Пленник яростно взвыл. Изрыгая проклятия, он предпринял судорожную попытку сбросить с себя молодого Рида, но уже через несколько секунд был с глухим стуком опрокинут навзничь и снова оказался прижатым к дощатому полу.— Каков мерзавец, — рычал сквозь зубы Эдди. — Вы слышали, каков негодяй? Вздумал предлагать мне деньги за кровь родного отца! И какие деньги, те самые, которые он у отца же и украл! Аббатские деньги! Вы все слышали?Сержант склонился над люком, ведущим из сеновала вниз, в амбар, и свистом подозвал двоих притаившихся там стражников. Если поначалу он малость и сомневался в затее брата Кадфаэля, то теперь искренне радовался тому, что прислушался к советам монаха. Да и было отчего. Все оборачивалось как нельзя лучше: раненый управитель поправляется, деньги в целости и сохранности, и их можно будет возвратить аббатству, а коварный злоумышленник схвачен да еще и сознался в своих злодеяниях в присутствии достойных свидетелей. Теперь стражу закона оставалось лишь отослать связанного преступника под надежным караулом в замок, а самому отправиться в обитель да извлечь припрятанные деньги.Обстоятельства складывались так, что он, сержант, мог рассчитывать на благодарность и от аббата, и от шерифа.Фитилек горел ровно, не колеблясь, и тусклый, желтый свет лампы Кадфаэля падал на лица всех собравшихся на сеновале людей. Эдди поднялся и отступил на шаг от своего поверженного противника. Тот, все еще задыхавшийся после борьбы, исцарапанный и вконец ошеломленный случившимся, присел и, растерянно моргая большими простодушными глазами, поднял к свету круглое лицо. Юное лицо Джэйкоба из Булдона.Однако же теперь этот образцовый писец, умник и грамотей, ухитрившийся за короткий срок досконально вникнуть во все детали сложного монастырского хозяйства, знавший счетные книги чуть ли не назубок и так рьяно стремившийся об легчить бремя своего начальника, что в конце концов порешил избавить его от «тяжкой» ноши, вовсе не выглядел наивным, доброжелательным и услужливым юношей.Изрядно помятый и перепачканный в пыли, он затравленно озирался по сторонам. Во взоре его читались отчаяние и злоба.Неожиданно взгляд плененного злодея упал на выступившего из-за спины брата Кадфаэля согбенного, но бойкого и улыбчивого старичка. Лампа отчетливо высветила его морщинистое, но подвижное лицо, живость которого составляла разительный контраст с тусклыми, серыми, словно галька, глазами. Выступив из мрака на свет, старик даже не прищурился.Джэйкоб застонал и вцепился себе в волосы. Он понял все.— То-то и оно, приятель, — с усмешкой заметил брат Кадфаэль. — Напрасно ты проявил столько прыти. Не было никакой нужды лазить по чердакам да бросаться на добрых людей с ножом. Боюсь, что, окажись на твоем месте уроженец Шрусбери, мне бы нипочем не заманить его в такую ловушку. У нас тут каждый малец знает, что Родри Фихан слеп от рождения.
Уже близился рассвет, когда брат Кадфаэль и сержант подошли к воротам аббатства, и тут вся эта история получила несколько неожиданное завершение. В каморке привратника, на скамье возле не зажженного очага, сидел, сжимая одной рукой горловину вместительного мешка из грубой холстины, бродячий торговец Уорин Герфут. Как выяснилось, он дожидался колокола к заутрене, с тем чтобы, когда обитель пробудится ото сна, передать столь тщательно оберегаемый им мешок со всем содержимым кому-нибудь из монастырского начальства.— Этот малый заявился ко мне как стемнело, — пояснил привратник. — Сказал, что для надежности ему лучше посидеть у меня, да так и просидел всю ночь, ухватившись за эту торбу. Глаз не сомкнул, а уж о том, чтобы кто-нибудь покараулил вместо него, и слышать не хотел.Поскольку и аббат, и приор, и келарь еще спали, Уорин согласился вручить свое сокровище Кадфаэлю и сержанту, представителю обители и служителю закона. С самодовольной улыбкой он развязал горловину и показал находившиеся внутри монеты.