Юноша невольно усмехнулся: не велик же мир у белых! Он закурил папиросу, выпуская изо рта кольца дыма. В теплом помещении они долго держались в воздухе и, медленно расплываясь, подымались к потолку.
У дверей раздался шум. Все приподнялись со своих мест, думая, что началась посадка. В зале раздался голос:
— Спокойно, граждане! Приготовьте документы!
Двое солдат и двое милиционеров стали у дверей.
«Вот ещё, не было печали — черти накачали!» — поморщившись, подумал Алёша.
Открылись двери на перрон. Началась проверка. Ожидавшие поезда недовольно ворчали, доставая документы. Они медленно проходили мимо часовых. Двое офицеров брали документы, небрежно просматривали их и возвращали владельцам. Однако некоторых они просили отойти в сторону. Те, кому документы возвращались, облегчённо вздохнув, выходили на перрон, остальные стояли, недоумевающие, насторожённые.
Подошёл черёд Алёши. Офицер взял его паспорт.
— Где работаешь?
— В депо Первая Речка.
— Отойди в сторону. Разберёмся потом, — сказал офицер, возвращая паспорт.
Проверка продолжалась. Алёша угрюмо закурил. «Что ещё за фокусы?..» Группа задержанных все росла. Их накопилось, на взгляд Пужняка, человек до ста. Наконец, кроме них, в зале не осталось никого. Офицер скомандовал людям, с недовольством и тревогой глядевшим на него:
— Построиться. По порядочку… Быстро!
Толпа не поняла офицера. Тот повторил:
— Построиться! Хотите, чтобы все быстрее разъяснилось, стройтесь! Вот так…
Вслед за этим солдаты распахнули дверь. Колонна задержанных стала выходить. Но за дверью также стояли солдаты.
— По лестнице наверх! — скомандовал офицер.
Из толпы послышались голоса:
— Господин офицер! Мне на Седанку надо…
— Меня на службе ждут.
— Куда нас?
— Что за самоуправство?
Офицер ответил всем разом:
— У вас документы не в порядке. В комендатуре выяснится все. А ну, веселей, веселей!
По мере того как колонна проходила мимо солдат, они окружали её кольцом жёлто-зелёных гимнастёрок.
— Ну, чисто арестанты! — сказал пожилой рабочий, оказавшийся рядом с Алёшей.
Сосед его слева прошептал испуганным голосом:
— Никогда под охраной не ходил, а тут… Что же это будет?
Колонну повели по площади.
Прохожие оглядывались на сумрачных людей, идущих под охраной. На углу Алеутской Алёша увидел Михайлова. Тот остановился, рассматривая колонну, и узнал среди шедших Пужняка. Он с удивлением поднял брови. Алёша пожал в ответ плечами. Он не знал, что думать. Однако инстинктивно почуял что-то неладное. Вынул паспорт и засунул его в сапог. Рабочий поглядел на него:
— Пожалуй, верно, парень, — и свой паспорт засунул в штаны.
Сосед слева побледнел, видя это, и дрожащими губами вымолвил:
— Господи… что это будет?
— Увидим! — ответил ему сосед Алёши справа.
В управлении коменданта у всех задержанных отбирали документы. У многих их не оказалось. Таких отделили от остальных. Дежурный офицер, глядя на паспорта, стал составлять какие-то списки.
— А что делать с этими? — спросил офицер с вокзала.
Дежурный ответил:
— Запишем со слов!
Алёша назвал первую пришедшую ему в голову фамилию. Его сосед — рабочий сделал то же.
Когда списки были составлены, дежурный сказал громко:
— Вы мобилизуетесь в Земскую рать, граждане!
Толпа ахнула. Тотчас же раздались протестующие крики, ругань. Мобилизованные заволновались. Дежурный объявил:
— Спокойно! Все это лишнее. Сейчас вы отправитесь в казармы. Получите обмундирование. Старший команды — поручик Беляев. Сопровождающие — отделение егерей. Становись! Смирр-р-рн-а! Р-раз-гово-ры отставить! — закричал он, со вкусом перекатывая во рту какое-то очень звонкое и весёлое «р».
Солдаты опять окружили задержанных и повели к Мальцевскому базару.
— Ловко! — сказал рабочий. — А? Оболванили, сволочи!
— Я уйду! — сказал ему Алёша. — Если хотите, давайте на пару!
— А то как же! — отозвался тот. — Чего захотели, гады!
Алёша негромко сказал идущим впереди:
— Кто хочет бежать — у магазина Иванова кидайся врассыпную, там сквозные двери и выход на Китайскую. Кто не бежит — ложись! Кто помешает — пеняй на себя. Сигнал — свист.
