Оставшиеся рыцари подошли к задней двери фургона, подняли ее и вывели наружу пошатывающуюся от долгого заточения женщину в темной шали. Оглянувшись через плечо, она ласково посмотрела на белокурого гиганта, прикованного к днищу фургона, но не проронила ни слова.Несколькими мгновениями позже одна из теней сказала:– Значит, встречаемся в Кидгроувском лесу.Они проводили взглядом рыцарей, которые увели женщину куда-то за кухню.– Значит, в Кидгроувском лесу.Вскоре оба растаяли во тьме.Откинувшись на цепи, Сенред поднял голову, чтобы посмотреть на темное небо. Незатихающий ветер разогнал тучи, и в небе холодно замерцали дальние звезды. Сделав глубокий вдох, он вздрогнул. Рубашки на нем не было, и холод пробирал его до самых костей. И, конечно же, рыцари забыли принести обратно одеяло, после того как окатили пол в фургоне несколькими ведрами воды, чтобы смыть грязь.Откуда-то из-за кухни послышались нечеловеческие, полные ужаса и боли вопли Лвид. Вопли продолжались долго, и он старался их не слышать. Бедная женщина не сделала ничего, что заслуживало бы такого жестокого наказания.Сенред дернул цепи, размышляя, как бы ему освободиться от них. То же самое он обдумывал вот уже много дней.Да покарает господь их прогнившие души!Закрыв глаза, Сенред все старался не слышать воплей валлийки. «Погрузи свой ум во тьму, только так ты сможешь спастись от безумия». Он выудил эту латинскую пословицу из глубин своей памяти, как вылавливают рыбу из темного пруда. Жильцы домов Амфиона и Кадма!Нет в жизни, до конца ее, поры,Какую я хвалил и порицал бы.Возносит счастье и свергает счастьеСчастливых, а равно и несчастливых,И рока не откроет нам никто.Креонт казался всем благословенным… Перевод С. Шервинского и Н. Познякова.
Он услышал шум, и стихотворные строки сразу же вылетели из его головы. Открыв глаза, Сенред увидел, что к фургону подходят рыцари в латах. Не успел он пошевелиться, как они навалились на него. Их было семеро. Семеро против одного избитого, связанного человека.Действуя ловко и проворно, они высвободили его из цепей, оставив наручники и ножные кандалы, и вытащили из фургона. Он ругал их по-нормандски, французски и саксонски. Но, занятые своим делом, они не обращали на это никакого внимания. Они тащили его за кухню, откуда все еще слышались вопли Лвид. Его пятки волочились по земле, и он был бессилен что-либо предпринять. Все, что он смог, это слепо махнуть своими скованными руками, и кто-то его ударил. Когда он попробовал сопротивляться, все разом закричали и принялись ругаться.Сенред попробовал вывернуться из их рук. Но они еще крепче вцепились в него. И тут он понял, что они стараются сорвать с него остатки одежд. Его поножи. Сапоги.Прежде чем он мог что-либо сделать, они прижали его к бревенчатой стене. Теперь он оказался лицом к ним. С двумя-тремя он еще мог бы справиться, но не со всеми семерыми. Стараясь, чтобы его мысли прояснились, он тряхнул головой. Лучше оказать хоть какое-нибудь сопротивление, чем подвергнуться пыткам.Вдруг он увидел на земле с полдюжины бадей. Господи, что они собираются делать?– На, получай, псих! – провопил один из нормандцев. Он схватил бадью и размашистым движением выплеснул ее содержимое на Сенреда.Ледяная вода словно обожгла его. На какой-то миг у него перехватило дыхание. Тут на него опрокинули еще одну бадью. Он знал, что существует много видов пытки, но о такой, которая начинается вот так, он не знал. Полуослепленный, он пошатнулся в их сторону. Они окружили его.Вода лилась на него со всех сторон. Сенред попятился назад и ударился о стену.– Это тебе приветствие от графини Луны! – выкрикнул один из рыцарей.– Хорошенькое мы тебе устроили купание, псих! – воскликнул другой. 6 За деревней Чёрк дорога, которая вела на восток, несколько лиг шла вдоль мелкой речушки, называвшейся Тау. Кругом лежала открытая, чуть всхолмленная плодородная местность, хотя в этом году вся пшеница была выжжена засухой. Эверард заметил, что, хотя стоял уже поздний октябрь, поля так и не были вспаханы, зелеными были только деревья, росшие у самой речки.