Что случилось – сделалось,
Сам не понимаю я,
В ночь портянки мокрые
К сердцу прижимаю я.
Мы пели ее с удовольствием, а командиры учили: привыкайте к полевым условиям.
С первого дня пребывания в школе жили в жестком режиме. Подъем в 6 часов, а через день, когда ходили на полигон, в 4.30. В любую погоду зарядка на улице. Затем туалет, уборка постелей и строем, с песней – в столовую на завтрак, из столовой опять строем в казарму. До обеда – занятия. Перед обедом надо успеть привести себя в порядок: пришить чистый воротничок, надраить сапоги, смыть с себя грязь. На все отводилось минут десять. Нередко не укладывались по времени. Пользуясь тем, что обычно дневальных по столовой больше всего интересовали наши шеи и ноги, мы и старались в первую очередь сменить воротнички и почистить сапоги, а руки сплошь и рядом оставались грязными. Но однажды в школу приехала высокая комиссия. Зашли в столовую, чтобы посмотреть, чем и как нас кормят. Один из офицеров, проходя между рядами, увидел у кого-то из курсанток грязные руки. Тут же раздалась команда: «Всем – руки на стол!» И вот тут разразилась гроза. После этого дневальные стали и руки проверять. Однако дополнительного времени на туалет не отвели, просто пришлось нам еще быстрее шевелиться.
После обеда наступал долгожданный час отдыха, все с удовольствием погружались в сон. Затем снова занятия, ужин, самоподготовка, чистка оружия, вечерняя поверка, прогулка (строем и с песнями). В 22.00 отбой. И так каждый день. Свободного времени почти не оставалось.
Незаметно пролетел первый месяц. Школа готовилась к первомайским праздникам, настроение у всех было приподнятое: ведь 1 Мая нам предстояло давать присягу, а затем участвовать в общешкольном военном параде. Каждый день нас муштровали, учили ходить строевым шагом, выполнять необходимые приемы с винтовкой. Перед самым праздником выдали парадную форму, тоже хлопчатобумажную, но не цвета хаки, а с сероватым отливом. Вместо брюк получили юбки. Вот радости-то было! Мы сами подогнали форму по росту, пришили белые подворотнички и полосочки такого же белого материала под манжеты. Пришивать нужно было так, чтобы эти белые полоски и на воротнике, и на манжетах выглядывали на ширину не более половины толщины спички. Это считалось особым шиком.
Вообще девчата, несмотря на трудности, оставались девчатами, любили пофорсить и вечно что-то придумывали. Так, внутрь суконных мягких погон вставляли фанерные дощечки, чтобы погоны не гнулись и не топорщились. И не важно, что когда на плечо вешались противогаз или винтовка, то давили эти погоны на наши кости невероятно, бывало больно. Зато красиво! На шапках-ушанках намертво зашивали кверху тесемки, «уши» уже нельзя было опустить. Бывали случаи обморожения, но мы все равно продолжали щеголять в шапках с зашитыми наверху тесемками. Летом нам выдали пилотки, но не новые, а бывшие в употреблении. Вся наша рота превратилась в швейную артель: сидя на нарах, мы вручную перелицовывали их. Пилотки получились как новые.
А в праздничный день 1 Мая 1944 года в новой форме, подтянутые и несколько возбужденные предстоящими торжествами, все выглядели, как мне кажется, просто великолепно. Правда, мы уже успели отвыкнуть от юбок, постоянно одергивали их, но все равно испытывали огромное удовольствие оттого, что на нас снова хоть какое-то подобие женской одежды.
По команде повзводно выстраиваемся на плацу перед школой. Под звуки духового оркестра выносится Знамя школы, чеканят шаг знаменосец и два ассистента – курсанты инструкторской роты. Они останавливаются лицом к строю. Перед нами – стол под красной скатертью, на столе папка с текстом присяги.
Шеренги стоят по стойке «смирно». Я замерла от волнения. Началась церемония принятия присяги, торжественная, волнующая. Одна за другой подходят курсантки к столу, произносят слова присяги. Слышу: «Курсант Жукова!» Четким шагом подхожу, беру текст и звенящим от волнения голосом произношу: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…» Расписываюсь под текстом присяги, припадаю на одно колено, слегка касаюсь губами алого полотнища Знамени. Становлюсь в строй. Вызывают следующего, но я уже ничего не вижу и не слышу, переживаю свое.
