В молодости Сугуро, страдавший болезнью легких, много времени провел в больницах, поэтому знал, что в это время суток здесь наступает относительное затишье.
– Где я могу найти госпожу Нарусэ, волонтера?
– Госпожа Нарусэ? Она сегодня здесь? – наперебой загалдели медсестры.
– Кажется, она в палате реабилитации, – наконец предположила одна из них.
Двигаясь прямо по коридору, он стал искать нужную палату. Проходя мимо туалета, заметил в открытую дверь молодого врача, которого встретил в лифте, причесывающего волосы.
– Не скажете, где палата реабилитации?
– В самом конце.
Врач не выказал никаких подозрений. Напротив, взглянув на Сугуро, поклонился. Возможно, узнал писателя, которого видел по телевизору.
Из палаты доносился детский плач. Заглянув, он увидел, что Нарусэ, одетая в синий спортивный костюм, вместе с совсем юной, похожей на школьницу медсестрой, учит ходить ребенка лет десяти. Сугуро решил, немного понаблюдав за ней тайком, уйти. Ребенок в ходунках, держась руками за поручни, подбадриваемый Нарусэ, шаг за шагом сосредоточенно продвигался вперед. Девочка лет семи подбежала и, вцепившись в Нарусэ, дернула ее за рукав:
– Расскажите о Буппи!
Ребенок в ходунках тоже остановился и присоединился к просьбе:
– Пожалуйста, расскажите о Буппи!
– Хорошо, но с условием – ты, Сигэру, еще пройдешь два раза. – Схватив девочку за руки, Нарусэ притянула ее к себе и засмеялась.
– Что это за рассказ про Буппи? – спросила медсестра.
– Сказка, я сама придумала. Волк, которого никто не любит, не может найти себе в лесу друзей, и только зайчонок Буппи относится к нему с симпатией. В результате волк становится добрым.
– Хорошая сказка. Вы часто такие придумываете?
– Дети все время просят о чем-нибудь рассказать, и я уже истощила весь свой запас когда-то прочитанных сказок, поэтому волей-неволей пришлось самой сочинять.
– Наверно, вы и своим детям рассказывали такие сказки?
– У меня нет детей.
Малыши, возбудившись, тянули Нарусэ за руки, медсестра попыталась их утихомирить, и мальчик, которого звали Сигэру, расплакался. Обняв его и поглаживая, Нарусэ начала рассказывать историю про Бугши. «Как она сейчас похожа на мою жену! – подумал Сугуро. – Как много у них общего!» И однако, эта женщина в разговоре о его книгах не побоялась высказать свое отношение к сексу – вещь, немыслимая для его жены.
– И вот тогда зайчонок, чтобы вылечить больные глаза волка, принес лед…
– А что стало с плохой кошкой? – спросил Сигэру, сидевший на коленях Нарусэ.
– Плохая кошка ждала в засаде на дороге.
Подняв голову и рассеянно посмотрев в сторону двери, она вдруг заметила Сугуро. От удивления она прервала рассказ и невольно опустила глаза на свой спортивный костюм.
– Я в таком виде… – засмеялась она, и в ее больших глазах мелькнуло смущение.
Пока она переодевалась, Сугуро ждал на первом этаже перед аптечным киоском.
– Прошу прощения, я слишком долго… – Она спустилась по лестнице, одетая, как и в тот раз, в бежевое пальто. – Но, признаться, вы застали меня врасплох.
Сугуро рассказал, что его жена на днях приходила сюда проведать больного и случайно услышала о ней от медсестры.
– Медсестра сказала, что здесь все вас знают.
– Неужели?… Наверно, потому, что я давно сюда хожу.
– Какие у вас планы?
– Иду домой. Хоть никто меня там и не ждет.
Прозвучало так, словно она напрашивалась на приглашение. Сугуро вспомнил о китайском ресторане поблизости, специализировавшемся на куриных блюдах. И, недолго думая, предложил ей составить ему компанию.
– А ничего, что вы не вернетесь к ужину? Жена вас не хватится?
– Сегодня вечером я ем один. Работа застопорилась. И жена, разумеется, об этом знает.
– Я вам сочувствую, – сказала Нарусэ тихо и, точно вспомнив, добавила: – Извините, что в прошлый раз я вела себя бестактно и наговорила глупостей.
Китайский ресторан, несмотря на раннее время, неожиданно оказался переполнен. Хозяин, узнав Сугуро, провел их к столику в дальнем углу, за которым он несколько раз сидел с женой. И Нарусэ заняла тот же стул, на котором обычно сидела жена, напротив Сугуро. Внезапно у него заныло в груди.