Солнце уже стояло высоко, и, глядя вперед, предводитель отряда наметил на зеленом берегу реки место для привала. Какое-то время он наблюдал за сержантом Карсфу, который ехал вдоль колонны рыцарей: пятьдесят в авангарде, пятьдесят в арьергарде, за обозом. Даже в полях, где за ними никто не наблюдал, за исключением нескольких вилланов, Эверард строго следил за дисциплиной своих рыцарей. Кое-кто за его спиной поругивал приверженность Эверарда к железной дисциплине, но он знал, что, оказываясь среди других солдат, как, например, на этой свадьбе, они любили похвастать своей выучкой.Он проехал на своем скакуне мимо фургона-кухни и телег со всяким скарбом. Как настоящий солдат, Эверард ненавидел обозы, ибо они замедляют движение боевой колонны, к тому же с повозками случаются частые поломки. Однако ни одна знатная леди не может обходиться без этого, ведь ее всегда сопровождают слуги, и она должна иметь с собой всю необходимую утварь. Впрочем, в этом была и своя выгода: фургон-кухню обслуживали семь поваров, и рыцари могли надеяться на сытный обед вместо обычного в таких случаях сухого пайка или случайно подстреленной дичи.Эверард въехал на дорожную насыпь и двинулся вдоль колонны, обращая особое внимание на внешний вид англичан. Их лица казались суровыми и грозными. Вот Эдвин Хейстингс, вот Харольд Атсон, два Эдмунда, два Эдгара, даже один Хрольф. Как бойцы, англичане были стойкими и смелыми, все наделены крепким сложением, присущим обитателям южных сакских земель.Однако англичане, хотя и присягнули в верности своим завоевателям нормандцам, в глубине души питали к ним жгучую тайную ненависть. Тем не менее они хранили нерушимую верность принесенной ими присяге. Ставя себя на их место, Эверард не мог дать прямого ответа на вопрос: а как он сам вел бы себя?И все же не было никакого сомнения, что англичане едва ли не самые лучшие наемники. Слишком многие из прибывающих из Нормандии рыцарей мечтали только о том, чтобы поскорее разбогатеть, разбогатеть любой ценой. Алчность толкала их на самые безрассудные поступки, хотя в эти времена, через шестьдесят лет после завоевания Англии нормандцами, шансы нажить большое состояние были невелики. Единственной реальной возможностью было жениться на богатой невесте. Эверард невольно обратил свой взгляд на графиню. Даже в своих мыслях он осмеливался называть ее только этим титулом.Вместе со старшей дочерью она ехала на своей кобыле в передней шеренге. Глядя на их сомкнутые вместе головы, он предположил, что графиня учит семилетнюю Оди считать. Странная тщеславная причуда. Но к Констанс нельзя подходить с теми же мерками, что и к другим женщинам, мелькнуло у него в уме, графиня – женщина совершенно особенная, неповторимая. Благородная, изысканная.Она ехала с откинутым капюшоном, и ее темные распущенные волосы развевались вокруг плеч, падали на спину. Когда ветер приподнимал их, можно было видеть длинную шею, гордый подбородок. Констанс походила на необыкновенно искусно выточенную статуэтку из слоновой кости. Но, изредка приближаясь к ней, Эверард видел, как пульсирует горячая кровь в ее висках, в узких кистях рук. Она была реальной, живой женщиной.Шесть лет назад первый муж графини – де Кресси – назначил его начальником над всеми своими рыцарями. Эверард тогда только что вернулся из Святой земли, где брал приступом сарацинские замки, в нем жил какой-то беспокойный дух, не позволивший ему остаться в Гасконии. Этот дух понуждал его все время скитаться, пока он не приехал в Морле и не увидел ее.Тогда ей было пятнадцать лет, она вынашивала своего первого ребенка, но была уже отмечена дивной красотой, которая расцвела впоследствии. Де Кресси погиб в Авранше во время преследования Роберта де Клито, сына старого герцога Нормандского, и король вскоре выдал ее замуж за француза Одо Эйвиля, одного из своих прежних врагов, которого хотел задобрить красавицей-женой и обширными землями в Англии.