— Помнишь, брат, ты говорил, что, ежели эти денежки найдет честный человек да вернет обители, отец аббат не оставит его без награды. Ну а я того малого, молодого писца, с самого начала заподозрил. Больно уж честная у него физиономия, мне такие доверия не внушают. Я так рассудил — грабителю, отобравшему у мастера Рида деньги, надобно было их спрятать, да побыстрее. Потому-то он и обзавелся почти такой же сумой, как у управителя, чтобы незаметно пронести свою добычу. Под те деньги, что он сам насобирал в предместье, хватило бы и простого кошелька. Но, так или иначе, сума у него была, а коли в ней звенели монеты, это никого не удивляло — все знали, что ему доверено собрать кое-какие деньжата. Ежели бы кто заметил, что писец малость припозднился, у него и на то была готова отговорка. Человек он не здешний, да и дело для него новое — как тут управиться быстрее? Стал я, стало быть, за ним присматривать, и нынче вечером удача мне улыбнулась. Как стемнело, писец украдкой улизнул из обители, ну а я — ясное дело, тоже украдкой — обшарил его постель. И не напрасно. Денежки были спрятаны в соломенном тюфяке, все до последней монетки. Теперь они у вас, и надеюсь, вы оба замолвите за меня словечко перед лордом аббатом. Чтобы тот не поскупился на награду. Торговля в последнее время барышей не приносит, а ведь бедному коробейнику тоже надо на что-то жить…Сержант выслушал Уорина с таким видом, словно не мог поверить своим ушам, окинул его долгим взглядом, а потом недоуменно спросил:— Послушай, парень, неужто тебе ни разу не приходило в голову просто-напросто закинуть свою торбу на спину да с утра пораньше убраться из обители со всеми деньгами?— Приходило, достойный сэр, как же без того? В былые времена мне в голову частенько приходило нечто подобное — только вот всякий раз это заканчивалось для меня худо. Жизненный опыт да здравый рассудок подсказывают, что честным человеком быть выгоднее. По мне, так лучше получить малую прибыль, но зато пользоваться ею спокойно, нежели заграбастать шальные деньги, а потом дрожать или, чего доброго, угодить в темницу. Нет уж, чужого добра мне не надо. Так что забирайте это золото, пусть оно все, до последнего пенни, вернется в монастырскую казну. А я во всем положусь на справедливость и великодушие лорда аббата. Уж наверное, он не захочет обидеть честного бедняка. Послесловие к сериалу Эллис Питерс«Хроники брата Кадфаэля» В 1993 году корреспондент американской газеты «Дейли ньюс», бравший у Эллис Питерс интервью по случаю презентации в США девятнадцатой книги «Хроник брата Кадфаэля», спросил, станет ли она снова Эдит Педжетер. Вопрос журналиста следовало понимать так: намеревается ли она в будущем писать еще что-нибудь, кроме «Хроник», выходивших под снискавшим широчайшую известность литературным псевдонимом Эллис Питерс. «Куда там, — с улыбкой отвечала писательница. — Похоже, я запродана брату Кадфаэлю до конца своих дней!»Бесспорно, Эдит Педжетер знала, что говорит: на девятом десятке лет человек едва ли может позволить отвлечься от главного дела жизни, а для скромной шропширской затворницы таким делом несомненно стал цикл книг, посвященных добродушному и мудрому бенедиктинскому монаху двенадцатого века, в образе которого искренняя вера в обеспеченное божественным промыслом конечное торжество справедливости на удивление убедительно и естественно сочеталась с порожденным богатым жизненным опытом практицизмом, а столь же искренняя любовь к людям со знанием человеческой природы и отсутствием каких-либо иллюзий на сей счет.Увы, после того достопамятного интервью Эллис Питерс — будем называть ее так, ибо нам она стала известна под этим именем, — успела выпустить в свет только одну книгу «Хроник». Писательница ушла из жизни, но до самого конца оставалась верна своему герою, полюбившемуся миллионам читателей в разных уголках мира.Истории литературы известны примеры того, как порожденный писательской фантазией герой обретал некую самостоятельность и как будто сам начинал диктовать автору свою волю. Незабвенный коллега брата Кадфаэля Шерлок Холмс так допек своего создателя, что сэр Артур Конан Дойль даже попытался избавиться от него — да куда там. Убить литературное детище оказалось труднее, нежели породить его, ибо возмущенные читатели заставили автора воскресить героя.Однако у Эллис Питерс подобных проблем, похоже, не возникало. Брата Кадфаэля она любила всем сердцем, и то, что он оставался ее неразлучным спутником на протяжении почти двух десятилетий, ничуть ее не тяготило.