Роберт Горбун был прав — ни та ни другая сторона не в силах взять верх, а стало быть, вконец истощившись, враги все равно вынуждены будут прийти к соглашению. «А могло ли, — размышлял монах, — понимание сложившейся обстановки побудить человека перейти на сторону противника? Например, я сражаюсь за императрицу вот уже девять лет и вижу, что за все это время мы ни на шаг не приблизились к победе, которая одна способна вернуть стране спокойствие и порядок. Не попробовать ли мне самому поддержать противоположную сторону да и близких людей призвать к тому же? Возможно, тогда чаша весов склонится на сторону короля и долгожданный мир наконец наступит? В этой войне все равно нет ни правых, ни виноватых, и для блага страны совершенно безразлично, кто именно одержит в ней победу — лишь бы поскорее наступил мир… Да, пожалуй, такой ход мысли возможен, хотя, конечно же, рыцарю, воспитанному в понятиях вассальной верности, весьма нелегко прийти к подобному умозаключению.
Ну а потом, когда выяснится, что переход к другому претенденту ничего не изменил? Что должен чувствовать человек, понявший: измена, совершенная им, пусть даже из лучших побуждений, оказалась напрасной? Скорее всего, отвращение, разочарование, а возможно, и желание найти лучшее применение своим силам».
Прямая, как стрела, дорога, по которой ехал Кадфаэль, шла вровень со взгорьем. Благодаря торговле шерстью местные крестьяне жили в достатке, но селились они по большей части в стороне от дорог, и деревни были разбросаны на большом расстоянии одна от другой. Чтобы расспросить, как добраться до замка, Кадфаэлю пришлось свернуть и поискать какую-нибудь ферму.
Услышав, куда монах держит путь, арендатор окинул его настороженным взглядом.
— Ты, брат, видать, не здешний. Тебе небось и невдомек, что замок сменил хозяина. Ежели у тебя дело к Масарам, то их там и духу не осталось. На Роберта Масара напали из засады. Он угодил в плен и в конце концов был вынужден уступить замок сыну Глостера, тому, что недавно переметнулся на сторону короля Стефана.
— Я слышал об этом, — отвечал Кадфаэль, — но у меня важное поручение, которое я всяко должен исполнить. А что, похоже, в округе не слишком рады новому лорду?
Крестьянин пожал плечами:
— Ни церковь, ни деревню он особо не тревожит, при том условии, что ни священник, ни сельский староста ему не перечат и носа в его дела не суют. Однако Масары правили здесь с тех пор, как Вильгельм Завоеватель пожаловал манор прапрадеду нынешнего — то есть теперь уже бывшего владельца… Да, люди от этой перемены ничего хорошего не ждут. Так что коли у тебя там есть нужда, брат, то ступай, но помни — Филипп Фицроберт держится настороженно и чужаков не жалует. — Ну уж меня-то ему опасаться нечего, — усмехнулся Кадфаэль, — едва ли я полезу штурмовать замок. А ежели мне стоит поостеречься его — что ж, спасибо за предупреждение. Так как мне туда добраться?
Арендатор пожал плечами, решив, что упрямый монах разумных советов все едино слушать не станет.
— Возвращайся на дорогу, езжай прямо милю или чуток побольше, пока справа не увидишь тропу. Она выведет тебя к Уинстону. Переберись через речку — брод там имеется… На другом берегу увидишь крутой склон, весь поросший лесом. Поезжай вверх, а как выберешься на открытое пространство, сразу увидишь замок — он высоко стоит. Правда, деревня еще выше, но она прячется в расселине. Будь осторожен, глядишь, все и обойдется благополучно.
— Надеюсь, с Божьей помощью так оно и будет, — промолвил Кадфаэль и повернул лошадь к дороге.
Существует немало способов проникнуть в замок, рассуждал он, проезжая через деревушку Уинстон. Причем самое простое и наиболее подходящее для одинокого, невооруженного путника — подъехать к воротам и попросить, чтобы его впустили. День клонился к вечеру, почему бы и не попросить пристанища в замке. Предоставлять стол и кров клирикам да монахам — священный долг каждого человека, а уж благородного — в первую очередь. Стоит проверить, сколь далеко простирается благородство Филиппа Фицроберта.
