Просто невероятно! Постигая великую гармонию природы. Лили не могла вдоволь налюбоваться совершенством дарованного ей чуда.
Чарли уснул прямо с открытым ртом, подняв к лицу сжатые в кулачки ручонки.
– Радость моя, – ворковала над ним Лили, целуя пушистую макушку.
Он крепко зажмурился, причмокнул губками и заснул еще крепче. Она поудобнее устроила его у себя на сгибе локтя и подоткнула муслиновую простынку.
– Начался отлив.
Лили подняла взгляд. Дэвон стоял в полумраке, там, куда не доставал теплый свет фонаря, и казался смутной, едва различимой тенью на фоне тьмы, сгущавшейся за его спиной.
– Который сейчас час, как ты думаешь?
– Ранний.
– Подойди поближе, Дэв, я тебя не вижу.
– Нас, наверное, искали всю ночь; перед рассветом я видел фонари на вершине утеса. Я сейчас поднимусь туда. Лили. Ты побудешь одна? Я скоро вернусь.
Она кивнула, вглядываясь в мутный сумрак.
– Но сначала я должен кое-что тебе сказать, – продолжал Дэвон.
Ей хотелось прикоснуться к нему, но он казался замкнутым и далеким.
– Я тебя не вижу, – повторила Лили. Он помедлил, но все-таки вошел в очерченный фонарем световой круг. Она приглашающим жестом похлопала по меховому одеялу рядом с собой. После странной, напряженной паузы Дэвон подошел ближе и сел рядом с нею. Лили чувствовала себя такой счастливой, такой довольной и умиротворенной, что его мрачная серьезность удивила ее.
– Я принял решение, – сказал Дэвон. Тревожное чувство заставило ее крепче прижать к себе младенца.
– Ты говоришь о Чарли? – спросила Лили, чувствуя, как кровь обжигающей волной приливает к лицу. Дэвон недоуменно нахмурился, и она пояснила:
– Я дала ему имя уже давным-давно. Так звали моего отца.
На мгновенье его глаза вспыхнули светом, он даже выдавил из себя слабую улыбку.
– Хорошее имя. Жаль, что я не был знаком с твоим отцом.
Решив оставить подробности на потом. Лили заставила себя задать главный вопрос:
– Так что за решение ты принял?
Дэвон ответил не сразу, и ее вновь охватил страх, а вслед за ним и гнев. Какая неслыханная жестокость: сообщить ей об этом прямо сейчас, когда она слишком слаба, чтобы оказать сопротивление, слишком…
– Я причинил тебе много зла. Лили. Я был несправедлив к тебе со дня нашей первой встречи. Ты была права насчет меня: с самого начала я хотел соблазнить тебя, не думая о последствиях. Ты дала мне все, а я взамен предложил тебе денег. А потом расщедрился и заменил простую плату за услуги “содержанием”.
– Я сама сделала выбор, – тихо поправила его Лили. – Ты не принуждал меня ни к чему такому, чего бы я сама не хотела.
– Это не правда. Но мы оба знаем, что это еще не самое худшее. – Он заставил себя сказать все до конца:
– Я думал, что ты стреляла в Клея, что ты пыталась убить его ради денег. Я верил в это. Теперь мне самому это кажется невероятным, просто непостижимым. Чудовищным. Я подошел так близко к последней грани.., к тому, чтобы убить тебя своими руками. – Его лицо было искажено страданием, но он упрямо продолжал говорить:
– Ты хотела выйти замуж за честного человека, а я не дал. Угрозами и обманом заставил тебя покориться. Я обошелся с тобою самым гнусным, самым подлым образом. Позаботился о том, чтобы ты была опозорена и унижена публично, на глазах у всех, а потом ушел и оставил тебя одну, бросил на произвол судьбы, прекрасно понимая, чем это грозит…
Дэвон умолк. Лили начала плакать. Смотреть на нес он больше не мог, но страшный список своих преступлений должен был огласить до конца.
– Если бы доктор Марш не объяснил мне все, я не стал бы тебя искать и ты погибла бы на болотах вместе с Габриэлем.
Он отвернулся и заговорил, обращаясь куда-то в темноту:
– Лили, я должен.., я считаю, что должен искупить свою вину.
Слезы неудержимо наворачивались ей на глаза, а руки были заняты. Пришлось вытирать их запястьями.
– Что ты хочешь сказать, Дэв?
– Теперь у меня появилась возможность исправить то зло, что я тебе причинил.
В его тихом голосе зазвучала железная решимость:
– Этот ребенок. Лили. Мой сын. Я отдаю его тебе. Он твой. Иди с ним куда хочешь, я не стану тебя удерживать. Ты в безопасности. Клянусь тебе.