Сама Эллис Питерс на склоне лет утверждала, что прожила счастливую жизнь, ибо всегда имела возможность заниматься любимым делом. Литература была главной ее любовью — стремление писать — главным стремлением. Она не обзавелась семьей, не оставила после себя детей, и всю душу, все тепло своего сердца вложила в написанные ею книги. Писать же она — тогда еще не Эллис Питерс, а Эдит Педжетер — принялась довольно рано. Начало ее литературной биографии было положено в 1936 году с выходом в свет исторического романа из древнеримской жизни «Гортензий, друг Нерона». Примечательно, что начинающая писательница смело обратившаяся к теме, требующей, по меньшей мере определенных исторических познаний, работала в то время помощницей аптекаря. Впрочем, высшего образования она так и не получила. Ей хотелось одного — писать, писать и писать. Что же до эрудиции, то по мнению двадцатидвухлетней Эдит нехватку таковой всегда можно было восполнить с помощью самообразования.В этом она оказалась права. Все ее исторические романы отличает глубокое знание фактов и на редкость бережное отношение к истории — прежде всего к истории родного края.Большое влияние на судьбу писательницы оказала Вторая Мировая война. Прежде всего война покончила с ее библиотечным затворничеством и позволила — или заставила — забросив на время изучение книжной истории познакомиться с реальной жизнью. Служба в женском корпусе королевских военно-морских сил оторвала ее от дома, ни до ни после того, эта женщина, по собственному ее признанию закоренелая затворница, не покидала родной Шропшир. На столь долгий срок. Североатлантическая база в Ливерпуле, на которой выпало служить Эдит являлась конечным пунктом маршрута прославленных северных конвоев — тех самых, что доставляли военные грузы в сражавшуюся Россию. Конечно, в боевых действиях Эдит не участвовала, и ее вклад в разгром нацизма был, мягко говоря, скромным, но тем не менее об этих днях она всегда вспоминала с гордостью. Последний раз Эдит Педжетер заступила на дежурство вечером 5 мая 1945 года — за три дня до победы.Вопроса, чем заниматься после демобилизации для Эдит не стояло. Определенную литературную известность она уже имела, а приобретенный жизненный опыт в известном смысле помог упрочить и закрепить ее. Зато взяла свое привязанность к родным местам и оседлому образу жизни. Эдит вновь поселилась неподалеку от Шрусбери. И хотя несколько раз меняла адреса, по ее собственным словам, «всю свою жизнь прожила не далее чем в трех милях от поселка, в котором родилась».Именно там, в знакомых с детства окрестностях старинного города Шрусбери разворачивается действие написанных ею цикла детективных, пока еще только детективных, а не детективно-исторических, романов об инспекторе Тулсе. И чем больше она узнавала о богатой яркими и драматическими событиями истории Шрусберийского графства, тем сильнее увлекала и затягивала ее романтическая английская, а точнее, англо-валлийская старина.Шропшир — пограничная область на границе Англии и Уэльса, и естественно, история Шропшира неразрывно связана с историей валлийской земли и валлийского народа. Между тем история Уэльса даже в самой Великобритании — а что уж говорить о нашей стране — известна не слишком хорошо. Ничего удивительного в том нет: зачастую история национальных меньшинств как бы поглощается историей тех государственных образований, в состав которых волею исторических судеб они оказываются включенными. Многие ли русские люди, даже интересующиеся историей родной страны, могут рассказать хоть что-нибудь вразумительное об истории мордвы, черемисы или, скажем, о Касимовском царстве, более двух столетий благополучно существовавшем в самом сердце европейской России? Кельтские народы — шотландские горцы, гэлы, и валлийцы — являются потомками древнейших племен, населявших туманный Альбион до прихода римлян. Но если о шотландских кланах, волынках и пледах читающая публика во всем мире имеет определенное представление — прежде всего благодаря романам Вальтера Скотта, то с Уэльсом дело обстояло несколько иначе. За исключением весьма узкого круга специалистов по британской истории, географии и этнологии названия «Гуинедд» или «Повис» до недавнего времени едва ли были хоть кому-нибудь известны. Пожалуй, можно без натяжки сказать, что лишь с выходом в свет русского издания «Хроник брата Кадфаэля» отечественный читатель в известной степени приобщился к художественно осмысленной истории этой страны. Однако «Хроники» писались англичанкой, и рассчитаны они были в первую очередь на ее соотечественников, коим история Уэльса пусть худо-бедно, но ведома, поскольку является частью истории их отечества. А потому представляется разумным и обоснованным посвятить несколько строк рассказу о том, что же такое Уэльс.