– Я знаю. – Сара нежно, очень нежно поцеловала его в лоб. – А теперь лучше?
– Да.
Майкл попытался улыбнуться, но его глаза закрылись сами собой, и он опять лишился чувств.
Сара бросила панический взгляд на доктора.
– Все в порядке, – успокоил он ее, укладывая медицинские принадлежности в черный чемоданчик. – Парень упал с дерева, стукнулся головой и сломал ключицу. Через шесть недель будет носиться по всей округе, как индеец, вступивший на тропу войны.
Врач посоветовал Саре оставить Майкла до утра на кушетке. Утром он заглянет еще раз и наложит повязку, чтобы зафиксировать плечо. А тем временем мальчику нужен полный покой, и комнату следует держать затемненной. Звонить немедленно в случае рвоты, конвульсий или сильной головной боли. Нет-нет, ничего подобного он не ожидает, просто речь идет о симптомах, на которые она должна обратить внимание. Если мальчик проголодается, можно дать ему все, что он попросит. Но скорее всего он проспит до самого утра, и для него это самое лучшее лекарство.
Когда доктор ушел (она наконец-то уловила его фамилию – Бьюэлл), Сара придвинула стул к изголовью кушетки и села, чтобы дежурить возле сына. Дейзи немного посидела с ней, но Сара была не в состоянии разговаривать и уж тем более проглотить хоть кусочек съестного. Поэтому, сделав несколько безуспешных попыток развлечь ее, Дейзи попрощалась и ушла домой.
Немного погодя Сара заставила себя подняться и позвонить Бену. Его не было ни в клубе, ни на работе; она наконец дозвонилась до него домой, куда, по его словам, он отправился, чтобы захватить кое-какие нужные бумаги. Известие о несчастном случае с сыном Бен воспринял равнодушно: возможно, потому, что Сара, измученная и пребывавшая в каком-то отупении от горя, не сумела донести до него весь ужас случившегося. Она была рада повесить трубку и вернуться к Майклу.
В восемь часов он снова проснулся и попросил пить. Сара дала ему воды и уговорила съесть кусочек хлеба. Глядя, как он жует, она почувствовала неимоверное облегчение, словно кто-то снял камень с ее души.
– Я хотел, чтобы птички не промокли, – сонно пробормотал Майкл.
– Что, милый?
– На дереве есть птичье гнездо, мам. Я держал над ним зонтик, чтобы птички не промокли под дождем.
С этими словами он снова уснул.
Десять минут Сара лила слезы, потом ей захотелось смеяться, и это ее напугало. Уж не истерика ли? Она встала и направилась в кухню в поисках какой-нибудь еды, но еще в коридоре услыхала стук у парадного входа, а выйдя в прихожую, узнала силуэт за стеклянной дверью. Ее шаги участились, она распахнула дверь.
– Алекс! Слава богу!
Такого приветствия он не ожидал.
– Мне следовало сначала позвонить, – начал Алекс. – Я не стану входить, я только хотел увидеть вас и сказать…
– Ради всего святого, зайдите.
Сара схватила его за рукав и втянула внутрь, чтобы никто не увидел его с улицы: ведь его приход мог ее скомпрометировать. Только теперь он разглядел ее лицо – раскрасневшееся от слез, несчастное, со вспухшими веками и сведенным судорогой ртом.
– В чем дело, Сара, что случилось?
– Это Майкл! Он расшибся, но с ним все будет в порядке, он поправится.
Заметив испуг в его глазах, она взяла Алекса за руку, и впервые за долгие часы страха, волнения и томительного ожидания ей в душу проникло немного утешительного тепла.
– Идемте, взгляните на него. Прошу вас, разве вы не хотите его навестить? Он в задней гостиной.
По какой-то необъяснимой причине ей было важно, чтобы Алекс его увидел. Не отпуская его руку, Сара провела Алекса по коридору в заднюю часть дома.
Она накинула шаль на лампу, стоявшую на столе, чтобы приглушить свет. В уютном желтоватом полумраке они оба склонились над кушеткой, глядя на спящего Майкла. Взволнованным шепотом Сара сбивчиво изложила Алексу всю страшную историю. Слова страха и отчаяния, не приходившие ей на ум, когда она говорила с Беном, теперь выплеснулись наружу.
Алекс почувствовал, как леденящий холод проникает ему в душу. Он крепче стиснул руку Сары. Ему не хотелось думать о самом страшном, но жуткие мысли сами собой лезли в голову: он невольно представлял себе не счастливую, а роковую развязку.