Она судорожно прижимала к груди ребенка. Он принял ее молчание за знак согласия, но через минуту понял, что хочет знать наверняка.
– Долг оплачен. Лили? Этого довольно? Лили не могла говорить, она лишь кивнула и уложила Чарли на постель сбоку от себя, а лотом едва слышно прошептала:
– Да, этого довольно.
– Вот и хорошо.
Дэвон поднялся на ноги, в его голосе послышалась обреченность:
– Дело сделано.
Бросив взгляд через ее плечо на спящего младенца, он попытался улыбнуться.
– Все будет хорошо. Лили, с тобой все будет в порядке. Я понял, что все мы в этом мире получаем то, чего заслуживаем.
С этими словами он повернулся и нетвердым шагом удалился, словно растворившись во тьме.
Как только смолкли его тяжелые шаги, наступила полная тишина, нарушаемая лишь прерывистым шепотом моря да тихим, неглубоким дыханием спящего ребенка. Лили обвела глазами темную пещеру, словно ища опоры в ее мощных гранитных стенах. Она беспокойно задвигалась, чувствуя, как тяжело стучит в висках кровь, с каким трудом, замирая после каждого удара, бьется сердце. Ей пришлось крепко зажмуриться, подавляя в себе чувство злого торжества, голос темного, чуждого милосердию ветхозаветного возмездия, твердивший: “Да, это справедливо, пусть Дэвон понесет не меньшую утрату, чем та, что пришлась на мою долю. Теперь мы квиты”.
"Будь великодушна, Лили, прости того, кто так тебя обидел”.
В глубокой тишине высокий надтреснутый голос слышался так ясно, будто Меро находилась рядом с нею в пещере. Лили даже показалось, что она видит свою дорогую благодетельницу, видит, как та, раздувая морщинистые щеки, покуривает трубку и щурится на огонь.
«Смягчи свое сердце, дитя мое»
– Но он причинил мне столько зла! – возразила она себе в оправдание. – Он думал обо мне худо, Меро. Все, что он сейчас сказал…
"Что толку в гордом одиночестве? Отринь свою гордыню, дитя мое, и ты будешь счастлива”.
Чарли глубоко вздохнул и вздрогнул всем телом, но вскоре успокоился и вновь мирно уснул, прильнув к матери. Она любила его безоглядной, всепоглощающей любовью и отдала бы за него жизнь, ни минуты не раздумывая. Чувствует ли Дэвон то же самое? Она в этом не сомневалась.
"Ребенок – это дар. Он замыкает круг. Лили”.
Круг. Они с Дэвоном и Чарли составляли круг. Лили поняла, что гнев и обида, желание поквитаться за пережитое предательство обрекают ее на бесконечную и бесплодную вражду. Однажды она уже простила Дэвона; ее тело растаяло в его объятиях и простило вопреки воле разума. Тогда ей стало стыдно, а теперь она устыдилась собственного стыда. К тому же он ведь сам отдал ей Чарли! Свой самый бесценный дар. Сердце Лили открылось, и она простила. Он любит ее, и она его любит, с прошлым покончено. Она принадлежит ему, и ее ребенок тоже.
Лили улыбнулась сквозь слезы и вдруг широко зевнула. Она так устала! Как бы ей не уснуть, как продержаться, дожидаясь возвращения Дэвона? Ей столько нужно ему сказать! Она нежно поцеловала Чарли в висок и уставилась на самое темное место в пещере, туда, где скрылся Дэвон, приказывая себе не спать и ждать.
Но через минуту ее ресницы отяжелели. Хоть бы Дэвон захватил с собой какой-нибудь еды, когда вернется: она умирала с голоду. Это была ее последняя связная мысль, вскоре Лили крепко уснула, по-прежнему с улыбкой на устах.
* * *
– Она сейчас будет! Уже спускается, – провозгласила леди Алисия, выплывая на террасу в зеленовато-голубом муслиновом платье, атласных башмачках и шляпке с ленточками, словом, в пышном убранстве подружки невесты. – Она сказала, что закончит еще одно дело и сразу придет.
Известие о том, что невеста запаздывает, было воспринято присутствующими по-разному. Клей пожал плечами и сделал знак Алисии присесть рядом с ним на оттоманке. Леди Элизабет вернулась к прерванному увлекательному занятию: она держала на руках внука и теперь вновь принялась ворковать над ним. Фрэнсис Морган расправил плечи и удвоил усилия, стараясь занять жениха светским разговором. Преподобный Хэтти сказал “гм”, а Дэвон, нарушив только что данное матери обещание, возобновил хождение взад-вперед перед террасой.