Следуя той же логике и для того чтобы повидаться с владельцем замка, лучше всего просто попросить его о встрече. Правда — лучший ключ, способный открыть ворота любой твердыни. Филипп держит под замком двоих — теперь уже очевидно, что по меньшей мере двоих, — узников, к которым он, конечно же, не питает расположения. Если ты хочешь, чтобы их отпустили, не причинив вреда, почему бы не обратиться прямо к нему и не попытаться доказать, что держать этих несчастных в плену нет никакого резона. Стоит ли усложнять дела, придумывая кружные пути?
За Уинстоном тянувшаяся на запад дорога постепенно суживалась, пока не превратилась в тропу, хорошо расчищенную и утоптанную, — видать, пользовались ею часто.
С открытого, поросшего вереском плоскогорья тропинка неожиданно нырнула вниз и запетляла по крутому, густо поросшему деревьями склону. Монах заслышал журчание воды и вскоре выехал к маленькой речушке, струившейся по каменистому ложу. Берега ближе к воде поросли травой, а узенькая полоска гравия указывала брод. На противоположной стороне тропа взбегала по крутому откосу, скрываясь под старыми, давно укоренившимися деревьями.
Он перебрался через речушку и стал подниматься по откосу. Неожиданно стало светлее, деревья поредели, и Кадфаэль выехал на открытое пространство. Впереди, примерно в полумиле, на ровном уступе высился замок Масардери.
У четырех поколений владевших этой землей Масаров было достаточно времени, чтобы возвести внушительную каменную твердыню. Семьдесят пять лет назад первый лорд обозначил свои права, возведя деревянный частокол, от которого нынче, конечно же, и следа не осталось. Теперь замок представлял собой грозную каменную громаду. Угловые башни, соединенные зубчатой каменной стеной, окружали донжон — главную, самую высокую башню. Две совершенно одинаковые приземистые и крепкие башенки стояли по обе стороны ворот. Гора, уступ за уступом, поднималась позади замка. Выше по склону находилась длинная расселина, где над вершинами деревьев Кадфаэль приметил маковку колокольни да случайно углядел с кат крыши. Конечно же, то была деревня Гринемстед. Мощеная дорожка вела по голому, лишенному всякой растительности откосу прямо к воротам замка. Территория вокруг крепости была тщательно расчищена, чтобы никто не мог приблизиться к ней незамеченным.
К воротам Кадфаэль поднимался, желая, чтобы его заметили, и ожидая, когда его окликнут. Филипп Фицроберт был строгим командиром и не потерпел бы нерадивости в службе. Караульные, конечно же, заметили приближение монаха. Задолго до того, как он приблизился на расстояние оклика, за стеной кратко протрубил рог. Ввиду довольно позднего часа тяжелые двойные ворота были уже закрыты, но калитка в одной из створок, достаточно высокая и широкая, чтобы в нее мог проскочить даже мчавшийся во весь опор всадник, и в то же время достаточно легкая, чтобы ее можно было захлопнуть, как только он окажется внутри, оставалась приоткрытой. В двух одинаковых невысоких и толстых башнях по обе стороны ворот были прорезаны бойницы, так что неосторожный чужак рисковал угодить под двойной обстрел. Все эти предосторожности не могли не вызвать одобрения Кадфаэля, который хоть и оставил военное дело давным-давно, но вовсе его не позабыл. К таким воротам, пусть даже и незапертым, следовало приближаться открыто, не спеша, но и не колеблясь и держа руки на виду. Последние ярды Кадфаэль проехал неторопливой иноходью и остановился, хотя никто не вышел навстречу. Ему не предложили войти, но и не преградили дорогу.
— Мир вам, — возгласил монах и, не дожидаясь ответа, медленно проехал вперед, под арку. В темном сводчатом проеме стояли вооруженные люди. Двое воинов без спешки или угрозы, но и без промедления остановили лошадь Кадфаэля, взяв ее под уздцы.
— Мир всякому, кто сам приходит к нам с миром, — с улыбкой промолвил начальник стражи, выходя из караульной, — как, наверное, пришел ты. Твоя ряса говорит об этом красноречивее всяких слов.
— И говорит правдиво, — отозвался монах.
— Каким ветром занесло тебя в наши края, — поинтересовался сержант, — и куда ты держишь путь?