– Вы едите острое? – спросил он, заглушая боль.
– Очень даже люблю, – кивнула она. – Здесь, как я понимаю, сычуаньская кухня?
– Да, все горит во рту.
Сугуро заказал «юньбайжоу» – свинину с луком-рокамболь и «юйтоу шаго» – рыбьи головы в острой приправе, после чего сказал шутливым тоном:
– Я вижу, вы очень любите детей.
– Да. А вы?
– Конечно, как всякий отец, я души не чаял в своем сыне. Но он уже женился, работает за границей, и мы давно с ним не виделись. А почему вы стали волонтером?
– Ну и вопрос! – засмеялась Нарусэ. – Наверно, потому, что мне доставляет физическое наслаждение обнимать ребенка, а своих детей у меня нет. Знаете, эта мягкость, этот сладковатый запах…
– А когда вы не работаете волонтером?
– У меня есть двоюродный брат в районе Кёбаси, продавец антиквариата… – начала говорить Нарусэ и грустно улыбнулась. – Нет, не хочу об этом рассказывать. Получается, как будто я отвечаю на вопросы анкеты. Вы, писатели, такие любопытные, все вам надо знать!
– Ну, простите, – извинился Сугуро. – Так много, о чем хотелось бы с вами поговорить…
Принесли еду Нарусэ, изящно обращаясь с палочками, начала есть с таким аппетитом, что у Сугуро сразу улучшилось настроение. Он внимательно смотрел на ее большие глаза, широкий лоб, на движения рта, занятого едой. Сравнивал с женой и отмечал различия. Заговорили на гастрономические темы. Он упомянул о ресторане в Гонконге, в котором замечательно готовят рыбу, и вдруг оказалось, что Нарусэ его знает.
– Вы часто бываете за границей?
Почему-то смутившись, она ответила:
– Да, примерно раз в два года. Но это не обычные тур-поездки.
– А именно?
– Я езжу с одной определенной целью… Кстати, вчера я прочла ваш рассказ, недавно опубликованный в журнале, – она резко сменила тему.
– И этот рассказ тоже, как вы изволили выразиться в прошлый раз, избегает проблемы секса, не правда ли?
– Извините. Мне правда было потом стыдно, за то, что я тогда наговорила. Впервые встретилась с человеком – и вела себя совершенно неприлично.
– Нет, я рад, что вы мне тогда это сказали. Именно поэтому у меня появился к вам интерес. Однако такая женщина, как вы… работающая волонтером в больнице… почему вас так интересует секс?
– По-вашему, женщина, работающая волонтером, – она вытерла салфеткой губы, – не имеет права интересоваться сексом? А мне, наоборот, такой взгляд кажется странным. Извините, вы в своей семье совсем не говорите о подобных вещах?
– Да, мы с женой таких вещей практически не упоминаем… А вы с покойным супругом беседовали на эту тему?
– Нет, – она покачала головой, сделав серьезное лицо. – Разумеется, нет. Но именно секс был тем, что крепко связывало нас… Вернее, то таящееся в глубине души, что раскрывается в сексе… Это нас объединяло.
Сугуро почувствовал – наконец-то она подошла к тому, что он хотел у нее выведать. Рыба попалась на крючок! Писатель в нем торжествовал.
– Я не очень хорошо понимаю, о чем вы говорите, – сказал он, разыгрывая невинность, и, взяв с блюда кусочек поджарки, которой славился этот ресторан, переправил его в маленький горшочек.
– Разумеется.
– Наверно, неприлично спрашивать подробности…
– Да, неприлично, – засмеялась она, – это тайна между мной и моим мужем.
Резкий отказ вызвал у Сугуро едва ли не восхищение, эта женщина показалась ему еще более загадочной и с новой силой возбудила в нем любопытство.
– Как писатель я заинтригован, – пробормотал он, как бы про себя, но Нарусэ, не поднимая головы, сделала вид, что не расслышала, и продолжала есть, подхватывая палочками кусочки поджарки. – Помнится, вы сказали, что секс раскрывает в человеке его самую сокровенную тайну.
– Не провоцируйте меня, – засмеялась Нарусэ, широко раскрыв глаза, – все равно не скажу.
– Нет, я не спрашиваю о деталях. Расскажите лишь то, что считаете возможным. Вы действительно верите, что секс выражает самую сокровенную тайну души?
– Да.
– Значит, так было у вас с мужем… Нет, я вовсе не спрашиваю о подробностях вашей супружеской жизни. Я хочу спросить… Это блюдо едят, макая в соус… Я хочу спросить – когда вы с мужем впервые прикоснулись к этой, как вы говорите, тайне?
