В его ногах молча стояли трое крепколобых мужчин, напоминая
своим безучастным видом консилиум, на котором никто не отважится про-
изнести вслух роковой диагноз, чтоб затем приступить к развязке. Рядом
с кроватью стояли: майор Штукин, хирург Костя с принадлежностями для
инъекций и прапорщик-охранник, вооруженный автоматом. Каждый из них
выражал общее ситуативное единство и - одновременно - контрастную про-
тивоположность. Штукин в этом "консилиуме" являл собой "вершителя су-
деб", Костя, разумеется, врачевателя, а прапорщик с автоматом символи-
зировал неотвратимую смерть. Все трое по привычке прислушивались к
звукам выстрелов, коротких очередей и взрывов за окнами. Они пришли,
чтобы прервать сон командира и посмотреть на его реакцию: над плацем
летают пули, срезают верхушки деревьев, с визгом влетают в стены, от-
калывая штукатурку, и, что особенно печально, пока невозможно опреде-
лить, какая из сторон так настойчиво обрабатывает нейтральную зону,
которой и являлся 113-й полк.
- Евгений Иванович,- произнес Штукин.
- Товарищ гвардии подполковник,- позвал командира Костя-Разночинец.
- Подъем,- после долгой паузы не очень уверенно подал голос прапор-
щик, вспомнив свое недавнее старшинское прошлое, которого лишился по
причине отсутствия личного состава.
Командир поморщился, приподнялся, сел, прислушался.
- Стреляют?
- Со всех сторон лупят! - торопливо стал докладывать Штукин. Люди
- все по боевым расчетам.
- Через забор не лезут?
- Кто? - уточнил Штукин.
- Ну не наши же...
- Нет... Пока - нет.
- Как полезут - стрелять на поражение,- сказал Лаврентьев.
- Наших? - спросил Штукин, окончательно запутавшись.
- Ихних,- сохраняя хладнокровие, ответил Лаврентьев.
- А наши и не полезут, чего им туда лезть! - заметил прапорщик.
Лаврентьев вышел в коридор, миновал сонно мигающего дежурного за
стеклом, тот замедленно встал, вышел из дежурки и уже на улице прист-
роился за майором и прапорщиком.
И в самом деле выстрелы доносились со всех сторон. А рядом, на фут-
больном поле, стоял многоголосый вой беженцев. С неделю назад они
прорвались в полк, заполонили буквально каждый свободный метр, все
пустующие помещения, спасаясь от лиходейства своих земляков. День и
ночь они молили судьбу и всевышнего о пощаде, о каре для врагов, а в
затишье просили воды, кормежки, кричали, угрожали, требовали навести
порядок в городе, то есть перестрелять всех гонителей и мучителей.
Офицеры молча терпели нападки, отводили воспаленные глаза, уже не видя
конкретных лиц, а только копошащуюся массу цветастых халатов, шаровар,
платков, тюбетеек, коричневых рук, белых бород. Несмотря на отупляющую
усталость, они чувствовали в себе позывы милосердия; благородное чувс-
тво осталось от стародавних времен, когда все - и нынешние беженцы, и
боевики с черными, прогоркшими автоматами, и сами военные - были объ-
единены общей целью, единодушием, времяощущением, по крайней мере так
считалось, декларировалось и настойчиво прививалось. Теперь все это
обернулось смутной виной. Жалость, былые восторги, украшения и прочая
слюнявость исчезли, остался ноющий, саднящий раздражитель, избавиться
от которого не было никакой возможности.
И тут, как раз за столовой, все увидели темные фигурки, штурмующие
забор. Беженцы тоже увидели их, вой стократно усилился - утробный и
страшный женский вой. Лаврентьеву показалось, что в это мгновение от-
чаянно закричала сама земля.
Офицеры открыли огонь. Первыми упали те, кто успел перелезть через
забор. Потом на главной аллее прапорщик-часовой установил пулемет Ка-
лашникова и тут же тугой очередью ударил в сторону ворот. А с той сто-
роны тяжелым грузовиком таранили железные прутья. В него впилась кин-
жальная очередь, он застыл, уткнувшись слепо в ворота. Наконец на ба-
шенке бронетранспортера включился крупнокалиберный пулемет, прошелся
по кромке бетонного забора, круша ее в пыль, стальные "жуки" с хрустом
впивались в стволы деревьев, вырывая огромные щепки. Боевиков как сду-
ло.
Боевая машина рванулась к воротам, полоснула очередью по грузовику,
машина вспыхнула, с оглушительным хлопком рванули бензобаки. На фоне
языков пламени красные звезды на воротах КПП выглядели зловеще и сим-
волично.