С сугубо географической точки зрения Уэльс представляет собой не что иное, как полуостров на западе Великобритании, омываемый с севера Ирландским морем, с запада проливом Святого Георгия, а с юга Бристольским заливом. На северо-западе к нему примыкает остров Англси. Гористый рельеф большей части территории Уэльса существенно затрудняет земледелие, что в известной степени сказалось на исторической судьбе этой земли.С незапамятных времен полуостров населяли кельтские племена кимров, родственные бриттам — народу, давшему имя Британским островам, и жившим на территории нынешней Франции галлам. Превращение Британии в римскую провинцию по началу не очень сильно сказалось на судьбе этого не слишком богатого и плодородного, а стало быть, и не слишком манившего к себе завоевателей края. На обычаи и верования кимров римляне не покушались и довольствовались признанием власти «Вечного города» со стороны кельтских вождей. Но со временем победоносно распространявшее свое влияние по всей необъятной Римской империи христианство проникло и в этот отдаленный уголок. В «Хрониках» не случайно неоднократно упоминается «древняя кельтская церковь», апологеты которой не всегда сходились во взглядах со служителями церкви, ставшей впоследствии господствующей — такой же христианской, католической, но англо — нормандской.В V веке н. э. ситуация в Британии резко изменилась. Необходимость мобилизовать все силы для отражения нашествия готов вынудила Рим отозвать свои легионы на материк и предоставить Британию собственной судьбе. Стоило последнему римскому солдату отплыть в Галлию, как кельтские вожди тут же схватились в ожесточенной борьбе за власть. На определенном этапе этой борьбы некоторые правители обратились за помощью на материк и призвали в Британию воинственные германские племена — англов, саксов и ютов. Довольно скоро союзники и наемники превратились в завоевателей и германские язычники буквально затопили Британию. Бритты ожесточенно сопротивлялись нашествию, но терпели поражение за поражением и, в конечном счете, были оттеснены в Уэльс. Там они смешались с родственными им кимрами; как раз это смешение и положило начало формированию новой кельтской народности — валлийской. Каменистые холмы Уэльса привлекли внимание германцев ничуть не больше чем римлян, к тому же новые хозяева Британии, стоило им укрепиться на острове, принялись сражаться друг с другом не менее ожесточенно, нежели с кельтскими племенами. Подобно труднодоступным горным районам Шотландии полуостров Уэльс превратился в своеобразный заповедник, где старинные кельтские обычаи сохранялись в течение столетий. Принадлежность к тому или иному крупному родовому союзу — клану — во многом определяла жизнь каждого валлийца. Не только на протяжении средних веков, но и в новое время. Клановая структура валлийского общества оказалась разрушенной — да и то не полностью — лишь к началу двадцатого столетия. Присущие Уэльсу особенности социальной организации нашли свое отражение в «Хрониках». Так, в романе «Монаший капюшон», описано преступление которое благодаря по аналогии с широко известным благодаря телевизионному фильму «чисто английским убийством» можно было бы назвать «убийством чисто валлийским», ибо вне контекста старинных кельтских обычаев и традиций подобное деяние просто не имело бы смысла.Стоит отметить, что едва ли не самый известный в мире цикл средневековых легенд — повествование о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, отражает, пусть даже и в весьма искаженном виде, историю борьбы кельтов с германскими завоевателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Уже близился рассвет, когда брат Кадфаэль и сержант подошли к воротам аббатства, и тут вся эта история получила несколько неожиданное завершение. В каморке привратника, на скамье возле не зажженного очага, сидел, сжимая одной рукой горловину вместительного мешка из грубой холстины, бродячий торговец Уорин Герфут. Как выяснилось, он дожидался колокола к заутрене, с тем чтобы, когда обитель пробудится ото сна, передать столь тщательно оберегаемый им мешок со всем содержимым кому-нибудь из монастырского начальства.— Этот малый заявился ко мне как стемнело, — пояснил привратник. — Сказал, что для надежности ему лучше посидеть у меня, да так и просидел всю ночь, ухватившись за эту торбу. Глаз не сомкнул, а уж о том, чтобы кто-нибудь покараулил вместо него, и слышать не хотел.