А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Тут муж и жена о чем-то пошептались, после чего старик вышел из комнаты, а его жена принялась ощипывать куропаток и свежевать зайца.
В течение десяти минут я всячески поворачивался перед очагом и несколько обсох. Тем не менее, когда старик вернулся, от моей одежды все еще шел пар.
— Сударь, — обратился он ко мне, — не желаете ли пройти в столовую? Там большой камин, и вам будет лучше, чем здесь. Ужин вам сейчас подадут.
Я пробормотал, что не стоило ему беспокоиться: я и здесь прекрасно себя чувствую и был бы счастлив отужинать с ними за одним столом. Поклонившись, он отвечал, что не достоин подобной чести со стороны господина графа. И поскольку он все время стоял возле двери с шапкой в руках, мне ничего не оставалось, как встать и дать ему понять, что я готов следовать в приготовленные для меня апартаменты. Старик вышел из комнаты; я последовал за ним. Моя собака, протяжно заскулив, нехотя поднялась и тоже поплелась за нами.
Я так спешил снова оказаться поближе к огню, что не особенно обращал внимание на коридоры и комнаты, по которым мы проходили, и заметил только, что все они находились в совершенном запустении.
Но вот открылась дверь; я увидел пламя гигантского камина и немедленно направился к огню, но Фидо, лапы которого вновь обрели упругость, оказался там раньше меня.
Главной моей заботой было согреться, но, едва расположившись перед камином, я увидел накрытый стол. На скатерти из той восхитительной материи, которую вывозят из Венгрии, была расставлена превосходная посуда.
Это неожиданное великолепие возбудило мое любопытство. Я оглядел приборы и тарелки: они были чрезвычайно дорогие и отличной работы; на каждом предмете был изображен герб владельца, а над ним — графская корона.
Пока я все это разглядывал, дверь снова открылась и вошел слуга в ливрее. В руках он нес серебряную супницу, не уступавшую по роскоши остальной посуде. Подняв глаза, я узнал в слуге своего недавнего знакомца.
— Но, друг мой, — сказал я старику, — повторяю вам: вы слишком со мною церемонитесь. Право же, мысль о том, сколько беспокойства я вам доставляю, не позволяет мне вполне насладиться вашим гостеприимством.
— Мы прекрасно знаем, какие почести должно воздавать господину графу, — ответил старик, ставя супницу на стол и почтительно кланяясь, — мы обязаны принимать вас так хорошо, как только можем. Граф Эберхард был бы недоволен, если бы мы поступили иначе.
Пришлось смириться. Я хотел было сесть на стул, но странный мажордом придвинул мне большое кресло, видимо принадлежавшее хозяину дома. На спинке кресла были изображены тот же герб и та же корона, какие я уже видел на посуде.
Я занял указанное место, а так как был страшно голоден, то просто набросился на еду. Надо сказать, что все блюда, включая доставшуюся мне часть ужина стариков, были чудесно приготовлены, но особенно великолепны были вина: лучшие сорта бордоского, бургундского и рейнского.
Все это время старик рассыпался в извинениях, что не может принять меня как подобает.
Столько же из любопытства, сколько желая отвлечь его от этих опасений, я спросил, кто его хозяин и живет ли он в замке.
— Мой хозяин — граф Эберхард фон Эпштейн, последний из своего рода. Он не только постоянно живет в этом замке, но и не покидал его вот уже двадцать пять лет. Болезнь одного дорогого ему человека заставила его отправиться в Вену. Он уехал туда шесть дней назад, а когда вернется, мы не знаем.
— А что это за маленький домик, такой ухоженный, милый, весь в цветах, который я заметил в четверти льё отсюда? Он так не похож на замок.
— Это и есть настоящее жилище графа Эберхарда, — ответил старик. — Старые жильцы умерли, и после смерти последнего из них, смотрителя охоты Йонатаса, господин граф там поселился. Все дни он проводит в этом домике, а в замок возвращается только на ночь. Ведь замок Эпштейнов, как вы видели, все больше разрушается. Кроме красной комнаты, здесь не осталось ни одного помещения, пригодного для жилья.
— А что это за красная комната?
— Это та комната, в которой жили из поколения в поколение все Эпштейны. В этой комнате все они родились, в ней все они и умерли — все, от графини Леоноры до графа Максимилиана.
