Жанна лишь мило улыбнулась, не собираясь ничего объяснять. Лишь отметила, что вот и всплыло имя благодетеля.
– Понимаю, понимаю… – улыбнулась в ответ еще шире баронесса. – У нас у всех бывают маленькие причуды. Но учти, к тебе у господина маркиза уже есть интерес, а вот таинственной Нарджис его еще надо заинтересовать.
Жаккетта, слушая баронессу, про себя возмутилась: «Ах ты, кошелка старая! Все вы мните себя неотразимыми, а почему-то мессир Марчелло меня больше любил, чем тебя!» Видя, что дамы, занятые беседой, про нее забыли, она попыталась улизнуть из комнаты. Но Жанна заметила ее продвижение к двери и жестом заставила вернуться на место.
Процесс шлифовки восточной красавицы Нарджис продолжился.
Неожиданно для себя самой, мадам Беатриса поняла, что стареет. И сказало ей об этом не зеркало, не шепоток за спиной.
Нахальная и, на взгляд мадам Беатрисы, довольно нелепая идея выставить камеристку красавицей Востока начала воплощаться в жизнь. Да еще как!
Медово-приторная, как восточные сладости, история девочки из знатной семьи, попавшей в плен к пиратам, а затем к свирепым маврам, воспитанной старой невольницей-француженкой и ставшая повелительницей гарема грозного шейха почему-то вызвала большой успех.
Такой легковерности от римского общества баронесса никак не ожидала.
Но летний, зной, придавивший город к земле, вызвал некоторое оцепенение в политической и общественной жизни. Интриговать по такой жаре не было сил. Их оставалось лишь на то, чтобы сидеть у фонтанов и прудов в тени листвы, отложив все дела до того времени, когда жара спадет. Сплетничать стало почти не о чем, и подвернувшаяся история красавицы графини, сбежавшей из гарема и прихватившей с собой любимицу шейха, была принята охотно. Тем более что, оказывается, зоркие глаза замечали Жанну на улицах Рима в сопровождении девушки, с головой закутанной в белое арабское покрывало.
Мадам Беатриса поняла, что постарела душой. Ведь лет двадцать назад она с легкостью закручивала еще и не такие интриги и ввязывалась в лихие авантюры. А теперь пришел опыт, но задор молодости угас.
Мадам Беатриса, как умная женщина, не стала долго грустить, а постаралась вспомнить о чем-нибудь приятном… Например, о том, что осенью она поедет в Гиень и завернет в замок Монпеза. И встретится с мессиром Марчелло…
Жаккетта в который раз пожалела, что родилась на божий свет. Жанна взялась за нее не на шутку и лепила из камеристки подобие знатной дамы самым беспощадным образом. Для начала она практически лишила начинающую звезду гарема еды. По меркам Жаккетты – обрекла на, голодную смерть.
– У знатных дам таких толстых задниц не бывает! – безапелляционно заявила Жанна. – Будешь голодать, пока не похудеешь.
– Я не похудею, у меня кость широкая! – слабо вякнула Жаккетта, которой сразу безумно захотелось есть. Жевать, жевать, жевать без остановки! Что угодно, лишь бы съедобное!!!
Но предаваться мечтам об утраченной пище Жанна не дала. Оставив без внимания лепет камеристки, она запустила в нее своим синим платьем, которое так раскритиковала баронесса.
– Надевай!
Жаккетта, закусив губу, стала натягивать платье госпожи на себя. Платье не натягивалось.
Жаккетта, думая о несъеденных обедах, завтраках и ужинах, о матушкиных пирогах и булочках тетушки Франсуазы, о доброй госпоже Фатиме, которая сказочно кормила ее в своем домике, удвоила усилия.
Платье сдалось, но сдавило Жаккетту как тисками. Даже полностью расшнурованное, оно было безнадежно узким и длинным.
Жанна в это время что-то искала в своем новом ларце.
– Надела? – спросила она не оборачиваясь. – Пройдись!
Жаккетта добросовестно, не за страх, а за совесть, шагнула.
Платье лопнуло на спине и на бедрах. Услышав треск материи, Жанна оглядела переминающуюся с ноги на ногу Жаккетту, в муках окончившее на ней свой земной путь платье и, вздохнув, сказала:
– Ладно, снимай…
Задача сделать из Жаккетты обольстительную восточную красавицу вдруг показалась ей очень и очень тяжелой.
После такого угрожающего поворота событий Жаккетта всерьез обеспокоилась собственным здоровьем и решила бороться за жизнь.