Он, волнуясь, следил за тем, как одна за другой стали поворачиваться головы идущих; люди слушали его и передавали другим. В хвост колонны пошла та же фраза. Офицер заметил движение в колонне. Он крикнул, натужась:
— Не р-разговаривать! От-ставить р-разговоры!
— Я не побегу, убьют… У меня дети! — сказал сосед Алёши слева, глядя на него умоляющими глазами.
— Тогда ложитесь, как только мы бросимся бежать, — сказал рабочий.
Магазин Иванова был уже виден. Люди, до сих пор шедшие вразброд, беспорядочно топоча ногами, вдруг подтянулись, ступая в ногу. Поручик улыбнулся:
— Но-о-гу! Реже! Рас-с! Два! Три…
Ничего не подозревающие солдаты — было их двенадцать человек — привычно и лениво шагали по мостовой, держа винтовки на ремне.
Паркер, корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн», ценивший в Маркове его независимость и язвительность, иногда сводил его с разными людьми, которые, по мнению Паркера, могли показаться интересными Маркову. Это были самые разные люди — вплоть до какого-то гангстера из Сан-Франциско, приезжавшего во Владивосток с целью выяснить, нельзя ли тут организовать крупный «рэкет», и не поладившего с бандитской организацией «Три туза», монополизировавшей во Владивостоке вымогательство. На этот раз Паркер, идя по улице, заметил на другой стороне человека с ногами спринтера и боксёрской шеей, в светлом костюме, с необыкновенно простодушным выражением лица.
— Хелло! Марков! — сказал Паркер. — Взгляните туда и скажите: что это за человек, по-вашему?
— По-моему, это американец! — заметил Марков.
— А ещё что вы можете сказать?
Марков подумал.
— Мне кажется, сказал он, — что это какой-нибудь фермер, который приехал сюда с целью сбыть то, что залежалось в Америке. Думаю, однако, что он только поистратится!
Паркер усмехнулся:
— Ставлю вам, Марков, двойку за наблюдательность! Вы ничего не понимаете в людях! Вас обманет любой мошенник и тем более деловой человек, который всегда носит маску на лице. Этот парень многого стоит. На днях он провёл такую комбинацию, которая не снилась никому до него. Ручаюсь, что за три месяца он сделает миллион! Правда, сейчас он работает на хозяина, но свой миллион он сделает через три месяца!
Марков повернулся к Паркеру.
— На Мак-Гауна? — спросил он с удивлением и интересом, вспомнив, что американцы называли консула хозяином, боссом.
— Почему на Мак-Гауна? — Паркер уклонился от ответа. — У каждого человека есть хозяин до тех пор, пока он сам не становится хозяином и у него не появляются свои люди, которые добывают для него каштаны из огня!
— Он производит впечатление простака, — сказал Марков.
— Вот я вас познакомлю. — Паркер усмехнулся. — Попробуйте из него вытянуть хоть одно слово!
Он окликнул замеченного человека, и тот стал переходить улицу, приветственно помахав Паркеру рукой. Лицо его показалось странно знакомым Маркову. Он сказал Паркеру, что где-то встречался с этим человеком, но совершенно не помнит, где именно. Паркер ответил по своей привычке сентенцией:
— Вы не запомнили его потому, что у него не было миллиона, даже не было имени! А теперь люди будут помнить его, встречать его улыбку, искать с ним встречи!
Тем временем тот, о ком шла речь, подошёл к журналистам.
— Мистер Кланг — основатель «Акционерной северной компании». Мистер Марков — журналист! — представил их друг другу Паркер.
Была у Паркера при этом какая-то странная усмешка на губах, которая заставила Маркова насторожиться. Он почувствовал в Кланге поживу для своей газеты… Паркер распрощался и ушёл. Марков заговорил с Клангом, и они пошли вместе по улице.
Мистер Джозия Вашингтон Кланг охотно и много говорил о своих впечатлениях о России, куда он прибыл, как он сказал, три дня назад. Однако Марков не мог отделаться от впечатления, что он встречал Кланга несколько раз на улицах Владивостока и не три дня назад, а много раньше. Кланг упомянул о Чукотке, но никакими клещами из него нельзя было вытянуть, чем он думает там заняться.
— Надо вдохнуть деловую жизнь, мистер Марков, в это Белое Безмолвие! — высокопарно ответил он на вопрос о целях и задачах «Акционерной северной компании».
