Среди последних он обратил внимание на знакомое грустное лицо Питера Энгера – многолетнего друга и напарника Джиллианы, которую Питеру, вероятно, никогда уже не приведется увидеть, она уходит из его жизни...Джиллиана, по всей видимости, не заметила влюбленного в нее паренька, провожавшего ее долгим печальным взглядом.Весь день Джиллиана пребывала в добром расположении духа: ей нравились само путешествие, частая смена пейзажа, ровный уверенный шаг подаренного коня.И ночью на гостиничной постели в монастыре Святого Альбана хорошее настроение не изменило ей. Она с терпеливым удовольствием принимала бурные ласки Карлейля, по-прежнему удивляясь его искусству в любви, умению снова и снова возбуждаться и возбуждать ее. И покорялась ему, однако до определенного предела, который сознательно или бессознательно не могла перешагнуть. Она сама не понимала, что останавливало ее, ставило преграду, не позволяя окончательно раствориться в его воле, которая, быть может, сулила неизмеримое блаженство, но в чью власть отдаваться она не хотела, просто не могла. И точно воин за пядь своей земли, за жизнь, боролась против захвата, как ей казалось, ее свободы.Карлейль не мог не чувствовать ее сопротивления в самый последний момент – перед апогеем, перед кульминацией, когда хотел полного единства слияния, какое было с Мартой, с другими случайными женщинами, и его бесило намеренное противодействие жены. Впрочем, сначала он винил себя, потом начал жалеть ее, пока не понял, не убедился – так ему казалось, – что все объяснялось лишь упрямством с ее стороны, дурацкой попыткой хоть что-то противопоставить ему, мужчине, и доказать таким образом свою женскую независимость... Но зачем? Все женщины предвкушают момент наслаждения. Марта, он помнит, плакала в тех редких случаях, когда что-то не получалось... А она, девчонка... Да что с ней такое в конце концов?..На второй день путешествия Джиллиана с утра облачилась в мужской наряд, правда, без кольчуги, и, судя по выражению лица, была уже заранее готова к отпору, но Карлейль решил не доставлять ей такого удовольствия и не позволил себе никакого замечания.На ночь они остановились в Колчестере, в монастыре Святого Ботольфа, где результат их соития оказался точно таким, как и прежде: тот же глухой тупик, по определению самого Карлейля. Что вынудило его наконец спросить с явным раздражением:– Жена, ответь мне честно: когда меня не бывает рядом, ты удовлетворяешь себя сама?Она слегка открыла рот от непритворного удивления.– О чем вы говорите? Зачем?Несколько снизив тон, он попытался объяснить:– Если ты не позволяешь этого добиться мне, значит, делаешь что-то сама.Она покачала головой и, не желая продолжать разговор, смущенно произнесла:– Может быть, вы научите меня, что я должна делать, чтобы доставить вам полное удовольствие? Разве есть что-то еще?Чтобы пояснить свои слова, она протянула руку к его мужскому естеству, которое моментально ответило на ее неумелое прикосновение, после чего произошло очередное сближение, бурное и страстное, отвергающее всякое стеснение и стыд как совершенно излишние в процессе любви.Джиллиана стонала и извивалась под его касаниями, проникновениями, она приближалась к вершине блаженства, но никогда не оказывалась на ней. Ни разу...Монастырь Святого Эдмунда. Гостиница в Гринстоу. Небольшой монастырь в Нортгемптоне. Аббатство в Лестере... Ежедневные малозначительные разговоры, рассеянные любезные улыбки днем, подчинение его неуемным желаниям ночью... Последнее начинало раздражать Карлейля все больше и больше. Сначала тихая уступчивость, потом страсть, сильная, но какая-то враждебная, словно вынужденная... Она неизменно вела его к вершине, от восхождения на которую он получал все меньше удовольствия, потому что спутница упорно отказывалась разделить его с ним.Гостиница в Хейфилде. Приют монахов-цистерцианцев в Киркстеде, для которых появление брата Уолдефа было праздником. Затем две ночи в маленьком городке возле монастыря Понтефракт...Для Роберта Брюса стало уже совершенно ясно, что его друг Джон несчастлив.Хотя почему? Его красавица жена, неизменно носившая одежду воина, всегда на удивление спокойная и покорная, держится ровно, не вызывающе, никто не скажет, что у нее занудный и сварливый нрав. Значит, дело в чем-то другом, скорее в том, что происходит между мужчиной и женщиной ночью.