотворенная личность, прекрасная мать для пяти неугомонных сорванцов и верная, любящая жена для отца Шарлотты. Более того, кроме ведения хозяйства, она успевала заниматься и бизнесом — торговлей лесом, преуспевая в этом наравне с мужчинами.
— Если бы в моих силах было утешить тебя, Шарлотта, — сказала она, стоя возле перил на узкой террасе их дома, с наслаждением подставив лицо соленому морскому ветру, — я бы подарила тебе любовь — такую, какая существует между мной и твоим отцом. Наш союз так сплотил нас, что мы смогли развить самые лучшие качества нашей как бы единой души и открыть их для окружающих.
Шарлотта ничего не ответила. Слова Лидии не были пустым звуком — ведь сильнейшая взаимная привязанность ее и Брайхама Куада бросалась в глаза всякому, кто давал себе труд присмотреться к ним. Союз Милли с Лукасом был освящен подобными же узами, но более нежными и интимными.
— Я бы никогда не завела об этом речь, — мачеха повернулась к Шарлотте, которая неловко чувствовала себя в кресле из-за своего живота, — ведь я знаю о постигшем тебя горе, но я считаю, что обязана это сделать. Я полагаю, что у тебя с твоим Патриком Треварреном возникла связь подобного же рода. И если я не ошибаюсь, то тебе, Шарлотта, надо быть готовой к борьбе за свой брак.
Шарлотта ухмыльнулась. По всей видимости, Патрик благополучно решил бросить ее и их ребенка в придачу. Конечно, он заложил фундамент огромного дома в пригороде Сиэтла, а на верфях сооружают не одну, а две новые шхуны, однако сам капитан ни разу не удостоил свою жену визитом и даже не потрудился написать ей письмо.
— По-моему, я давно готова к этому, — отвечала Шарлотта.
Ибо с того момента, как они расстались с Патриком, каждую секунду своего существования, с каждым ударом сердца она не переставала стремиться к воссоединению с ним.
На протяжении всего плавания до Сиднея она постоянно ждала, что Треваррен вот-вот каким-нибудь невероятным образом догонит «Викториану», — возможно, на другом корабле, бросившем якорь возле его острова.
Оказавшись в Австралии, они с Кохраном трогательно распрощались с Гидеоном и Джейн, отправившимися со своей миссией в глубь страны, а сами некоторое время отдыхали, осматривая город и окрестности. Рахима под конвоем отправили в Англию, где он предстал перед судом.
Однако Шарлотта не находила себе места и попросила капитана Трента поскорее рекомендовать ей подходящее судно до Сан-Франциско. Взойдя на борт, она распрощалась с Кохраном и совершила путешествие до Сиэтла, где ее с нетерпением ждали отец, Лидия и Мелли.
Оказавшись наконец-то в таких знакомых, таких сильных объятиях отца, Шарлотта чуть не упала замертво от нахлынувших на нее душевной боли и отчаяния. И все же какая-то сокровенная часть ее души продолжала, несмотря ни на что, верить, что Патрик не способен отказаться от нее навсегда. И он вернется и превратит их совместную жизнь в новое прекрасное приключение, как он один умел это делать…
— Ты из рода Куад, Шарлотта. — Взгляд Лидии выражал сочувствие, но отнюдь не жалость. — И ты воспитана так, что должна уметь оставаться сильной, невзирая на обстоятельства. Однако, глядя на тебя сейчас, я не вижу ничего, кроме подавленной горем женщины. Твой отец и я — мы поражены и встревожены.
Шарлотта поежилась в своем кресле, обдумывая ответ. Ребенок у нее под сердцем забил ножками, а стенки живота со страшной силой сжались.
Лидия, служившая сиделкой в военном госпитале во время Гражданской войны Севера и Юга, а потом еще несколько лет работавшая в клинике доктора Джоу Макколея, мгновенно оценила ситуацию и среагировала па нее без паники.
— Похоже, что твое время пришло? — ласково сказала она, помогая Шарлотте подняться на ноги.
Та застонала. Ее лоб и нижняя губа покрылись испариной, а бедренные кости словно выворачивало из тела. «Патрик!» — крикнула она безмолвно всем своим сердцем, и на мгновение ей показалось, что издалека услышала ответ.
Но, увы, это был лишь свисток почтового катера в гавани.
В тот момент, когда открылась входная дверь, Брайхам Куад пытался усмирить в загоне молодого крупного бычка, и лишь это обстоятельство помешало ему схватить в охапку и вышвырнуть из дома незваного гостя.
Треваррен кивнул в знак приветствия и направился в глубину полутемной передней.
— Где она? — строго спросил капитан. — Где Шарлотта?
И тут же с третьего этажа до них донесся женский крик.
— Наверху, — холодно отвечал Брайхам. — Рожает твоего ребенка.
Треваррен побледнел как полотно и выронил из рук кожаную дорожную сумку. Несмотря на страх за Шарлотту и возмущение бесцеремонностью Патрика, у Брайхама все же хватило рассудительности, чтобы краем сознания отметить про себя, что для этого морского пройдохи, похоже, не все еще потеряно. Должна же остаться у человека хоть капля совести?!