У Маркова возникла мысль написать очерк о «пирате XX века», как он уже окрестил Кланга, почуяв в нем хищника. Но в разговоре Кланг все уходил от этой темы, как ни допытывался Марков. Через некоторое время газетчик почувствовал, что Паркер прав, говоря о маске Кланга; Марков стал настойчивее.
Видя, что ему не отделаться от назойливого газетчика, американец завёл Маркова в подвальный кабачок. По тому, как он принялся подливать водку Маркову, последний понял, что Кланг решил напоить его и оставить, когда он захмелеет… Но через сорок минут Кланг почувствовал, что его развозит, что слова уже не так охотно набегают ему на язык, что язык перестаёт ему повиноваться, а Марков пьёт и не пьянеет. Кланг с удивлением глядел на газетчика, которого не берет хмель. Он ловил себя на пьяном желании рассказать, какая неожиданная удача подкатилась к его ногам и как удивительно изменилась в несколько дней его судьба, не обещавшая раньше ему ничего хорошего, кроме нудной, надоедливой и далеко не безопасной работы на босса. Его так и подмывало рассказать, как ловко вёл он себя, как сумел он ухватиться за один шанс из тысячи, чтобы выбиться из неизвестности; слова восхищения боссом, который умеет делать политику и умеет делать при этом деньги, просились с его языка…
Подавив в себе это желание, Кланг поспешно вышел на спасительный воздух и вновь обрёл способность произносить много ничего не говорящих слов. Щуря глаза, он стал вглядываться в перспективу улицы, на середине которой темнела какая-то толпа.
Марков был настойчив; чем больше он пьянел, тем сильнее проявлялось в нем качество журналиста-следопыта.
— Как велик основной капитал вашего акционерного общества? — спросил Марков.
— Да, капитал — это животворный сок каждого дела, это кровь бизнеса, это его воздух! — насмешливо декламировал Кланг, уже хмурясь.
— Прошу вас, назовите поимённо акционеров общества! — не отставал Марков.
— Настоящий предприниматель, движимый духом коммерции, не знает преград, мистер Марков! Он — человек одной цели! Я имею в виду американца… Он хочет, чтобы весь мир вращался вокруг золотой оси, а золотая ось — это Нью-Йорк, в котором сосредоточена половина золотого запаса мира. Двадцатый век — век Америки!
— Я вам про Фому, а вы мне про Ерему! — с досадой проговорил Марков, теряя терпение.
Американец, однако, не обратил внимания на его слова. Он кивнул головой на колонну, подходившую к магазину. Колонна была большая, цепочка конвойных жиденькая.
— Что это?
Марков, глянув на хмурые, унылые лица мобилизованных, сказал с непередаваемым выражением в голосе:
— Судя по их воодушевлённым лицам, мистер Кланг это новобранцы.
— О, — сказал Кланг, — волонтёры! Как это по-русски? Добровольцы!..
Нервное напряжение охватило колонну. Голова её поравнялась с магазином Иванова. Алёша заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. «Побегут, — подумал он в последний момент, — ещё как побегут! Ишь, ногу печатают!»
Колонна рассыпалась тотчас же. Кое-кто повалился на мостовую, закрывая голову руками. Однако большая часть задержанных бросилась врассыпную направо и налево. Конвоиры были сбиты с ног. Мобилизованные кинулись в ворота, подъезды домов, к пристанским спускам, к заливу Алёша с рабочим вскочили на высокий тротуар.
И вдруг, к удивлению Маркова, мистер Кланг, человек, который должен был через три месяца положить в карман миллион, точно полицейская ищейка, кинулся наперерез Алёше и рабочему, растопырив руки и крикнув Маркову «Держите!» Марков же инстинктивно отстранился, пропуская бежавших, — он не хотел быть втянутым в грязную историю. В ту же секунду Алёша наотмашь что было силы ударил Кланга по шее. Кланг растянулся на тротуаре, ударившись коленом.
…Алёша с рабочим ворвались в магазин, пролетели через салон, выскочили на чёрный ход и задами стали уходить в сторону Китайской.
— Не отставай, дядя! — оглядывался Алёша на спутника.
Тот, обращая к Алёше раскрасневшееся лицо с седоватыми усами и густыми бровями, тяжело дыша, отвечал:
— Не замай, парень, как-нибудь! Свои пятки побереги!..
Беспорядочные выстрелы конвоиров раздались через три-четыре минуты после свистка Алёши. К этому времени большинство беглецов было уже вне пределов досягаемости поручика и конвоиров…
…Марков помог Клангу подняться. Кланг потёр колено, скривившись от боли.
— Черт возьми! Как он меня свалил! Боксёрский удар!
— А чего вы, собственно, не в своё дело сунулись, мистер Кланг? — спросил Марков.