– Жаль, что меня здесь не было, – вот и все, что он смог сказать, когда она закончила свой рассказ. Сара тотчас же откликнулась:
– Мне тоже хотелось, чтобы вы были здесь.
Она наклонилась, чтобы откинуть волосы со лба сына.
– Говорят, человек не знает, как будет вести себя в критической ситуации, пока не угодит в нее, – заметила Сара, выпрямляясь. – Ну что же, теперь мне известно, чего я стою: ровным счетом ничего. Я впала в панику, Алекс. От меня не было никакого толку. Если бы не Дейзи, я бы до сих пор укачивала его на руках во дворе. Под дождем.
– Нет, не думаю. Вы взяли бы себя в руки и сделали бы все, что нужно.
– Откуда вы знаете?
– Просто знаю, и все.
– Это не ответ.
Но у нее стало несравненно легче на душе. Она в последний раз поцеловала Майкла. Алекс тоже наклонился и поцеловал мальчика с трепетной нежностью, которой Сара от него не ожидала. Она была удивлена и растрогана.
– Я как раз собиралась вскипятить чай. Выпьете со мной чашечку? – предложила она.
Алекс согласился, и они прошли на кухню. Сара разожгла газовую плиту, чтобы поставить чайник, но руки у нее тряслись так сильно, что она едва не уронила чашки и блюдца, пока накрывала на стол.
– Сядьте и позвольте мне это сделать, – приказал Алекс, отодвинув ее от буфета.
– Ладно, но мне что-то не сидится на месте, – призналась Сара.
Она обхватила себя руками, ее знобило.
– Вам холодно?
– Да нет, я бы не сказала. Здесь душно.
– Но если у вас озноб…
– Нет, здесь и правда душно. Будьте добры, откройте дверь.
Алекс открыл дверь, и запах влажной земли проник сквозь защитную сетку. Дождь прекратился, но в канавах все еще тихо журчала вода.
Сара объяснила Алексу, где найти сахар и сливки, жестяную коробку с бисквитным печеньем, тарелки и салфетки, извинилась, что в доме нет лимона. Он действовал быстро и ловко, явно ощущая себя в родной стихии. Сара не ожидала такого от мужчины. Она не сомневалась, что большинство из них не сумело бы так хорошо справиться с работой на кухне. Ей нравилось смотреть на его руки – сильные и артистичные… руки художника.
– Вы сами себе готовите?
– Иногда.
– Между прочим, Майкл в восторге от вашего жилища. Вы знаете, что две недели назад он проделал весь путь до вашего дома на своем велосипеде? Чтобы оставить вам записку насчет нашей прогулки. Ну конечно, вы это знаете, ведь вы же получили записку!
Она торопливо говорила, будто опасалась наступления тишины.
– С чем вы пьете чай?
– С сахаром. Я сама… о, спасибо. Да, один кусочек. Бен кладет четыре – представляете? А Майкл иногда пьет просто кипяток с сахаром и лимоном. Он называет это «горячим лимонадом».
– Может быть, все-таки сядете и выпьете? – спросил Алекс, протянув ей дымящуюся чашку.
– С вашего позволения я выпью его стоя. Простите, я… слишком взвинчена.
Сара оставила блюдце на столе и обхватила горячую чашку ладонями: пальцы у нее совсем заледенели.
– Мне кажется, я все еще в шоке.
Алекс не сомневался, что так оно и есть. Он отхлебнул глоток горячего крепкого чая.
– Когда мне было лет восемь, Сара, я все время думал, что было бы здорово вскочить на платформу товарного поезда, который медленно (очень медленно, как мне казалось) проходил мимо огорода моего деда ежедневно около полудня. Однажды я так и сделал.
– И что случилось?
– Я сломал ногу в двух местах, раздробил бедренную кость и проколол легкое.
– Алекс!
– Но три месяца спустя я был уже как новенький. Никаких следов не осталось, словно ничего и не было.
Сара осторожно поставила чашку на стол.
– Я знаю, у детей все быстро заживает. Доктор меня уверяет, что через шесть недель Майкл будет совершенно здоров. Все это мне известно, я знаю, что рано или поздно любой ребенок может что-то себе сломать или повредить и что нельзя по этому поводу отчаиваться. Но мне все равно больно. Так больно, что просто сил нет. О господи, ну вот опять. Терпеть не могу слезы.
Она вытерла щеки тыльной стороной руки.
– Знаю, знаю, я слишком сильно его опекаю. Я плохая мать.
– Не говорите глупости.