— Сюда, в Масардери, — напрямик ответил Кадфаэль. — Мне надо поговорить с вашим лордом, ради этого я и приехал. Мне сказали, что Филипп Фицроберт здесь. Я прошу его принять меня, где и когда ему будет угодно, сам же готов ждать сколько потребуется.
— Тебя кто-то послал? — спросил сержант, не выказывая, впрочем, особого любопытства. — Наш лорд совсем недавно вернулся из Ковентри, где епископы хотели взять его в оборот. Ты небось приехал по их поручению.
— В каком-то смысле — да, — признал Кадфаэль, — однако у меня есть к нему и свое, личное дело. Будь добр, передай ему мою просьбу, а уж там как он решит.
Воины, слегка ухмыляясь, обступили монаха со всех сторон, однако держались они при этом вполне дружелюбно и почтительно. Сержант неторопливо размышлял, как поступить с неожиданно нагрянувшим гостем.
Двор замка был не слишком большим, но оставался достаточно светлым благодаря отсутствию навесов с внутренней стороны стен. Обзор со стен открывался превосходный, а в замке наверняка было немало лучников, так что всякий, вздумавший приблизиться к нему с оружием в руках, был бы неминуемо встречен смертоносным градом стрел. Изнутри к стенам прилепились сараи, кладовые и тесные клетушки, служившие жилыми помещениями. Все эти деревянные постройки в случае осады можно было поджечь зажигательными стрелами, однако, как рассудил Кадфаэль, огонь не представлял для замка особой опасности, ибо и стены, и башни были сложены из камня.
— И что это я? — спохватился монах. — Изучаю эту крепость, будто собрался ею овладеть. Возможно, впрочем, так оно и есть, но несколько в другом смысле. — Добро пожаловать в замок, брат, — радушно пригласил монаха сержант. — Мы никогда не закрываем ворота перед особами духовного звания. Нашего лорда тебе и вправду придется подождать, потому как он поехал прогуляться, но как вернется, ему сразу о тебе доложат. Слезай с лошади, брат, Питер отведет ее на конюшню, а твои сумы отнесут внутрь.
— Лошадкой я сам займусь, — с улыбкой отозвался Кадфаэль. Сержант, конечно же, не подозревал ничего дурного, но монах полагал, что на всякий случай будет совсем не лишним знать, где можно найти коня.
— Я ведь тоже когда-то был воином. Давненько, но старые навыки не забываются.
— Это верно, — согласился сержант, слегка посмеиваясь над пожилым монахом, мало походившим на воина. — Ну, раз так, Питер покажет тебе конюшню, а дальше ты сам смекнешь, как устроиться. Коли ты прежде носил оружие, то, стало быть, знаешь, каковы порядки в замках и гарнизонах.
— Больше мне ничего и не надо, — от души поблагодарил Кадфаэль сержанта и повел своего коня следом за Питером, радуясь тому, что попал в крепость без особых затруднений. Проходя по двору, он не преминул отметить бдительность стражи и царивший повсюду образцовый порядок, несомненно, заведенный Филиппом. Припомнив краткую встречу в приоратской церкви, монах решил, что от этого пусть учтивого, но мрачного и сурового человека ничего другого ждать и не приходилось. Всякий замок представляет собой одновременно и крепость, и жилище, а потому живет как военными, так и обыденными, домашними заботами. Однако здесь, где следовало постоянно помнить о возможности вражеского нападения, хозяйственная сторона жизни была всецело подчинена нуждам обороны. Нигде не было видно женской прислуги. Возможно, управляющий Филиппа имел жену, которая распоряжалась немногочисленными служанками, однако ничто в облике хозяйственного двора не напоминало о женском присутствии. Во всем чувствовалась строгая экономия и суровый, сугубо мужской дух. Несомненно, аскетический быт гарнизона определялся вкусами и привычками лорда. Филипп не имел ни жены, ни детей и был всецело поглощен нескончаемой демонической усобицей. Он жил лишь войной и требовал того же от подначальных ему людей.
Во дворе и на конюшне царила повседневная суета, люди неспешно и деловито уходили и приходили, а гул их голосов напоминал жужжание пчелиного улья.