Ночью, когда весь дом отошел ко сну, она тихонько встала и бесшумно оделась. На цыпочках прокралась мимо спящей Жанны, раскрыла окно – и была такова!
В веселим городе Риме было много местечек, где всякий разный люд веселился до утра, как того желала душа и позволял кошелек.
В одну из таких харчевен и ворвалась ураганом крепко сбитая девица в коричневом платье, причесанная так, что волосы закрывали уши и шею.
Один из компании гудящих здесь второй день студиозусов двинулся к ней, намереваясь пригласить к своему столу. Но девица лишь зыркнула синим глазом и легонько двинула плечом, даже не замедляя шага. Нетвердо стоящий на ногах кавалер отлетел в сторону, как от удара.
Девица уселась за свободный столик, всем своим видом показывая, что без драки это место не уступит и вообще советует близко не подходить.
Это было интересно; и гости заведения стали посматривать в ее сторону. А посмотреть было на что.
При помощи энергичных жестов и отдельных слов, отдаленно напоминающих итальянские, Жаккетта быстро договорилась со служанкой, и на столе перед ней стали возникать долгожданные кушанья.
Даже ее скромных средств хватило на похлебку, жаркое и рыбный паштет. И маленький кувшинчик вина тоже. Жаккетта работала челюстями без малейших остановок. И похлебка, и жаркое и паштет очень недолго задержались на столе. Посуда из-под них блистала ослепительной чистотой. Сметя все с тарелок, Жаккетта мрачно оглядела сидящих в харчевне, сыто рыгнула и такой же ураганной походкой удалилась.
… Проникнуть обратно оказалось сложнее, чем покинуть дом. Ноги пытались съезжать с завитушек и узких карнизов. Лишний шум был крайне опасен, в любую минуту на улице могли появиться прохожие и однозначно истолковать маневры Жаккетты на стене дома.
Но зато довольно урчал сытый живот, хотелось сладко поспать. И жить было куда веселее!
Ночной поход в харчевню очень поддержал Жаккетту и морально, и физически. Но пускать на самотек проблему своего питания и зависеть от случайностей ночных вылазок она не собиралась.
Заботясь о себе, Жаккетта встала пораньше, пока Жанна, и баронесса смотрели приятные утренние сны. Она осмотрела все апартаменты госпожи де Шатонуар и в лабиринтах соединяющих этажи лестниц нашла tq, что искала: неприметный, но вместительный закуток.
Из нижней юбки госпожи Жаккетта выпорола несколько монет, зашитых лично для себя на черный день, рассуждая, что день-то пришел – чернее некуда.
Когда знатные дамы изволили проснуться, излучающая безмятежность Жаккетта уже была дома. Она, как добрая католичка, успела сходить к утренней мессе.
А в тайнике лежал месячный запас продовольствия.
Дни шли за днями, а Жаккетта почти не худела.
– Я тебя вообще на хлеб и воду посажу! – злилась Жанна, измеряя ее грудь, талию и бедра.
– Ну я же говорила вам, что кость у меня широкая! – обидчиво оправдывалась Жаккетта.
Жанна только морщилась.
И без этого проблем хватало. Восточный костюм Жаккетты был слишком легким для наступающей осени. Красные шелковые шальвары и короткий расшитый лиф были одеждой для очень важных случаев, а повседневное платье, по мнению Жанны, больше подходило для вьшаса коров, чем для соблазнения мужчин.
Пришлось потратиться на достаточно изысканные наряды для новоиспеченной Нарджис. Одно платье предназначалось для дороги, другое – для визитов. А ведь эти деньги, между прочим, можно было истратить на себя…
Оранжевые уши Жаккетты без боя тоже не сдавались. Теперь их цвет стал значительно ближе к нормальному, можно было прикрыть их прической, но если, не дай бог, ухо выглядывало наружу, то просто поражала жизнерадостным оттенком.
В глубине души Жанна была уже не рада, что затеяла всю эту кутерьму: Жаккетта не умела ходить, как ходят дамы, не умела стоять, не умела смотреть. А уж когда рот раскрывала, так хоть уши затыкай и беги! В общем, дама еще та…
– Ну что ты голову задрала?! – шипела Жанна, гоняя Жаккетту по комнате в попытках научить манерам. – Опусти сейчас же! Что у тебя, шея не гнется? Где ты видела даму с задранным подбородком?! Это же неприлично!
– Вам легко говорить! – огрызалась Жаккетта. – вы и ваши дамы высокие. А я нет!
– Будешь туфли на толстой подошве носить! – пригрозила Жанна. – Ну что ты, когда идешь, с таким телячьим восторгом по сторонам смотришь, словно вчера на свет родилась!