Эверард, разумеется, не мог помешать этому. При одном воспоминании о ее втором замужестве его сердце болезненно сжалось. Боже правый, у него был единственный способ облегчить ее тяжкие страдания – убить жениха. Господь свидетель, сидя на своей кровати в казарме, он много ночей обдумывал, не вонзить ли ему свой меч в спину де Эйвиля. Только это могло бы спасти Констанс. И какая беда, если его схватят и обвинят в убийстве? Но что, если злые языки объединят их имена и его любовь выплывет наружу? Ведь тогда на нее ляжет незаслуженный позор. Только это соображение и остановило его.Все это время за Констанс неотступно следовали глаза сплетников, их уши ловили каждое слово о ней. И сплетни широкими кругами расходились за стенами замка. Эверард внимательно наблюдал за ней и поэтому знал о ней все, даже не пользуясь никакими слухами.Де Эйвиль погиб на поле битвы, прежде чем он успел его убить. Третьим ее мужем был Уильям Хэрси, который был одержим одним-единственным желанием – иметь наследника. На саму Констанс он почти не обращал внимания.Эверард сглотнул. Он чувствовал, что лишь напрасно мучает себя. Но иногда смотреть на нее хотя бы изредка было пьянящим удовольствием, он только и мечтал о том, чтобы взять ее мягкую узкую руку в свои ладони. Мечтал обнять ее. Даже поцеловать в сочные, упругие губы.Что за опасные мысли посещают его? Ведь он ее вассал, свято поклявшийся верно служить ей, защищать ее. К тому же ему тридцать два года, и он давно уже не влюбленный теленок, одержимый несбыточными мечтами. У него нет ни малейшего права даже мечтать о ней. Как это говорится в песне: Она юна, прекрасна, как луна,И так же далека от нас она… Глупая песенка. И все же…И все же это не мешает ему безумно ее любить.В этот момент Эверард увидел, что графиня подняла глаза и нахмурилась. Из фургона с пленниками доносился разъяренный рев. Ее маленькая дочурка что-то сказала, и графиня оглянулась, видимо, ища его глазами, чтобы выразить свое недоумение по поводу происходящего.Тихо выругавшись, Эверард поскакал в арьергард.
Через несколько минут Лвид сказала:– Смотри, что ты натворил. Если бы ты не требовал вернуть тебе одежду, они не поколотили бы тебя.Она сидела, болтая ногами у открытой задней двери. Насильственное купание смыло с ее лица следы угля и красной краски, которой она мазала губы. Ее темные, сбившиеся в диком беспорядке кудри были чисты. И выглядела она гораздо моложе.Лвид наблюдала, как рослый темноволосый предводитель рыцарей с нахмуренным видом отъехал прочь. На крики пленника он тут же ответил несколькими ударами хлыста и в заключение ударами кнутовища по голове. И теперь Сенред глухо стонал, обхватив руками голову.– На этот раз этот зверь наказал тебя справедливо, – сказала она. – И чего ты лезешь на рожон? Может быть, одежды, которые они тебе дали, и куцые, но, по крайней мере, не такие драные, как твои старые.Лвид перебралась к нему поближе, чтобы взглянуть на спину, где на рубашке виднелось большое пятно крови от ударов хлыста. Она обладала большей свободой передвижения, чем ее товарищ по несчастью, ибо ее руки были прикованы к длинной цепи.Не поднимая головы, он прорычал:– Я не виллан! И хочу, чтобы мне вернули мои панталоны, модные парижские сапоги, которые наверняка натянул какой-нибудь из этих поганцев, и рубашку. На кой черт мне эти дурацкие мешки из-под зерна?Лвид вздохнула. Сапоги и панталоны, конечно же, забрал кто-нибудь из рыцарей. Но она знала, что, если он не перестанет задирать рыцарей, особенно их предводителя, которого зовут Эверардом, их обоих ждет еще худшее наказание. Как только они покинули замок, ее вынужденный спутник постоянно жаловался на грубые крестьянские одежды, которые ему дали взамен прежних.– Не думаю, чтобы из-за сапог и пары шерстяных панталон стоило подвергнуться порке.