Сквозь морозную дымку просматривались редкие звезды. Далеко на севере желтело зарево.
"Никак Северодвинск?" Архангельск должен был остаться на северо-востоке. Получалось, что ехали на юго-запад. Там, по данным товарища полковника, городов не было, но были действующие леспромхозы. Все они взяты в аренду лесопромышленником Тюлевым - отсюда на его Северный бумкомбинат поставляли не просто древесину, а отличный корабельный лес.
Этот огромный вечно зеленый массив мечтает прибрать к рукам Ананий Денисович - как можно дешевле купить, и купит, если его брат прольет на область золотой бюджетный дождик. Но арендатор Тюлев ещё три года будет здесь хозяином - до истечения срока аренды. Но не желает ждать Якоб Шимон, шведский лесопромышленник: ему этот корабельный лес нужен сейчас. Он уже наладил производство офисной мебели - дело за ценным сырьем.
Так нежданно-негаданно аналитик Анания Денисовича Лозинского оказался в царстве уникальной деловой древесины.
Его доставили в леспромхоз - в таежный поселок с десятком деревянных одноэтажных бараков. В одном из них располагалась контора.
Сейчас она была освещена электрическими огнями. С тыльной стороны работал движок, судя по звуку, ПЭС-60, давно устаревшая, но очень надежная передвижная электростанция.
Фиделя Михайловича ввели в кабинет директора. В кресле за массивным столом восседал низкорослый человек с дряблым морщинистым лицом. За его спиной во всю стену красовался красного колера плакат. На плакате богатырского вида лесоруб с пилой "Дружба", внизу - белой краской надпись: "Победителей соцсоревнования - не судят".
Такую надпись мог придумать только зэк. В кабинете по-домашнему пахло сосновыми дровами. Этот запах напомнил Фиделю Михайловичу отцовский дом когда-то в отцовском доме было печное отопление. На этом мысль оборвалась сзади по голове ударили чем-то тяжелым, и он потерял сознание.
Фидель Михайлович очнулся уже на полу, пощупал себя - пиджак был мокрый. Догадался: приводили в чувство холодной водой.
Кто-то раздвигал ему веки. Низкорослый человечек к кому-то злобно обращался: - Ты, падла! Это же интеллигент. Народ хлюпкий... Еще копыта отбросит. - Не отбросит... Разговорчивей будет. - Голос очень знакомый.
Никак его ударил угощавший "архангельским сучком"? Несомненно, он. Ударивший был в маске, по-прежнему не показывал своего лица.
Фиделя Михайловича подняли, усадили на стул. Через стол с близкого расстояния уставился не него низкорослый. Тоном опытного следователя, не переходя на "ты", пообещал: - Мы вас бить не будем, если укажете место хранения баксов. - Баксов? Каких? - Какие вы привезли с собой. - Со мной... проверьте мой бумажник. Там - тысяча. Рублей. Точнее, девятьсот шестьдесят.
Человек держал в руках бумажник, показывал как фотокарточку. - Не девятьсот шестьдесят, а триста. - Значит, шестьсот украли сопровождающие, сказал Фидель Михайлович.
Человек засмеялся, обнажая мелкие зубы: - Это они могут, - и присутствующим: - Вы, падлы, кто стырил?
Ответил в маске: - Он забыл, что покупал у нас вино.
Человек - с укоризной - уже в Фиделю Михайловичу: - Вот видите. Память вас подводит. Придется вам её вставить.
Фидель Михайлович поднял голову. Нестерпимая боль туманила сознание. Подумал: если ещё раз так ударят, он, пожалуй, уже не оклемается. Пока боль отступила, а время нужно было выиграть, чтоб ответить по существу, то есть ничего не сказать, он предложил: - Позвольте, я вам расскажу один случай. Ну-ну, давай, - разрешил низкорослый.
Только теперь Фидель Михайлович рассмотрел, что его следователь был в толстом вязаном свитере, маленькая головка с редкой челочкой, казалось, тонула в массивном шерстяном воротнике. - Наш летчик на новом истребителе сбился с курса, - начал Фидель Михайлович. - Приземлился в Японии. Его спросили, как открыть фотопулемет, не засветив пленку, летчик молчал. Тайну даже палкой не выбили. Через месяц его обменяли на американского шпиона. Ну, обменяли. А дальше? - А дальше на встрече с личным составом родного полка он сказал: "Ребята, учите матчасть, иначе забьют до смерти".
После длительной паузы низкорослый уточнил: - Вы хотите сказать, что ничего не знаете? - Знал бы... Зачем таиться да ещё перед вами? Жизнь, она дороже миллионов.