Произнося эти слова, старик понизил голос и тревожно огляделся. Я прекрасно это заметил, но ничего не сказал и больше не расспрашивал его. Меня занимали мысли о странном и загадочном человеке: о последнем представителе рода Эпштейнов, одиноко живущем в старом замке, который, быть может, когда-нибудь погребет под своими развалинами могилу его владельца.
После ужина, утолив голод и жажду, я захотел спать, поэтому, встав из-за стола, попросил моего услужливого мажордома проводить меня в спальню.
Тут, как мне показалось, старик выказал некоторое замешательство и стал невнятно бормотать какие-то извинения. Потом, словно приняв какое-то решение, он твердо сказал:
— Хорошо, господин граф, соблаговолите следовать за мной. Я направился за ним следом. Фидо, который так же сытно поужинал, как хозяин, и теперь лежал у камина, с тихим ворчанием встал и пошел за нами.
Старик привел меня в ту самую комнату, куда я попал с самого начала. Кровать была застелена чистым и тонким бельем.
— Позвольте, это же ваша комната! — удивился я.
— Не сердитесь на нас, господин граф, — отвечал старик, ложно истолковав мое удивление. — Во всем замке нет другой комнаты, где вы могли бы переночевать.
— Но где же вы с женой будете спать?
— В столовой: там есть большие кресла.
— Ну нет! Этого я не могу допустить! — воскликнул я. — В кресле буду спать я. А вы ложитесь в свою постель и отведите мне другую комнату.
— Я уже имел честь сообщить господину графу, что в замке нет других жилых комнат, кроме разве что…
— Кроме какой? — спросил я.
— Кроме комнаты графа Эберхарда, красной комнаты.
— Но ведь ты же знаешь, что господин граф не может там спать! — взволнованно воскликнула старуха.
Я пристально посмотрел на них: оба стояли потупившись и были заметно смущены. Мое любопытство, и так уже сильно возбужденное всем, что со мной случилось, возросло до предела.
— Почему же не могу? — спросил я. — Это что, запрет хозяина?
— Нет, господин граф.
— Если бы граф Эберхард узнал, что вы позволили мне расположиться в его комнате, он бы рассердился на вас?
— Не думаю.
— Но почему же тогда нельзя? Вы словно боитесь чего-то, когда речь заходит об этой таинственной красной комнате.
— Дело в том, сударь…
Старик осекся и посмотрел на жену. Та пожала плечами, как бы говоря: «Ну, скажи, если хочешь».
— Так в чем дело? — переспросил я. — Ну же, говорите.
— Дело в том, что в этой комнате живут привидения, господин граф. Поскольку старик обращался ко мне по-немецки, я подумал, что плохо расслышал и не понял.
— Что вы сказали, друг мой?
— Дело в том, — ответила за него жена, — что там появляются призраки. Вот в чем дело.
— Призраки! — воскликнул я. — Ах, черт побери, если дело только в этом, то можете не волноваться, друзья мои. Я всю жизнь мечтал увидеть привидение. Поэтому я не могу согласиться с вашим великодушным решением оградить меня от этой ужасной комнаты и заявляю, что решительно хотел бы в ней переночевать.
— Вам следовало бы хорошенько подумать, прежде чем настаивать на этом, господин граф.
— О, я уже обо всем подумал. К тому же повторяю вам, я только и мечтаю пообщаться с потусторонними силами.
— Для графа Максимилиана это плохо кончилось, — пробормотала старуха.
— У графа Максимилиана, может быть, были свои причины бояться мертвецов. У меня их нет. Я верю в то, что мертвецы приходят к живым, чтобы или наказать или защитить их. Но покойники не станут вставать из гроба, чтобы наказать меня, ибо я не припомню за всю свою жизнь ни одного дурного поступка и ничего такого, в чем я мог бы себя упрекнуть. Если же, напротив, они явятся, чтобы защитить меня, то у меня опять же нет никаких причин пугаться призраков, посетивших меня со столь дружескими намерениями.
— Нет, все равно, это невозможно, — сказала старуха.
— Но если господин граф действительно хочет… — нерешительно возразил ее муж.
— Не то чтобы я этого хотел, — ответил я, — ибо в этом доме у меня нет права хотеть. Если бы я обладал этим правом, то я бы потребовал своего, говорю вам прямо. Но, поскольку такого права у меня все-таки нет, то я вас прошу.
— Ну, так как же? — спросила старуха.
