А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я думаю только о Джамиле. Как хорошо, что она сумела найти общий язык с моей матерью! А твоя жена?
– Нет, – ответил Алим и больше ничего не сказал.
Сейчас ему не хотелось говорить о Зюлейке.
Амир понимающе кивнул.
– Неудивительно. Что за девушка? Из Багдада? Из какой семьи?
– Ты их не знаешь, – чуть помедлив, осторожно произнес Алим, – они… приезжие.
– Тебе повезло больше, чем мне, – со вздохом заметил Амир, – выбрал, кого захотел, ни перед кем не держал ответа. Ведь так?
– На все воля Аллаха.
Едва ли Амир захотел жениться на такой девушке, как Зюлейка, побывавшей замужем, имеющей ребенка, нищей, «безродной», как говорила Зухра. Старший брат всегда стремился выбирать самое лучшее – потому и решил отбить у отца Джамилю.
В следующий миг Алим испытал неприятное чувство. Нет, он не должен думать о Джамиле как о звезде, которую невозможно достать с небес! У него есть Зюлейка; он ее любит и будет любить всегда.
– Не засыпай! Нам пора идти, – сказал он Ясину.
Разморенный сытной едой и теплом костра мальчик клевал носом. Услышав голос Алима, он сразу вскочил на ноги. Живые, золотисто-карие глаза Ясина ярко блестели в свете костра.
– Оставайтесь тут. Отдохните до утра. Если вас станут искать, я постараюсь направить погоню в другую сторону, – сказал Амир.
– А ты?
– Вернусь назад.
Старший брат направился к лошади. Его походка была по-прежнему красивой, тело – гибким и стройным. Алим не ожидал, что он оглянется и простится – в конце концов, они столько лет оставались друг другу чужими, но, взяв скакуна за повод, Амир неожиданно произнес:
– В общем, так, брат, – он сделал ударение на последнем слове, – бери коня и поезжай вместе со своим сыном. Я дойду до лагеря пешком. Прошу, передай Джамиле, что все совершенное мною в жизни – и хорошее, и плохое – я делал ради встречи с ней. Если бы я мог вырвать из груди свое сердце и послать его ей, я бы это сделал!
– Передам, – прошептал Алим.
Когда Амир ушел, они с Ясином легли возле затухающего костра и забылись сном.
Проснувшись на рассвете, они неожиданно для себя увидели, как прекрасен пейзаж. Близ реки росла высокая, налитая соком трава и множество цветов. На воде играли розоватые отблески зари. Ясин смотрел с удивлением и восторгом. Сколько влаги, какое буйство красок! А до пустыни – всего лишь два часа ходу!
Путники доели то, что осталось от вчерашнего ужина, и напились из ключа, который бил из-под корней большого дерева. Алим закончил первым и пошел набрать воды про запас. Вернувшись, он заметил, что мальчик не сводит с него пристального взгляда и в его красивых глазах переливается непонятное сияние.
– Ты правда мой отец? – застенчиво спросил Ясин.
Алим вспомнил свои слова и смутился. Почему-то вчера ему захотелось показать Амиру, что он обладает чем-то большим, чем тот. Не в смысле богатства, а в смысле обретения чего-то истинно человеческого – семьи, жены, детей.
Он присел на корточки, положил руки на плечи мальчика и заглянул ему в лицо.
– Твоя мать – моя жена, а ты – ее сын, значит, и мой тоже.
Сказав это, Алим испытал облегчение. Если он признает Ясина своим ребенком, не останется ни малейшей двусмысленности по поводу пребывания мальчика в доме. И Зюлейка, конечно, будет рада!
Они сели на лошадь и поехали вверх по течению Евфрата, а через некоторое время свернули в сторону Багдада.
Ясин был весел, он задавал множество вопросов, многие из которых развлекали Алима. Мальчик считал, что города построили джинны, и никак не ожидал, что человеческие руки могут возвести что-то подобное! Он не знал назначения многих вещей и живо интересовался всем, что видел. Алим убедился в том, что ребенок наблюдателен и умен, просто недостаточно развит в том смысле, в каком это применительно к жизни большого города.
Ясину казалось, что вокруг простирается бесконечный оазис. Как близость влаги меняет природу, одевая ее в пышную зелень, так и то, что он видел сейчас, изменяло его представление о мире. Он думал, что пустыня велика, а она оказалась мала – перед необъятными просторами, полными воды, растений, невиданных построек, красиво одетых людей и прочих чудес!
Мальчик верил в то, что его будущее окажется таким же непредсказуемым, интересным и ярким.