Она думала, что даже босиком, в простой грубой одежде он выглядит не так уж плохо. Ярко сверкают синие глаза, мягко золотятся светлые волосы. Что и говорить, настоящий красавец. Но Лвид знала, что его наигранное негодование по поводу отобранных одежд и ледяного купания, которому его подвергли в замке, – ничто по сравнению с той нестерпимой болью, которую он постоянно носит в груди. Разумеется, он ни о чем ей не говорил, но она знала.Лвид полила его спину водой и подождала, пока ткань пропитается насквозь.– Послушай, – попыталась она его утешить, – эти твои новые одежды пусть и грубее старых, зато прочнее и теплее. Завтра будет много холоднее, вот тебе и пригодятся теплая рубашка и толстые штаны.Подняв голову, он с недоумением уставился на нее.– Откуда ты это знаешь?– Что знаю?– Что завтра будет холодная погода.Она улыбнулась своей загадочной улыбкой. Конечно, можно было сказать ему какую-нибудь глупость, чтобы замутить мозги, но она решила не делать этого.– Завтра с утра будет буря.Сейчас было еще тепло, но это была обманчивая мягкость, порожденная долгой засухой. На западе, над Уэльскими горами, уже клубились тучи. Осенью все перемены погоды начинаются обычно с запада.И это был Самхайн, Самхайн – кельтский языческий праздник в честь начала зимы. Отмечался около 1 ноября.
день, который христиане называют Днем Всех Святых. Старые боги разгуливают по своим владениям. Весь день не утихал жаркий ветер, по небу летели многочисленные стаи птиц. Лвид даже видела сову, птицу-призрак, обычно избегающую солнечного света.Однако вслух она сказала другое:– После долгой засухи обычно бывает гроза. Посмотри на животных. Коровы ведут себя очень лениво, даже не щиплют траву. Овцы и свиньи, наоборот, проявляют беспокойство. А если поглядеть на деревья…Но Сенред уже не слушал ее. Приподнявшись, сколько позволяли цепи, он смотрел поверх бортов фургона, поверх головы погонщика, который вел мула. Его взгляд был сосредоточен на графине Морле, ехавшей впереди авангарда рыцарей. В этот момент она уделяла все свое внимание сидевшей перед ней в седле старшей дочери. Сенред видел только ее стройный стан, обтянутый алым платьем, темные пряди распущенных по плечам волос. Выражение его лица насторожило Лвид.– Ты не должен смотреть на нее, – сказала она предостерегающим тоном. – Если ты будешь вот так глазеть на нее, тебя ждут большие неприятности. И не только сейчас, но и в будущем.Он даже не моргнул.– Она прислала сюда эту свою поганую свинью, чтобы он запер меня в фургоне.Лвид закрыла глаза. Как он может смотреть таким восторженным взглядом и в то же время говорить так грубо? Неудивительно, что люди считают его сумасшедшим.Дорога шла вдоль речного берега, и они оба вынуждены были наклониться, чтобы деревья не задевали их своими сухими сучьями.– Смотри, вот ива, – сказала Лвид, боясь, что кто-нибудь заметит, как он пялит глаза на знатную леди. – Вот ольха, ива, боярышник, рябина, береза. А вот и седьмое дерево, составляющее тайну колдунов. – И она, не без заднего умысла, добавила: – Говорят, что и у ведьм ива – любимое дерево.– В самом деле? – Хотя фургон и сильно трясло, он положил голову на руку.Она торопливо кивнула:– Да, ива олицетворяет День луны, понедельник. Она принадлежит луне. И эта леди тоже принадлежит луне. Леди Морле – девушка-ива. Посмотри на ее красивое бледное лицо, на глаза, горящие, словно огни в море. Недаром ее называют графиней Луной.Он поднял брови:– Она не девушка.Лвид нахмурилась. Опасно насмехаться над старыми верованиями.– Послушай, девушка-ива отмечена благословением луны. Посмотри. – Она подняла свои скованные руки. – Указательный палец олицетворяет могучего бога, живущего в дубе. Средний палец принадлежит рождественскому шуту, если он не будет соблюдать осторожность, то его сожгут в двенадцатую ночь. А вот, – продолжала Лвид, подвигаясь к нему, чтобы он мог лучше видеть, – безымянный палец, поклоняющийся солнцу, березе, нашей общей матери.Он покачал головой:– Осторожнее, Лвид. С чего ты вздумала служить эту языческую литанию?Она не обратила внимания на его слова.