Все сошлись во мнении, что погода стоит как по заказу. И в самом деле, лазурное море сливалось по цвету с безоблачным небом, а на середине небосвода ослепительно сияло полуденное солнце, жаркое, как поцелуй. Прекрасный день для венчания. Вся терраса утопала в цветах: тут были ящики с бальзамином и тамариском, розовато-лиловые фуксии в подвесных корзинках, благоухающий мирт в громадных глиняных горшках, герань и лихнис, девонширская наперстянка и великолепные фальмутские орхидеи, гортензии и нежные камелии.
Мужчины заметили, что из-за цветочного изобилия на террасе шагу ступить негде, женщины кивнули и улыбнулись в ответ, чувствуя себя польщенными.
– Ну что ж, Дэв.
Жених перестал беспокойно метаться.
– Ну что ж, Фрэнсис.
– Где вы собираетесь провести медовый месяц? Дэвон просиял.
– Съездим в Пензанс на пару дней. Лили там никогда не бывала.
– Всего на пару дней?
– Мы не можем оставить Чарли с кормилицей на более долгий срок, – счастливо улыбнулся Дэвон. – Нам будет его не хватать.
Фрэнсис улыбнулся в ответ. Дэвон исподтишка бросил на него изучающий взгляд. Две недели назад Клей вспомнил, почему он раньше так недолюбливал Фрэнсиса Моргана. Оказалось, что тот передергивает в карты. Во всяком случае, один раз смухлевал в таверне у Джона Полтрейна еще в девяносто втором году. Оказалось, что у Клея поистине слоновья память.
– Значит, настоящий медовый месяц у вас будет позже? – поинтересовался Фрэнсис.
– Ну да, когда Чарли подрастет. Мы думаем отправиться в Грецию или в Италию.
Лили мечтала увидеть Италию, сам Дэвон горой стоял за Грецию. Он по неосмотрительности рассказал ей, что полуостров Пелопоннес, по словам очевидцев, напоминает Корнуолл, и теперь готов был откусить себе язык, потому что Лили то и дело подшучивала над ним, утверждая, будто исключительно по этой причине он и хочет ехать в Грецию. Разумеется, это была не единственная причина, просто для него она оказалась самой главной.
Преподобный Хэтти, высокий и тощий деревенский викарий в парике с косой в сетке, опять сказал “гм”. Дэвон бросил матери многозначительный взгляд; поняв намек, она подошла к священнику и принялась его отвлекать. Преподобный Хэтти имел доброе сердце, но он был человеком старой закалки и не мог по достоинству оценить всю прелесть участия грудного сынишки жениха и невесты в свадебной церемонии. По совести, он должен был бы осудить появление этого ребенка на свет, однако самим своим присутствием как будто благословлял младенца. Да, преподобный оказался в затруднительном положении.
Сам того не замечая, Дэвон покинул Фрэнсиса посреди разговора и вновь принялся расхаживать взад-вперед. Куда подевалась Лили? Он бросил взгляд на дом. Две пары любопытных глаз следили за ним из окна библиотеки. Заметив его, они тотчас же скрылись за шторой.
Дэвон поднялся на террасу, перешагивая через две ступеньки, и вошел в дом.
– Гэйлин! – окликнул он конюха в ту самую минуту, когда тот бросился наутек, таща за собой Лауди.
Оба остановились и виновато взглянули на хозяина.
– Нам хотелось посмотреть, – признался Маклиф. Его щербатая улыбка была неотразима.
– Так почему бы вам не посмотреть снаружи?
– Вот здорово! Очень мило с вашей…
– Лауди, где Лили?
– Она на конюшню пошла, сэр.
– На конюшню? Какого черта ей там понадобилось?
– Не знаю, сэр.
– Ну так пойди и приведи ее. Быстро! Лауди торопливо присела в поклоне и выбежала из библиотеки. Дэвон вышел на террасу.
– Слушай, почему бы тебе не присесть? Успокойся, выпей пунша, – Клей, ухмыляясь, поднял свой бокал. – Думаешь, она сбежала из-под венца? Струсила в последний момент и бросила тебя?
Не обращая на него внимания, Дэвон взглянул на часы. Двенадцать сорок.
– Может, она заметила твой жилет? – предположил Клей. Алисия захихикала, и это еще больше раззадорило его. – Увидела и поняла, что не сможет прожить всю жизнь с человеком, который способен напялить такую штуку на свою собственную свадьбу.
Дэвон с сомнением оглядел свой жилет.
– А что, собственно, тебя смущает?
Но он и сам не мог удержаться от улыбки. Алая парча была совсем не в его вкусе, он выбрал этот жилет, чтобы хоть немного скрасить уныние своего парадного черного камзола. Лили его еще не видела, но Дэвон был уверен, что этот жилет должен ее рассмешить. Вот только где же она?