Кланг смущённо ухмыльнулся.
— Привычка, Марков. Старая привычка! Я служил раньше в заводской полиции в Детройте, у мистера Форда… Впрочем, сейчас это не моё дело, вы правы!.. «Но между тем раздул ноздри, как боевой конь при звуке трубы…» Ведь так сказал поэт! — обретая свой по-прежнему балаганный тон, сказал Кланг.
Подозрение Маркова перешло в уверенность. «Интересно, кто же стоит за твоей спиной? — подумал он, глядя на Кланга. — Ты-то ещё мелко плаваешь, молодчик!»
…Алёша и рабочий на ходу вскочили в трамвай. Только тут рабочий сказал, хлопнув Алёшу по плечу:
— Ай да парень! Ну-ну!
— Что? — спросил Пужняк весело.
— Молодец! Молодец!.. Ты хоть скажи, как тебя звать-то, чтобы в молитвах поминать! Ведь пришлось бы «Соловей, соловей-пташечка» голосить на старости лет.
— Пужняк! — ответил Алёша.
— То-то, Пужняк. Всех испужал… Как воробьи разлетелись… — восхитился рабочий. — Ну, а моя фамилия Дмитриев! Будем знакомы!
Алёша крепко пожал протянутую ему руку.
4
Михайлов заметил Алёшу в толпе задержанных. «Попал в облаву!» — сообразил он, провожая глазами колонну. Одновременно он подумал, что надо немедленно сообщить Антонию Ивановичу о случившемся с Алёшей, так как сам Алёша вряд ли сумеет что-нибудь предпринять для своего освобождения.
Тут впереди послышались выстрелы, какой-то шум. Часть прохожих инстинктивно бросилась под защиту стен, но кое-кто из зевак, которые забывают об опасности, лишь бы увидеть происшествие, кинулся по направлению шума. Михайлову видно было, что колонна, в которой он видел Алёшу, неожиданно распалась. В обе стороны от неё кинулись бежать люди, расталкивая, сбивая с ног прохожих. Михайлов перешёл на другую сторону улицы и придержал шаг — ему ни к чему было оказываться вблизи… Конвоиры сгоняли прикладами поредевший строй, от которого едва ли половина осталась под их охраной. Осыпая оставшихся площадной бранью, егери погнали их дальше, взяв винтовки наперевес. «Удрали! — сказал себе, усмехаясь, Михайлов. — Как Алёшка-то?» Навстречу ему попались двое рабочих:
— Что там случилось? — спросил Михайлов.
— Новобранцы удули! — с довольным блеском в глазах сказал один.
— Молодцы ребята! — сказал второй. — Там один белобрыска-парень как заложил два пальца в рот, да как свистнет! Все врассыпную! Конвоиры пах-пах! Куда там… Теперь не найдёшь!..
Михайлов сел в трамвай, вскоре догнавший колонну. Из окна пристально рассматривал идущих кое-как «новобранцев», перепуганных донельзя. Алёши среди них не было. «Ушёл!» Михайлов облегчённо вздохнул. Он слез на очередной остановке и не торопясь пошёл к порту, к бухте.
Солнце расплескалось на волнах бухты, разведённых свежим ветром. Ясные блики от них трепетали на бортах судов, стоявших на рейде, точно кто-то баловался на просторе бухты в этот ясный день, играя со множеством зеркал. Мелкая волна билась о покатый берег, взбегая на него, тотчас же отходя и оставляя на ракушечнике клочья пены, которая опадала, как встряхнутая опара. На волнах покачивались рыбачьи баркасы, пробегали, переваливаясь, шампуньки. Била волна в берег и выкидывала на него всякую дрянь, всякий мусор. Лежала на приплеске морская капуста, выброшенная прибоем, издавая терпкий запах йода, соли и сырости. Большая часть прибрежья бухты была мелководна. Каменные причалы расположились вправо к вокзалу, к Эгершельду. Корабли, ожидавшие своей очереди под погрузку, толпились на середине бухты. Влево берег казался свалкой от множества мелких гребных и парусных судов, покрывавших его словно грудой щепы, — так разнообразны были они, в такой сумятице толклись они, подбрасываемые волной. А прямо от бухты в вышину семи холмов, окаймлявших её, карабкались каменные дома. Беспощадное солнце палило городские улицы, и даже здесь, у самой бухты, слышался запах асфальта, плавившегося под горячими лучами. Камень, камень…
«Эка вырубили все! — сказал сам себе Михайлов. — А когда поручик Комаров высаживался здесь, тайга подступала к самому берегу, ночью к палаткам медведи подходили, солдатам страшно было на полверсты в сторону отойти — как бы не заблудиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
У дверей раздался шум. Все приподнялись со своих мест, думая, что началась посадка. В зале раздался голос:
— Спокойно, граждане! Приготовьте документы!