– А мизинец олицетворяет ясень, в котором скрываются непостижимые тайны. – Она стукнула краем ладони по большому пальцу и поглядела на него сквозь распущенные волосы. – Я уверена, что здесь правит ива. Вот здесь, на краю ладони, правит госпожа луна. Все они священны для старой богини.– Никакой старой богини нет, Лвид, – сказал Сенред, презрительно скривив рот. – Скажи это священникам, и они тебя отпустят.Она откинула назад кудри и уставилась на него.– Но я этого никогда не скажу. Это же неправда.– Только не говори потом, что я не предостерегал тебя. – Он помолчал и мрачно добавил: – Но мы все глупцы, что верим в ту или другую религию. Христос не единственный распятый на дереве бог… Но почему ты говоришь, что эта морлейская сука – девушка-ива?Лвид взглянула на него с явной опаской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Он услышал шум, и стихотворные строки сразу же вылетели из его головы. Открыв глаза, Сенред увидел, что к фургону подходят рыцари в латах. Не успел он пошевелиться, как они навалились на него. Их было семеро. Семеро против одного избитого, связанного человека.Действуя ловко и проворно, они высвободили его из цепей, оставив наручники и ножные кандалы, и вытащили из фургона. Он ругал их по-нормандски, французски и саксонски. Но, занятые своим делом, они не обращали на это никакого внимания. Они тащили его за кухню, откуда все еще слышались вопли Лвид. Его пятки волочились по земле, и он был бессилен что-либо предпринять. Все, что он смог, это слепо махнуть своими скованными руками, и кто-то его ударил. Когда он попробовал сопротивляться, все разом закричали и принялись ругаться.Сенред попробовал вывернуться из их рук. Но они еще крепче вцепились в него. И тут он понял, что они стараются сорвать с него остатки одежд. Его поножи. Сапоги.Прежде чем он мог что-либо сделать, они прижали его к бревенчатой стене. Теперь он оказался лицом к ним. С двумя-тремя он еще мог бы справиться, но не со всеми семерыми. Стараясь, чтобы его мысли прояснились, он тряхнул головой. Лучше оказать хоть какое-нибудь сопротивление, чем подвергнуться пыткам.Вдруг он увидел на земле с полдюжины бадей. Господи, что они собираются делать?– На, получай, псих! – провопил один из нормандцев. Он схватил бадью и размашистым движением выплеснул ее содержимое на Сенреда.Ледяная вода словно обожгла его. На какой-то миг у него перехватило дыхание. Тут на него опрокинули еще одну бадью. Он знал, что существует много видов пытки, но о такой, которая начинается вот так, он не знал. Полуослепленный, он пошатнулся в их сторону. Они окружили его.Вода лилась на него со всех сторон. Сенред попятился назад и ударился о стену.– Это тебе приветствие от графини Луны! – выкрикнул один из рыцарей.– Хорошенькое мы тебе устроили купание, псих! – воскликнул другой. 6 За деревней Чёрк дорога, которая вела на восток, несколько лиг шла вдоль мелкой речушки, называвшейся Тау. Кругом лежала открытая, чуть всхолмленная плодородная местность, хотя в этом году вся пшеница была выжжена засухой. Эверард заметил, что, хотя стоял уже поздний октябрь, поля так и не были вспаханы, зелеными были только деревья, росшие у самой речки.Солнце уже стояло высоко, и, глядя вперед, предводитель отряда наметил на зеленом берегу реки место для привала. Какое-то время он наблюдал за сержантом Карсфу, который ехал вдоль колонны рыцарей: пятьдесят в авангарде, пятьдесят в арьергарде, за обозом. Даже в полях, где за ними никто не наблюдал, за исключением нескольких вилланов, Эверард строго следил за дисциплиной своих рыцарей. Кое-кто за его спиной поругивал приверженность Эверарда к железной дисциплине, но он знал, что, оказываясь среди других солдат, как, например, на этой свадьбе, они любили похвастать своей выучкой.