– Не понимаю, чего ты так волнуешься? – продолжал Клей, упиваясь собственным остроумием. В этот день ему впервые разрешено было встать с постели и выйти на воздух, поэтому настроение у него было отличное. – В-вы же друг друга хорошо знаете, – и он задвигал бровями с недвусмысленным намеком.
Алисия сделала ему строгое замечание, но не удержалась и опять захихикала, испортив все впечатление.
– Я вам это припомню, – грозно пообещал Дэвон, – в сентябре, когда будет ваша свадьба. Вы еще пожалеете!
Клей и Алисия покатились со смеху, хотя ему пришлось при этом схватиться за бок. Они находились как раз на той стадии безумной влюбленности, когда любое, хоть чуточку забавное замечание в обществе друг друга представляется уморительно смешным.
Дэвон покачал головой. Глядя на них, ему самому хотелось смеяться. Но куда же все-таки запропастилась Лили? Уж слишком долго ее нет. Может, и вправду что-то случилось?
Леди Элизабет вернулась на свое место, покинув преподобного отца, и вновь принялась забавляться с внуком. Мидж, ее крошечный песик, выглядел растерянным. Подойдя к матери, Дэвон спросил:
– Как Чарли?
– Прекрасно. Но, по-моему, он мокрый.
– Давай я его возьму.
Она неохотно передала ему ребенка. Дэвон с улыбкой взглянул на сына, ощущая уже знакомый прилив радости и гордости. Чарли исполнился уже месяц от роду, и Лили сшила для него свадебный наряд из лимонно-желтой фланели с вышитым голубым узором по воротнику, как будто нанесенным тонкой кисточкой.
Да где же она?
– Сейчас я ее приведу, – сказал он решительно.
– Но, Дэв…
– Нет, я пойду.
Он повернулся, держа на руках Чарли, и направился за угол, к конюшне.
Лили и Лауди неподвижно стояли спиной к нему посреди утоптанного копытами лошадей конюшенного двора. Дэвон растерялся. Чем они могут быть заняты? Услыхав его шаги, они обернулись, и тут он увидел за их пышными юбками сидящего на земле с высунутым языком Габриэля.
Лили приветствовала Дэвона ослепительной улыбкой, но тотчас же на ее лице появилось виноватое выражение.
– Прости, я… Я всех задерживаю, верно?
– Ничего страшного, – Дэвон передал ребенка Лауди и поцеловал руку Лили. – Как ты прекрасна!
Он впервые видел ее элегантно-простой свадебный наряд из розового шелка, отделанный серебристым кружевом по рукавам и низкому вырезу на груди. Ее густые волосы были красиво уложены на затылке французским узлом. Высокая грациозная фигура временно приобрела более солидный вид, но ничуть не утратила привлекательности.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, – вернула комплимент Лили, весело подмигнув, и он горделиво выпрямился в своем ярко-алом жилете. – Меня все ждут? Прости, я хотела, чтобы Габриэль тоже присутствовал на церемонии, – добавила она, покраснев.
– Конечно, он должен присутствовать! – мужественно согласился Дэвон.
– Но я не сообразила, что ему понадобится столько времени, чтобы туда добраться. Он отдыхает.
Оба взглянули на тяжело дышащего пса. Он завилял хвостом и весело оскалил зубы.
– А ты ему говорила, что Мидж его ждет? Это должно его подстегнуть. Лили возмутилась.
– Сколько раз я должна повторять, Дэв: Габриэль не влюблен в это.., существо, которое твоя мать называет собакой!
– Ну, как знать, как знать! Любовь слепа, дорогая моя. И слава Богу, что это так. Можно сказать, нам очень повезло.
Лили подошла к нему и обвила руками его шею.
– К тебе это не относится, – прошептала она с улыбкой. – Мои глаза широко открыты.
Дэвон поцелуями заставил их закрыться, шепча что-то на ухо Лили. Лауди ничего не могла расслышать, сколько ни старалась, зато ее собственные глаза широко раскрылись, да и рот тоже, потому что хозяин с хозяйкой, обнявшись прямо посреди конюшенного двора, тесно прижимаясь друг к другу, начали целоваться всерьез. Ей стало еще интереснее, когда хозяин, войдя во вкус, принялся хватать хозяйку за все места, но Тут появился этот тощий старый священник с лошадиной челюстью и все испортил.
– А ну-ка хватит, хватит, разойдитесь! – возмущенно прогремел преподобный Хэтти, широкими шагами пересекая двор.
Лили и Дэвон расцепили объятия без особой спешки и без малейшего смущения.
– Живо марш в дом!