— Где? — краска сбежала с лица Патрика.
— Первая дверь направо, — с видимым неудовольствием ответил Брайхам.
Следующий крик достиг их ушей, когда Патрик пролетел уже половину лестницы, и Брайхам вздрогнул. Он и так ужасно страдал от беспомощности, когда Лидия рожала одного за другим их пятерых сыновей, но жалостный крик старшей дочери просто рвал его на куски.
И все же, поднимая глаза к потолку, Брайхам не смог удержаться от улыбки, вспомнив, как отреагировал Треваррен на сообщение о своем скором отцовстве. Поначалу он был ошеломлен, словно на него свалилась корабельная мачта, но тут же овладел собой и поскакал наверх так, словно от этого зависела его собственная жизнь.
У Шарлотты снова от боли свело спину, и она решила, что бредит, когда в тот же миг увидела, как Патрик распахнул дверь, грохнувшую о стену комнаты, ворвался внутрь и упал на колени возле ее кровати.
— Если вы, Патрик Треваррен, намереваетесь путаться у меня под ногами, — недружелюбно заметила ничуть не растерявшаяся Лидия, то извольте сразу убираться вон.
— Ты здесь, со мной… — Шарлотта вцепилась в его руку. — Ты правда здесь? — тупо повторяла она.
Снова начались схватки, и ее тело выгнулось.
— Да, — коротко ответил Патрик, когда она снова смогла его услышать. Он также не выпускал ее руки. — Я пытался держаться вдалеке от тебя, но Господь свидетель, я не в силах это перенести.
— Если Господу вообще угодно будет захотеть вас видеть, Патрик Треваррен, — съязвила Лидия, занятая Шарлоттой. — Я полагаю, для того чтобы привлечь к себе ваше внимание, Ему по меньшей мере пришлось хорошенько огреть вас лопатой по голове.
Губы Шарлотты слегка искривились улыбкой в ответ на ее слова, и у нее, казалось, что-то улыбнулось внутри, словно какое-то магическое средство влилось в ее утробу и тут же уменьшило боль. Треваррен поцеловал Шарлотте руку и сказал:
— Возможно, Бог именно так и сделал, миссис Куад, возможно, именно так.
— Не оставляй меня! — молила Шарлотта. Ее немного смущало, что она в такой степени нуждается в Патрике, но она ничего не могла с собой поделать.
— Я здесь, — успокоил он ее, снова целуя ей руку, — теперь в покрытую испариной ладонь.
Шарлотту гораздо больше бы устроило, если бы он сказал: «Я никогда больше не покину тебя, дорогая!» — или что-то вроде: «Отныне мы вместе навеки!» — но у нее не осталось времени, чтобы об этом пожалеть. Снова накатила волна боли, вздымая ее над матрасом, и она не сдержала крика.
Патрик словно не слышал, как она кричит, — целовал ей руки, гладил по голове и шептал нежные слова утешения и поддержки.
И наконец, после многих часов тяжкого труда, плод покинул ее тело.
— Девочка! — со слезами радости сообщила Лидия. — Святые небеса, а я уж думала, что в этом доме вообще перестали рождаться девочки!
Шарлотта взглянула на Патрика и лежавшую рядом с ней их крохотную дочку и заметила, как его глаза повлажнели.
— Как мы назовем ее? — нежно спросила она. Разве можно подобрать имя, достойное такого чудесного создания? — прошептал он, не сводя взора с маленького существа, словно впервые видел младенца. Осторожно, едва касаясь, он погладил нежную щечку.
— Да, — засмеялась Шарлотта. — Я думаю, Анни. Анни Куад Треваррен.
— Это мы создали ее, ты и я — вместе. — Патрик все еще смотрел на ребенка, не скрывая своего изумления. Я не могу в это поверить, но мираж… Лидия вышли из комнаты, но Шарлотта слышала, как она вполголоса с кем-то говорит возле двери, возможно, с Брайхамом. Конечно, Милли тоже давно здесь.
Патрик осторожно перегнулся через Анни и отвел с влажного лица Шарлотты прядь волос.
— Почему ты не поставила меня в известность, что способна творить такие чудеса? — шутливо укорил он ее. Его синие глаза сверкали любовью, когда он смотрел на свою жену.
Шарлотту залила волна облегчения и счастья. Патрик вновь с ней, а это значит, что на небе опять взойдет солнце и душа поплывет по своему обычном пути, а в ночи пуще прежнего засияют звезды.
В этот момент она не могла себе позволить думать о том, что он способен вновь покинуть ее.
— Я люблю тебя, — сказала она, раскрывая перед ним всю свою душу.
— И я люблю тебя, — ответил он, целуя ее с тем почтением, которое приличествовало случаю, но с прежним огоньком в главах.
В комнату вернулась Лидия в сопровождении Миллисент, и Патрика деликатно выставили за дверь. Пока Милли пеленала новорожденную, сияя от счастья, Лидия умыла и переодела Шарлотту. Она помогла ей надеть свежую ночную рубашку и перестелила кровать. Пока у Шарлотты не появится молоко, Анни будут кормить из бутылочки.