Поскольку и аббат, и приор, и келарь еще спали, Уорин согласился вручить свое сокровище Кадфаэлю и сержанту, представителю обители и служителю закона. С самодовольной улыбкой он развязал горловину и показал находившиеся внутри монеты.— Помнишь, брат, ты говорил, что, ежели эти денежки найдет честный человек да вернет обители, отец аббат не оставит его без награды. Ну а я того малого, молодого писца, с самого начала заподозрил. Больно уж честная у него физиономия, мне такие доверия не внушают. Я так рассудил — грабителю, отобравшему у мастера Рида деньги, надобно было их спрятать, да побыстрее. Потому-то он и обзавелся почти такой же сумой, как у управителя, чтобы незаметно пронести свою добычу. Под те деньги, что он сам насобирал в предместье, хватило бы и простого кошелька. Но, так или иначе, сума у него была, а коли в ней звенели монеты, это никого не удивляло — все знали, что ему доверено собрать кое-какие деньжата. Ежели бы кто заметил, что писец малость припозднился, у него и на то была готова отговорка. Человек он не здешний, да и дело для него новое — как тут управиться быстрее? Стал я, стало быть, за ним присматривать, и нынче вечером удача мне улыбнулась. Как стемнело, писец украдкой улизнул из обители, ну а я — ясное дело, тоже украдкой — обшарил его постель. И не напрасно. Денежки были спрятаны в соломенном тюфяке, все до последней монетки. Теперь они у вас, и надеюсь, вы оба замолвите за меня словечко перед лордом аббатом. Чтобы тот не поскупился на награду. Торговля в последнее время барышей не приносит, а ведь бедному коробейнику тоже надо на что-то жить…Сержант выслушал Уорина с таким видом, словно не мог поверить своим ушам, окинул его долгим взглядом, а потом недоуменно спросил:— Послушай, парень, неужто тебе ни разу не приходило в голову просто-напросто закинуть свою торбу на спину да с утра пораньше убраться из обители со всеми деньгами?— Приходило, достойный сэр, как же без того? В былые времена мне в голову частенько приходило нечто подобное — только вот всякий раз это заканчивалось для меня худо. Жизненный опыт да здравый рассудок подсказывают, что честным человеком быть выгоднее. По мне, так лучше получить малую прибыль, но зато пользоваться ею спокойно, нежели заграбастать шальные деньги, а потом дрожать или, чего доброго, угодить в темницу. Нет уж, чужого добра мне не надо. Так что забирайте это золото, пусть оно все, до последнего пенни, вернется в монастырскую казну. А я во всем положусь на справедливость и великодушие лорда аббата. Уж наверное, он не захочет обидеть честного бедняка. Послесловие к сериалу Эллис Питерс«Хроники брата Кадфаэля» В 1993 году корреспондент американской газеты «Дейли ньюс», бравший у Эллис Питерс интервью по случаю презентации в США девятнадцатой книги «Хроник брата Кадфаэля», спросил, станет ли она снова Эдит Педжетер. Вопрос журналиста следовало понимать так: намеревается ли она в будущем писать еще что-нибудь, кроме «Хроник», выходивших под снискавшим широчайшую известность литературным псевдонимом Эллис Питерс. «Куда там, — с улыбкой отвечала писательница. — Похоже, я запродана брату Кадфаэлю до конца своих дней!»Бесспорно, Эдит Педжетер знала, что говорит: на девятом десятке лет человек едва ли может позволить отвлечься от главного дела жизни, а для скромной шропширской затворницы таким делом несомненно стал цикл книг, посвященных добродушному и мудрому бенедиктинскому монаху двенадцатого века, в образе которого искренняя вера в обеспеченное божественным промыслом конечное торжество справедливости на удивление убедительно и естественно сочеталась с порожденным богатым жизненным опытом практицизмом, а столь же искренняя любовь к людям со знанием человеческой природы и отсутствием каких-либо иллюзий на сей счет.Увы, после того достопамятного интервью Эллис Питерс — будем называть ее так, ибо нам она стала известна под этим именем, — успела выпустить в свет только одну книгу «Хроник». Писательница ушла из жизни, но до самого конца оставалась верна своему герою, полюбившемуся миллионам читателей в разных уголках мира.Истории литературы известны примеры того, как порожденный писательской фантазией герой обретал некую самостоятельность и как будто сам начинал диктовать автору свою волю. Незабвенный коллега брата Кадфаэля Шерлок Холмс так допек своего создателя, что сэр Артур Конан Дойль даже попытался избавиться от него — да куда там. Убить литературное детище оказалось труднее, нежели породить его, ибо возмущенные читатели заставили автора воскресить героя.