– А куда же смотреть?! – возмутилась Жаккетта.
– Никуда не смотреть! – взвизгнула потерявшая терпение Жанна. – Настоящая дама по сторонам так откровенно не глазеет! Веки ее полуопущены, взгляд задумчив! Поняла, дура бестолковая?!
– А у госпожи Фатимы лучше было! Она меня кормила хорошо и сказки на ночь рассказывала! – неожиданно заметила Жаккетта, в которой начали просыпаться замашки примадонны: ведь кем ее госпожа Жанна заменить сможет? Никем!
– Пошла с глаз моих! – рявкнула окончательно потерявшая терпение Жанна.
Держа голову склоненной, веки полуопущенными и все равно бросая выразительные взгляды по сторонам, Жаккетта ушла.
Теперь она каждую ночь неслышно выбиралась на лестницу и, сидя на ступеньке, принималась есть, стараясь громко при этом не чавкать.
Помимо прочих важных качеств, легкая сутулость настоящей дамы у Жаккетты, конечно, отсутствовала. Напрочь!
Жаккетта голая стояла в центре зала, и ее твердые, словно яблоки, упругие крестьянские груди вызывающе торчали вперед. Они идеалу дамы, как нетрудно понять, тоже не соответствовали…
Тоненькая Жанна в одной просвечивающей рубашке стояла рядом с Жаккеттой и отличалась от нее, как небо от земли.
– Госпожа Беатриса, я не могу! – со слезами говорила она баронессе. – Ну посмотрите на ее вымя! Где ж такое видано? Я ее уже который день кормлю по чуть-чуть, а она все такая же толстая! Повернись задом, корова! Видите?
– Да-а-а! – заревела в три ручья Жаккетта, съевшая за неделю месячный запас еды. – Это я с голоду пухну! Уже ноги не носят! Скоро совсем помру, и закопаете меня здесь, в чужой земле! Я стараюсь-стараюсь, а вам все не так! А мое дело – волосы укладывать, а не знатных дам изображать! И вовсе я не толстая! Вот когда у госпожи Фатимы жила, была толстая и все были довольны, никто слова худого поперек не говорил!
– Да оставь ты ее в покое! – вдруг дала неожиданный совет баронесса.
– Как оставь? – возмутилась Жанна. – Ее же нельзя людям показать!
– Вот так и оставь! – твердо сказала баронесса, осмотрев Жаккетту со всех сторон. – Все равно этих мужчин не поймешь! Будет какой-нибудь кавалер нежно смотреть тебе в глаза и сочинять сонеты о тонкой талии и легкой походке – не задумываясь скажешь, что его идеал – неземная фея. Дамы, наслушавшись его виршей, начинают голодом себя морить, лишь бы понравиться красавцу, а потом выясняется, что он в это время какой – нибудь кухарке, которая в дверь только боком входит, троих детей уже сделал. Так что пусть твоя Нарджис такой и остается. Шейху она нравилась?
– Нравилась… – мрачно сказала Жанна.
– Значит, и здешним понравится. Мужчины везде одинаковы.
Жанна с сомнением посмотрела на баронессу, недоверчиво осмотрела Жаккетту и вздохнула.
– Одевайся, корова, толстозадая! Буду учить тебя хорошим манерам. Запомни: настоящая дама никогда не ругается, а выражается изящно и приятно! Поняла?
Жанна была знатной дамой с рождения, а поскольку талант учить других у нее блистательно отсутствовал, то она и представить не могла всех сложностей, с которыми столкнулась Жаккетта. И только злилась, когда та робко пыталась что-то узнать. Поэтому Жаккетта решила самостоятельно выяснить, что же такое знатная дама и как ее правильно изображать.
Она хорошенько подумала, вспомнила всех знатных дам, каких знала, и составила для себя «Кодекс Знатной Дамы»:
Знатная дама всегда туго зашнурована, поэтому дышать глубоко не может, значит, и обмороки – дело обычное.
Знатная дама ругается только дома, в обществе ей этого делать нельзя.
Ходит знатная дама мелкими шажками, смотрит на кончики своих пальцев, которыми поддерживает подол. Голову при этом нужно склонять чуть набок и глаза на собеседника поднимать с таким усилием, словно ресницы у тебя из чугуна.
Знатная дама при людях пользуется вилкой, пальцем вылавливать мясо из соуса ей нельзя – вот жалость!
Когда всем весело, знатная дама не имеет права засмеяться по-человечески. Она может лишь кисло улыбаться, бедняга.