Питер оказался малым разговорчивым и услужливым. Он с удовольствием помог Кадфаэлю расседлать и развьючить лошадь, почистить ее, поставить в стойло, задать корму, а потом проводил его в каминный зал. Подручный управляющего слегка удивился, завидя незнакомого монаха, пожал плечами, но, не проявляя излишнего любопытства, отвел ему койку и растолковал, как найти замковую часовню. Время вечерни уже миновало, однако монах испытывал потребность возблагодарить Господа за уже оказанные благодеяния и попросить Его о помощи в предстоящих делах.
Часовня находилась в главной башне замка, и Кадфаэль несколько подивился тому, что его допустили туда одного, без сопровождающих. По всей вероятности, воины Филиппа глубоко чтили духовный сан, и человек, облаченный в бенедиктинскую рясу, не вызывал у них ни малейшего подозрения. Оказанное доверие заставило его еще раз убедиться в правильности избранного им пути — открытого и честного. К успеху ли, к неудаче ли — он должен был идти вперед прямо и не таясь.
В прохладной каменной часовне Кадфаэль опустился на колени перед задрапированным алтарем, освещенным лишь одной маленькой лампадой. Свет ее уходил ввысь, теряясь в темноте. Холод студил плоть, но прояснял и оттачивал мысли.
— Господи, вразуми, как мне найти подход к этому человеку! К человеку, сбросившему плащ верности и тем самым открывшему себя для упреков и поношений. Я знать не знаю, что мне и думать об этом Филиппе!
Монах уже поднимался с колен, когда со двора донесся деловитый цокот копыт. Это мог быть только один конь и только один всадник, как и сам Кадфаэль, не боявшийся разъезжать в одиночку даже в этих неспокойных краях, где замок представлял собой желанную добычу. Вскоре Кадфаэль услышал, как коня повели на конюшню. Он повернулся, вышел из часовни и, пройдя мимо дверей караульной, направился к замковым воротам. После царившей в часовне темноты бледный сумрак казался чуть ли не дневным светом.
Филипп Фицроберт только что спешился и, сбрасывая на ходу плащ на руку, шел через двор. Завидя монаха, он остановился. Застыл на месте и Кадфаэль. Поднявшийся ветерок взъерошил короткие темные пряди, окаймлявшие высокий лоб Филиппа. Одет он был просто и непритязательно, без малейшего намека на роскошь, но зато выделялся изысканной и исполненной достоинства манерой держаться. Сильный и гибкий, он походил на натянутый лук
— Мне доложили, что у меня гость, — промолвил Фицроберт, прищурив темно-карие глаза. — Мне кажется, брат, что я уже видел тебя прежде.
— Я был в Ковентри, — ответил Кадфаэль, — но сомневаюсь, чтобы ты выделил и запомнил меня среди многих других.
— Припоминаю, — сказал Филипп после недолгого раздумья, — ты был рядом, когда обнаружили тело де Сулиса.
— Да.
— А теперь, как мне сказали, ты хочешь поговорить со мной. От чьего имени?
— От имени правды и справедливости. Во всяком случае, я так думаю. От своего имени и от имени тех, кого я защищаю. А в конечном счете, возможно, и от твоего.
Филипп продолжал, прищурясь, разглядывать монаха, но, по-видимому, не нашел в его словах ничего странного.
— Я выслушаю тебя после ужина, — промолвил Фицроберт учтиво и без тени любопытства в голосе. — Приходи, любой из моих людей расскажет, как меня найти. А за повечерием, если хочешь, можешь помочь моему капеллану. Я чту твою рясу.
— На это, — ответил Кадфаэль, — я не имею права. Я не священник, а нынче и эту рясу ношу не вполне законно. Приехав сюда без разрешения аббата, я нарушил обет послушания и стал отступником.
— Ради своего дела? — Филипп присмотрелся к монаху более пристально, хотя по-прежнему сдержанно, а потом отрывисто сказал: — Все равно приходи.
Он повернулся и зашагал к каминному залу.
Глава восьмая
В каминном зале замка царила спартанская обстановка, а за длинным столом, во главе которого восседал Филипп, собрались одни мужчины. Рыцари и молодые сквайры держались со своим лордом доверительно, без подобострастия, но с уважением. Ел он очень мало, почти не пил, с благородными воинами говорил как с равными и был вежлив даже со слугами. Кадфаэль наблюдал за ним со своего места за общим столом, пытаясь понять, какие мысли таятся в голове этого рыцаря с высоким лбом и глубоко посаженными, похожими на тлеющие костры глазами. Все в облике этого человека казалось таинственным, если не зловещим.