– Нет, это правда. Я слишком сильно его люблю, и это не идет ему на пользу. Когда я думала, что Майкл сильно поранился, когда мне казалось, что он может умереть, мне тоже хотелось умереть. Потому что, кроме него, у меня никого нет. Поэтому я… стараюсь оградить его по мере сил, встать между ним и окружающим миром. Знаю, это неправильно, но я ничего не могу с собой поделать. Он такой хороший, такой добрый и любящий…
Сара старалась не плакать, но ей трудно было справиться с собой. Она должна была выговориться.
– Он заслуживает всего самого лучшего, а все, что я могу, – это любить его. Это единственное, что я могу ему дать…
– Сара, не надо, не говорите так.
Алекс помедлил всего секунду, потом положил руки ей на плечи, и она тотчас же разразилась беспомощным плачем. Все ее тело сотрясалось от рыданий, но она продолжала настойчиво повторять что-то, чего он не мог разобрать. Он мягко повернул ее лицом к себе и обнял обеими руками. На мгновение Сара напряженно застыла, но тут же тяжело привалилась к нему всем телом, прижав стиснутые кулаки к его груди. Ей никак не удавалось справиться с сотрясающим ее ознобом. Алекс наконец понял, что она говорила.
– Бен собирается отослать его из дому.
Он отвел назад влажную прядь волос, прилипшую к ее щеке.
– Что вы хотите сказать? Куда Бен собирается отослать Майкла?
– В Германию. В военную школу.
Рот у нее был как будто полон клея, язык не ворочался, она едва могла говорить. Ей пришлось проглотить болезненный ком в горле.
– Я думаю, он лжет. Мне так кажется. Он просто хочет меня припугнуть…
Алекс еще крепче прижал ее к себе. Это не могло быть правдой: даже Кокрейн не мог отослать сына из дому без согласия Сары! Но он ее терроризировал, вот в чем все дело. Он сумел ее запугать. Прижимаясь губами к ее волосам и шепча слова утешения, Алекс принялся тихонько поглаживать ей спину, чтобы снять напряжение. Постепенно Сара успокоилась, но слезы так и не утихли. Вытащив платок из кармана, Алекс вложил его ей в руку.
– Извините… – пробормотала Сара. – Вы, наверное, думаете… – Она умолкла, вытерла глаза. – Нет, я не знаю, что вы думаете.
Сара прижала руку к горлу. Оно саднило, словно в нем застрял огромный ком, который невозможно было проглотить. Алекс отвел ее руку, коснулся пальцами теплой кожи, осторожно погладил ее.
– Запрокиньте голову, – скомандовал он шепотом. – Расслабьте плечи.
Он знал, что она повинуется не из доверия к нему, а скорее просто от усталости, и постарался ее успокоить, проводя по ее коже одними кончиками пальцев и поддерживая ее другой рукой за талию, чтобы она устояла на ногах. Несколько легких движений – и вот ее тело расслабилось. Глаза у нее закрылись сами собой. Она глубоко вздохнула, и Алекс прижался губами к ее шее там, где только что были его пальцы. При этом он не двигался и старался дышать как можно тише.
От нее слабо пахло сиренью: он угадывал точки на коже, где она надушилась. Он обхватил рукой ее затылок, и она откинулась, как на подушку. Его пальцы запутались в ее волосах, губы скользнули вверх, к подбородку, проследили тонкую, хрупкую линию челюсти до основания уха. Случайная слеза скользнула вниз по щеке. Алекс подхватил ее губами. Сара тихо застонала, потом вытянула шею, оттолкнулась спиной и выскользнула из его рук.
Подойдя к плите, Сара принялась бесцельно передвигать чайник с одной конфорки на другую. «Это не могло случиться, – говорила она себе, – должно быть, я что-то неправильно поняла, неправильно истолковала его намерения». Но даже если она все поняла правильно, надо делать вид, будто произошло недоразумение. Любые другие возможности просто исключены.
Вот только ее тело взбунтовалось и не желало прислушиваться к голосу разума. Хотя до сих пор плотское желание было ей не слишком хорошо знакомо, она узнала его – ошибиться было невозможно. Поэтому Сара продолжала возиться с чайным ситечком, упорно поворачиваясь спиной к Алексу и пытаясь придумать, что бы такое сказать.
– Не хотите ли вы…
Алекс положил руку ей на плечо. Она полуобернулась к нему, а он заставил ее повернуться кругом и понял по ее глазам, что продолжать в том же духе не следует.
– Сара, – прошептал он.