811 год, Багдад
Когда Ясин увидел опоясанный двойным кольцом высоких крепостных стен, – окруженный огромным рвом Багдад, покрытый бирюзовой черепицей купол халифского дворца, а после – бесчисленные улицы и бесконечные толпы народа, он долго не мог прийти в себя.
– Наверное, люди, которые здесь живут, очень счастливы? – наивно поинтересовался ребенок.
– О нет, далеко не все! – ответил Алим.
Он обдумывал встречу с женщинами. Что рассказать Джамиле об Амире, как выдержать возмущенные речи Зухры? Узнав о Ясине, она не станет молчать… А Зюлейка? Поправилась ли она?
Зюлейка выздоровела, она вышла им навстречу со слезами на глазах и не сразу осмелилась обнять Ясина, лишь смотрела на него с выражением счастливого неверия и глубокой любви.
– Ты помнишь меня, сынок?
Мальчик догадался, какого ответа ждет женщина, и с готовностью кивнул. Тогда Зюлейка самозабвенно обняла его и крепко прижала к себе.
– Как я счастлива! Теперь ты будешь жить со мной! Надеюсь, тебе понравится здесь. У тебя будет своя комната и все, что пожелаешь!
– Знаю, отец мне говорил.
– Отец?
Быстрый, испуганный взгляд женщины был подобен сверканию молнии. Алим улыбался растроганно и открыто.
– Я подумал, что это будет наилучшим выходом. Я готов стать его отцом. По-моему, Ясин не против. Мне кажется, мы хорошо понимаем друг друга.
Не выдержав, Зюлейка с громким плачем повалилась в ноги мужу. Когда-то она так же ползала перед человеком, который отказался признать ее ребенка.
– Перестань, – мягко произнес Алим, поднимая ее, – это не жертва. Это просто… долг любви. – Он обнял жену, зарылся лицом в ее волосы и прошептал: – Не представляешь, как я по тебе соскучился!
Молодой человек знал, что им не скоро удастся остаться наедине. Разговор с Джамилей и Зухрой отнимет много времени и сил.
И он не ошибся: последняя поджидала его в саду. Когда Зюлейка увела Ясина в дом, Зухра подошла к Алиму и пригласила его в беседку с явным намерением завести серьезный разговор.
Его поразил вид матери Амира. Лицо было бледно, в глазах стыл ледяной холод.
– Что это за ребенок? – глухо спросила она.
Впервые после смерти отца Алим почувствовал себя так, как чувствовал в детстве. Тогда он боялся эту женщину, боялся ее голоса, взгляда, слов, прикосновения цепких пальцев. Он сбросил цепи страха, лишь, когда стал хозяином дома. Но сейчас…
– Это… сын Зюлейки.
– Сын Зюлейки? У нее есть сын?!
– Да. Когда мы встретились, Зюлейка была вдовой. Когда мы поженились, мальчик остался в пустыне. Теперь я решил привезти его в Багдад.
Женщина долго смотрела на Алима как на помешанного, потом отчеканила:
– Он будет жить в этом доме? В нашей семье?!
– Да. Я собираюсь его усыновить.
Зухра пошатнулась и схватилась рукой за переплет беседки. Ее дыхание стало тяжелым и прерывистым, будто она долго бежала от чего-то ужасного. Женщина смотрела так, словно на ее глазах внезапно рухнуло нечто такое, что составляло основу жизни. А потом вдруг заговорила с Алимом, как не говорила ни разу в жизни. Ее голос звучал по-человечески проникновенно, и в нем не было ни презрения, ни насмешки, ни скрытой злобы.
– Прошу тебя, заклинаю, Алим! Вспомни, что записано в Коране: «Аллах не сделал ваших приемышей вашими сыновьями, это – только ваше слово в ваших устах, а Аллах знает истину!» У тебя еще нет детей; если ты узаконишь этого мальчика, то он, как старший сын, унаследует все, что принадлежит роду Бархи – состояние, имя! Он – безродный дикарь, бедуин! Зачем ты взял в жены эту женщину, если знал, что до тебя она принадлежала другому мужчине?! О какой чистоте потомства может идти речь? Умоляю, – произнесла Зухра, сложив руки, – откажись от нее, выгони из дому! Скажи, что не знал о ребенке, что она скрыла от тебя правду! Поклянись на Коране, и ваш брак будет расторгнут! Ты сможешь жениться на другой девушке, родовитой, богатой, честной, и она родит тебе сына, твоего собственного сына!
Женщина замолчала, и наступившая вдруг тишина показалась бездонной. Последние лучи заката бросали призрачные золотые отблески на темную, увитую виноградом беседку. В небесах разгорались россыпи звезд.