— Что ж, пусть будет так, как того желает господин граф. Ты же знаешь, граф Эберхард всегда говорил нам: «Гость важнее хозяина».
— Хорошо, но при одном условии: стелить постель мы пойдем вместе. Одна я туда не пойду даже за все золото мира.
— Конечно, — ответил старик. — Сударь, подождите здесь или в столовой, пока мы все приготовим.
— Идите, друзья мои, я подожду.
Они взяли свечи и вышли из комнаты. Старик шел первым, жена следовала за ним. Я сел у огня и погрузился в размышления.
В юности я слышал сотни рассказов о заблудившихся путешественниках и о том, что с ними происходило в старых замках; все эти истории были похожи одна на другую. Я всегда считал подобные рассказы выдумкой и слушал их с недоверчивой улыбкой. И вот теперь я с изумлением понял, что сам становлюсь действующим лицом одной из таких историй.
Ощупав себя, чтобы убедиться, что все это происходит со мною наяву, я огляделся вокруг: действительно, обстановка была самая таинственная. Я вышел наружу, желая убедиться, что нахожусь в том самом замке, который показался мне издалека нагромождением черных, мертвых руин. Небо снова прояснилось, и луна посеребрила верхушки крыш. Стояла тишина; все кругом казалось мертвым. Только из листвы дерева, темный силуэт которого можно было различить в углу двора, раздавался пронзительный крик совы.
Я и в самом деле оказался в одном из тех замков, которые знамениты своими древними традициями и чудесными легендами. И если обещанный призрак еще не предстал передо мной, то на то была его злая воля, ибо замок, где мне предстояло провести ночь, был не менее фантастичен, чем тот, куда Вильгельм привез свою Ленору.
Твердо уверенный, что действую не во сне, а наяву, я вернулся в комнату стариков. Старуха была уже там: так она спешила окончить свое дело. Ее муж остался наверху, чтобы развести огонь.
Вдруг зазвенел колокольчик. Я невольно вздрогнул.
— Что это? — спросил я.
— О, ничего страшного, — ответила старуха, — это муж звонит, он предупреждает, что все готово. Я провожу господина графа до начала лестницы, а он будет ждать наверху.
— Пойдемте же скорее, — взволнованно сказал я. — Признаюсь вам, что мне не терпится увидеть эту знаменитую красную комнату.
Старушка взяла свечу и пошла впереди. Я двинулся следом. Фидо, для которого все эти странствия были полной загадкой, в третий раз встал со своего места у очага и присоединился к нам. На всякий случай я прихватил с собой ружье.
Мы пошли по тому же коридору, который вел в столовую, только, вместо того чтобы повернуть налево, мы свернули вправо и оказались у основания огромной лестницы с каменной балюстрадой; такие лестницы теперь во Франции можно увидеть разве что в королевских дворцах и общественных зданиях. Наверху меня уже ждал старик.
Я поднялся по огромным ступеням, казалось предназначенным для гигантов. Теперь моим проводником стал старик. Вслед за ним я вошел в загадочную красную комнату.
В очаге пылал яркий огонь; два зажженных трехсвечных канделябра стояли на камине. Но и при таком освещении мой взгляд не смог сразу охватить огромное пространство комнаты.
Старик спросил, не нужно ли мне чего-нибудь, и, выслушав мой отрицательный ответ, ушел. Дверь за ним закрылась. Шаги его постепенно удалялись и наконец смолкли. Я оказался в полной тишине и в одиночестве.
Оторвав взгляд от двери, я принялся рассматривать комнату. Как уже упоминалось, с первого взгляда от моего внимания многое ускользнуло, поэтому пришлось исследовать все по отдельности. Я взял канделябр и отправился разведывать.
Комната была обязана своим названием висящим по ее стенам большим гобеленам XVI века, в которых преобладал красный цвет. Эти гобелены изображали в манере живописцев Возрождения сцены из войн Александра Македонского; они были обрамлены широкими деревянными рамами, должно быть заново позолоченными в XVIII веке. Пламя свечей отражалось в сияющих остатках позолоты.
В углу слева от двери стояла большая кровать под балдахином, украшенным изображением герба Эпштейнов и широкими занавесями красной камки. Было видно, что и занавеси, и позолоту на балдахине обновили около четверти века назад.
Между окнами стояли позолоченные консоли эпохи Людовика XIV, над ними — зеркала в лепных рамах, изображающих цветы и птиц. С потолка спускалась огромная люстра из меди и хрусталя, однако было видно, что ею очень давно не пользовались.