— А теперь спи! — велела Лидия, когда Шарлотту снова уложили в постель. Она наклонилась над падчерицей и нежно поцеловала ее в лоб. — У тебя сегодня нелегкий день.
Шарлотта хотела попросить, чтобы с ней остались Анни и Патрик, но у нее не хватило на это сил. Глаза ее закрылись сами собой.
В комнате было темно и лишь в окно лился столб лунного света, когда Шарлотта проснулась. Патрик лежал возле нее, вселяя ощущение силы одним своим присутствием, и нежно обнимал ее.
— Как это ты ухитрился появиться именно в тот момент, когда я нуждалась в тебе больше всего? — спросила она, зная, что он не спит, хотя и не подает виду.
— Я не мог оставаться вдали от тебя, — отвечал он, ласково целуя ей висок. — Ты уже видела наш дом в Сиэтле?
— Нет. — Шарлотта вдруг вспомнила все перенесенные ею муки одиночества, и в ней проснулась обида. — Я знаю о нем, поскольку получила сообщение от твоего адвоката, но, говоря честно, у меня ни разу не возникло желание его осмотреть.
— Почему? — В голосе Патрика слышались замешательство и укор. — Если бы не ты с Анни, этот дом никогда бы не был построен. Он предназначен для того, чтобы в нем жила ты.
— Мы с Анни — не китайские болванчики, Патрик. Нас не поставишь на полку в один ряд с другими диковинами и не ославишь там покрываться пылью. Я клянусь тебе, что ноги нашей не будет в этом доме, пока мы трое не станем настоящей семьей.
— А что же мы еще такое? — по-прежнему испытывая замешательство, спросил Патрик. — Анни — наша дочь. Ты ее мать, я ее отец. Это и делает нас семьей.
— Нет, — возразила Шарлотта. — Вот то, как существуют Лидия, и отец, и мальчики в этом доме, — это семья. Они живут все вместе, любят и ссорятся, смеются и плачут и тому подобное. — Она остановилась и перевела дух, зная, что предпринимает сейчас весьма рискованный шаг, который может навсегда разрушить ее мечту о счастье, и все же считая себя обязанной на него пойти. — Патрик, если ты собираешься опять покинуть нас, я прошу тебя больше не возвращаться. У отца достаточно влиятельных друзей, чтобы быстро оформить наш развод.
Она почувствовала, как Патрик напрягся всем телом. Руки его разжались, но он так и не дал того обещания, которое она так жаждала услышать. Вероятно, для него это вообще невозможно.
— Вплоть до сегодняшнего дня я считала, что не смогу без тебя жить, — продолжала она, стараясь быть сильной, несмотря на физическую слабость и душевную боль. — Когда я увидела тебя, то поняла, что люблю еще больше, чем прежде, что ты стал мне совершенно необходим. Но вот, после ужасной боли и мук, в нашу жизнь вошла Анни. Она — действительно чудо, как ты сказал, Патрик. Она — Божий дар для меня. И сейчас, когда я вновь обрела свою силу духа, она станет для меня смыслом всей оставшейся жизни. — Патрик легонько погладил ее по лицу, и Шарлотта не сомневалась — он почувствовал, что оно мокрое от слез. Более того, по содроганию его огромного тела ей показалось, что и он оросил ее подушку слезами в эту ночь.
— Господь свидетель, Шарлотта, — после долгого молчания обреченно сказал он. — Ты действительно самая поразительная женщина из всех ныне живущих.
Ответа не последовало, но, по крайней мере эту ночь, Шарлотта провела со своим мужем, обнимая и целуя его, наслаждаясь сами его объятиями и ласками, и мирно спала без сновидений впервые за многие месяцы.
Через неделю после того, как на свет появилась Анни и когда уже не было сомнений, что его жена и дочь чувствуют себя прекрасно и им не грозят осложнения, Патрик отправился в Сиэтл взглянуть, как идет строительство роскошного особняка, который он задумал соорудить еще задолго до того, как сам попал в Штаты. Капитан даже не взглянул на чертежи двух своих новых шхун — это могло подождать.
Усадьба располагалась на одном из холмов, которыми изобиловали окрестности Сиэтла, с видом на море. Все ее просторные, красивые комнаты будут полны света и солнца, и Патрик чувствовал себя счастливым при мысли, что Анни будет расти в таком замечательном доме. Будучи истинной дочерью своей матери, она, без сомнения, сочтет необходимым съезжать вниз по перилам, бегать босиком по навощенному паркету и всячески проказничать.
Голос Кохрана не застал его врасплох, хотя он думал, что находится в доме один.
— Скажи же мне, согласилась ли твоя любимая Шарлотта ждать тебя в этой усадьбе и принимать в свое сердце и постель, когда тебе только будет угодно возвратиться к ней с моря?
Патрик вскипел от ярости. Кохран был самым старым и самым лучшим его другом, так что без труда находил в его душе самые уязвимые места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35