Он проехал на своем скакуне мимо фургона-кухни и телег со всяким скарбом. Как настоящий солдат, Эверард ненавидел обозы, ибо они замедляют движение боевой колонны, к тому же с повозками случаются частые поломки. Однако ни одна знатная леди не может обходиться без этого, ведь ее всегда сопровождают слуги, и она должна иметь с собой всю необходимую утварь. Впрочем, в этом была и своя выгода: фургон-кухню обслуживали семь поваров, и рыцари могли надеяться на сытный обед вместо обычного в таких случаях сухого пайка или случайно подстреленной дичи.Эверард въехал на дорожную насыпь и двинулся вдоль колонны, обращая особое внимание на внешний вид англичан. Их лица казались суровыми и грозными. Вот Эдвин Хейстингс, вот Харольд Атсон, два Эдмунда, два Эдгара, даже один Хрольф. Как бойцы, англичане были стойкими и смелыми, все наделены крепким сложением, присущим обитателям южных сакских земель.Однако англичане, хотя и присягнули в верности своим завоевателям нормандцам, в глубине души питали к ним жгучую тайную ненависть. Тем не менее они хранили нерушимую верность принесенной ими присяге. Ставя себя на их место, Эверард не мог дать прямого ответа на вопрос: а как он сам вел бы себя?И все же не было никакого сомнения, что англичане едва ли не самые лучшие наемники. Слишком многие из прибывающих из Нормандии рыцарей мечтали только о том, чтобы поскорее разбогатеть, разбогатеть любой ценой. Алчность толкала их на самые безрассудные поступки, хотя в эти времена, через шестьдесят лет после завоевания Англии нормандцами, шансы нажить большое состояние были невелики. Единственной реальной возможностью было жениться на богатой невесте. Эверард невольно обратил свой взгляд на графиню. Даже в своих мыслях он осмеливался называть ее только этим титулом.Вместе со старшей дочерью она ехала на своей кобыле в передней шеренге. Глядя на их сомкнутые вместе головы, он предположил, что графиня учит семилетнюю Оди считать. Странная тщеславная причуда. Но к Констанс нельзя подходить с теми же мерками, что и к другим женщинам, мелькнуло у него в уме, графиня – женщина совершенно особенная, неповторимая. Благородная, изысканная.Она ехала с откинутым капюшоном, и ее темные распущенные волосы развевались вокруг плеч, падали на спину. Когда ветер приподнимал их, можно было видеть длинную шею, гордый подбородок. Констанс походила на необыкновенно искусно выточенную статуэтку из слоновой кости. Но, изредка приближаясь к ней, Эверард видел, как пульсирует горячая кровь в ее висках, в узких кистях рук. Она была реальной, живой женщиной.Шесть лет назад первый муж графини – де Кресси – назначил его начальником над всеми своими рыцарями. Эверард тогда только что вернулся из Святой земли, где брал приступом сарацинские замки, в нем жил какой-то беспокойный дух, не позволивший ему остаться в Гасконии. Этот дух понуждал его все время скитаться, пока он не приехал в Морле и не увидел ее.Тогда ей было пятнадцать лет, она вынашивала своего первого ребенка, но была уже отмечена дивной красотой, которая расцвела впоследствии. Де Кресси погиб в Авранше во время преследования Роберта де Клито, сына старого герцога Нормандского, и король вскоре выдал ее замуж за француза Одо Эйвиля, одного из своих прежних врагов, которого хотел задобрить красавицей-женой и обширными землями в Англии.Эверард, разумеется, не мог помешать этому. При одном воспоминании о ее втором замужестве его сердце болезненно сжалось. Боже правый, у него был единственный способ облегчить ее тяжкие страдания – убить жениха. Господь свидетель, сидя на своей кровати в казарме, он много ночей обдумывал, не вонзить ли ему свой меч в спину де Эйвиля. Только это могло бы спасти Констанс. И какая беда, если его схватят и обвинят в убийстве? Но что, если злые языки объединят их имена и его любовь выплывет наружу? Ведь тогда на нее ляжет незаслуженный позор. Только это соображение и остановило его.Все это время за Констанс неотступно следовали глаза сплетников, их уши ловили каждое слово о ней. И сплетни широкими кругами расходились за стенами замка. Эверард внимательно наблюдал за ней и поэтому знал о ней все, даже не пользуясь никакими слухами.