Поколотить врага знатная дама тоже не может. Особенно на людях. Надо травить ядом.
Знатной даме с другими знатными дамами надо держать ухо востро: раз ругаться нельзя, надо еще сто раз подумать, что тебе сказали – похвалили или оскорбили.
Опять же из-за того, что словами все обозначать запрещено, кавалер знатную даму в постель укладывает с помощью различных ухищрений. И пока он про турнир любви да про охоту на куропаток не упомянет, лучше не соглашаться. И пусть сначала все свои чувства и мысли в письменном виде изложит, желательно в стихах. Под окном страдать ему тоже полагается. Это приятно, значит, есть в положении знатной дамы кое-какие преимущества.
Знатная дама просто обязана иметь злого, ревнивого супруга и пылкого, верного любовника. Любить собственного мужа крайне неприлично. В особом случае можно, но никому чужому про такой грех говорить нельзя. Да-а, немного жаль такого бедолагу, но поскольку каждый пылкий и верный любовник одной дамы является в то же время злым и ревнивым супругом другой, то все в порядке.
Знатная дама может не помнить точного количества свои детей – все равно найдется, кому подсчитать. Главное – помнить, каким кормилицам они отданы.
Знатная дама не должна оставлять без работы своего духовника, а значит, грехов должно быть много, ничего не попишешь.
Знатная дама должна назубок помнить своих родственников, настоящих и придуманных, и тыкать ими всем в глаза по поводу и без повода.
А не зная таких тонкостей, в знатные дамы и соваться нечего – сразу разоблачат!
Глава IX
Но даже вооруженная собственноручно составленным «Кодексом Знатной Дамы», Жаккетта отчаянно боялась. Ведь госпожа Фатима любовно и тщательно делала из нее настоящую восточную женщину, способную соперничать с любой гаремной красавицей.
А Жанна и не собиралась превращать ее в настоящую знатную даму, она просто на скорую руку придавала камеристке вид особы относительно благородных кровей.
Жаккетта поняла это так, что хозяйка больше рассчитывает запудрить господам мозги, плетя всякие небылицы о загадочной Нарджис, чем полагается на ее, Жаккетты, таланты.
Жаккетта и боялась, и злилась: в случае чего госпожа-то отопрется, ей не привыкать. Только для чего ей все это надо, интересно знать? Не к добру, ой не к добру затеяла этот маскарад госпожа Жанна.
Веселее от таких мыслей Жаккетте не стало, и она впала в совершенно траурное настроение. Особенно когда узнала, что первый выход в роли Нарджис предстоит сделать сегодня вечером.
– Ну вот, сегодня у тебя наконец-то нормальное выражение лица, – заметила Жанна, глядя на перекошенную от страха физиономию камеристки.
У Жаккетты даже кивнуть в ответ сил не было. Трясущимися руками она натянула новое платье, сделала себе прическу, накинула свое белое покрывало.
Обихаживать дам пришлось служанке госпожи Беатрисы. Жанна хотела, чтобы она одела и причесала и Жаккетту, но та с ужасом отказалась, не представляя, как чужой человек будет хлопотать вокруг нее.
«Началось…» – с ужасом думала Жаккетта.
Карета доставила трех дам к небольшому трехэтажному особнячку на улице Джулия. Окна его были озарены теплым светом, звуки музыки были слышны издалека.
Мадам Беатриса и Жанна, подпирая Жаккетту с двух сторон, словно конвоиры узника, ввели ее в дом, где никто ведать не ведал о существовании камеристки графини де Монпеза, но скоро все должны были узнать о загадочной красавице Востока Нарджис…
Будь воля Жаккетты, она так бы и простояла все время у входа. Но Жанна с баронессой настойчиво увлекали ее вперед. Жаккетта переставляла негнущиеся ноги и тоскливо думала, как же хорошо жилось ей раньше. Если бы она попала на этот вечер в прежнем качестве – как прислуга, вот тогда бы она не растерялась!
Глаза мадам Беатрисы весело искрились. Ей было любопытно, произойдет сегодня скандал или нет. И как справится служанка с новой ролью.
Жанна была надменно спокойна и равнодушна. Казалось, она вообще в этой компании случайно.
Через несколько мгновений Жаккетта немного освоилась, Никто не тыкал в ее сторону пальцем и не кричал: «Да это же камеристка!» Хотя глазели со всех сторон. Жаккетта уверяла себя, что смотрят все на госпожу Жанну, а на нее и смотреть незачем, кому нужно… Баронесса улыбалась и раскланивалась направо и налево и при этом умудрялась тихонько говорить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28