По дороге из Понтефракта в Йорк Брюс, как только увидел, что Джиллиана вырвалась из колонны и пустила коня вскачь по ровному зеленому полю так, что две ее темные Косы, выбившись из-под шапки, летели вслед за ней, решил расшевелить друга и узнать наконец, что же на самом деле происходит у него с женой.– Давно хочу спросить, – начал разговор Брюс, – у тебя что-то неладно с молодой женушкой?– С чего ты взял? – неохотно ответил Карлейль, но под натиском друга сдался и произнес всего одно слово: – Да. – Потом надолго замолчал и в конце концов добавил: – И признаться, не знаю, как объяснить.– Ее отвращают шрамы на твоем лице? – с солдатской прямотой спросил Брюс.Карлейль издал короткий удивленный смешок.– Знаешь, совсем нет. Они даже нравятся ей, потому что служат доказательством того, что я воин.– Значит, ей не нравится то, что вы делаете в постели? – с той же прямотой продолжал Брюс.Лицо Карлейля помрачнело.– Нет. Скорее наоборот. Здесь она проявляет достаточное любопытство и даже смелость. – Он ухмыльнулся. –• Побуждает меня делать все, чего я хочу и что умею.О последнем Роберт не мог не знать, так как в их жизни случалось, что они делили ласки одной и той же женщины.– Тогда в чем же дело, Джон? Карлейль беспомощно пожал плечами.– Сам не понимаю. – Он нахмурился: было видно, какая-то мысль пришла ему в голову, но он не уверен, стоит ли ее выражать словами. Потом решился и произнес: – Она, видно, тоже делает, что хочет.– Это тебе не нравится, дружище?Карлейль продолжал размышлять и опять ответил не сразу.– Наши желания, наверное, не совпадают, понимаешь? Она... Я ведь хочу, чтобы она тоже получала полное удовольствие, как было с Мартой... Но она...Брюс видел, слова прямо застревают у Джона в горле, однако желал, чтобы тот все же добрался до истины. Или до того, что считает истиной.– Что же она? – нетерпеливо спросил Брюс. – Говори, ну...В голосе Карлейля зазвучали нотки досады.– Она, похоже, не желает удовольствия для себя. Ей вроде бы достаточно, что его получаю я.Брюса не удивило заявление друга.– Что ж, – сказал он, – возможно, ей не дано. Некоторые женщины, сам знаешь, просто не могут...Карлейль энергично затряс головой.– Нет! Она может, я уверен. Чувствую. Просто воображает, что будет тогда побеждена, и, как прирожденный воин, не может допустить. Делает все, что в ее силах, чтобы не потерпеть поражение.Роберт не мог сдержать смеха, услышав такое объяснение: до того нелепым оно ему казалось.– Тогда напои ее допьяна, – посоветовал он. – Тут уж она себя не остановит.И снова залился смехом. Однако Карлейль остался серьезен.– Только не она, – сказал он. – Для нее лучше навредить самой себе, нежели поддаться.Он снова замолчал, вспоминая, как в минуты их близости, когда бывал особенно настойчив и неистов, она плотно стискивала губы, сжимала в кулаки руки, а её душа как бы переносилась в какие-то неведомые дали, и было неизвестно, вернется ли оттуда. Она возвращалась вместе с ее телом, но лишь когда он уже не мог больше сдерживать себя и его собственное тело прекращало напор и ослабевало.Роберт молча всматривался в лицо друга, затем повторил:– И все же дай ей побольше вина... Или свяжи ее, – добавил он уже не так уверенно.Положение действительно не совсем обычное, но Брюса оно больше забавляло, нежели тревожило. Что ж, Джиллиана в самом деле весьма сильная женщина, и телом, и духом. Именно такие качества привлекли к ней Карлейля. А сила – как, наверное, понимал Уоллес, ее отец, и чему учил ее – должна проявляться в первую очередь в самообладании, в умении контролировать свои чувства и поступки, а как раз подобные свойства женщины напрочь утрачивают, если вообще обладали ими, становясь женами. Но Джиллиана, как видно, не желает такого допустить, она борется с собой и с мужем, а то, что в дурацкой борьбе может себе навредить, как-то не приходит ей в голову.– Эх, дружище, – сказал Брюс, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее, – ничего страшного. Еще одна-две ночки, и все утрясется. Вперед!Они заставили коней прибавить шаг, и весь отряд ускорил движение.