Двое солдат и двое милиционеров стали у дверей.
«Вот ещё, не было печали — черти накачали!» — поморщившись, подумал Алёша.
Открылись двери на перрон. Началась проверка. Ожидавшие поезда недовольно ворчали, доставая документы. Они медленно проходили мимо часовых. Двое офицеров брали документы, небрежно просматривали их и возвращали владельцам. Однако некоторых они просили отойти в сторону. Те, кому документы возвращались, облегчённо вздохнув, выходили на перрон, остальные стояли, недоумевающие, насторожённые.
Подошёл черёд Алёши. Офицер взял его паспорт.
— Где работаешь?
— В депо Первая Речка.
— Отойди в сторону. Разберёмся потом, — сказал офицер, возвращая паспорт.
Проверка продолжалась. Алёша угрюмо закурил. «Что ещё за фокусы?..» Группа задержанных все росла. Их накопилось, на взгляд Пужняка, человек до ста. Наконец, кроме них, в зале не осталось никого. Офицер скомандовал людям, с недовольством и тревогой глядевшим на него:
— Построиться. По порядочку… Быстро!
Толпа не поняла офицера. Тот повторил:
— Построиться! Хотите, чтобы все быстрее разъяснилось, стройтесь! Вот так…
Вслед за этим солдаты распахнули дверь. Колонна задержанных стала выходить. Но за дверью также стояли солдаты.
— По лестнице наверх! — скомандовал офицер.
Из толпы послышались голоса:
— Господин офицер! Мне на Седанку надо…
— Меня на службе ждут.
— Куда нас?
— Что за самоуправство?
Офицер ответил всем разом:
— У вас документы не в порядке. В комендатуре выяснится все. А ну, веселей, веселей!
По мере того как колонна проходила мимо солдат, они окружали её кольцом жёлто-зелёных гимнастёрок.
— Ну, чисто арестанты! — сказал пожилой рабочий, оказавшийся рядом с Алёшей.
Сосед его слева прошептал испуганным голосом:
— Никогда под охраной не ходил, а тут… Что же это будет?
Колонну повели по площади.
Прохожие оглядывались на сумрачных людей, идущих под охраной. На углу Алеутской Алёша увидел Михайлова. Тот остановился, рассматривая колонну, и узнал среди шедших Пужняка. Он с удивлением поднял брови. Алёша пожал в ответ плечами. Он не знал, что думать. Однако инстинктивно почуял что-то неладное. Вынул паспорт и засунул его в сапог. Рабочий поглядел на него:
— Пожалуй, верно, парень, — и свой паспорт засунул в штаны.
Сосед слева побледнел, видя это, и дрожащими губами вымолвил:
— Господи… что это будет?
— Увидим! — ответил ему сосед Алёши справа.
В управлении коменданта у всех задержанных отбирали документы. У многих их не оказалось. Таких отделили от остальных. Дежурный офицер, глядя на паспорта, стал составлять какие-то списки.
— А что делать с этими? — спросил офицер с вокзала.
Дежурный ответил:
— Запишем со слов!
Алёша назвал первую пришедшую ему в голову фамилию. Его сосед — рабочий сделал то же.
Когда списки были составлены, дежурный сказал громко:
— Вы мобилизуетесь в Земскую рать, граждане!
Толпа ахнула. Тотчас же раздались протестующие крики, ругань. Мобилизованные заволновались. Дежурный объявил:
— Спокойно! Все это лишнее. Сейчас вы отправитесь в казармы. Получите обмундирование. Старший команды — поручик Беляев. Сопровождающие — отделение егерей. Становись! Смирр-р-рн-а! Р-раз-гово-ры отставить! — закричал он, со вкусом перекатывая во рту какое-то очень звонкое и весёлое «р».
Солдаты опять окружили задержанных и повели к Мальцевскому базару.
— Ловко! — сказал рабочий. — А? Оболванили, сволочи!
— Я уйду! — сказал ему Алёша. — Если хотите, давайте на пару!
— А то как же! — отозвался тот. — Чего захотели, гады!
Алёша негромко сказал идущим впереди:
— Кто хочет бежать — у магазина Иванова кидайся врассыпную, там сквозные двери и выход на Китайскую. Кто не бежит — ложись! Кто помешает — пеняй на себя. Сигнал — свист.