Филипп рано поднялся из-за стола, предоставив воинам продолжать ужин без него. После его ухода разговор за столом еще более оживился, эль и вино пошли по кругу, а некоторые молодые люди, чтобы добавить веселья, взялись за музыкальные инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Ну а потом, когда выяснится, что переход к другому претенденту ничего не изменил? Что должен чувствовать человек, понявший: измена, совершенная им, пусть даже из лучших побуждений, оказалась напрасной? Скорее всего, отвращение, разочарование, а возможно, и желание найти лучшее применение своим силам».
Прямая, как стрела, дорога, по которой ехал Кадфаэль, шла вровень со взгорьем. Благодаря торговле шерстью местные крестьяне жили в достатке, но селились они по большей части в стороне от дорог, и деревни были разбросаны на большом расстоянии одна от другой. Чтобы расспросить, как добраться до замка, Кадфаэлю пришлось свернуть и поискать какую-нибудь ферму.
Услышав, куда монах держит путь, арендатор окинул его настороженным взглядом.
— Ты, брат, видать, не здешний. Тебе небось и невдомек, что замок сменил хозяина. Ежели у тебя дело к Масарам, то их там и духу не осталось. На Роберта Масара напали из засады. Он угодил в плен и в конце концов был вынужден уступить замок сыну Глостера, тому, что недавно переметнулся на сторону короля Стефана.
— Я слышал об этом, — отвечал Кадфаэль, — но у меня важное поручение, которое я всяко должен исполнить. А что, похоже, в округе не слишком рады новому лорду?
Крестьянин пожал плечами:
— Ни церковь, ни деревню он особо не тревожит, при том условии, что ни священник, ни сельский староста ему не перечат и носа в его дела не суют. Однако Масары правили здесь с тех пор, как Вильгельм Завоеватель пожаловал манор прапрадеду нынешнего — то есть теперь уже бывшего владельца… Да, люди от этой перемены ничего хорошего не ждут. Так что коли у тебя там есть нужда, брат, то ступай, но помни — Филипп Фицроберт держится настороженно и чужаков не жалует. — Ну уж меня-то ему опасаться нечего, — усмехнулся Кадфаэль, — едва ли я полезу штурмовать замок. А ежели мне стоит поостеречься его — что ж, спасибо за предупреждение. Так как мне туда добраться?
Арендатор пожал плечами, решив, что упрямый монах разумных советов все едино слушать не станет.
— Возвращайся на дорогу, езжай прямо милю или чуток побольше, пока справа не увидишь тропу. Она выведет тебя к Уинстону. Переберись через речку — брод там имеется… На другом берегу увидишь крутой склон, весь поросший лесом. Поезжай вверх, а как выберешься на открытое пространство, сразу увидишь замок — он высоко стоит. Правда, деревня еще выше, но она прячется в расселине. Будь осторожен, глядишь, все и обойдется благополучно.
— Надеюсь, с Божьей помощью так оно и будет, — промолвил Кадфаэль и повернул лошадь к дороге.
Существует немало способов проникнуть в замок, рассуждал он, проезжая через деревушку Уинстон. Причем самое простое и наиболее подходящее для одинокого, невооруженного путника — подъехать к воротам и попросить, чтобы его впустили. День клонился к вечеру, почему бы и не попросить пристанища в замке. Предоставлять стол и кров клирикам да монахам — священный долг каждого человека, а уж благородного — в первую очередь. Стоит проверить, сколь далеко простирается благородство Филиппа Фицроберта.
Следуя той же логике и для того чтобы повидаться с владельцем замка, лучше всего просто попросить его о встрече. Правда — лучший ключ, способный открыть ворота любой твердыни. Филипп держит под замком двоих — теперь уже очевидно, что по меньшей мере двоих, — узников, к которым он, конечно же, не питает расположения. Если ты хочешь, чтобы их отпустили, не причинив вреда, почему бы не обратиться прямо к нему и не попытаться доказать, что держать этих несчастных в плену нет никакого резона. Стоит ли усложнять дела, придумывая кружные пути?