Это была мольба о помиловании. Потом он наклонил голову и поцеловал ее. Она могла бы опять вырваться – Алекс ее не удерживал, – но каждую минуту, каждую секунду заново принимала решение не двигаться. Не сопротивляться. Ее руки робко легли ему на плечи, обвились вокруг шеи.
Его губы оказались теплыми и мягкими. От легкого прикосновения усов ей стало щекотно. И поцелуи тоже были легкими, неторопливыми, нежными. На миг объятия стали тесными и страстными, но сразу же снова расслабились.
Самообладание Алекса немного успокоило Сару, хотя она не могла не понимать, каких усилий оно ему стоило. Его пальцы обвели контур ее скул и бровей, скользнули к вискам с такой нежностью, что она испугалась, как бы ей снова не расплакаться. Алекс прошептал ее имя, а потом его губы вызвали ее на ответ. Она приоткрыла рот – сперва покорно, а затем жадно. Ей показалось удивительным, что они оба хотят одного и того же: то, что доставляло наслаждение ему, нравилось и ей тоже.
Никто к ней раньше так не прикасался, даже самые смелые женские фантазии никогда не заводили ее так далеко. Велик был соблазн уступить, сдаться – он манил ее из какого-то потайного места, спрятанного так глубоко внутри, что она сама о нем не подозревала. «Все, – промелькнула бессвязная мысль в той части ее мозга, что еще сохранила способность думать. – Все, что угодно».
Алекс прижал ее к стене между дверью в кладовую и ящиком для специй. Весь остаток жизни ему предстояло вспоминать о ней, слыша смешанный пряный запах тмина, майорана и кардамона. Словно со стороны он услыхал свой собственный пьяный голос, шепчущий ей глупые, нежные слова:
– Сара… Мое чудо… Моя прелесть… – Он и сам не мог поверить, что эти слова срываются с его губ, не мог поверить, что не грезит наяву. А все потому, что и в самом деле случилось чудо: Сара позволила ему себя обнимать, она не сопротивлялась. Она оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял, но действительность превзошла все его ожидания. Алекс нарочно углубил поцелуй, стремясь заставить ее потерять голову, а его руки между тем скользили все ниже и наконец легли на грудь. Бедрами он ощущал ее бедра, животом – ее живот, его пальцы начали неспешно и внимательно исследовать упругую тяжесть груди, дразня и щекоча, а потом снова успокаивая ее в тесном, теплом пространстве, оставшемся между их телами.
Ее участившееся дыхание раззадорило его еще больше. Можно было подумать, что она девственница: все ощущения, все ласки, что он ей дарил, поражали ее своей новизной. Алекс чувствовал, что его кружит, затягивает в водоворот, из которого невозможно было выбраться. Он не мог ее отпустить, он должен был завладеть ею, сделать ее своей. В конце концов, когда терпеть стало невмоготу, прозаическая потребность заставила его прошептать, не отрывая губ от ее нежного горла:
– Сара, любимая, мы не могли бы пойти куда-нибудь и лечь?
Слишком много новизны, слишком много наслаждения. И – внезапно – слишком много боли.
– Нет, – сказала Сара.
Она оттолкнула его руки и высвободилась из объятий. И сразу же все случившееся предстало в ином свете, превратилось из неизбежного в недопустимое. Ее чуть было не одолело искушение свалить всю вину на Алекса, но Сара устыдилась себя самой и прогнала недостойную мысль.
– Мне очень жаль, Алекс, – проговорила она неповинующимся языком, – я совершила ошибку. Прошу прощения. Это не должно было случиться. Я одна во всем виновата.
И она беспомощно всплеснула руками, словно пытаясь развеять в воздухе свою ошибку.
Чувства Алекса пребывали в полном смятении. Он повернулся к ней спиной, стараясь сдержаться и не сказать что-нибудь обидное для нее или унизительное для себя, не испортить положение еще больше.
– Я все погубила, да? – спросила Сара, увидев, что он не отвечает. – Теперь мы не можем быть даже друзьями.
– Я не знаю, чем мы можем быть.
– Мне очень жаль, – повторила Сара. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне… хотелось того же, чего и тебе… Но это невозможно, – добавила она, чувствуя, как подступает отчаяние.
– Почему нет?
Это был праздный вопрос: Алекс просто искал пути отступления. Он уже знал, почему нет.
– Ты же знаешь, – с грустной нежностью улыбнулась она, прочитав его мысли.
– Я мог бы сделать тебя счастливой, Сара.
– Знаю. Но это не имеет значения.
– Господи, что за жизнь ты ведешь? Я не могу на это смотреть.
– Спасибо. Но помочь мне ты тоже не можешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38