- Вот в чем сермяжное счастье жизни военного,- вслух подумал Лав-
рентьев и отдал распоряжение аккуратно сложить за забором трех мертвых
боевиков и отбуксировать обломки грузовика, как только они остынут до
нормальной температуры.
По аллее возбужденно прохаживался полуоглохший прапорщик-часовой,
ни к кому не обращаясь, потирал руки и говорил:
- Хорошо я им вмочил! Ух, как ответственно впиндюрил!
* * *
Из больницы Иосиф Георгиевич вернулся поздно вечером. На столе он
увидел клочок бумаги, который оказался запиской. Доктор поспешно взял
ее, и буквы запрыгали перед глазами.
"Вся моя жизнь с тобой была сплошной ошибкой,- с недоумением, пере-
ходящим в ужас, читал он размашистые строки. Твои невыносимые причмо-
кивания за обедом, твои вывернутые ноздри, руки в старческих веснуш-
ках, твои глупости и умничанье! Меня тошнит от всего, что связано с
тобой. Прости, но я не могу, меня медленно убивает твой запах, напоми-
нающий прокисшее молоко. Мне надоело стирать твое вонючее белье и еще
более вонючие носки. Кроме того, ты ЧМО и в достаточной степени идиот,
как и все твои друзья в психушке, и мне доставляет огромное удовольст-
вие сказать об этом. Мне всегда не хватало настоящего мужика, который
драл бы меня, как козу. Кстати, ребенок мой будущий не от тебя. Не
вздумай меня искать. Это бесполезно и даже опасно. Будешь приставать -
тебе оторвут все выпуклости. Я ухожу к Кара-Огаю. Дочка пока будет у
мамы, потом я ее заберу. Алименты оставь себе. Извини за немного рез-
кий тон. Спасибо за совместную жизнь. Будь здоров. Не твоя Людмила".
Иосиф Георгиевич трижды прочитал эти безобразные откровения, прежде
чем до него окончательно дошел их разрушительный смысл; это был замед-
ленный и беззвучный обвал, ослепляющий взрыв, крушение первооснов жиз-
ни; он почувствовал, как пол уходит из-под ног. Нетвердой походкой
доктор дошел до дивана, грузно рухнул в него, судорожно, как раненая
птица, вцепился в подлокотник и тут уже разрыдался бурно, страшно и
чуть-чуть театрально.
За стеной начали остервенело стучать: наверное, подумали, что гром-
ко включен телевизор, но скорее соседи были просто черствыми людьми,
да и им хватало своих страданий.
Тут его осенило: да ведь это неправда, это просто шутка! Люся ку-
да-то спряталась, она разыгрывает его. Сейчас он найдет ее, она засме-
ется, нехорошая маленькая проказница, он тоже засмеется вместе с ней,
вытрет слезы и попросит больше никогда так не шутить, потому что это
жестоко и очень обидно... Доктор бросился во вторую комнату, открыл
шкаф. Все вещи ее висели на месте, это укрепило уверенность доктора.
Он кинулся на кухню, со вчерашнего дня в раковине осталась грязная по-
суда. "Вымою, вымою, все сделаю, лишь бы отыскалась!" - всхлипывая,
думал Иосиф Георгиевич.
Но Люси не было - ни в туалете, ни на балконе, ни под кроватью.
Доктор постарался совладать с собой, слабость прошла, появилась ре-
шимость немедленно действовать.
- За любовь надо бороться! - прошептал Иосиф Георгиевич и поразился
неожиданной глубине и емкости этой фразы. Он тут же бросился на улицу.
Освещаемый ночным светилом, Шрамм бежал, не чувствовал ног, делая
не свойственные возрасту и своему характеру прыжки.
Что-то разорвалось, в мгновение ослепило и оглушило доктора, он
инстинктивно пригнулся; шибануло гарью. Он понял, что ему едва не отс-
трелили ухо.
- А ну, стой! Руки за голову! - рявкнули из темноты.
Доктор немедленно подчинился.
- Точно - фундик! Давай сюда.
Ноги у доктора отяжелели, как во сне, он шагнул в сторону голосов,
продолжая держать руки за головой. И, прежде чем различил лица, полу-
чил некрепкий удар в челюсть, покачнулся, но мужественно удержался на
ногах.
- Давай, живо к стенке!
Спотыкаясь, ничего не понимая, Шрамм подчинился, застыв у стены
незнакомого дома. "Главное - не перечить им, ведь я ни в чем не заме-
шан",- лихорадочно успокаивал он себя, хотя хорошо знал, что в нынеш-
ние времена людей приканчивали просто от скуки.