За Уинстоном тянувшаяся на запад дорога постепенно суживалась, пока не превратилась в тропу, хорошо расчищенную и утоптанную, — видать, пользовались ею часто.
С открытого, поросшего вереском плоскогорья тропинка неожиданно нырнула вниз и запетляла по крутому, густо поросшему деревьями склону. Монах заслышал журчание воды и вскоре выехал к маленькой речушке, струившейся по каменистому ложу. Берега ближе к воде поросли травой, а узенькая полоска гравия указывала брод. На противоположной стороне тропа взбегала по крутому откосу, скрываясь под старыми, давно укоренившимися деревьями.
Он перебрался через речушку и стал подниматься по откосу. Неожиданно стало светлее, деревья поредели, и Кадфаэль выехал на открытое пространство. Впереди, примерно в полумиле, на ровном уступе высился замок Масардери.
У четырех поколений владевших этой землей Масаров было достаточно времени, чтобы возвести внушительную каменную твердыню. Семьдесят пять лет назад первый лорд обозначил свои права, возведя деревянный частокол, от которого нынче, конечно же, и следа не осталось. Теперь замок представлял собой грозную каменную громаду. Угловые башни, соединенные зубчатой каменной стеной, окружали донжон — главную, самую высокую башню. Две совершенно одинаковые приземистые и крепкие башенки стояли по обе стороны ворот. Гора, уступ за уступом, поднималась позади замка. Выше по склону находилась длинная расселина, где над вершинами деревьев Кадфаэль приметил маковку колокольни да случайно углядел с кат крыши. Конечно же, то была деревня Гринемстед. Мощеная дорожка вела по голому, лишенному всякой растительности откосу прямо к воротам замка. Территория вокруг крепости была тщательно расчищена, чтобы никто не мог приблизиться к ней незамеченным.
К воротам Кадфаэль поднимался, желая, чтобы его заметили, и ожидая, когда его окликнут. Филипп Фицроберт был строгим командиром и не потерпел бы нерадивости в службе. Караульные, конечно же, заметили приближение монаха. Задолго до того, как он приблизился на расстояние оклика, за стеной кратко протрубил рог. Ввиду довольно позднего часа тяжелые двойные ворота были уже закрыты, но калитка в одной из створок, достаточно высокая и широкая, чтобы в нее мог проскочить даже мчавшийся во весь опор всадник, и в то же время достаточно легкая, чтобы ее можно было захлопнуть, как только он окажется внутри, оставалась приоткрытой. В двух одинаковых невысоких и толстых башнях по обе стороны ворот были прорезаны бойницы, так что неосторожный чужак рисковал угодить под двойной обстрел. Все эти предосторожности не могли не вызвать одобрения Кадфаэля, который хоть и оставил военное дело давным-давно, но вовсе его не позабыл. К таким воротам, пусть даже и незапертым, следовало приближаться открыто, не спеша, но и не колеблясь и держа руки на виду. Последние ярды Кадфаэль проехал неторопливой иноходью и остановился, хотя никто не вышел навстречу. Ему не предложили войти, но и не преградили дорогу.
— Мир вам, — возгласил монах и, не дожидаясь ответа, медленно проехал вперед, под арку. В темном сводчатом проеме стояли вооруженные люди. Двое воинов без спешки или угрозы, но и без промедления остановили лошадь Кадфаэля, взяв ее под уздцы.
— Мир всякому, кто сам приходит к нам с миром, — с улыбкой промолвил начальник стражи, выходя из караульной, — как, наверное, пришел ты. Твоя ряса говорит об этом красноречивее всяких слов.
— И говорит правдиво, — отозвался монах.
— Каким ветром занесло тебя в наши края, — поинтересовался сержант, — и куда ты держишь путь?
— Сюда, в Масардери, — напрямик ответил Кадфаэль. — Мне надо поговорить с вашим лордом, ради этого я и приехал. Мне сказали, что Филипп Фицроберт здесь. Я прошу его принять меня, где и когда ему будет угодно, сам же готов ждать сколько потребуется.
— Тебя кто-то послал? — спросил сержант, не выказывая, впрочем, особого любопытства. — Наш лорд совсем недавно вернулся из Ковентри, где епископы хотели взять его в оборот. Ты небось приехал по их поручению.