По щекам Алима разлился жаркий румянец. Да, Зюлейка скрыла правду: прежде он думал, что отец мальчика – ее муж-бедуин. Впрочем, какое это имеет значение? Он любит Зюлейку, и это – тоже истина, которую видит и знает Аллах. В конце концов, что такое жизнь? Короткая вспышка, угасающая прежде, чем человек успевает оглянуться и понять, зачем он появился на свет. Главное, вовремя разобраться в чувствах. Самое светлое, чистое и возвышенное из них – любовь, стало быть, стоит идти за ней и следовать ее заветам.
– Нет, Зухра, я не изменю своего решения. Лучше позови Джамилю, у меня есть для нее известие. И для тебя тоже.
Когда девушка пришла и радостно поприветствовала его, Алим вгляделся в ее прелестное лицо и попытался представить Джамилю рядом с Амиром, с теперешним Амиром. И – не смог.
Однако он не собирался скрывать правду, потому сказал:
– Я видел Амира. Он жив. Служит аль-Мамуну, который сражается против нашего халифа и движется со своей армией к Багдаду. Амир спрашивал о вас. Он сильно изменился, но по-прежнему любит тебя, Джамиля, и ждет вашей встречи.
Алим ожидал, что девушка разрыдается или лишится чувств, однако она спокойно и просто произнесла:
– Я знала, Алим. Я верила в то, что Амир вернется.
При этом взгляд ее прекрасных глаз наполнился таким светом, что у молодого человека защемило в душе.
Весть о том, что сын жив, вернула Зухре часть сил. Заметив это, Алим сказал:
– Если с головы мальчика упадет хотя бы один волос, пеняй на себя.
– Когда Амир вернется… – в бессильной ярости прошипела женщина.
– Когда Амир вернется, он ничего мне не сделает. Мы помирились.
Алим нашел Зюлейку сидящей на качелях. Она медленно раскачивалась, запрокинув голову, наслаждаясь свежим ночным воздухом и любуясь золотой звездной пылью.
– Ясин спит. Я жду тебя, – сказала она. – Я так счастлива, что…
Зюлейка хотела продолжить, но Алим обнял жену, и ее губы с жаркой готовностью раскрылись навстречу его поцелуям. Он подхватил молодую женщину на руки и понес в дом, в постель.
Он долго ласкал ее, безумно и нежно, а она отдавалась так отчаянно и страстно, будто это была первая или последняя ночь в их жизни.
Когда муж уснул, Зюлейка долго лежала и размышляла о власти слепого рока, о карающей или милующей судьбе, непредсказуемость которой напоминает буйство стихии. Кто мог подумать, что, пройдя сквозь череду жестоких испытаний, она почувствует себя такой счастливой! Навсегда ли это? Кто знает? Какой малости порой хватает для того, чтобы погубить или спасти человека! Она жестоко ошибалась, поскальзывалась и падала, и ей, как никому другому, были известны превратности пути к желанной мечте.
На следующий день Алим, Ясин и Зюлейка отправились на рынок покупать мальчику новую одежду.
Бесконечные ряды лавок были полны покупателей и продавцов, которые спорили и торговались до хрипоты. Под крытыми пальмовыми циновками навесами были навалены горы товаров. К запахам съестного примешивались запахи цветов, ароматных масел, кож, нагретой горячим солнцем земли.
– Есть одна лавка, куда бы я очень хотела зайти! – озорно произнесла Зюлейка и устремилась вперед.
Лавка дяди стояла на прежнем месте, и сам Касим тоже был там. Увидев богатых покупателей, выскочил навстречу и угодливо поклонился.
На Алиме был украшенный желтыми арабесками темно-синий халат и такого же цвета чалма, концы которой спускались по плечам. На поясе висел кинжал из драгоценной дамасской стали.
Касим взял в руки туфли плотного красного сафьяна с загнутыми вверх носками.
– Не желаете примерить, господин?
– Я хочу купить обувь для своей жены и сына, – ответил Алим, желая подыграть Зюлейке.
Касим не успел произнести ни слова – молодая женщина откинула покрывало и со смехом произнесла:
– Самые дорогие, самые лучшие туфли, дядя!
Касим замер, не в силах поверить своим глазам. Расшитый блестящими нитями кафтан изумрудного бархата, бледно-зеленая рубашка тончайшего шелка. Косы перевиты жемчужными нитями, в золотых браслетах вспыхивает солнце. А глаза! А губы! Лицо! Ее красота была столь обезоруживающей, блистательной, безудержной, яркой, что, казалось, затмевала весь окружающий мир.