Для меня эта торжественная клятва имела глубокий смысл. Я ведь добровольно вступила в армию, руководствуясь одним стремлением – защищать страну, свой народ. Принимая присягу, я как бы подтверждала свой выбор – служить народу, поэтому очень волновалась.
Потом был парад. Шли по шесть человек в ряду, винтовки наперевес, кончик штыка – около мочки правого уха впереди идущего. Я испытывала необыкновенное напряжение: ведь надо не сбиться со строевого шага, держать равнение в ряду и при этом смотреть направо, где на трибуне собралось не только наше начальство, но и гости из Москвы, кричать «Ура!» в ответ на праздничные призывы. Меня же особенно беспокоило одно: только бы не споткнуться и ненароком не проткнуть штыком того, кто шел впереди меня.
Нашим парадом любовались местные жители, собравшиеся со всего поселка. Завершилось торжество праздничным обедом.
После праздника сразу резко возросла интенсивность занятий.
Снайпер – это одна из самых тяжелых и опасных военных профессий. Ведь что такое снайпер, что от него требуется? «Снайпер обязан… во всех случаях поражать цель наверняка и с первого выстрела… Уметь длительно и тщательно наблюдать за полем боя, настойчиво выслеживая цель… Уметь действовать ночью, в плохую погоду, на пересеченной местности, в районе препятствий и мин…» (из «Личной книжки снайпера»).
В соответствии с этими требованиями и строилось наше обучение. Поэтому в программе у нас – тактическая, огневая, строевая, физическая, политическая подготовка. От нас требовалось назубок знать уставы Красной армии, материальную часть почти всех видов стрелкового оружия – винтовок, пистолетов, автоматов, пулеметов. Нас учили оборудовать стрелковые ячейки – основные, запасные и ложные; мы должны были уметь маскироваться и подолгу сидеть в засаде, ориентироваться на местности и ползать по-пластунски. Проводились специальные занятия по тренировке наблюдательности и памяти, зрения и твердости руки. Мы овладевали приемами рукопашного боя и метания гранат.
Учебные занятия проводились в полевых условиях в любую погоду – в жару и в холод, в дождь и снег, под палящим солнцем и секущей пургой. Исключение составляли теоретические занятия – общественно-политические, по уставу и материальной части оружия. Но наш политрук, например, тоже любил заниматься с нами на свежем воздухе. Когда позволяла погода, он выводил нас во двор, усаживал под старым раскидистым деревом, растущим во дворе школы, сам садился на какой-то пенек и начинал занятия. Помню: сначала все внимательно слушают, но проходит несколько минут, и видишь, как никнет одна голова, за ней другая, третья… Заметит политрук, поднимет всех, заставит руками помахать, побегать немного или еще как-то поразмяться. Сядем, и через несколько минут все повторяется сначала. Конечно, сказывалась чрезмерная усталость, а может быть, и занятия проводились неинтересно.
Больше всего внимания уделялось огневой подготовке курсанток. Уже в мае мы начали через день ходить на полигон. Сначала рыли там глубокие траншеи и окопы, оборудовали огневые точки, строили примитивные оборонительные сооружения. Сколько всего накопали мы своими небольшими саперными лопатками, сколько земли переворошили! Зато научились все это делать быстро и хорошо. Часто ворчали после этого рытья. А командиры объясняли: «В этом – ваша безопасность на фронте, ваши жизни».
Помню: ясный летний день, солнце печет нещадно. Однако мы работаем в своих плотных гимнастерках. Единственное послабление – разрешили снять ремни и расстегнуть воротники. Все уже в изнеможении от жары и усталости. Прибыла походная кухня с обедом – большой котелок каши на четверых и большая пайка хлеба каждому. Своими ложками по очереди черпаем из общего котелка необыкновенно вкусную кашу, едим ее с хлебом. После обеда разрешается отдохнуть. Я валюсь на только что вынутую из глубины траншеи прохладную и чуть влажноватую землю и гляжу на небо. Оно чистое-чистое, без единого облачка и кажется бездонным. Рядом улеглись девчата. Кто-то моментально заснул и чуть посапывает во сне, другие, подобно мне, лежат с открытыми глазами и наслаждаются тишиной, покоем, красотой летнего дня. И такая умиротворенность в моей душе, что хочется плакать. Час отдыха пролетает мгновенно, звучит команда: «Подъем!», а я никак не могу выйти из блаженного состояния. Наконец с трудом отрываюсь от земли, беру лопатку, иду копать.