Он, волнуясь, следил за тем, как одна за другой стали поворачиваться головы идущих; люди слушали его и передавали другим. В хвост колонны пошла та же фраза. Офицер заметил движение в колонне. Он крикнул, натужась:
— Не р-разговаривать! От-ставить р-разговоры!
— Я не побегу, убьют… У меня дети! — сказал сосед Алёши слева, глядя на него умоляющими глазами.
— Тогда ложитесь, как только мы бросимся бежать, — сказал рабочий.
Магазин Иванова был уже виден. Люди, до сих пор шедшие вразброд, беспорядочно топоча ногами, вдруг подтянулись, ступая в ногу. Поручик улыбнулся:
— Но-о-гу! Реже! Рас-с! Два! Три…
Ничего не подозревающие солдаты — было их двенадцать человек — привычно и лениво шагали по мостовой, держа винтовки на ремне.
Паркер, корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн», ценивший в Маркове его независимость и язвительность, иногда сводил его с разными людьми, которые, по мнению Паркера, могли показаться интересными Маркову. Это были самые разные люди — вплоть до какого-то гангстера из Сан-Франциско, приезжавшего во Владивосток с целью выяснить, нельзя ли тут организовать крупный «рэкет», и не поладившего с бандитской организацией «Три туза», монополизировавшей во Владивостоке вымогательство. На этот раз Паркер, идя по улице, заметил на другой стороне человека с ногами спринтера и боксёрской шеей, в светлом костюме, с необыкновенно простодушным выражением лица.
— Хелло! Марков! — сказал Паркер. — Взгляните туда и скажите: что это за человек, по-вашему?
— По-моему, это американец! — заметил Марков.
— А ещё что вы можете сказать?
Марков подумал.
— Мне кажется, сказал он, — что это какой-нибудь фермер, который приехал сюда с целью сбыть то, что залежалось в Америке. Думаю, однако, что он только поистратится!
Паркер усмехнулся:
— Ставлю вам, Марков, двойку за наблюдательность! Вы ничего не понимаете в людях! Вас обманет любой мошенник и тем более деловой человек, который всегда носит маску на лице. Этот парень многого стоит. На днях он провёл такую комбинацию, которая не снилась никому до него. Ручаюсь, что за три месяца он сделает миллион! Правда, сейчас он работает на хозяина, но свой миллион он сделает через три месяца!
Марков повернулся к Паркеру.
— На Мак-Гауна? — спросил он с удивлением и интересом, вспомнив, что американцы называли консула хозяином, боссом.
— Почему на Мак-Гауна? — Паркер уклонился от ответа. — У каждого человека есть хозяин до тех пор, пока он сам не становится хозяином и у него не появляются свои люди, которые добывают для него каштаны из огня!
— Он производит впечатление простака, — сказал Марков.
— Вот я вас познакомлю. — Паркер усмехнулся. — Попробуйте из него вытянуть хоть одно слово!
Он окликнул замеченного человека, и тот стал переходить улицу, приветственно помахав Паркеру рукой. Лицо его показалось странно знакомым Маркову. Он сказал Паркеру, что где-то встречался с этим человеком, но совершенно не помнит, где именно. Паркер ответил по своей привычке сентенцией:
— Вы не запомнили его потому, что у него не было миллиона, даже не было имени! А теперь люди будут помнить его, встречать его улыбку, искать с ним встречи!
Тем временем тот, о ком шла речь, подошёл к журналистам.
— Мистер Кланг — основатель «Акционерной северной компании». Мистер Марков — журналист! — представил их друг другу Паркер.
Была у Паркера при этом какая-то странная усмешка на губах, которая заставила Маркова насторожиться. Он почувствовал в Кланге поживу для своей газеты… Паркер распрощался и ушёл. Марков заговорил с Клангом, и они пошли вместе по улице.
Мистер Джозия Вашингтон Кланг охотно и много говорил о своих впечатлениях о России, куда он прибыл, как он сказал, три дня назад. Однако Марков не мог отделаться от впечатления, что он встречал Кланга несколько раз на улицах Владивостока и не три дня назад, а много раньше. Кланг упомянул о Чукотке, но никакими клещами из него нельзя было вытянуть, чем он думает там заняться.
— Надо вдохнуть деловую жизнь, мистер Марков, в это Белое Безмолвие! — высокопарно ответил он на вопрос о целях и задачах «Акционерной северной компании».
У Маркова возникла мысль написать очерк о «пирате XX века», как он уже окрестил Кланга, почуяв в нем хищника. Но в разговоре Кланг все уходил от этой темы, как ни допытывался Марков. Через некоторое время газетчик почувствовал, что Паркер прав, говоря о маске Кланга; Марков стал настойчивее.