– Это ты, Зюлейка? – пробормотал растерявшийся Касим. – Ты в Багдаде?!
– Да, это я. Я вернулась в Багдад. А это – мои муж и сын!
– Значит, у тебя все хорошо? Ты счастлива? – робко спросил дядя.
– Да! – Молодая женщина вновь рассмеялась. – Тридцать дирхемов – такая малость, дядя! Такая малость в сравнении с любовью и заботой, какой я окружена сейчас!
Касим мучительно покраснел.
– Я часто вспоминал о тебе, – тихо произнес он. – Ты знаешь, я не хотел… тебя продавать.
– Знаю, дядя. И верю, что ты меня вспоминал. Чего не скажешь о Надии.
– Я передам ей, что ты приходила.
– Обязательно передай.
Алим приобрел для жены две пары расшитых жемчугом туфель и купил сандалии для Ясина – превосходной кожи, с изящным узором на ремешках.
Когда они вышли из лавки, Зюлейка от души расхохоталась.
– Уверена, Надия умрет от злости! Она никогда меня не любила.
Алим смотрел на жену и удивлялся ее красоте, живости, веселью. Он представил, как они проживут вместе много-много лет, без конца сливаясь в страстных объятиях, поверяя друг другу тайны Души, и ему стало безудержно жарко от счастья, которым его наградила судьба.
Глава IX
813 год, Багдад
Война между новым халифом и его братом продолжалась два года. Постепенно армия аль-Мамуна заняла Западный Иран: все обладающие властью и состоянием персы были на его стороне. После взятия Восточной Аравии ему присягнули влиятельные Мекка и Медина. Потом началась осада Багдада, которая длилась почти год.
Сторонники халифа аль-Амина при поддержке той части горожан, которая смертельно боялась хорасанской армии и рассматривала ее приход почти как иноземное вторжение, яростно сопротивлялись захватчикам. Столица постоянно обстреливалась камнеметными орудиями; разрушения и пожары стали обычным делом. Не хватало продовольствия и оружия. Опасаясь грабежей, жители Багдада боялись выходить на улицы, а при редких встречах с беспокойством смотрели друг на друга, поскольку не знали, что их ждет.
Между тем генерал аль-Мамуна ат-Тахир ибн аль-Хусейн без конца подстрекал к измене военачальников и слуг халифа, в результате чего многие старшие офицеры перешли в лагерь противниках.
Аль-Амин ощущал недостаток в деньгах и был вынужден прибегнуть к обиранию имущих, что вызвало негодование и злобу состоятельных багдадцев. Незадачливый халиф попытался тайком переговорить с братом, обещал отречься от престола в его пользу, если тот сохранит ему жизнь. Вместо ответа аль-Мамун отправил в столицу рубашку без отверстия для головы.
Семейство аль-Бархи не обращало особого внимания на лишения. Алим по-прежнему служил в бариде и не принимал непосредственного участия в сражениях за Багдад. Зюлейка, привыкшая к невзгодам, переживала их сравнительно легко, ибо рядом с ней были любящий муж и сын. Джамиля проводила время в мечтах о встрече с Амиром.
Зухра замкнулась в мрачных мыслях: ее борьба за чистоту рода аль-Бархи обернулась полным крахом. Она уничтожила еще не родившегося ребенка Зюлейки, а взамен получила «маленького бедуина». Зухра ненавидела мальчика, но опасалась его трогать. Кто знает, что придет в голову такому зверенышу! Впрочем, наблюдая за Ясином, женщина не находила в нем повадок дикаря. Это казалось странным и не имело объяснения.
Алим нанял учителей, которые, все как один, твердили, что Ясин – очень смышленый ребенок. Он быстро научился читать и писать, с легкостью усваивал принятые в хорошем обществе манеры – словно вспоминал нечто полузабытое. Мальчик очень любил мать и сильно привязался к человеку, назвавшему себя его отцом. Ясина ни в малой степени не занимали такие вещи, как богатство, знатность, очередность наследования, – его интересовал огромный, полный чудес мир, который он не уставал познавать. У него оказался легкий, веселый характер – такой же, как у Зюлейки.
Алим с нетерпением ждал, когда супруга объявит, что она снова беременна, но молодая женщина молчала. Что ж, если ей больше не суждено родить, тогда этот мальчик – подарок Небес. Молодой человек не собирался брать другую жену. Зюлейка и без того настрадалась в жизни; пусть живет с сознанием того, что она единственная и любимая.
В почтовом ведомстве, как и повсюду, о войне говорили по-разному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25