Однако у Эллис Питерс подобных проблем, похоже, не возникало. Брата Кадфаэля она любила всем сердцем, и то, что он оставался ее неразлучным спутником на протяжении почти двух десятилетий, ничуть ее не тяготило.Сама Эллис Питерс на склоне лет утверждала, что прожила счастливую жизнь, ибо всегда имела возможность заниматься любимым делом. Литература была главной ее любовью — стремление писать — главным стремлением. Она не обзавелась семьей, не оставила после себя детей, и всю душу, все тепло своего сердца вложила в написанные ею книги. Писать же она — тогда еще не Эллис Питерс, а Эдит Педжетер — принялась довольно рано. Начало ее литературной биографии было положено в 1936 году с выходом в свет исторического романа из древнеримской жизни «Гортензий, друг Нерона». Примечательно, что начинающая писательница смело обратившаяся к теме, требующей, по меньшей мере определенных исторических познаний, работала в то время помощницей аптекаря. Впрочем, высшего образования она так и не получила. Ей хотелось одного — писать, писать и писать. Что же до эрудиции, то по мнению двадцатидвухлетней Эдит нехватку таковой всегда можно было восполнить с помощью самообразования.В этом она оказалась права. Все ее исторические романы отличает глубокое знание фактов и на редкость бережное отношение к истории — прежде всего к истории родного края.Большое влияние на судьбу писательницы оказала Вторая Мировая война. Прежде всего война покончила с ее библиотечным затворничеством и позволила — или заставила — забросив на время изучение книжной истории познакомиться с реальной жизнью. Служба в женском корпусе королевских военно-морских сил оторвала ее от дома, ни до ни после того, эта женщина, по собственному ее признанию закоренелая затворница, не покидала родной Шропшир. На столь долгий срок. Североатлантическая база в Ливерпуле, на которой выпало служить Эдит являлась конечным пунктом маршрута прославленных северных конвоев — тех самых, что доставляли военные грузы в сражавшуюся Россию. Конечно, в боевых действиях Эдит не участвовала, и ее вклад в разгром нацизма был, мягко говоря, скромным, но тем не менее об этих днях она всегда вспоминала с гордостью. Последний раз Эдит Педжетер заступила на дежурство вечером 5 мая 1945 года — за три дня до победы.Вопроса, чем заниматься после демобилизации для Эдит не стояло. Определенную литературную известность она уже имела, а приобретенный жизненный опыт в известном смысле помог упрочить и закрепить ее. Зато взяла свое привязанность к родным местам и оседлому образу жизни. Эдит вновь поселилась неподалеку от Шрусбери. И хотя несколько раз меняла адреса, по ее собственным словам, «всю свою жизнь прожила не далее чем в трех милях от поселка, в котором родилась».Именно там, в знакомых с детства окрестностях старинного города Шрусбери разворачивается действие написанных ею цикла детективных, пока еще только детективных, а не детективно-исторических, романов об инспекторе Тулсе. И чем больше она узнавала о богатой яркими и драматическими событиями истории Шрусберийского графства, тем сильнее увлекала и затягивала ее романтическая английская, а точнее, англо-валлийская старина.Шропшир — пограничная область на границе Англии и Уэльса, и естественно, история Шропшира неразрывно связана с историей валлийской земли и валлийского народа. Между тем история Уэльса даже в самой Великобритании — а что уж говорить о нашей стране — известна не слишком хорошо. Ничего удивительного в том нет: зачастую история национальных меньшинств как бы поглощается историей тех государственных образований, в состав которых волею исторических судеб они оказываются включенными. Многие ли русские люди, даже интересующиеся историей родной страны, могут рассказать хоть что-нибудь вразумительное об истории мордвы, черемисы или, скажем, о Касимовском царстве, более двух столетий благополучно существовавшем в самом сердце европейской России? Кельтские народы — шотландские горцы, гэлы, и валлийцы — являются потомками древнейших племен, населявших туманный Альбион до прихода римлян. Но если о шотландских кланах, волынках и пледах читающая публика во всем мире имеет определенное представление — прежде всего благодаря романам