Видя, что ему не отделаться от назойливого газетчика, американец завёл Маркова в подвальный кабачок. По тому, как он принялся подливать водку Маркову, последний понял, что Кланг решил напоить его и оставить, когда он захмелеет… Но через сорок минут Кланг почувствовал, что его развозит, что слова уже не так охотно набегают ему на язык, что язык перестаёт ему повиноваться, а Марков пьёт и не пьянеет. Кланг с удивлением глядел на газетчика, которого не берет хмель. Он ловил себя на пьяном желании рассказать, какая неожиданная удача подкатилась к его ногам и как удивительно изменилась в несколько дней его судьба, не обещавшая раньше ему ничего хорошего, кроме нудной, надоедливой и далеко не безопасной работы на босса. Его так и подмывало рассказать, как ловко вёл он себя, как сумел он ухватиться за один шанс из тысячи, чтобы выбиться из неизвестности; слова восхищения боссом, который умеет делать политику и умеет делать при этом деньги, просились с его языка…
Подавив в себе это желание, Кланг поспешно вышел на спасительный воздух и вновь обрёл способность произносить много ничего не говорящих слов. Щуря глаза, он стал вглядываться в перспективу улицы, на середине которой темнела какая-то толпа.
Марков был настойчив; чем больше он пьянел, тем сильнее проявлялось в нем качество журналиста-следопыта.
— Как велик основной капитал вашего акционерного общества? — спросил Марков.
— Да, капитал — это животворный сок каждого дела, это кровь бизнеса, это его воздух! — насмешливо декламировал Кланг, уже хмурясь.
— Прошу вас, назовите поимённо акционеров общества! — не отставал Марков.
— Настоящий предприниматель, движимый духом коммерции, не знает преград, мистер Марков! Он — человек одной цели! Я имею в виду американца… Он хочет, чтобы весь мир вращался вокруг золотой оси, а золотая ось — это Нью-Йорк, в котором сосредоточена половина золотого запаса мира. Двадцатый век — век Америки!
— Я вам про Фому, а вы мне про Ерему! — с досадой проговорил Марков, теряя терпение.
Американец, однако, не обратил внимания на его слова. Он кивнул головой на колонну, подходившую к магазину. Колонна была большая, цепочка конвойных жиденькая.
— Что это?
Марков, глянув на хмурые, унылые лица мобилизованных, сказал с непередаваемым выражением в голосе:
— Судя по их воодушевлённым лицам, мистер Кланг это новобранцы.
— О, — сказал Кланг, — волонтёры! Как это по-русски? Добровольцы!..
Нервное напряжение охватило колонну. Голова её поравнялась с магазином Иванова. Алёша заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. «Побегут, — подумал он в последний момент, — ещё как побегут! Ишь, ногу печатают!»
Колонна рассыпалась тотчас же. Кое-кто повалился на мостовую, закрывая голову руками. Однако большая часть задержанных бросилась врассыпную направо и налево. Конвоиры были сбиты с ног. Мобилизованные кинулись в ворота, подъезды домов, к пристанским спускам, к заливу Алёша с рабочим вскочили на высокий тротуар.
И вдруг, к удивлению Маркова, мистер Кланг, человек, который должен был через три месяца положить в карман миллион, точно полицейская ищейка, кинулся наперерез Алёше и рабочему, растопырив руки и крикнув Маркову «Держите!» Марков же инстинктивно отстранился, пропуская бежавших, — он не хотел быть втянутым в грязную историю. В ту же секунду Алёша наотмашь что было силы ударил Кланга по шее. Кланг растянулся на тротуаре, ударившись коленом.
…Алёша с рабочим ворвались в магазин, пролетели через салон, выскочили на чёрный ход и задами стали уходить в сторону Китайской.
— Не отставай, дядя! — оглядывался Алёша на спутника.
Тот, обращая к Алёше раскрасневшееся лицо с седоватыми усами и густыми бровями, тяжело дыша, отвечал:
— Не замай, парень, как-нибудь! Свои пятки побереги!..
Беспорядочные выстрелы конвоиров раздались через три-четыре минуты после свистка Алёши. К этому времени большинство беглецов было уже вне пределов досягаемости поручика и конвоиров…
…Марков помог Клангу подняться. Кланг потёр колено, скривившись от боли.
— Черт возьми! Как он меня свалил! Боксёрский удар!
— А чего вы, собственно, не в своё дело сунулись, мистер Кланг? — спросил Марков.
Кланг смущённо ухмыльнулся.