Низкорослый кивнул: - Это вы правильно... - и вдруг по-волчьи сверкнул белками глаз: Ты, падла! Где машина с баксами? Номер и место парковки.
Устрашающий взгляд низкорослого Фидель Михайлович выдержал. Кто-то ему говорил, да кто же - Антонина Леонидовна, её допрашивали в Анкаре как террористку, она говорила: самые свирепые палачи низкорослые. Офицер-коротышка капал ей на грудь расплавленное олово. Она каменно молчала. Фидель Михайлович завидовал её стойкости.
В новогоднюю ночь он впервые увидел Тоню обнаженной. Красоту её крупной фигуры портила изуродованная грудь - вместо левого соска глубокий шрам. Ее пытали огнем, но турок-истязатель не вырвал из неё признания, куда она заложила мину. Она все отрицала, зная, что если признается хоть в чем-то - остальное выбьют.
От Фиделя Михайловича требовали всего-навсего: в какой машине спрятаны миллионы? Он мог указать - приблизительно - место парковки. Не больше. Но в машине была Тоня. Деньги при ней. Разве мог он её выдать? - Ладно, - сказал низкорослый. - Подождем до утра. Приедет хозяин, ему и доложите.
Вопреки ожиданиям его истязать не стали. Низкорослый прекратил допрос, отлучился в соседнюю комнату. Минут через десять вернулся. Лицо у него было доброе.
Фидель Михайлович догадался, он с кем-то говорил по телефону. Не иначе, как звонил в Архангельск. Значит, что-то там случилось.
"Неужели схватили Тоню?" Тогда зачем напомнили о приезде хозяина? И кто этот хозяин? Тюлев? Может быть. Во всей округе леспромхозы работали на него. Нежелательно было с ним встретиться. О жестокости Тюлева ходили легенды. - Отведи в пятый, - распорядился низкорослый, обратившись к охраннику без маски. - Гляди за ним. Гривня потом тебя подменит. А ты найди миллионеру что пожрать. Они тоже хавать любят.
Низкорослый подмигнул охранникам, отчего его глубокие морщины на впалых щеках стали ещё глубже. Обычно такие лица у алкашей, для которых зона - и дом и семья. Такие маленькие, плюгавенькие у паханов ходят шавками. - Тогда я за жратвой, а Гриня пусть ведет, - сказал охранник без маски. - Столовка закрывается.
Гривней оказался охранник, поивший Фиделя Михайловича "сучком", а затем ударивший чем-то тяжелым по голове. Охранник лениво поднялся, передвинул автомат на грудь. Маску он так и не снял. Видимо, не пожелал, чтобы пленник его запомнил. Дело в том, что он, как и его напарники, ехавшие в "ЗИЛе", действительно были омоновцами, но подрабатывали у хозяина здешней тайги. И ударил он профессионально. Так бьют, заранее ни о чем не спрашивая, чтоб затем, сразу же, когда жертва приходит в сознание, получить нужные сведения.
Не получилось. И пленника оставили в покое. До утра. Из Архангельска, видимо, распорядились с пыткой повременить. Допрашивать будет сам хозяин. Как миллионер миллионера.
Гривня привел Фиделя Михайловича в холодный барак. Это было общежитие, где никто не жил: нары, тумбочки, в углу высокой грудой свалены тюфяки. Из каптерки, что была за перегородкой, Гривня принес прогоревшие в нескольких местах валенки, суконную шапку-ушанку и пропахшую дымом костра старую фуфайку.
От уличного фонаря в бараке было относительно светло. - Ну, миллионер, - сказал Гривня, - блаженствуй. А для сугрева, хочешь, набулькаю? - И достал из-за пазухи знакомую бутылку. - Спасибо. Платить не чем. - А три стольника? - Не для тебя, скотина.
"Если набросится - задушу", - подумал Фидель Михайлович. Ярость его распирала. Он был уверен: с одним - справится. Но Гривня, накачанный "сучком", на "скотину" не отреагировал. Только сказал: - Не хочешь - как хочешь. А жратву тебе принесут.
Он ушел. Слышно было, как по обледенелым ступеням простучали его омоновские ботинки.
Фидель Михайлович принялся менять экипировку. Фуфайка оказалась тесной - лопнула под мышками. Зато шапка и валенки были в самый раз. Потом он готовил себе постель. Кинул на нары тюфяк, но сразу ложиться не стал - от него исходил влажный колодезный холод. Нашел тюфяк посуше - накинул на плечи. Сел у окна. Задумался. Что же все-таки произошло?