Такие прекрасные мгновения – редкость в нашей до предела загруженной и напряженной жизни, потому, вероятно, и запомнился мне тот день…
Потом на полигоне начались регулярные занятия по стрельбе. Обычно мы проводили там целый день, уходили на полигон сразу после завтрака, а возвращались в казарму только к ужину. И все это время окапывались, маскировались, учились передвигаться перебежками. И стреляли, стреляли, стреляли. Стреляли по мишеням в полный рост, поясным и грудным, бегущим и неподвижным, открытым и замаскированным; стреляли стоя, лежа и с колена, с упора и без него; стреляли на ходу и в статичном положении. В общем, на однообразие тренировок жаловаться не приходилось. Патронов на тренировки не жалели, но после стрельб надо было по счету сдать стреляные гильзы – сколько патронов получил, столько и гильз сдай, иначе грозили неприятности. Это и понятно: патроны-то боевые. Поэтому, если у кого-нибудь обнаруживалась недостача, на помощь приходило все отделение. Мы на коленях ползали по земле, отыскивая в грязи или в траве поблескивающие золотистым цветом стреляные гильзы. За целый день, бывало, так набегаешься, наползаешься и настреляешься, что хочется тут же повалиться и уснуть. Ноги гудят, в глазах резь от длительного напряжения, плечо болит от сильной отдачи приклада при стрельбе. Но надо подниматься, навьючивать на себя весь боевой скарб и идти обратно в школу. Опять строем, с песней и полной боевой выкладкой: скатка, винтовка, противогаз, саперная лопатка, а порой и еще что-нибудь вроде станка для наводки или мишени. Идти же 7 километров. Летом – жара, солнце печет, но нам не разрешается ни воротник расстегнуть, ни передохнуть в тени, ни воды напиться из деревенского колодца. Давали совет: пососите немного соли. Как ни странно, помогало. И вдруг команда: «Запевай!» Какие тут песни! Думается только об одном – поскорее бы в тени укрыться. Однако с командиром не поспоришь. Запевала начинает, строй подхватывает, становится немного веселее и шагается вроде легче.
Командиры твердили свое: привыкайте, на фронте тяжелее будет. Когда наступила осень, а потом пришла зима, стало еще тяжелее, мы не раз вспоминали летние деньки. Но это еще впереди. А пока все изнывали от жары.
Как только мы научились более или менее сносно владеть оружием, нам заменили обычные винтовки снайперскими, с оптическим прицелом. Хороши были винтовки! Мы сразу оценили преимущества нового оружия, с которым предстояло ехать на фронт. Но и забот с ними прибавилось. Эти винтовки были более чувствительны к ударам, сложнее для ухода. А знаете, как старшина проверяла, в каком состоянии находится у курсанта винтовка, как вычистили ее после стрельбы? Возьмет в руки винтовку, осмотрит со всех сторон; потом достанет кусочек белоснежной тряпочки, проведет ею вдоль всей винтовки, от кончика приклада до прицельной мушки; затем этой белой тряпочкой, намотанной на шомпол, – в ствол. И не дай бог, если после всех проделанных старшиной манипуляций на тряпочке обнаружится хоть маленькое пятнышко! Как минимум наряд вне очереди. Но мы тщательно ухаживали за винтовками, времени на это не жалели, поэтому чаще всего обходилось без выволочек.
Участились тренировочные походы. Однажды нас подняли ночью по тревоге и в полной боевой выкладке повели по дороге вокруг Москвы. Мы протопали тогда, по словам Марии Дувановой, около 150 километров! В соответствии со сложившейся на фронте военной обстановкой нас готовили к наступательным боям. Поэтому длительные многокилометровые переходы в полной боевой выкладке, марш-броски, кроссы проводились регулярно. Уставали невероятно, но если кто-то начинал скулить, нам неизменно напоминали: «На фронте еще тяжелее будет».