— Привычка, Марков. Старая привычка! Я служил раньше в заводской полиции в Детройте, у мистера Форда… Впрочем, сейчас это не моё дело, вы правы!.. «Но между тем раздул ноздри, как боевой конь при звуке трубы…» Ведь так сказал поэт! — обретая свой по-прежнему балаганный тон, сказал Кланг.
Подозрение Маркова перешло в уверенность. «Интересно, кто же стоит за твоей спиной? — подумал он, глядя на Кланга. — Ты-то ещё мелко плаваешь, молодчик!»
…Алёша и рабочий на ходу вскочили в трамвай. Только тут рабочий сказал, хлопнув Алёшу по плечу:
— Ай да парень! Ну-ну!
— Что? — спросил Пужняк весело.
— Молодец! Молодец!.. Ты хоть скажи, как тебя звать-то, чтобы в молитвах поминать! Ведь пришлось бы «Соловей, соловей-пташечка» голосить на старости лет.
— Пужняк! — ответил Алёша.
— То-то, Пужняк. Всех испужал… Как воробьи разлетелись… — восхитился рабочий. — Ну, а моя фамилия Дмитриев! Будем знакомы!
Алёша крепко пожал протянутую ему руку.
4
Михайлов заметил Алёшу в толпе задержанных. «Попал в облаву!» — сообразил он, провожая глазами колонну. Одновременно он подумал, что надо немедленно сообщить Антонию Ивановичу о случившемся с Алёшей, так как сам Алёша вряд ли сумеет что-нибудь предпринять для своего освобождения.
Тут впереди послышались выстрелы, какой-то шум. Часть прохожих инстинктивно бросилась под защиту стен, но кое-кто из зевак, которые забывают об опасности, лишь бы увидеть происшествие, кинулся по направлению шума. Михайлову видно было, что колонна, в которой он видел Алёшу, неожиданно распалась. В обе стороны от неё кинулись бежать люди, расталкивая, сбивая с ног прохожих. Михайлов перешёл на другую сторону улицы и придержал шаг — ему ни к чему было оказываться вблизи… Конвоиры сгоняли прикладами поредевший строй, от которого едва ли половина осталась под их охраной. Осыпая оставшихся площадной бранью, егери погнали их дальше, взяв винтовки наперевес. «Удрали! — сказал себе, усмехаясь, Михайлов. — Как Алёшка-то?» Навстречу ему попались двое рабочих:
— Что там случилось? — спросил Михайлов.
— Новобранцы удули! — с довольным блеском в глазах сказал один.
— Молодцы ребята! — сказал второй. — Там один белобрыска-парень как заложил два пальца в рот, да как свистнет! Все врассыпную! Конвоиры пах-пах! Куда там… Теперь не найдёшь!..
Михайлов сел в трамвай, вскоре догнавший колонну. Из окна пристально рассматривал идущих кое-как «новобранцев», перепуганных донельзя. Алёши среди них не было. «Ушёл!» Михайлов облегчённо вздохнул. Он слез на очередной остановке и не торопясь пошёл к порту, к бухте.
Солнце расплескалось на волнах бухты, разведённых свежим ветром. Ясные блики от них трепетали на бортах судов, стоявших на рейде, точно кто-то баловался на просторе бухты в этот ясный день, играя со множеством зеркал. Мелкая волна билась о покатый берег, взбегая на него, тотчас же отходя и оставляя на ракушечнике клочья пены, которая опадала, как встряхнутая опара. На волнах покачивались рыбачьи баркасы, пробегали, переваливаясь, шампуньки. Била волна в берег и выкидывала на него всякую дрянь, всякий мусор. Лежала на приплеске морская капуста, выброшенная прибоем, издавая терпкий запах йода, соли и сырости. Большая часть прибрежья бухты была мелководна. Каменные причалы расположились вправо к вокзалу, к Эгершельду. Корабли, ожидавшие своей очереди под погрузку, толпились на середине бухты. Влево берег казался свалкой от множества мелких гребных и парусных судов, покрывавших его словно грудой щепы, — так разнообразны были они, в такой сумятице толклись они, подбрасываемые волной. А прямо от бухты в вышину семи холмов, окаймлявших её, карабкались каменные дома. Беспощадное солнце палило городские улицы, и даже здесь, у самой бухты, слышался запах асфальта, плавившегося под горячими лучами. Камень, камень…
«Эка вырубили все! — сказал сам себе Михайлов. — А когда поручик Комаров высаживался здесь, тайга подступала к самому берегу, ночью к палаткам медведи подходили, солдатам страшно было на полверсты в сторону отойти — как бы не заблудиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70