Де Эйвиль погиб на поле битвы, прежде чем он успел его убить. Третьим ее мужем был Уильям Хэрси, который был одержим одним-единственным желанием – иметь наследника. На саму Констанс он почти не обращал внимания.Эверард сглотнул. Он чувствовал, что лишь напрасно мучает себя. Но иногда смотреть на нее хотя бы изредка было пьянящим удовольствием, он только и мечтал о том, чтобы взять ее мягкую узкую руку в свои ладони. Мечтал обнять ее. Даже поцеловать в сочные, упругие губы.Что за опасные мысли посещают его? Ведь он ее вассал, свято поклявшийся верно служить ей, защищать ее. К тому же ему тридцать два года, и он давно уже не влюбленный теленок, одержимый несбыточными мечтами. У него нет ни малейшего права даже мечтать о ней. Как это говорится в песне: Она юна, прекрасна, как луна,И так же далека от нас она… Глупая песенка. И все же…И все же это не мешает ему безумно ее любить.В этот момент Эверард увидел, что графиня подняла глаза и нахмурилась. Из фургона с пленниками доносился разъяренный рев. Ее маленькая дочурка что-то сказала, и графиня оглянулась, видимо, ища его глазами, чтобы выразить свое недоумение по поводу происходящего.Тихо выругавшись, Эверард поскакал в арьергард.
Через несколько минут Лвид сказала:– Смотри, что ты натворил. Если бы ты не требовал вернуть тебе одежду, они не поколотили бы тебя.Она сидела, болтая ногами у открытой задней двери. Насильственное купание смыло с ее лица следы угля и красной краски, которой она мазала губы. Ее темные, сбившиеся в диком беспорядке кудри были чисты. И выглядела она гораздо моложе.Лвид наблюдала, как рослый темноволосый предводитель рыцарей с нахмуренным видом отъехал прочь. На крики пленника он тут же ответил несколькими ударами хлыста и в заключение ударами кнутовища по голове. И теперь Сенред глухо стонал, обхватив руками голову.– На этот раз этот зверь наказал тебя справедливо, – сказала она. – И чего ты лезешь на рожон? Может быть, одежды, которые они тебе дали, и куцые, но, по крайней мере, не такие драные, как твои старые.Лвид перебралась к нему поближе, чтобы взглянуть на спину, где на рубашке виднелось большое пятно крови от ударов хлыста. Она обладала большей свободой передвижения, чем ее товарищ по несчастью, ибо ее руки были прикованы к длинной цепи.Не поднимая головы, он прорычал:– Я не виллан! И хочу, чтобы мне вернули мои панталоны, модные парижские сапоги, которые наверняка натянул какой-нибудь из этих поганцев, и рубашку. На кой черт мне эти дурацкие мешки из-под зерна?Лвид вздохнула. Сапоги и панталоны, конечно же, забрал кто-нибудь из рыцарей. Но она знала, что, если он не перестанет задирать рыцарей, особенно их предводителя, которого зовут Эверардом, их обоих ждет еще худшее наказание. Как только они покинули замок, ее вынужденный спутник постоянно жаловался на грубые крестьянские одежды, которые ему дали взамен прежних.– Не думаю, чтобы из-за сапог и пары шерстяных панталон стоило подвергнуться порке.Она думала, что даже босиком, в простой грубой одежде он выглядит не так уж плохо. Ярко сверкают синие глаза, мягко золотятся светлые волосы. Что и говорить, настоящий красавец. Но Лвид знала, что его наигранное негодование по поводу отобранных одежд и ледяного купания, которому его подвергли в замке, – ничто по сравнению с той нестерпимой болью, которую он постоянно носит в груди. Разумеется, он ни о чем ей не говорил, но она знала.Лвид полила его спину водой и подождала, пока ткань пропитается насквозь.– Послушай, – попыталась она его утешить, – эти твои новые одежды пусть и грубее старых, зато прочнее и теплее. Завтра будет много холоднее, вот тебе и пригодятся теплая рубашка и толстые штаны.Подняв голову, он с недоумением уставился на нее.– Откуда ты это знаешь?– Что знаю?– Что завтра будет холодная погода.Она улыбнулась своей загадочной улыбкой. Конечно, можно было сказать ему какую-нибудь глупость, чтобы замутить мозги, но она решила не делать этого.– Завтра с утра будет буря.Сейчас было еще тепло, но это была обманчивая мягкость, порожденная долгой засухой. На западе, над Уэльскими горами, уже клубились тучи. Осенью все перемены погоды начинаются обычно с запада.И это был Самхайн, Самхайн – кельтский языческий праздник в честь начала зимы. Отмечался около 1 ноября.