– Про мужа не знаю, но я до самой свадьбы, нет, даже некоторое время и после того, как вышла замуж, совершенно не догадывалась о том, что во мне есть какая-то тайна.
– Но через какое-то время после замужества вы это поняли?
– Можно и так сказать. Кое-что произошло…
– Это кое-что… Не волнуйтесь. Я не спрашиваю вас о конкретных деталях… Итак, однажды вы поняли нечто, чего раньше не сознавали.
Писательское любопытство заработало, как поршень паровоза, он уже не мог остановиться. Обычное дело.
– Да, у меня открылись глаза на тайну, о которой я прежде не знала, – повторила за ним Нарусэ, аккуратно положив палочки на тарелку.
– Тайна, о которой вы не знали… – Сугуро также повторил ее слова. Попытался что-то представить, но лицо его собеседницы не давало никаких подсказок.
Ловко пользуясь длинными палочками, она отправила в рот поджарку. Послышался сухой хруст разгрызаемого кусочка. Пристально следя за движениями ее рта, Сугуро испытывал живейшее, почти плотское наслаждение. В том, как она ела, было что-то эротическое, наводящее на мысль о половом акте, мысль, которая никогда у него не возникала, когда он ел вместе с женой или какой-либо другой женщиной. В движениях длинных пальцев, когда она двигала палочками или когда подносила к губам чашечку с вином, была грациозная плавность паука, обматывающего нить вокруг жертвы.
– Приятно смотреть, с каким аппетитом вы едите, – сказал он, невольно вздохнув.
– Правда? Я люблю поесть.
– Кстати, по поводу той выставки… Вы сказали, что знакомы с девушкой, нарисовавшей портрет.
– Да.
– Она… обо мне… вернее, о представляющемся мной самозванце что-нибудь говорила?
– Совсем немного.
– Интересно, что же?
– О том, что вместе выпивали, что вы разрешили ей нарисовать ваш портрет.
– Подождите. Речь не обо мне. Это портрет самозванца! – Сугуро положил палочки, демонстрируя замешательство. – Разве я похож на сладострастника?
– Одного не пойму, почему это вас так волнует? – Она подняла глаза и посмотрела на Сугуро. – Если вы сладострастник, то и я не чужда сладострастия…
Он молчал, не зная, как растолковать ее слова. Нарусэ, протягивая руку, брала с тарелки креветки и отправляла в рот. За слегка раздвинутыми губами было видно, как работают зубы. Глядя на ее лицо, выражавшее удовольствие от еды, Сугуро что-то вспомнил. Да, именно. Выражение плотоядного хищника, пожирающего добычу. Это была уже не та Нарусэ, которая возилась с детьми в больнице, это была совсем другая женщина.
– Ничего общего, – пробормотал он.
– Вы о чем?
– Глядя на ваше лицо, когда вы едите, невозможно представить вас в больнице.
– Но это же естественно! Нет человека, который бы оставался всегда одинаковым.
Промелькнула мысль, что такое выражение на ее лице было в минуты телесной близости с мужем.
– Значит, у вас не одно лицо и не одно «я»?
– А у вас?
– Думаю, да. Иначе я не был бы писателем.
– У меня то же самое.
Одетый в белое официант привел к соседнему столику молодую пару. Юноша положил на пустой стул ракетку – вероятно, играл в теннис на крытом корте стадиона, расположенного по соседству.
– И какое же, позвольте спросить, у вас другое «я»?
– Надо же – снег! – воскликнула Нарусэ, уходя от ответа. Волосы юноши в некоторых местах мерцали, точно спрыснутые росой. Это таял снег.
– Прошу вас, расскажите мне, – продолжал настаивать Сугуро. – Прошу вас!
– Когда-нибудь… Когда-нибудь расскажу, – прошептала Нарусэ, улыбнувшись.
– Надо же – снег!
Услышав голос женщины, открывшей окно, чтобы достать уже высохшие чулки, Кобари поспешно спрятал фотографию под книгу. Однако как только она ушла в кухню, вновь достал.
Девушка в круглых очках, со стянутым на горле ремнем. Из приоткрытого рта торчит язык, по подбородку стекает блевотина, похожая на кофейную гущу. На лице ни тени страдания. Даже как будто улыбка. Улыбка счастья.