Еще два дня назад, в Москве, он строил такие радужные планы! Он покупает комбинат. И уже как хозяин, а точнее, как управляющий, модернизирует производство, он по-умному распорядится деньгами Антонины Леонидовны (он даже не догадывался, что они были уворованы у Тюлева): двести тысяч, которые она ему подарила, пойдут на зарплату рабочим: госпредприятие задолжало им за восемь месяцев, часть, большая, конечно, будет направлена на закупку сырья у тех же задавленных неплатежами леспромхозов. А что касается потребителей, в частности, бруса и обрезной доски, шеф, то есть Ананий Денисович, гарантирует доставку в Швецию тому же Якобу Шимону, притом минуя посредников. Через полгода уже появятся живые деньги - чистая прибыль.
Кредит он вернет, конечно, Антонине Леонидовне. А через два года, если цеха заработают на полную мощность - доперестроечную, - будет миллион в его собственном кармане. Он выкупит сына...
"Выкупил"...
Фидель Михайлович в этом холодном темном бараке осмысливал свои поступки, начиная с того сентябрьского дня, когда по протекции профессора Герчика стал сотрудником фирмы "Лозанд", владелец которой по стопам своего старшего брата карабкался в олигархи, до дня нынешнего, когда соблазненный тем же профессором, очутился в Архангельске на аукционе по продаже недвижимости.
- Вот и выкупил сына, - произнес он вслух, не осуждая и не одобряя себя: и в расчетах бывают просчеты.
В бараке было не на много теплее, чем во дворе под открытым небом. Знобило. И - страшно хотелось есть. Чувство голода время от времени подавляло мысли: правильно ли жил в эти последние полгода, связавши себя с фирмой "Лозанд"?
До этого, прежде, почти восемь лет, в научно-исследовательской лаборатории прогноза, его окружали русские, в большинстве своем изгнанные из ракетных войск, изгнанный за ненадобностью (сам президент объявил Америку стратегическим другом), это были молодые, толковые ребята,. Но среди сотрудников лаборатории были и бездари, лодыри и подлецы, были завистники и стукачи - как и в любом коллективе, а сам руководитель, Капитон Капитонович Белый, проявил себя как наглый вымогатель. Но все это были свои, открытые, как протянутая длань нищего. А здесь, в "Лозанде", русским он оказался один. На что товарищ полковник, вроде Иван Иванович Мишин, то ли чуваш, то ли мордвин, человек умный и предельно хитрый, умеет ловко угодить любому начальнику, и любой начальник, неважно, с каким богом в голове, ему благоволит.
Исключение - Тоня, женщина восточного ума и воинственной отваги, искренне любит Россию и русских, но упрекает русских за их доверчивость, благодушие и открытость. "Ах, если бы русским, - твердила она, - да великоханьское коварство, Америка стояла бы перед Россией на коленях". Эти слова однажды она произнесла в порыве глубокого чувства к Фиделю Михайловичу.
Он помнил все, что она говорила. В её словах было столько нежности и участия! "Жалею, что не русская, - признавалась она, лаская Фиделя. И тут же как будто сама себя спрашивала: - А может, у меня тогда бы не было воинственной непримиримости к любителям чужого? Обворовали мой народ. Как же не разделить с ним его страдания? Меня мой народ знает, потому что меня пытали. И не однажды. Но я держалась на допросах и своим примером показывала товарищам, как нужно держаться. Когда знаешь, за что принимаешь муки, боль уже не боль. Если бы Иисуса не распяли на кресте, никто бы и не помнил, что был такой проповедник первобытного коммунизма".
Это тоже её слова. Но это были и его слова, сказанные при знакомстве с Аркадием Семеновичем Герчиком. Не испытай страданий не за себя лично, а за род человеческий, тебя забудут уже в первом поколении.
Будучи по крови и по духу русским среди нерусских, но хозяев России, Фидель Михайлович понимал, как ему не хватает ненависти к этим иноплеменным хозяевам. Видимо, страдать за Россию надо уметь.
18
Этот весенний солнечный день был начисто испорчен звонком из Архангельска.
Дарьяна Манукяновна в ночной рубахе стояла у окна. По раме открытой форточки прыгала синица, щебетала что-то мартовское.
Из коттеджа просматривался оттаявший асфальт Рублевского шоссе. По нем в сторону Москвы плыли дорогие иномарки - высокие чиновники, главным образом новые русские спешили в столицу приумножать свои капиталы.