Бесцеремонно выхватив ребенка у Лауди, священник свободной рукой сделал повелительный жест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Чарли уснул прямо с открытым ртом, подняв к лицу сжатые в кулачки ручонки.
– Радость моя, – ворковала над ним Лили, целуя пушистую макушку.
Он крепко зажмурился, причмокнул губками и заснул еще крепче. Она поудобнее устроила его у себя на сгибе локтя и подоткнула муслиновую простынку.
– Начался отлив.
Лили подняла взгляд. Дэвон стоял в полумраке, там, куда не доставал теплый свет фонаря, и казался смутной, едва различимой тенью на фоне тьмы, сгущавшейся за его спиной.
– Который сейчас час, как ты думаешь?
– Ранний.
– Подойди поближе, Дэв, я тебя не вижу.
– Нас, наверное, искали всю ночь; перед рассветом я видел фонари на вершине утеса. Я сейчас поднимусь туда. Лили. Ты побудешь одна? Я скоро вернусь.
Она кивнула, вглядываясь в мутный сумрак.
– Но сначала я должен кое-что тебе сказать, – продолжал Дэвон.
Ей хотелось прикоснуться к нему, но он казался замкнутым и далеким.
– Я тебя не вижу, – повторила Лили. Он помедлил, но все-таки вошел в очерченный фонарем световой круг. Она приглашающим жестом похлопала по меховому одеялу рядом с собой. После странной, напряженной паузы Дэвон подошел ближе и сел рядом с нею. Лили чувствовала себя такой счастливой, такой довольной и умиротворенной, что его мрачная серьезность удивила ее.
– Я принял решение, – сказал Дэвон. Тревожное чувство заставило ее крепче прижать к себе младенца.
– Ты говоришь о Чарли? – спросила Лили, чувствуя, как кровь обжигающей волной приливает к лицу. Дэвон недоуменно нахмурился, и она пояснила:
– Я дала ему имя уже давным-давно. Так звали моего отца.
На мгновенье его глаза вспыхнули светом, он даже выдавил из себя слабую улыбку.
– Хорошее имя. Жаль, что я не был знаком с твоим отцом.
Решив оставить подробности на потом. Лили заставила себя задать главный вопрос:
– Так что за решение ты принял?
Дэвон ответил не сразу, и ее вновь охватил страх, а вслед за ним и гнев. Какая неслыханная жестокость: сообщить ей об этом прямо сейчас, когда она слишком слаба, чтобы оказать сопротивление, слишком…
– Я причинил тебе много зла. Лили. Я был несправедлив к тебе со дня нашей первой встречи. Ты была права насчет меня: с самого начала я хотел соблазнить тебя, не думая о последствиях. Ты дала мне все, а я взамен предложил тебе денег. А потом расщедрился и заменил простую плату за услуги “содержанием”.
– Я сама сделала выбор, – тихо поправила его Лили. – Ты не принуждал меня ни к чему такому, чего бы я сама не хотела.
– Это не правда. Но мы оба знаем, что это еще не самое худшее. – Он заставил себя сказать все до конца:
– Я думал, что ты стреляла в Клея, что ты пыталась убить его ради денег. Я верил в это. Теперь мне самому это кажется невероятным, просто непостижимым. Чудовищным. Я подошел так близко к последней грани.., к тому, чтобы убить тебя своими руками. – Его лицо было искажено страданием, но он упрямо продолжал говорить:
– Ты хотела выйти замуж за честного человека, а я не дал. Угрозами и обманом заставил тебя покориться. Я обошелся с тобою самым гнусным, самым подлым образом. Позаботился о том, чтобы ты была опозорена и унижена публично, на глазах у всех, а потом ушел и оставил тебя одну, бросил на произвол судьбы, прекрасно понимая, чем это грозит…
Дэвон умолк. Лили начала плакать. Смотреть на нес он больше не мог, но страшный список своих преступлений должен был огласить до конца.
– Если бы доктор Марш не объяснил мне все, я не стал бы тебя искать и ты погибла бы на болотах вместе с Габриэлем.
Он отвернулся и заговорил, обращаясь куда-то в темноту:
– Лили, я должен.., я считаю, что должен искупить свою вину.
Слезы неудержимо наворачивались ей на глаза, а руки были заняты. Пришлось вытирать их запястьями.
– Что ты хочешь сказать, Дэв?
– Теперь у меня появилась возможность исправить то зло, что я тебе причинил.
В его тихом голосе зазвучала железная решимость:
– Этот ребенок. Лили. Мой сын. Я отдаю его тебе. Он твой. Иди с ним куда хочешь, я не стану тебя удерживать. Ты в безопасности. Клянусь тебе.