Фотография попала к нему в руки случайно сегодня днем. Он зашел к приятелю-фотографу поставляющему специфический материал для «Фокуса» и «Фрайди». Приятель снимал квартиру вместе с коллегами под рабочую мастерскую, и точно так же, как из окна его дома свисали колготы, здесь чернели вывешенные на просушку пленки, недавно отпечатанные фотографии устилали весь широкий стол. Пока приятель работал в темной комнате, Кобари, переворачивая разложенные фотографии, читал написанные шариковой ручкой на обратной стороне пояснения. Заснятые на станции «Синдзюку» школьницы в непристойных позах. Встреча известной актрисы с отцом, которого не видела с детских лет. Кобари рассеянно перебирал фотографии, как колоду карт, и вдруг рука его замерла, точно окаменев.
– Это же… – Он громко позвал приятеля.
– Что случилось?
Приоткрыв дверь, приятель, одетый в рабочий халат, высунул недовольное лицо.
– Откуда у тебя эта фотография?
– Какая? – приятель взглянул на протянутый снимок. – Вечеринка, которую организовал посвященный групповому сексу порножурнал в одной специализированной гостинице, в Роппонги. Впрочем, на этот раз подобралась компания людей со своеобразными вкусами… Сейчас в Токио это не такая уж редкость. Не знаю, клюнут ли на это фотожурналы, но все-таки попробую отнести во «Фрайди».
– Ты знаком с этой девицей?
– С которой? Там их было много.
Когда приятель брал из-за спины Кобари фотокарточку, от его халата сильно пахнуло химикалиями.
– Я плохо помню. Собралось человек двенадцать, вначале все было чинно, стеснялись друг друга, но постепенно разошлись, дошло чуть не до безумия… А, вспомнил! Эта девушка была в большой цене у мужчин с подобными пристрастиями. Со всех сторон только и слышалось: Моттян, Моттян…
– Она, отучаем, была не в очках?
– Не помню. Ты с ней знаком?
– Немного. Как называется гостиница?
– «Шато руш».
Кобари, прикусив незажженную сигарету, просмотрел другие снимки.
Девушка была без очков, но никаких сомнений, что это она. Он хорошо запомнил ее круглое лицо и полную фигуру во время их разговора в кафе-баре на Сакура-дори. На одной фотографии она чокалась с какими-то голыми мужчинами, держащими в руках стаканы и пивные бутылки. На заднем плане смутно вырисовывались фигуры мужчин и женщин, стоявших спиной или боком.
Кобари сразу же стал разыскивать среди них Сугуро. Из двух худых мужчин, которые могли бы сойти за писателя, один отпадал по возрасту. Второй вроде бы похож, но с уверенностью утверждать было нельзя. Зато в бледном силуэте женской спины Кобари угадал пожилую даму, за которой недавно следил на улице.
– Как тебе удалось туда проникнуть!
– У меня есть связи. Фотографу без этого нельзя. Приходится крутиться, подмасливать.
– Не одолжишь мне на день этот снимок? – попросил Кобари. – С меня причитается.
Услышав название гостиницы: «Шато руш», он сразу догадался, что приятель, который был не силен в иностранных языках, ослышался, правильно – «Шато руж». Гостиница, пользующаяся славой в кругах любителей садомазохизма.
Взяв фотографию, он на метро отправился в Роппонги. Судя по рассказу фотографа, девушка в круглых очках была хорошо известна среди определенной публики под именем Моттян. В таком случае, если повезет, в «Шато руж» можно раздобыть более подробную информацию. А там, глядишь, и Сугуро удастся вывести на чистую воду.
– Что за напасть!.. – нахмурилась женщина-управляющая «Шато руж», которую Кобари вытащил в соседнюю закусочную. Она сжимала пальцами с темно-пурпурными ногтями сигарету «Салем». – Только устроишь вечеринку, сразу появляются фотографии! Вот вы какие, корреспонденты! Поверьте, я к этой девчонке не имею никакого отношения. Вначале захаживала к нам с мужчинами просто поразвлечься, стала постоянной клиенткой, иногда оказывает услуги за плату, вот и все.
– Что значит – «оказывает услуги»?
– Девушек, готовых выступить в роли мазохистки, не так много. Платят им гораздо больше, чем «садисткам», но среди клиентов встречаются довольно неуравновешенные типы, поэтому все отказываются наотрез… Но поскольку эта по своей натуре такая…
– И что она делает?
– Извините, я не могу этого описать.
Управляющая, лет сорока, с вытянутым лицом, в темных очках, закурила, и каждый раз, когда она выдыхала дым, цепочка от ее очков тихо колыхалась.
– Вы сказали, что она мазохистка по натуре…
– Да, – ответила женщина, медленно стряхнув пепел. – Настолько, что мечтает о смерти.
– Ей пришлось много выстрадать?
– Выстрадать?
– Может, с ней какая-то беда приключилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22