Карлейль сказал себе, что Роберт совершенно прав и нечего городить горы на ровном месте. Кроме того, вообще не мешает передохнуть в ночное время по-настоящему. Поэтому на следующем ночлеге в Йорке он решил не прикасаться к жене; потом в Риво, Маунт-Грейсе, Дареме и Монквермауте у нее продолжались регулы, и он не дотрагивался до нее. Когда они ночевали уже в Гексаме, на пограничной полосе между Англией и Шотландией, Джиллиана, прежде чем уснуть, протянула к нему с призывом руки, но он отвел их от своего тела.– Вы за что-то сердитесь на меня, милорд? – спросила она невинным голосом и потянулась – так, что груди выдались еще больше вперед.– А если сержусь? – ответил он.– Можете побить меня, – сказала она обыденным тоном, но, правда, без особого воодушевления. – Я слышала, у супруга есть такое право.Он не понял, шутит ли она, но ответил вполне серьезно:– Задавать взбучку тем, кто ее не боится, совершенно бесполезно. Кроме того, я не хочу причинять тебе боль.– Но я не страшусь боли. – Она улыбалась. – Ничто уже не может доставить мне большей боли, чем кусок железа в животе. А я выдержала это испытание. Если не верите, спросите у брата Уолдефа.В ее голосе звучала подлинная гордость, и опять Карлейль не мог не удивиться ее непосредственности.– Я хочу и могу, – проговорил он негромко, – вместо того чтобы причинять ненужную боль, показать тебе то, чего ты еще не знаешь и что доставит неизмеримое наслаждение.– Нет, – сказала она.– Да, – возразил он, начиная вскипать. – Но не сегодня.– Вы никогда не сломите меня, милорд, – уверенно сказала она.– Я вовсе не собираюсь тебя ломать! Что за глупости!– Но вы же стремитесь одержать полную победу? Разве не так? – Тон был рассудительным, почти деловым. – Так отчего бы вам не поднять против меня свой меч? И если победите, я могла бы позволить вам доставить мне то, о чем вы говорите.Господь Всеблагой! Она предлагает ему сделку? В уме ли она? Неужели он женился на безумной? Будет ли он вообще в состоянии выполнять свои супружеские обязанности после того, что услышал?– Твоя мысль о поединке между нами по меньшей мере безрассудна, чтобы не сказать отвратительна! – Он еще больше возвысил голос.Ее лицо залилось краской не то от обиды, не то от стыда.– Вы считаете, я просто женщина, и только? Он уже не сдерживал гнева.– Да, женщина, а кто же еще? – крикнул он и резким движением сунул ладонь между ее ног. – То, чего сейчас касается моя рука, лишний раз убеждает меня в этом. – И, тщетно стараясь не обращать внимания на жар, который ощутил у себя под пальцами, поспешно добавил: – И я никогда не стану ни в чем состязаться с тобой! Выкинь всякую ерунду из головы! Ты моя жена.Он хотел надеяться, что их несуразный разговор больше не возобновится, но Джиллиана вздохнула и заговорила снова серьезным, печальным голосом:– Значит, мы очень разные люди. Я как раз думала, что, если мы муж и жена, то будем в чем-то состязаться друг с другом. И во владении оружием тоже. Ведь это так интересно!Он уже отнял руку от ее лона.– Нет, – сказал он, – ты не станешь ни с кем сражаться, и никто не посмеет тебя обидеть. Ты будешь под моей защитой.– Да, я ваша супруга и ваш вассал, – проговорила она все так же серьезно, даже торжественно, но слишком по-детски. – И мой меч в вашем распоряжении.Он не сдержал смеха.– Будь уверена, я не воспользуюсь им.– Им воспользуюсь я!Похоже, она давала клятву перед битвой. Как ему надоело слушать такое!– Я сказал только сейчас, – жестко повторил он, – что оружие тебе не пристало!И тогда у нее вырвались слова, которых она произносить не хотела, но остановиться не могла:– Мне оно нужно не только для того, чтобы защищать себя или вас. Я должна отомстить за отца!В его глазах она уловила презрительное удивление и быстро отвернулась, чувствуя, как в душе поднимается злость. Он тоже откинулся на подушки и холодно сказал:– Довольно. Тебе пора спать.Ответа, который донесся до его ушей, он не ожидал.– Со мной нельзя разговаривать как с надоевшим слугой. Я никогда им не буду! – В ее тоне прорвалась сдерживаемая ярость.Поворачиваясь к ней спиной, он пробормотал:– Ты будешь тем, чем я прикажу.