Она судорожно прижимала к груди ребенка. Он принял ее молчание за знак согласия, но через минуту понял, что хочет знать наверняка.
– Долг оплачен. Лили? Этого довольно? Лили не могла говорить, она лишь кивнула и уложила Чарли на постель сбоку от себя, а лотом едва слышно прошептала:
– Да, этого довольно.
– Вот и хорошо.
Дэвон поднялся на ноги, в его голосе послышалась обреченность:
– Дело сделано.
Бросив взгляд через ее плечо на спящего младенца, он попытался улыбнуться.
– Все будет хорошо. Лили, с тобой все будет в порядке. Я понял, что все мы в этом мире получаем то, чего заслуживаем.
С этими словами он повернулся и нетвердым шагом удалился, словно растворившись во тьме.
Как только смолкли его тяжелые шаги, наступила полная тишина, нарушаемая лишь прерывистым шепотом моря да тихим, неглубоким дыханием спящего ребенка. Лили обвела глазами темную пещеру, словно ища опоры в ее мощных гранитных стенах. Она беспокойно задвигалась, чувствуя, как тяжело стучит в висках кровь, с каким трудом, замирая после каждого удара, бьется сердце. Ей пришлось крепко зажмуриться, подавляя в себе чувство злого торжества, голос темного, чуждого милосердию ветхозаветного возмездия, твердивший: “Да, это справедливо, пусть Дэвон понесет не меньшую утрату, чем та, что пришлась на мою долю. Теперь мы квиты”.
"Будь великодушна, Лили, прости того, кто так тебя обидел”.
В глубокой тишине высокий надтреснутый голос слышался так ясно, будто Меро находилась рядом с нею в пещере. Лили даже показалось, что она видит свою дорогую благодетельницу, видит, как та, раздувая морщинистые щеки, покуривает трубку и щурится на огонь.
«Смягчи свое сердце, дитя мое»
– Но он причинил мне столько зла! – возразила она себе в оправдание. – Он думал обо мне худо, Меро. Все, что он сейчас сказал…
"Что толку в гордом одиночестве? Отринь свою гордыню, дитя мое, и ты будешь счастлива”.
Чарли глубоко вздохнул и вздрогнул всем телом, но вскоре успокоился и вновь мирно уснул, прильнув к матери. Она любила его безоглядной, всепоглощающей любовью и отдала бы за него жизнь, ни минуты не раздумывая. Чувствует ли Дэвон то же самое? Она в этом не сомневалась.
"Ребенок – это дар. Он замыкает круг. Лили”.
Круг. Они с Дэвоном и Чарли составляли круг. Лили поняла, что гнев и обида, желание поквитаться за пережитое предательство обрекают ее на бесконечную и бесплодную вражду. Однажды она уже простила Дэвона; ее тело растаяло в его объятиях и простило вопреки воле разума. Тогда ей стало стыдно, а теперь она устыдилась собственного стыда. К тому же он ведь сам отдал ей Чарли! Свой самый бесценный дар. Сердце Лили открылось, и она простила. Он любит ее, и она его любит, с прошлым покончено. Она принадлежит ему, и ее ребенок тоже.
Лили улыбнулась сквозь слезы и вдруг широко зевнула. Она так устала! Как бы ей не уснуть, как продержаться, дожидаясь возвращения Дэвона? Ей столько нужно ему сказать! Она нежно поцеловала Чарли в висок и уставилась на самое темное место в пещере, туда, где скрылся Дэвон, приказывая себе не спать и ждать.
Но через минуту ее ресницы отяжелели. Хоть бы Дэвон захватил с собой какой-нибудь еды, когда вернется: она умирала с голоду. Это была ее последняя связная мысль, вскоре Лили крепко уснула, по-прежнему с улыбкой на устах.
* * *
– Она сейчас будет! Уже спускается, – провозгласила леди Алисия, выплывая на террасу в зеленовато-голубом муслиновом платье, атласных башмачках и шляпке с ленточками, словом, в пышном убранстве подружки невесты. – Она сказала, что закончит еще одно дело и сразу придет.
Известие о том, что невеста запаздывает, было воспринято присутствующими по-разному. Клей пожал плечами и сделал знак Алисии присесть рядом с ним на оттоманке. Леди Элизабет вернулась к прерванному увлекательному занятию: она держала на руках внука и теперь вновь принялась ворковать над ним. Фрэнсис Морган расправил плечи и удвоил усилия, стараясь занять жениха светским разговором. Преподобный Хэтти сказал “гм”, а Дэвон, нарушив только что данное матери обещание, возобновил хождение взад-вперед перед террасой.