Только что уехал Ананий Денисович. Она видела, как из "Форда" выскочил один из охранников, услужливо широкой спиной прикрыл нерезвого в походке шефа. Дарьяна Манукяновна стояла в задумчивой позе. Из Архангельска звонила Антонина Леонидовна. Она сказала мало, но самое важное. Товарищ полковник ей предложил встретиться с Банкиром. Это значит, с бандюгой Тюлевым - на него наехал товарищ полковник, конечно же, с помощью людей Януария Денисовича. И вот теперь неудачу приходится расхлебывать не столько Антонине Леонидовне - она выкрутится - а Фиделю. Где он? Что с ним? Куда его запрятали?
Муж сказал, что могут и убить: ведь он, Ананий, наступил на больной мозоль далеко не рядовому предпринимателю, - самому Тюлеву, вору в законе, члену Северо-Западного политбюро, держателю многомиллионного общака. Для Дарьяны Манукяновны это не было неожиданностью.
А на Фиделя Михайловича у неё такие виды! Далеко не всегда приходится заполучать русского, обладающего талантом аналитика, знатока макроэкономики. Дураков, бесталанных, готовых по-собачьи служить за сотню-другую долларов, сколько угодно. В одной только президентской команде их - легион.
Фидель Михайлович уже стал частью этой элиты. Что выгодно для элиты, он - русский. Как Черномырдин. Как Полунин. Как Ваня Рыбкин. Хотя Ване Рыбкину доверять миллионы нельзя - зазнается, а в случае краха - запьет. Одна радость, что - свой. Такого если и выкрадут, пусть даже чеченцы, потеря невелика.
А вот Фидель Михайлович... Где он, бедняжка? Даже служба Януария Денисовича не может выйти на его след. Что это за власть? Обратиться к мальчикам из Моссада? Упрекнут в лопоухости того же Януария Денисовичаа. А ему в случае кончины проспиртованного всенародно избранного выходить на вершину державного Олимпа.
Муж, накануне побывавший в московском Белом доме, вернулся в расстроенных чувствах. Они с братом так и не дождались обнадеживающего звонка из Архангельска.
Крепко зажал Тюлев северный регион. Если прорвется во власть, зажмет всю Россию. Как в свое время Фюрер зажал Германию. Тогда цвет германской элиты укатил в Америку, все, что не элита, но одной с элитой крови, были угнаны в гетто и там превратились в пепел.
Подобное произойдет и в России. Элита укатит в земли обетованные. Будет ли гетто? Русские до этого не додумаются. И если Тюлев станет диктатором, то разрешит своим бывшим подельникам время от времени устраивать варфоломеевские ночи - для острастки. А Россия без диктатора из ямы не выкарабкаться. Поэтому Тюлев, если выставит свою кандидатуру, в президенты пройдет со свистом. Как фюрер в канцлеры.
Так, стоя у окна с видом на Рублевское шоссе, размышляла Дарьяна Манукяновна, женщина многократно умнее своего мужа-миллионера, но не умнее его брата, нынешнего члена правительства.
С мужем и его братом её связывали капиталы, и не больше. Муж как мужчина её давно не интересовал. Уже добрый десяток лет она не делила с ним супружеское ложе. Но как женщина, она постоянно жаждала мужчину. Ложиться под кого попало не позволяла гордость, да и положение.
Наконец-то плеснула радость надежды. Спасибо Аркадию Семеновичу. Он высмотрел того, кто ей нужен.
Ничего, что формально он муж Антонины. Это и лучше. Она - её маскировочная сеть.
Ах, счастье! Оно уже было так близко! Но почему было?
Дарьяна Манукяновна, вздохнув всей своей могучей грудью, машинально нащелкала номер товарища полковника. Послышалось привычное, знакомое: - Я весь внимание, Дарьяна Манукяновна. - Вы мне нужны. - Айн момент.
У товарища полковника ещё с эпохи КГБ осталась изумительная исполнительность. Через пять минут, поставив на сигнализацию свой кабинет-сейф, он уже был в дороге.
Всходившее солнце, напоминая собой огромный перезревший персик, раскрашивало город персиковым цветом, но москвичи, озабоченные своими делами, вряд ли замечали такую красоту.
Товарищ полковник - замечал. Только что ему передали шифровку от агента Кинской, исполнявшей обязанности любовницы Тюлева.