Ей хотелось ударить его кулаком в спину, но она сдержалась, ответив с ледяным спокойствием:– Вы – мой супруг, но не мой командир на поле боя, И я буду подчиняться только тем вашим приказам, которым захочу подчиниться.Карлейль промолчал.Двумя днями позднее, когда они уже пересекли границу, все в отряде знали, что между лордом и леди Карлейль пробежала кошка.В Джедборо, на одном из последних привалов, Джон Карлейль решил наконец побеседовать с братом Уолдефом о том, что его не могло не тревожить все последние дни.– Пойдемте в монастырский сад, брат, – сказал он ему, – где нас не будут слышать.Цистерцианец опустил в рукав свой требник и без возражений последовал за Карлейлем. Он догадывался, о чем тот хочет с ним говорить.– Расскажите мне все, что знаете о моей жене, – попросил Карлейль.И первыми словами монаха был вопрос:– Она пытается убедить вас, что, взяв ее в жены, вы совершили плохую сделку?Ответ прозвучал мгновенно:– Нет, скорее пробует втянуть меня в еще худшую. Монах понимающе улыбнулся.– Я впервые познакомился с ней, когда она была семилетним ребенком, – так начал он. – Ее отец дал ей то, что мог дать, чем сам владел лучше всего, – научил пользоваться колющим оружием. Я никогда не видел ни одного мальчишки ее лет, который бы лучше ее умел обращаться с оружием. Конечно, она слабее мальчика, но Уоллес знал способы, благодаря которым более слабый солдат не уступит более сильному, и она овладела всеми его уловками. Он занимался с ней каждый Божий день без устали, для нее не было большей награды, чем его одобрение. Она жила ради этого.– А для чего она жила потом?– Потом, наверное, для того же самого, пускай даже на расстоянии, поскольку они с отцом пребывали в разных местах. Но кроме боевых упражнений, ее учили грамоте и еще кое-чему.– А теперь? Что для нее главное теперь, как вы думаете? Ради чего она хочет жить?– После его смерти на эшафоте – ради отмщения тем, кто предал его в руки англичан, – ответил Уолдеф.– Она знает... подозревает кого-нибудь? Монах горестно покачал головой.– Всех и каждого. К примеру, вас, милорд.– Меня? – вскричал Карлейль. Собеседник наклонил голову.– Да, и я вынужден был поклясться перед ней на кресте, что вы неповинны в преступлении против ее отца. Иначе, думаю, вместо того чтобы протянуть вам обручальный перстень, она кинулась бы на вас с мечом или кинжалом.– Помнится, вы вскользь предупреждали меня о подобной угрозе, – проговорил Карлейль с натянутой улыбкой. – Будто она может перерезать мне горло. Только не сказали, за что. Слава Богу, благодаря вам я могу теперь не опасаться.Монах сконфуженно пожал плечами.– По правде говоря, я не питаю полной уверенности, что она поверила мне. Ни тогда, ни сейчас. – Он поднял голову, глядя на высоченного хмурого собеседника. – История с отцом и явилась причиной вашего разлада?Карлейль не стал оспаривать, что разлад был. После некоторого молчания он сказал задумчиво, словно обращаясь только к самому себе:– Какая же все-таки страстная, неуемная натура. Но зачем, черт возьми, тратить заряд своих чувств на злобу и подозрения, вместо того чтобы точно узнать, кто виновен в предательстве, и расправиться с ним?Он осекся, видимо, осознав, что рядом совсем другой человек, служитель церкви, кого он сам позвал для разговора. И неудобно о чем-то спрашивать его.– ...Она отталкивает вас, Карлейль? Заставляет уступить в чем-то?– Нет, брат Уолдеф. Но она... избегает меня в главном... Отказывается принимать... высший дар любви.Он внимательно вгляделся в лицо монаха, однако He-увидел на нем признаков удивления или непонимания.– О да, – сказал тот, склоняя голову, – понимаю. Все обстоит так, что она отказывается от земного блаженства, а вы хотите заставить ее принять его. – Говоривший искоса взглянул на Карлейля и спросил: – Что она хочет от вас взамен? Однажды с ней уже происходило нечто подобное. Похожее на сделку.Джону хотелось узнать, каким образом монах обо всем так быстро догадался, но он только попросил:– Расскажите, как все было со сделкой.– Когда сестра Мария только еще взяла Джиллиану на воспитание, она поняла, что обычное наказание не тот способ, которым можно воздействовать на такого ребенка. И тогда вместо розог, вместо лишения сладкого и всякого рода угроз она прибегала к переговорам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30