Очень хорошо помню свои ощущения после завершения длительного похода. Наступает момент, когда кажется, что из тебя вынули все, сил уже ни на что не осталось, одного шага не сделаешь. И вдруг раздаются звуки знакомого марша – за несколько километров от дома нас встречает школьный духовой оркестр. Оркестр этот был приписан к нашей школе, но служили в нем только мужчины, военные музыканты-профессионалы. Услышишь музыку – и пропадает усталость, мы подтягиваемся, веселеем, благополучно добираемся до школы. Видимо, тогда и полюбила я духовой оркестр.
Не могу не сказать и еще об одной стороне подготовки курсантов в ЦЖШСП – о патриотическом воспитании. Этим много занимались и командование школы, и партийная организация, и комсомол. На учебных занятиях, в лекциях и беседах нам постоянно напоминали о героическом прошлом страны, о боевых традициях русской и Красной армии, рассказывали о подвигах наших воинов, в том числе и выпускниц школы, на фронтах войны. В клубе регулярно демонстрировались художественно-исторические фильмы. В нас воспитывались гордость за страну, стремление и воля к победе.
Известно, что в 1943 году, когда возрождались многие старые воинские традиции, в Красной армии восстановили погоны. Это нововведение многими воспринималось с трудом. Действительно, погоны ассоциировались в нашем сознании с белой армией, с теми, кто воевал против Советской власти. И вот на тебе! Я впервые увидела погоны на плечах курсантов военного авиационного училища, которое с началом войны было эвакуировано в Уральск из Ворошиловграда. Ярко-голубые погоны с блестящими крылышками на них смотрелись красиво, но все-таки я не восприняла это новшество. Правда, постепенно это стало привычным, и никто уже не обращал внимания на погоны. Но вот что странно: когда я, сидя на нарах в казарме, прилаживала к гимнастерке грубые суконные погоны цвета хаки, то почувствовала вдруг легкое волнение. Думаю, это результат того, что наши командиры и политработники хорошо поработали с нами, объясняя причины и смысл этого нововведения. Нам, солдатам Красной армии, постоянно внушали, что мы являемся наследниками славных традиций русской армии и должны этим гордиться. Погоны на наших плечах – это тоже традиция русской армии. Мы так и восприняли это новшество. Чувство причастности к истории страны и русской армии, патриотизм в нас формировались постоянно и настойчиво. Это давало свои результаты.
Вот что пишет о выпускницах ЦЖШСП дважды Герой Советского Союза генерал армии П.И. Батов: «Любовь к Родине выковала в них стойкость, дала силу и энергию, повела их в бой. Партия и комсомол воспитали в своих дочерях уверенность в победе, непоколебимость духа, гордое сознание морального превосходства над врагом».
Можно было бы и не писать об этом, ведь патриотизм – это, казалось бы, такое естественное для каждого человека состояние. Но пришло время, когда в нашей стране сместились понятия о чести, достоинстве, нравственности, а быть патриотом стало чуть ли не стыдно. Поэтому и хочется хоть несколько слов сказать о том, что нас воспитывали иначе, в нас с детства культивировали это важнейшее качество – любовь к Родине. Не могу не напомнить также, что и советская, и дореволюционная Россия традиционно отличалась высоким патриотизмом людей, независимо от их социального и материального положения. Многим представителям современной российской политической элиты неведомо это чувство… Если бы подобные руководители стояли во главе страны в 1941-1945 годах, мы проиграли бы ту войну.
Особенно больно за нынешнюю молодежь, которую постоянно обманывают, внушая, что вся история нашей страны – это сплошные ошибки, недоразумения и преступления. Фактически у молодежи отнимают право гордиться своей Родиной. Многие не связывают свое будущее с Россией, хотят уехать в другую страну. Неужели ничего не изменится? А что же будет с Россией?
С нами все было по-другому. В нашем сознании судьба страны и личное благополучие каждого из нас связывались неразрывно. Всем нам предстояло с оружием в руках защищать наше общее будущее, и мы готовились к этому, упорно и настойчиво овладевали военной наукой.
Наряду с учебными занятиями мы имели много и других служебных обязанностей. Часто приходилось дневалить то в казарме, то на кухне, убирать территорию школы и прилегающие к ней улочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19