Ядвига Станиславовна в силу природного дара умела страстно отдаваться "объекту" своей работы. Начинала с простого. Шестнадцатилетней девчонкой под видом домработницы была внедрена к первому секретарю обкома партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
"Никак Северодвинск?" Архангельск должен был остаться на северо-востоке. Получалось, что ехали на юго-запад. Там, по данным товарища полковника, городов не было, но были действующие леспромхозы. Все они взяты в аренду лесопромышленником Тюлевым - отсюда на его Северный бумкомбинат поставляли не просто древесину, а отличный корабельный лес.
Этот огромный вечно зеленый массив мечтает прибрать к рукам Ананий Денисович - как можно дешевле купить, и купит, если его брат прольет на область золотой бюджетный дождик. Но арендатор Тюлев ещё три года будет здесь хозяином - до истечения срока аренды. Но не желает ждать Якоб Шимон, шведский лесопромышленник: ему этот корабельный лес нужен сейчас. Он уже наладил производство офисной мебели - дело за ценным сырьем.
Так нежданно-негаданно аналитик Анания Денисовича Лозинского оказался в царстве уникальной деловой древесины.
Его доставили в леспромхоз - в таежный поселок с десятком деревянных одноэтажных бараков. В одном из них располагалась контора.
Сейчас она была освещена электрическими огнями. С тыльной стороны работал движок, судя по звуку, ПЭС-60, давно устаревшая, но очень надежная передвижная электростанция.
Фиделя Михайловича ввели в кабинет директора. В кресле за массивным столом восседал низкорослый человек с дряблым морщинистым лицом. За его спиной во всю стену красовался красного колера плакат. На плакате богатырского вида лесоруб с пилой "Дружба", внизу - белой краской надпись: "Победителей соцсоревнования - не судят".
Такую надпись мог придумать только зэк. В кабинете по-домашнему пахло сосновыми дровами. Этот запах напомнил Фиделю Михайловичу отцовский дом когда-то в отцовском доме было печное отопление. На этом мысль оборвалась сзади по голове ударили чем-то тяжелым, и он потерял сознание.
Фидель Михайлович очнулся уже на полу, пощупал себя - пиджак был мокрый. Догадался: приводили в чувство холодной водой.
Кто-то раздвигал ему веки. Низкорослый человечек к кому-то злобно обращался: - Ты, падла! Это же интеллигент. Народ хлюпкий... Еще копыта отбросит. - Не отбросит... Разговорчивей будет. - Голос очень знакомый.
Никак его ударил угощавший "архангельским сучком"? Несомненно, он. Ударивший был в маске, по-прежнему не показывал своего лица.
Фиделя Михайловича подняли, усадили на стул. Через стол с близкого расстояния уставился не него низкорослый. Тоном опытного следователя, не переходя на "ты", пообещал: - Мы вас бить не будем, если укажете место хранения баксов. - Баксов? Каких? - Какие вы привезли с собой. - Со мной... проверьте мой бумажник. Там - тысяча. Рублей. Точнее, девятьсот шестьдесят.
Человек держал в руках бумажник, показывал как фотокарточку. - Не девятьсот шестьдесят, а триста. - Значит, шестьсот украли сопровождающие, сказал Фидель Михайлович.
Человек засмеялся, обнажая мелкие зубы: - Это они могут, - и присутствующим: - Вы, падлы, кто стырил?
Ответил в маске: - Он забыл, что покупал у нас вино.
Человек - с укоризной - уже в Фиделю Михайловичу: - Вот видите. Память вас подводит. Придется вам её вставить.
Фидель Михайлович поднял голову. Нестерпимая боль туманила сознание. Подумал: если ещё раз так ударят, он, пожалуй, уже не оклемается. Пока боль отступила, а время нужно было выиграть, чтоб ответить по существу, то есть ничего не сказать, он предложил: - Позвольте, я вам расскажу один случай. Ну-ну, давай, - разрешил низкорослый.
Только теперь Фидель Михайлович рассмотрел, что его следователь был в толстом вязаном свитере, маленькая головка с редкой челочкой, казалось, тонула в массивном шерстяном воротнике. - Наш летчик на новом истребителе сбился с курса, - начал Фидель Михайлович. - Приземлился в Японии. Его спросили, как открыть фотопулемет, не засветив пленку, летчик молчал. Тайну даже палкой не выбили. Через месяц его обменяли на американского шпиона. Ну, обменяли. А дальше? - А дальше на встрече с личным составом родного полка он сказал: "Ребята, учите матчасть, иначе забьют до смерти".
После длительной паузы низкорослый уточнил: - Вы хотите сказать, что ничего не знаете? - Знал бы... Зачем таиться да ещё перед вами? Жизнь, она дороже миллионов.