- Фундика заловили! - раздался торжествующий голос.
- Надо его замочить! - добродушно отозвался другой.
Доктор не был искушен в жаргоне, но понял моментально, что дела его
н скверней не придумаешь.
- Повернись! - крикнули у него над ухом.
Доктор торопливо выполнил команду.
- Урюк, через какое плечо поворачиваться надо?
В лицо ударил свет фонаря, а в боку он почувствовал ствол автомата.
- Отставить! - последовала команда.
Доктор послушно повернулся через левое плечо, как учили когда-то на
военной кафедре мединститута.
- Фундик? Лазутчик? Отвечай, собака!
- Я никакой вам не фундик. И не собака! - оскорбленно ответил Иосиф
Георгиевич. Я доктор медицины.
- Доктор? - Один из незнакомцев рассмеялся. И куда ж ты собрался
так поздно - клизмочку ставить? Или укольчик в попку? Говори!
- Я ищу свою жену,- чистосердечно ответил доктор.
Люди, а их уже собралось немало, от души рассмеялись.
- Опоздал, дядя! Ее, наверное, уже где-то оттягивают.
Кто-то сзади схватил его за волосы, резко рванул голову назад. Дру-
гой приставил нож к горлу.
- Говори, пес, куда шел?
- Мне в горсовет... хрипло проговорил он.
- Ага, сознался! - обрадовался мужчина с короткой бородкой, видно,
старший. Сейчас ты у нас все расскажешь, фундик гребаный, фуфлыжник,
грязь болотная, дерьмо свиное...
- Салатсуп, да это же доктор психушный! Он в дурдоме работает. В
круг протиснулся парень, которого, как и остальных, Шрамм видел первый
раз в жизни.
- Доктор, говоришь? - заинтересовался Салатсуп. А раны огнестрель-
ные лечить можешь?
- Нет-нет! - поторопился отказаться Шрамм, сразу уловив, какую
перспективу ему хотят предложить. Я психиатр, это совершенно другая,
понимаете, кардинально другая специальность.
- Что такое "кардинально"? - строго спросил Салатсуп.
- Ну, это, как сказать лучше,- залепетал доктор,- ну, это совсем
другая работа. Я лечу душевные болезни и никакие другие. И если нужны
консультации в этой области...
- Ты, старый дуралей, считаешь, что мы психи? - взорвался кто-то из
молодых. Фундиков иди лечить, козел!
В конце концов боевикам надоело потешаться над доктором, а когда
они узнали, где собирается Иосиф Георгиевич искать свою жену, приу-
молкли. Салатсуп по-хорошему посоветовал проваливать поскорей домой,
укрыться одеялом, а наутро забыть все, что хотел сделать ночью. Докто-
ра подтолкнули и посоветовали идти по освещенной стороне, чтобы случа-
ем не подстрелили.
Люсю он увидел уже утром, недалеко от горсовета. Она сидела в белом
"мерседесе" Лидера, с царственной небрежностью развалясь на заднем си-
денье. Ослепительно светлые волосы в беспорядке рассыпались на бархат-
ных чехлах. "Как она совершенна и безупречна",- с болью подумал док-
тор. Он тут же заметил на ней новое ярко-красное платье со стоячим во-
ротом и глубоким вырезом на груди, который подчеркивал красоту ее гиб-
кой шеи и матовой кожи... Возле машины скучал битюг в черной куртке с
автоматом на плече.
Подойдя, доктор решительно рванул дверцу, но она не поддалась; тут
же битюг, вскинув автомат, бросился к нему.
Люся, к счастью, вступилась. Открыв окно, она властно крикнула:
- Курбан, оставь его! Это мой... знакомый.
- Выходи, пойдешь домой! - Иосиф Георгиевич предпринял последнюю
энергичную попытку, даже просунул руку за стекло.
Она натужно рассмеялась, обнажив белые зубы. Охранник покосился на
них, ухмыльнулся и покачал головой. Он курил "мальборо".
"Какие у нее колючие глаза",- подумал Иосиф Георгиевич, мучительно
сознавая, что несправедливая ее ненависть высасывает ему душу, изнуря-
ет, приносит страдания. И вдруг он почувствовал, как накатило, наплыло
болезненное наслаждение.
- Не бросай! - застонал он. Не бросай. Хочешь - изменяй, рожай от
него детей, только не уходи! Не будь настолько жестокой. Хочешь - бей,
плюй на меня, но не уходи. У нас же дочь, пойми, ей нужен отец.
- У нее будет настоящий отец.
- Я имею права!
Люся вышла из машины.