Все сошлись во мнении, что погода стоит как по заказу. И в самом деле, лазурное море сливалось по цвету с безоблачным небом, а на середине небосвода ослепительно сияло полуденное солнце, жаркое, как поцелуй. Прекрасный день для венчания. Вся терраса утопала в цветах: тут были ящики с бальзамином и тамариском, розовато-лиловые фуксии в подвесных корзинках, благоухающий мирт в громадных глиняных горшках, герань и лихнис, девонширская наперстянка и великолепные фальмутские орхидеи, гортензии и нежные камелии.
Мужчины заметили, что из-за цветочного изобилия на террасе шагу ступить негде, женщины кивнули и улыбнулись в ответ, чувствуя себя польщенными.
– Ну что ж, Дэв.
Жених перестал беспокойно метаться.
– Ну что ж, Фрэнсис.
– Где вы собираетесь провести медовый месяц? Дэвон просиял.
– Съездим в Пензанс на пару дней. Лили там никогда не бывала.
– Всего на пару дней?
– Мы не можем оставить Чарли с кормилицей на более долгий срок, – счастливо улыбнулся Дэвон. – Нам будет его не хватать.
Фрэнсис улыбнулся в ответ. Дэвон исподтишка бросил на него изучающий взгляд. Две недели назад Клей вспомнил, почему он раньше так недолюбливал Фрэнсиса Моргана. Оказалось, что тот передергивает в карты. Во всяком случае, один раз смухлевал в таверне у Джона Полтрейна еще в девяносто втором году. Оказалось, что у Клея поистине слоновья память.
– Значит, настоящий медовый месяц у вас будет позже? – поинтересовался Фрэнсис.
– Ну да, когда Чарли подрастет. Мы думаем отправиться в Грецию или в Италию.
Лили мечтала увидеть Италию, сам Дэвон горой стоял за Грецию. Он по неосмотрительности рассказал ей, что полуостров Пелопоннес, по словам очевидцев, напоминает Корнуолл, и теперь готов был откусить себе язык, потому что Лили то и дело подшучивала над ним, утверждая, будто исключительно по этой причине он и хочет ехать в Грецию. Разумеется, это была не единственная причина, просто для него она оказалась самой главной.
Преподобный Хэтти, высокий и тощий деревенский викарий в парике с косой в сетке, опять сказал “гм”. Дэвон бросил матери многозначительный взгляд; поняв намек, она подошла к священнику и принялась его отвлекать. Преподобный Хэтти имел доброе сердце, но он был человеком старой закалки и не мог по достоинству оценить всю прелесть участия грудного сынишки жениха и невесты в свадебной церемонии. По совести, он должен был бы осудить появление этого ребенка на свет, однако самим своим присутствием как будто благословлял младенца. Да, преподобный оказался в затруднительном положении.
Сам того не замечая, Дэвон покинул Фрэнсиса посреди разговора и вновь принялся расхаживать взад-вперед. Куда подевалась Лили? Он бросил взгляд на дом. Две пары любопытных глаз следили за ним из окна библиотеки. Заметив его, они тотчас же скрылись за шторой.
Дэвон поднялся на террасу, перешагивая через две ступеньки, и вошел в дом.
– Гэйлин! – окликнул он конюха в ту самую минуту, когда тот бросился наутек, таща за собой Лауди.
Оба остановились и виновато взглянули на хозяина.
– Нам хотелось посмотреть, – признался Маклиф. Его щербатая улыбка была неотразима.
– Так почему бы вам не посмотреть снаружи?
– Вот здорово! Очень мило с вашей…
– Лауди, где Лили?
– Она на конюшню пошла, сэр.
– На конюшню? Какого черта ей там понадобилось?
– Не знаю, сэр.
– Ну так пойди и приведи ее. Быстро! Лауди торопливо присела в поклоне и выбежала из библиотеки. Дэвон вышел на террасу.
– Слушай, почему бы тебе не присесть? Успокойся, выпей пунша, – Клей, ухмыляясь, поднял свой бокал. – Думаешь, она сбежала из-под венца? Струсила в последний момент и бросила тебя?
Не обращая на него внимания, Дэвон взглянул на часы. Двенадцать сорок.
– Может, она заметила твой жилет? – предположил Клей. Алисия захихикала, и это еще больше раззадорило его. – Увидела и поняла, что не сможет прожить всю жизнь с человеком, который способен напялить такую штуку на свою собственную свадьбу.
Дэвон с сомнением оглядел свой жилет.
– А что, собственно, тебя смущает?
Но он и сам не мог удержаться от улыбки. Алая парча была совсем не в его вкусе, он выбрал этот жилет, чтобы хоть немного скрасить уныние своего парадного черного камзола. Лили его еще не видела, но Дэвон был уверен, что этот жилет должен ее рассмешить. Вот только где же она?