Я медленно прошелся по комнате. Фидо сопровождал меня, всякий раз останавливаясь вместе со мной и явно не понимая, чем я так увлечен. Между изголовьем кровати и окном, то есть возле той стены, которая находилась напротив камина, Фидо неожиданно остановился. Он обнюхал обшивку стены, выпрямился, потом снова лег, все время принюхиваясь, возбужденно дыша и выказывая явные признаки беспокойства. Я попытался понять причину его волнения, но внешне все было в порядке: обшивка стены казалась целой. Я несколько раз нажал пальцем в разных местах в поисках невидимой пружины — ничего не произошло. Проведя минут десять в этих бесплодных попытках, я продолжил свое путешествие по красной комнате. Фидо послушно последовал за мной, но все время оглядывался на подозрительное место, желая привлечь к нему мое внимание.
Я снова сел у камина. Опять воцарилась тишина, потревоженная было шумом моих шагов. И еще один звук раздавался среди этого безмолвия — заунывный и монотонный крик совы. Я посмотрел на часы: было десять. Несмотря на то, что я буквально падал с ног от усталости, спать мне уже не хотелось. Эта огромная комната, исходящее от нее дыхание иного века, ее таинственные посетители, о которых рассказывали мне старики, события, вершившиеся здесь на протяжении двух столетий, — все это вселяло в меня такое ощущение, которое невозможно было определить словами. Это был не страх. Нет, это было скорее беспокойство, какая-то неприятная тревога, смешанная с любопытством. Я не знал еще, что именно должно случиться со мной в этой комнате, но уже предчувствовал: что-то произойдет.
Еще с полчаса я просидел в кресле, грея ноги у огня, затем, так ничего не увидев и не услышав, решил лечь спать. Один из канделябров я оставил на камине зажженным и, расположившись на огромной фамильной кровати графов Эпштейнов, подозвал Фидо; пес улегся рядом.
Всем знакомо состояние человека, пытающегося заснуть в тревожном ожидании: глаза сначала медленно закрываются, однако резко открываются вновь при малейшем шуме и взгляд лихорадочно скользит по темной спальне. Комната пуста и безмолвна, и ты опускаешь веки и тревожно поднимаешь их опять.
Так же было и со мной. Два или три раза, уже засыпая, я неожиданно вскакивал на кровати. Но постепенно предметы стали расплываться в мерцающем свете свечей. Фигуры на гобеленах, казалось, начинали плавно двигаться. Огонь отбрасывал фантастические, невообразимые отблески. Мысли мои перепутались, как нити в клубке, и я заснул.
Не знаю, сколько времени я провел в забытьи, только вскоре я проснулся от чувства неизъяснимого ужаса и открыл глаза: свечи оплыли, огонь в очаге потух, на мраморной доске камина еще дымился упавший из канделябра огарок. Я осмотрелся, но ничего не увидел.
Комнату освещал только лунный свет, пробивавшийся через отверстие в сломанной ставне. Как уже было сказано, ощущения у меня были очень странны и неопределенны. Я слегка приподнялся на локте. В этот момент Фидо, лежавший рядом на коврике, жалобно завыл.
От этого протяжного, заунывного воя меня бросило в дрожь.
— Фидо! — позвал я. — Фидо, собачка моя, что случилось?
В ответ на мои слова несчастная собака, дрожа, забилась под кровать и снова заскулила.
В ту же секунду послышались какие-то звуки — будто скрипели петли открывающейся двери.
Затем кусок обшивки отделился от стены и повернулся вокруг своей оси. Это было то самое место, которое так долго обнюхивал Фидо.
И тут я увидел, как на фоне образовавшегося в стене темного квадратного отверстия вырисовывается светлый, воздушный, прозрачный силуэт: совершенно бесшумно, не касаясь пола, ко мне приближался призрак.
Волосы у меня на голове встали дыбом, а на лбу выступили капли холодного пота.
Я отпрянул назад и чуть не свалился с кровати. Тень приблизилась, поднялась на возвышение, где стояла кровать, и секунду разглядывала меня, качая головой и как бы говоря: «Это не он».
Потом я услышал вздох. Тень спустилась с возвышения, прошла через лунный луч, просветивший ее насквозь, еще раз обернулась ко мне, снова вздохнула и исчезла в потайной дверце;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27