Низкорослый кивнул: - Это вы правильно... - и вдруг по-волчьи сверкнул белками глаз: Ты, падла! Где машина с баксами? Номер и место парковки.
Устрашающий взгляд низкорослого Фидель Михайлович выдержал. Кто-то ему говорил, да кто же - Антонина Леонидовна, её допрашивали в Анкаре как террористку, она говорила: самые свирепые палачи низкорослые. Офицер-коротышка капал ей на грудь расплавленное олово. Она каменно молчала. Фидель Михайлович завидовал её стойкости.
В новогоднюю ночь он впервые увидел Тоню обнаженной. Красоту её крупной фигуры портила изуродованная грудь - вместо левого соска глубокий шрам. Ее пытали огнем, но турок-истязатель не вырвал из неё признания, куда она заложила мину. Она все отрицала, зная, что если признается хоть в чем-то - остальное выбьют.
От Фиделя Михайловича требовали всего-навсего: в какой машине спрятаны миллионы? Он мог указать - приблизительно - место парковки. Не больше. Но в машине была Тоня. Деньги при ней. Разве мог он её выдать? - Ладно, - сказал низкорослый. - Подождем до утра. Приедет хозяин, ему и доложите.
Вопреки ожиданиям его истязать не стали. Низкорослый прекратил допрос, отлучился в соседнюю комнату. Минут через десять вернулся. Лицо у него было доброе.
Фидель Михайлович догадался, он с кем-то говорил по телефону. Не иначе, как звонил в Архангельск. Значит, что-то там случилось.
"Неужели схватили Тоню?" Тогда зачем напомнили о приезде хозяина? И кто этот хозяин? Тюлев? Может быть. Во всей округе леспромхозы работали на него. Нежелательно было с ним встретиться. О жестокости Тюлева ходили легенды. - Отведи в пятый, - распорядился низкорослый, обратившись к охраннику без маски. - Гляди за ним. Гривня потом тебя подменит. А ты найди миллионеру что пожрать. Они тоже хавать любят.
Низкорослый подмигнул охранникам, отчего его глубокие морщины на впалых щеках стали ещё глубже. Обычно такие лица у алкашей, для которых зона - и дом и семья. Такие маленькие, плюгавенькие у паханов ходят шавками. - Тогда я за жратвой, а Гриня пусть ведет, - сказал охранник без маски. - Столовка закрывается.
Гривней оказался охранник, поивший Фиделя Михайловича "сучком", а затем ударивший чем-то тяжелым по голове. Охранник лениво поднялся, передвинул автомат на грудь. Маску он так и не снял. Видимо, не пожелал, чтобы пленник его запомнил. Дело в том, что он, как и его напарники, ехавшие в "ЗИЛе", действительно были омоновцами, но подрабатывали у хозяина здешней тайги. И ударил он профессионально. Так бьют, заранее ни о чем не спрашивая, чтоб затем, сразу же, когда жертва приходит в сознание, получить нужные сведения.
Не получилось. И пленника оставили в покое. До утра. Из Архангельска, видимо, распорядились с пыткой повременить. Допрашивать будет сам хозяин. Как миллионер миллионера.
Гривня привел Фиделя Михайловича в холодный барак. Это было общежитие, где никто не жил: нары, тумбочки, в углу высокой грудой свалены тюфяки. Из каптерки, что была за перегородкой, Гривня принес прогоревшие в нескольких местах валенки, суконную шапку-ушанку и пропахшую дымом костра старую фуфайку.
От уличного фонаря в бараке было относительно светло. - Ну, миллионер, - сказал Гривня, - блаженствуй. А для сугрева, хочешь, набулькаю? - И достал из-за пазухи знакомую бутылку. - Спасибо. Платить не чем. - А три стольника? - Не для тебя, скотина.
"Если набросится - задушу", - подумал Фидель Михайлович. Ярость его распирала. Он был уверен: с одним - справится. Но Гривня, накачанный "сучком", на "скотину" не отреагировал. Только сказал: - Не хочешь - как хочешь. А жратву тебе принесут.
Он ушел. Слышно было, как по обледенелым ступеням простучали его омоновские ботинки.
Фидель Михайлович принялся менять экипировку. Фуфайка оказалась тесной - лопнула под мышками. Зато шапка и валенки были в самый раз. Потом он готовил себе постель. Кинул на нары тюфяк, но сразу ложиться не стал - от него исходил влажный колодезный холод. Нашел тюфяк посуше - накинул на плечи. Сел у окна. Задумался. Что же все-таки произошло?