Вальтера Скотта, то с Уэльсом дело обстояло несколько иначе. За исключением весьма узкого круга специалистов по британской истории, географии и этнологии названия «Гуинедд» или «Повис» до недавнего времени едва ли были хоть кому-нибудь известны. Пожалуй, можно без натяжки сказать, что лишь с выходом в свет русского издания «Хроник брата Кадфаэля» отечественный читатель в известной степени приобщился к художественно осмысленной истории этой страны. Однако «Хроники» писались англичанкой, и рассчитаны они были в первую очередь на ее соотечественников, коим история Уэльса пусть худо-бедно, но ведома, поскольку является частью истории их отечества. А потому представляется разумным и обоснованным посвятить несколько строк рассказу о том, что же такое Уэльс.С сугубо географической точки зрения Уэльс представляет собой не что иное, как полуостров на западе Великобритании, омываемый с севера Ирландским морем, с запада проливом Святого Георгия, а с юга Бристольским заливом. На северо-западе к нему примыкает остров Англси. Гористый рельеф большей части территории Уэльса существенно затрудняет земледелие, что в известной степени сказалось на исторической судьбе этой земли.С незапамятных времен полуостров населяли кельтские племена кимров, родственные бриттам — народу, давшему имя Британским островам, и жившим на территории нынешней Франции галлам. Превращение Британии в римскую провинцию по началу не очень сильно сказалось на судьбе этого не слишком богатого и плодородного, а стало быть, и не слишком манившего к себе завоевателей края. На обычаи и верования кимров римляне не покушались и довольствовались признанием власти «Вечного города» со стороны кельтских вождей. Но со временем победоносно распространявшее свое влияние по всей необъятной Римской империи христианство проникло и в этот отдаленный уголок. В «Хрониках» не случайно неоднократно упоминается «древняя кельтская церковь», апологеты которой не всегда сходились во взглядах со служителями церкви, ставшей впоследствии господствующей — такой же христианской, католической, но англо — нормандской.В V веке н. э. ситуация в Британии резко изменилась. Необходимость мобилизовать все силы для отражения нашествия готов вынудила Рим отозвать свои легионы на материк и предоставить Британию собственной судьбе. Стоило последнему римскому солдату отплыть в Галлию, как кельтские вожди тут же схватились в ожесточенной борьбе за власть. На определенном этапе этой борьбы некоторые правители обратились за помощью на материк и призвали в Британию воинственные германские племена — англов, саксов и ютов. Довольно скоро союзники и наемники превратились в завоевателей и германские язычники буквально затопили Британию. Бритты ожесточенно сопротивлялись нашествию, но терпели поражение за поражением и, в конечном счете, были оттеснены в Уэльс. Там они смешались с родственными им кимрами; как раз это смешение и положило начало формированию новой кельтской народности — валлийской. Каменистые холмы Уэльса привлекли внимание германцев ничуть не больше чем римлян, к тому же новые хозяева Британии, стоило им укрепиться на острове, принялись сражаться друг с другом не менее ожесточенно, нежели с кельтскими племенами. Подобно труднодоступным горным районам Шотландии полуостров Уэльс превратился в своеобразный заповедник, где старинные кельтские обычаи сохранялись в течение столетий. Принадлежность к тому или иному крупному родовому союзу — клану — во многом определяла жизнь каждого валлийца. Не только на протяжении средних веков, но и в новое время. Клановая структура валлийского общества оказалась разрушенной — да и то не полностью — лишь к началу двадцатого столетия. Присущие Уэльсу особенности социальной организации нашли свое отражение в «Хрониках». Так, в романе «Монаший капюшон», описано преступление которое благодаря по аналогии с широко известным благодаря телевизионному фильму «чисто английским убийством» можно было бы назвать «убийством чисто валлийским», ибо вне контекста старинных кельтских обычаев и традиций подобное деяние просто не имело бы смысла.Стоит отметить, что едва ли не самый известный в мире цикл средневековых легенд — повествование о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, отражает, пусть даже и в весьма искаженном виде, историю борьбы кельтов с германскими завоевателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16