— В каком-то смысле — да, — признал Кадфаэль, — однако у меня есть к нему и свое, личное дело. Будь добр, передай ему мою просьбу, а уж там как он решит.
Воины, слегка ухмыляясь, обступили монаха со всех сторон, однако держались они при этом вполне дружелюбно и почтительно. Сержант неторопливо размышлял, как поступить с неожиданно нагрянувшим гостем.
Двор замка был не слишком большим, но оставался достаточно светлым благодаря отсутствию навесов с внутренней стороны стен. Обзор со стен открывался превосходный, а в замке наверняка было немало лучников, так что всякий, вздумавший приблизиться к нему с оружием в руках, был бы неминуемо встречен смертоносным градом стрел. Изнутри к стенам прилепились сараи, кладовые и тесные клетушки, служившие жилыми помещениями. Все эти деревянные постройки в случае осады можно было поджечь зажигательными стрелами, однако, как рассудил Кадфаэль, огонь не представлял для замка особой опасности, ибо и стены, и башни были сложены из камня.
— И что это я? — спохватился монах. — Изучаю эту крепость, будто собрался ею овладеть. Возможно, впрочем, так оно и есть, но несколько в другом смысле. — Добро пожаловать в замок, брат, — радушно пригласил монаха сержант. — Мы никогда не закрываем ворота перед особами духовного звания. Нашего лорда тебе и вправду придется подождать, потому как он поехал прогуляться, но как вернется, ему сразу о тебе доложат. Слезай с лошади, брат, Питер отведет ее на конюшню, а твои сумы отнесут внутрь.
— Лошадкой я сам займусь, — с улыбкой отозвался Кадфаэль. Сержант, конечно же, не подозревал ничего дурного, но монах полагал, что на всякий случай будет совсем не лишним знать, где можно найти коня.
— Я ведь тоже когда-то был воином. Давненько, но старые навыки не забываются.
— Это верно, — согласился сержант, слегка посмеиваясь над пожилым монахом, мало походившим на воина. — Ну, раз так, Питер покажет тебе конюшню, а дальше ты сам смекнешь, как устроиться. Коли ты прежде носил оружие, то, стало быть, знаешь, каковы порядки в замках и гарнизонах.
— Больше мне ничего и не надо, — от души поблагодарил Кадфаэль сержанта и повел своего коня следом за Питером, радуясь тому, что попал в крепость без особых затруднений. Проходя по двору, он не преминул отметить бдительность стражи и царивший повсюду образцовый порядок, несомненно, заведенный Филиппом. Припомнив краткую встречу в приоратской церкви, монах решил, что от этого пусть учтивого, но мрачного и сурового человека ничего другого ждать и не приходилось. Всякий замок представляет собой одновременно и крепость, и жилище, а потому живет как военными, так и обыденными, домашними заботами. Однако здесь, где следовало постоянно помнить о возможности вражеского нападения, хозяйственная сторона жизни была всецело подчинена нуждам обороны. Нигде не было видно женской прислуги. Возможно, управляющий Филиппа имел жену, которая распоряжалась немногочисленными служанками, однако ничто в облике хозяйственного двора не напоминало о женском присутствии. Во всем чувствовалась строгая экономия и суровый, сугубо мужской дух. Несомненно, аскетический быт гарнизона определялся вкусами и привычками лорда. Филипп не имел ни жены, ни детей и был всецело поглощен нескончаемой демонической усобицей. Он жил лишь войной и требовал того же от подначальных ему людей.
Во дворе и на конюшне царила повседневная суета, люди неспешно и деловито уходили и приходили, а гул их голосов напоминал жужжание пчелиного улья.
Питер оказался малым разговорчивым и услужливым. Он с удовольствием помог Кадфаэлю расседлать и развьючить лошадь, почистить ее, поставить в стойло, задать корму, а потом проводил его в каминный зал. Подручный управляющего слегка удивился, завидя незнакомого монаха, пожал плечами, но, не проявляя излишнего любопытства, отвел ему койку и растолковал, как найти замковую часовню. Время вечерни уже миновало, однако монах испытывал потребность возблагодарить Господа за уже оказанные благодеяния и попросить Его о помощи в предстоящих делах.