Еще два дня назад, в Москве, он строил такие радужные планы! Он покупает комбинат. И уже как хозяин, а точнее, как управляющий, модернизирует производство, он по-умному распорядится деньгами Антонины Леонидовны (он даже не догадывался, что они были уворованы у Тюлева): двести тысяч, которые она ему подарила, пойдут на зарплату рабочим: госпредприятие задолжало им за восемь месяцев, часть, большая, конечно, будет направлена на закупку сырья у тех же задавленных неплатежами леспромхозов. А что касается потребителей, в частности, бруса и обрезной доски, шеф, то есть Ананий Денисович, гарантирует доставку в Швецию тому же Якобу Шимону, притом минуя посредников. Через полгода уже появятся живые деньги - чистая прибыль.
Кредит он вернет, конечно, Антонине Леонидовне. А через два года, если цеха заработают на полную мощность - доперестроечную, - будет миллион в его собственном кармане. Он выкупит сына...
"Выкупил"...
Фидель Михайлович в этом холодном темном бараке осмысливал свои поступки, начиная с того сентябрьского дня, когда по протекции профессора Герчика стал сотрудником фирмы "Лозанд", владелец которой по стопам своего старшего брата карабкался в олигархи, до дня нынешнего, когда соблазненный тем же профессором, очутился в Архангельске на аукционе по продаже недвижимости.
- Вот и выкупил сына, - произнес он вслух, не осуждая и не одобряя себя: и в расчетах бывают просчеты.
В бараке было не на много теплее, чем во дворе под открытым небом. Знобило. И - страшно хотелось есть. Чувство голода время от времени подавляло мысли: правильно ли жил в эти последние полгода, связавши себя с фирмой "Лозанд"?
До этого, прежде, почти восемь лет, в научно-исследовательской лаборатории прогноза, его окружали русские, в большинстве своем изгнанные из ракетных войск, изгнанный за ненадобностью (сам президент объявил Америку стратегическим другом), это были молодые, толковые ребята,. Но среди сотрудников лаборатории были и бездари, лодыри и подлецы, были завистники и стукачи - как и в любом коллективе, а сам руководитель, Капитон Капитонович Белый, проявил себя как наглый вымогатель. Но все это были свои, открытые, как протянутая длань нищего. А здесь, в "Лозанде", русским он оказался один. На что товарищ полковник, вроде Иван Иванович Мишин, то ли чуваш, то ли мордвин, человек умный и предельно хитрый, умеет ловко угодить любому начальнику, и любой начальник, неважно, с каким богом в голове, ему благоволит.
Исключение - Тоня, женщина восточного ума и воинственной отваги, искренне любит Россию и русских, но упрекает русских за их доверчивость, благодушие и открытость. "Ах, если бы русским, - твердила она, - да великоханьское коварство, Америка стояла бы перед Россией на коленях". Эти слова однажды она произнесла в порыве глубокого чувства к Фиделю Михайловичу.
Он помнил все, что она говорила. В её словах было столько нежности и участия! "Жалею, что не русская, - признавалась она, лаская Фиделя. И тут же как будто сама себя спрашивала: - А может, у меня тогда бы не было воинственной непримиримости к любителям чужого? Обворовали мой народ. Как же не разделить с ним его страдания? Меня мой народ знает, потому что меня пытали. И не однажды. Но я держалась на допросах и своим примером показывала товарищам, как нужно держаться. Когда знаешь, за что принимаешь муки, боль уже не боль. Если бы Иисуса не распяли на кресте, никто бы и не помнил, что был такой проповедник первобытного коммунизма".
Это тоже её слова. Но это были и его слова, сказанные при знакомстве с Аркадием Семеновичем Герчиком. Не испытай страданий не за себя лично, а за род человеческий, тебя забудут уже в первом поколении.
Будучи по крови и по духу русским среди нерусских, но хозяев России, Фидель Михайлович понимал, как ему не хватает ненависти к этим иноплеменным хозяевам. Видимо, страдать за Россию надо уметь.
18
Этот весенний солнечный день был начисто испорчен звонком из Архангельска.
Дарьяна Манукяновна в ночной рубахе стояла у окна. По раме открытой форточки прыгала синица, щебетала что-то мартовское.
Из коттеджа просматривался оттаявший асфальт Рублевского шоссе. По нем в сторону Москвы плыли дорогие иномарки - высокие чиновники, главным образом новые русские спешили в столицу приумножать свои капиталы.