день, который христиане называют Днем Всех Святых. Старые боги разгуливают по своим владениям. Весь день не утихал жаркий ветер, по небу летели многочисленные стаи птиц. Лвид даже видела сову, птицу-призрак, обычно избегающую солнечного света.Однако вслух она сказала другое:– После долгой засухи обычно бывает гроза. Посмотри на животных. Коровы ведут себя очень лениво, даже не щиплют траву. Овцы и свиньи, наоборот, проявляют беспокойство. А если поглядеть на деревья…Но Сенред уже не слушал ее. Приподнявшись, сколько позволяли цепи, он смотрел поверх бортов фургона, поверх головы погонщика, который вел мула. Его взгляд был сосредоточен на графине Морле, ехавшей впереди авангарда рыцарей. В этот момент она уделяла все свое внимание сидевшей перед ней в седле старшей дочери. Сенред видел только ее стройный стан, обтянутый алым платьем, темные пряди распущенных по плечам волос. Выражение его лица насторожило Лвид.– Ты не должен смотреть на нее, – сказала она предостерегающим тоном. – Если ты будешь вот так глазеть на нее, тебя ждут большие неприятности. И не только сейчас, но и в будущем.Он даже не моргнул.– Она прислала сюда эту свою поганую свинью, чтобы он запер меня в фургоне.Лвид закрыла глаза. Как он может смотреть таким восторженным взглядом и в то же время говорить так грубо? Неудивительно, что люди считают его сумасшедшим.Дорога шла вдоль речного берега, и они оба вынуждены были наклониться, чтобы деревья не задевали их своими сухими сучьями.– Смотри, вот ива, – сказала Лвид, боясь, что кто-нибудь заметит, как он пялит глаза на знатную леди. – Вот ольха, ива, боярышник, рябина, береза. А вот и седьмое дерево, составляющее тайну колдунов. – И она, не без заднего умысла, добавила: – Говорят, что и у ведьм ива – любимое дерево.– В самом деле? – Хотя фургон и сильно трясло, он положил голову на руку.Она торопливо кивнула:– Да, ива олицетворяет День луны, понедельник. Она принадлежит луне. И эта леди тоже принадлежит луне. Леди Морле – девушка-ива. Посмотри на ее красивое бледное лицо, на глаза, горящие, словно огни в море. Недаром ее называют графиней Луной.Он поднял брови:– Она не девушка.Лвид нахмурилась. Опасно насмехаться над старыми верованиями.– Послушай, девушка-ива отмечена благословением луны. Посмотри. – Она подняла свои скованные руки. – Указательный палец олицетворяет могучего бога, живущего в дубе. Средний палец принадлежит рождественскому шуту, если он не будет соблюдать осторожность, то его сожгут в двенадцатую ночь. А вот, – продолжала Лвид, подвигаясь к нему, чтобы он мог лучше видеть, – безымянный палец, поклоняющийся солнцу, березе, нашей общей матери.Он покачал головой:– Осторожнее, Лвид. С чего ты вздумала служить эту языческую литанию?Она не обратила внимания на его слова.– А мизинец олицетворяет ясень, в котором скрываются непостижимые тайны. – Она стукнула краем ладони по большому пальцу и поглядела на него сквозь распущенные волосы. – Я уверена, что здесь правит ива. Вот здесь, на краю ладони, правит госпожа луна. Все они священны для старой богини.– Никакой старой богини нет, Лвид, – сказал Сенред, презрительно скривив рот. – Скажи это священникам, и они тебя отпустят.Она откинула назад кудри и уставилась на него.– Но я этого никогда не скажу. Это же неправда.– Только не говори потом, что я не предостерегал тебя. – Он помолчал и мрачно добавил: – Но мы все глупцы, что верим в ту или другую религию. Христос не единственный распятый на дереве бог… Но почему ты говоришь, что эта морлейская сука – девушка-ива?Лвид взглянула на него с явной опаской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33