Часовня находилась в главной башне замка, и Кадфаэль несколько подивился тому, что его допустили туда одного, без сопровождающих. По всей вероятности, воины Филиппа глубоко чтили духовный сан, и человек, облаченный в бенедиктинскую рясу, не вызывал у них ни малейшего подозрения. Оказанное доверие заставило его еще раз убедиться в правильности избранного им пути — открытого и честного. К успеху ли, к неудаче ли — он должен был идти вперед прямо и не таясь.
В прохладной каменной часовне Кадфаэль опустился на колени перед задрапированным алтарем, освещенным лишь одной маленькой лампадой. Свет ее уходил ввысь, теряясь в темноте. Холод студил плоть, но прояснял и оттачивал мысли.
— Господи, вразуми, как мне найти подход к этому человеку! К человеку, сбросившему плащ верности и тем самым открывшему себя для упреков и поношений. Я знать не знаю, что мне и думать об этом Филиппе!
Монах уже поднимался с колен, когда со двора донесся деловитый цокот копыт. Это мог быть только один конь и только один всадник, как и сам Кадфаэль, не боявшийся разъезжать в одиночку даже в этих неспокойных краях, где замок представлял собой желанную добычу. Вскоре Кадфаэль услышал, как коня повели на конюшню. Он повернулся, вышел из часовни и, пройдя мимо дверей караульной, направился к замковым воротам. После царившей в часовне темноты бледный сумрак казался чуть ли не дневным светом.
Филипп Фицроберт только что спешился и, сбрасывая на ходу плащ на руку, шел через двор. Завидя монаха, он остановился. Застыл на месте и Кадфаэль. Поднявшийся ветерок взъерошил короткие темные пряди, окаймлявшие высокий лоб Филиппа. Одет он был просто и непритязательно, без малейшего намека на роскошь, но зато выделялся изысканной и исполненной достоинства манерой держаться. Сильный и гибкий, он походил на натянутый лук
— Мне доложили, что у меня гость, — промолвил Фицроберт, прищурив темно-карие глаза. — Мне кажется, брат, что я уже видел тебя прежде.
— Я был в Ковентри, — ответил Кадфаэль, — но сомневаюсь, чтобы ты выделил и запомнил меня среди многих других.
— Припоминаю, — сказал Филипп после недолгого раздумья, — ты был рядом, когда обнаружили тело де Сулиса.
— Да.
— А теперь, как мне сказали, ты хочешь поговорить со мной. От чьего имени?
— От имени правды и справедливости. Во всяком случае, я так думаю. От своего имени и от имени тех, кого я защищаю. А в конечном счете, возможно, и от твоего.
Филипп продолжал, прищурясь, разглядывать монаха, но, по-видимому, не нашел в его словах ничего странного.
— Я выслушаю тебя после ужина, — промолвил Фицроберт учтиво и без тени любопытства в голосе. — Приходи, любой из моих людей расскажет, как меня найти. А за повечерием, если хочешь, можешь помочь моему капеллану. Я чту твою рясу.
— На это, — ответил Кадфаэль, — я не имею права. Я не священник, а нынче и эту рясу ношу не вполне законно. Приехав сюда без разрешения аббата, я нарушил обет послушания и стал отступником.
— Ради своего дела? — Филипп присмотрелся к монаху более пристально, хотя по-прежнему сдержанно, а потом отрывисто сказал: — Все равно приходи.
Он повернулся и зашагал к каминному залу.
Глава восьмая
В каминном зале замка царила спартанская обстановка, а за длинным столом, во главе которого восседал Филипп, собрались одни мужчины. Рыцари и молодые сквайры держались со своим лордом доверительно, без подобострастия, но с уважением. Ел он очень мало, почти не пил, с благородными воинами говорил как с равными и был вежлив даже со слугами. Кадфаэль наблюдал за ним со своего места за общим столом, пытаясь понять, какие мысли таятся в голове этого рыцаря с высоким лбом и глубоко посаженными, похожими на тлеющие костры глазами. Все в облике этого человека казалось таинственным, если не зловещим.
Филипп рано поднялся из-за стола, предоставив воинам продолжать ужин без него. После его ухода разговор за столом еще более оживился, эль и вино пошли по кругу, а некоторые молодые люди, чтобы добавить веселья, взялись за музыкальные инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28