- Ты всегда был занудой. Она прищурилась. Если не будешь действо-
вать на нервы, я разрешу тебе иногда встречаться с ней. И имей в виду:
мне достаточно сказать одно слово - и из тебя вынут все внутренности,
а твою голову наденут на палку и отнесут к твоим психам. Тут у них но-
вая мода появилась - голову отрезать. Не хотелось такое говорить, но
сам знаешь, они на все способны. Да, возможно, через пару-тройку дней
заеду, возьму что-нибудь из моих тряпок. Пустишь?
Люся отставила в сторону ногу, специально, чтобы она засветилась в
разрезе, играючи притопнула. Было, было что показывать. Охранник, вы-
вернув голову, глянул плотоядно, клацнул зубами.
- Приходи,- быстро сказал Иосиф Георгиевич.
Люся проворно прыгнула на сиденье, Иосиф Георгиевич поторопился
прикрыть дверцу. Как он потом корил себя за эту плебейскую услужли-
вость: сам, своей рукой отринул любимую женщину! И еще дверцу прикрыл.
"Мерседес" рванулся белой птицей, бесшумно набрал скорость, оставив
позади черные обожженные дома, развалины, грязь и мерзость жизни, а
также несчастного доктора Шрамма. На его бороду капали крупные слезы.
Он страдал искренне, глубоко, задыхаясь от рыданий, думая о том, как
ему плохо, как жестоко обошлась с ним судьба и что он вряд ли пережи-
вет предательство любимого человека...
* **
Вместе с Лидером к Лаврентьеву приехали полевой командир Салатсуп,
девица неопределенных лет в потрепанных джинсах и сопровождающий ее
вертлявый паренек с тонкими губами.
- А это кто? - спросил Лаврентьев, ткнув в их сторону.
- Американское телевидение,- ответил Кара-Огай.
- На кой черт ты их привез?
Лидер не ответил. Девица подошла, виляя бедрами, и залепетала
что-то на своем. Парень тут же стал переводить:
- Господин подполковник, мы представляем компанию Си-эн-эн. Коррес-
пондент Фывап Ролджэ,- он показал на напарницу,- и я, Федор Сидоров,
оператор. Мы хотели был попросить вас ответить на несколько вопросов.
- Мне некогда.
Оператор начал нервно переводить, девица учащенно задышала, повер-
нулась к Кара-Огаю.
- Уважаемый Лидер Национального фронта! - торжественно заговорил
парень. Согласитесь ли вы ответить на некоторые наши вопросы?
- Я готов ответить на любые вопросы.
Парень поспешно стал готовить аппаратуру.
- Каковы цели и задачи вашего движения?
Кара-Огай удовлетворенно кивнул, заговорил размеренно, без пауз.
Фразы его были округлыми, будто отлитыми из крепкого металла и потом
хорошо отшлифованными.
- У каждого народа своя судьба. Наш многострадальный народ многое
вынес, вытерпел, и история последних лет красноречиво говорит в пользу
того, что должен был наконец наступить счастливый период. Мы шли к не-
му, как птица, которая летит к теплому краю. Но известные вам и всему
миру враждебные силы решили захватить власть в свои руки и не погнуша-
лись при этом пойти на кровавые преступления, втянуть в войну наш мно-
гострадальный народ, уничтожить законно избранного президента. Поэтому
мы, отстаивая законы и идеалы справедливости, равноправия, интернацио-
нализма, суверенитета, объединились в наш Фронт. Защитишь Родину в ли-
хое время - народ преуспеет, не защитишь - твой дом прахом пойдет...
Кто они, наши враги? Это негодные, бесчестные люди, хуже последней со-
баки, им нужно не благополучие народа, а деньги, богатство и власть.
Но народ объединится - горы свернет. Народ не признает - на ослином
базаре посредником не станешь. Народ дунет - буря поднимется...
- Это правда, что вы сидели в тюрьме? - перевел оператор очередной
вопрос.
- Да,- без тени эмоций ответил Кара-Огай. Я пробыл в заключении в
общей сложности девятнадцать лет.
- А за что?
- Это долгая история. Для некоторых людей я был опасен, и они сде-
лали все, чтобы посадить меня.
"Ловко",- оценил ответ Лаврентьев. Он прекрасно знал, что Кара-Огай
сроки имел за бандитизм и убийство.
- Ох, уж эти журналисты, никакого спасения от них нет,- произнес
Лидер, будто и не было неприятной заминки. Ну что, Евгений Иванович,
не надоело тебе одному?
- Я не один - с полком.
- С полком, в котором ни одного солдата? - усмехнулся Кара-Огай.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'До встречи в раю'


1 2 3