Только что уехал Ананий Денисович. Она видела, как из "Форда" выскочил один из охранников, услужливо широкой спиной прикрыл нерезвого в походке шефа. Дарьяна Манукяновна стояла в задумчивой позе. Из Архангельска звонила Антонина Леонидовна. Она сказала мало, но самое важное. Товарищ полковник ей предложил встретиться с Банкиром. Это значит, с бандюгой Тюлевым - на него наехал товарищ полковник, конечно же, с помощью людей Януария Денисовича. И вот теперь неудачу приходится расхлебывать не столько Антонине Леонидовне - она выкрутится - а Фиделю. Где он? Что с ним? Куда его запрятали?
Муж сказал, что могут и убить: ведь он, Ананий, наступил на больной мозоль далеко не рядовому предпринимателю, - самому Тюлеву, вору в законе, члену Северо-Западного политбюро, держателю многомиллионного общака. Для Дарьяны Манукяновны это не было неожиданностью.
А на Фиделя Михайловича у неё такие виды! Далеко не всегда приходится заполучать русского, обладающего талантом аналитика, знатока макроэкономики. Дураков, бесталанных, готовых по-собачьи служить за сотню-другую долларов, сколько угодно. В одной только президентской команде их - легион.
Фидель Михайлович уже стал частью этой элиты. Что выгодно для элиты, он - русский. Как Черномырдин. Как Полунин. Как Ваня Рыбкин. Хотя Ване Рыбкину доверять миллионы нельзя - зазнается, а в случае краха - запьет. Одна радость, что - свой. Такого если и выкрадут, пусть даже чеченцы, потеря невелика.
А вот Фидель Михайлович... Где он, бедняжка? Даже служба Януария Денисовича не может выйти на его след. Что это за власть? Обратиться к мальчикам из Моссада? Упрекнут в лопоухости того же Януария Денисовичаа. А ему в случае кончины проспиртованного всенародно избранного выходить на вершину державного Олимпа.
Муж, накануне побывавший в московском Белом доме, вернулся в расстроенных чувствах. Они с братом так и не дождались обнадеживающего звонка из Архангельска.
Крепко зажал Тюлев северный регион. Если прорвется во власть, зажмет всю Россию. Как в свое время Фюрер зажал Германию. Тогда цвет германской элиты укатил в Америку, все, что не элита, но одной с элитой крови, были угнаны в гетто и там превратились в пепел.
Подобное произойдет и в России. Элита укатит в земли обетованные. Будет ли гетто? Русские до этого не додумаются. И если Тюлев станет диктатором, то разрешит своим бывшим подельникам время от времени устраивать варфоломеевские ночи - для острастки. А Россия без диктатора из ямы не выкарабкаться. Поэтому Тюлев, если выставит свою кандидатуру, в президенты пройдет со свистом. Как фюрер в канцлеры.
Так, стоя у окна с видом на Рублевское шоссе, размышляла Дарьяна Манукяновна, женщина многократно умнее своего мужа-миллионера, но не умнее его брата, нынешнего члена правительства.
С мужем и его братом её связывали капиталы, и не больше. Муж как мужчина её давно не интересовал. Уже добрый десяток лет она не делила с ним супружеское ложе. Но как женщина, она постоянно жаждала мужчину. Ложиться под кого попало не позволяла гордость, да и положение.
Наконец-то плеснула радость надежды. Спасибо Аркадию Семеновичу. Он высмотрел того, кто ей нужен.
Ничего, что формально он муж Антонины. Это и лучше. Она - её маскировочная сеть.
Ах, счастье! Оно уже было так близко! Но почему было?
Дарьяна Манукяновна, вздохнув всей своей могучей грудью, машинально нащелкала номер товарища полковника. Послышалось привычное, знакомое: - Я весь внимание, Дарьяна Манукяновна. - Вы мне нужны. - Айн момент.
У товарища полковника ещё с эпохи КГБ осталась изумительная исполнительность. Через пять минут, поставив на сигнализацию свой кабинет-сейф, он уже был в дороге.
Всходившее солнце, напоминая собой огромный перезревший персик, раскрашивало город персиковым цветом, но москвичи, озабоченные своими делами, вряд ли замечали такую красоту.
Товарищ полковник - замечал. Только что ему передали шифровку от агента Кинской, исполнявшей обязанности любовницы Тюлева.
Ядвига Станиславовна в силу природного дара умела страстно отдаваться "объекту" своей работы. Начинала с простого. Шестнадцатилетней девчонкой под видом домработницы была внедрена к первому секретарю обкома партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32