– Не понимаю, чего ты так волнуешься? – продолжал Клей, упиваясь собственным остроумием. В этот день ему впервые разрешено было встать с постели и выйти на воздух, поэтому настроение у него было отличное. – В-вы же друг друга хорошо знаете, – и он задвигал бровями с недвусмысленным намеком.
Алисия сделала ему строгое замечание, но не удержалась и опять захихикала, испортив все впечатление.
– Я вам это припомню, – грозно пообещал Дэвон, – в сентябре, когда будет ваша свадьба. Вы еще пожалеете!
Клей и Алисия покатились со смеху, хотя ему пришлось при этом схватиться за бок. Они находились как раз на той стадии безумной влюбленности, когда любое, хоть чуточку забавное замечание в обществе друг друга представляется уморительно смешным.
Дэвон покачал головой. Глядя на них, ему самому хотелось смеяться. Но куда же все-таки запропастилась Лили? Уж слишком долго ее нет. Может, и вправду что-то случилось?
Леди Элизабет вернулась на свое место, покинув преподобного отца, и вновь принялась забавляться с внуком. Мидж, ее крошечный песик, выглядел растерянным. Подойдя к матери, Дэвон спросил:
– Как Чарли?
– Прекрасно. Но, по-моему, он мокрый.
– Давай я его возьму.
Она неохотно передала ему ребенка. Дэвон с улыбкой взглянул на сына, ощущая уже знакомый прилив радости и гордости. Чарли исполнился уже месяц от роду, и Лили сшила для него свадебный наряд из лимонно-желтой фланели с вышитым голубым узором по воротнику, как будто нанесенным тонкой кисточкой.
Да где же она?
– Сейчас я ее приведу, – сказал он решительно.
– Но, Дэв…
– Нет, я пойду.
Он повернулся, держа на руках Чарли, и направился за угол, к конюшне.
Лили и Лауди неподвижно стояли спиной к нему посреди утоптанного копытами лошадей конюшенного двора. Дэвон растерялся. Чем они могут быть заняты? Услыхав его шаги, они обернулись, и тут он увидел за их пышными юбками сидящего на земле с высунутым языком Габриэля.
Лили приветствовала Дэвона ослепительной улыбкой, но тотчас же на ее лице появилось виноватое выражение.
– Прости, я… Я всех задерживаю, верно?
– Ничего страшного, – Дэвон передал ребенка Лауди и поцеловал руку Лили. – Как ты прекрасна!
Он впервые видел ее элегантно-простой свадебный наряд из розового шелка, отделанный серебристым кружевом по рукавам и низкому вырезу на груди. Ее густые волосы были красиво уложены на затылке французским узлом. Высокая грациозная фигура временно приобрела более солидный вид, но ничуть не утратила привлекательности.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, – вернула комплимент Лили, весело подмигнув, и он горделиво выпрямился в своем ярко-алом жилете. – Меня все ждут? Прости, я хотела, чтобы Габриэль тоже присутствовал на церемонии, – добавила она, покраснев.
– Конечно, он должен присутствовать! – мужественно согласился Дэвон.
– Но я не сообразила, что ему понадобится столько времени, чтобы туда добраться. Он отдыхает.
Оба взглянули на тяжело дышащего пса. Он завилял хвостом и весело оскалил зубы.
– А ты ему говорила, что Мидж его ждет? Это должно его подстегнуть. Лили возмутилась.
– Сколько раз я должна повторять, Дэв: Габриэль не влюблен в это.., существо, которое твоя мать называет собакой!
– Ну, как знать, как знать! Любовь слепа, дорогая моя. И слава Богу, что это так. Можно сказать, нам очень повезло.
Лили подошла к нему и обвила руками его шею.
– К тебе это не относится, – прошептала она с улыбкой. – Мои глаза широко открыты.
Дэвон поцелуями заставил их закрыться, шепча что-то на ухо Лили. Лауди ничего не могла расслышать, сколько ни старалась, зато ее собственные глаза широко раскрылись, да и рот тоже, потому что хозяин с хозяйкой, обнявшись прямо посреди конюшенного двора, тесно прижимаясь друг к другу, начали целоваться всерьез. Ей стало еще интереснее, когда хозяин, войдя во вкус, принялся хватать хозяйку за все места, но Тут появился этот тощий старый священник с лошадиной челюстью и все испортил.
– А ну-ка хватит, хватит, разойдитесь! – возмущенно прогремел преподобный Хэтти, широкими шагами пересекая двор.
Лили и Дэвон расцепили объятия без особой спешки и без малейшего смущения.
– Живо марш в дом!
Бесцеремонно выхватив ребенка у Лауди, священник свободной рукой сделал повелительный жест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26