А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Военный отряд испанцев высадился на берег, предводимый Маргаритом; в нем находились и наши знакомцы, Маркена и Хойеда. Испанцы направились к деревне Гвакамари, близ которой лежала колония.
Но какое мрачное зрелище представилось их глазам! Одни только кучи пепла указывали место, где стояли жалкие хижины туземцев. А Навидад? На его месте виднелись одни голые развалины, пустынное, черное пожарище. Укрепление испанцев было частью разрушено, частью сожжено. Но где же оставшиеся в живых? Индейцы одни могли бы поведать эту тайну, но они держались вдали, сторонились испанцев и, казалось, скрывали злое дело, лежавшее у них на совести.
Маргариту разными безделушками, колокольчиками и стеклянными бусами удалось привлечь к себе детей природы. Они подошли к нему и согласились даже отправиться на корабль к адмиралу.
Хорошее обращение с ними развязало им язык.
– Испанцы все умерли! – гласил их ответ. – Каонабо и Майрени всех уничтожили. Гвакамари лежит дома, раненый копьем в ногу.
– Где живет этот Каонабо? – вскричал Хойеда, топнув ногой и хватаясь за рукоятку меча: – мы отомстим за кровь испанцев!
Колумб спокойно взглянул на пылкого юношу.
– Не судите так скоро, – заметил он, обращаясь ко всем. – Разве вы убеждены в вине тех кациков? Дайте нам предварительно расспросить и расследовать дело и не пугайте нагих детей этой великолепной страны воинственными выходками. Попытаемся расположить их к себе. Не правда ли, Ролдан, – продолжал он, – ты назначен судьей новой колонии, ты умеешь судить спокойно и беспристрастно. Скажи же, не лучше ли побеждать мирным путем, чем шагать через трупы?
– Слушайтесь адмирала, – сказал Ролдан, низко кланяясь Колумбу. – Он перевез нас невредимыми через бесконечный океан, – мы должны ввериться его мудрости.
Но отойдя, он стал позади Хойеды и шепнул тому на ухо: «Он лигуриец! что значит для него пролитая кровь испанцев!»
Колумб сам вышел на берег, чтобы посетить кацика Гвакамари. Его сопровождал врач Канса, а в отряде находился и Маркена.
– Каонабо, Майрени, – бормотал Хойеда, ступая по высокой траве, – все равно, как бы ни назывались все эти негодяи кацики! Все они хищные собаки, шайки убийц, не лучше нечестивых людоедов-караибов на других островах!
– Ты прав, Хойеда, – заметил маленький коренастый испанец, по имени Кастанеда, покинувший Испанию вследствие частых столкновений с испанскими законами. – Все они заслуживают смерти. Золотые пластинки слишком драгоценны, чтобы висеть в носах и ушах этих дьяволов. Им место в наших мешках! Следует рвать им уши и отрезать носы!
– Стыдись, Кастанеда, – заметил Маркена: – они такие же люди, как мы.
– Ха, ха, ха! – смеялся Кастанеда. – Какая нежная девица! Стоит ли церемониться с этими дикарями!
Маркена покраснел. «Девица!» Как он осмелился позорить его? Он хотел было ответить, но в это время в передних рядах послышались тревожные крики.
Испанцы очутились перед индейской деревней. Шесть-семь жалких лачуг, построенных из жердей, составляли все поселение. Кругом царила тишина, не видно было ни одного индейца, они убежали при приближении испанцев.
– Обыщем-ка эти свиные хлевы! – сказал Кастанеда. – Они такие же люди, как мы, а не смыслят даже выстроить себе порядочного дома.
Испанцы разбрелись по темным хижинам.
– Негодяи! – раздался внезапно голос Кастанеды. – Вот и улики! Разве это не настоящий мавританский плащ? Смотрите, он даже свернут так, как будто он только что привезен из Кастилии. Украсть-то его они украли, а воспользоваться им не сумели! А вот и чулки! Но они предпочитают бегать босиком… Но что значит этот корабельный якорь? Уж не хотели ли они ставить на нем свои узкие неповоротливые лодки!
– Это береговая находка, – заметил Хойеда, – якорь с первого адмиральского судна «Санта-Мария», погибшего близ этих берегов.
– Стойте! – воскликнул Маркена, – здесь что-то висит в циновке. Товарищи, это никак окорок!
Он вынул нож и распорол циновку, но тотчас с ужасом отшатнулся назад.
– Что, малютка, испугался! – насмешливо произнес Кастанеда, быстро подходя к нему. – Дайте-ка нам взглянуть, что тут такое. Э!.. человеческая голова!.. Но она снята не с испанских плеч – это безбородая голова индейца. Должно быть в этой чудесной лачужке, в этом грандиозном храме был повешен кацик, король этой деревни. Ну, пусть его висит! Ну что, Маркена, нравятся тебе такие похороны?
Захватив с собой найденные вещи убитых в Навидаде колонистов, испанцы вышли. В других хижинах были сделаны такие же находки, а затем отряд двинулся к резиденции Гвакамари.
Такие же бедные лачужки представились и здесь глазам испанцев.
– Нечего сказать, в чудесную страну привел адмирал дворян Кастилии! – сказал Кастанеда, подходя к Хойеде.
– Тише, он ведь вице-король, – иронически заметил Ролдан. – Впрочем, не следует судить раньше времени!.. Может быть, этот король Гвакамари восседает на золотом троне или лежит на кровати из чистого золота.
Колумб вошел в хижину, где находился больной; за ним последовали Ролдан, Хойеда, Маркена и врач Канса.
Хотя кровать индейца и не была из чистого золота, тем не менее она изумила испанцев. Такой висячей кровати они еще не видели. Это была большая сетка из крепко скрученных бумажных веревок, прикрепленная концами к косякам хижины.
– Это любопытно, – заметил Кастанеда, – я с удовольствием сбросил бы оттуда этого молодца, чтобы попробовать, как там спится.
Изумление испанцев было весьма понятно: они здесь впервые видели гамак.
С помощью толмачей адмирал стал расспрашивать Гвакамари об участи переселенцев. Тот сваливал всю вину на Каонабо и Майрени; он сам при этом был ранен камнем в ногу.
– Он обманывает нас, – заметил Хойеда. – Двоюродный брат его рассказывал, что его ранили копьем, а он говорит, что камнем.
– Доктор, – сказал Кастанеда, – вы бы осмотрели рану.
Канса предложил вылечить индейского вождя. В хижине было, однако, слишком темно, чтобы осмотреть поврежденную ногу и Гвакамари вышел из хижины, опираясь на Колумба.
Нога была перевязана, Канса снял повязку, но тщетно искал он следов какой-нибудь раны, между тем как Гвакамари продолжал жаловаться на нестерпимую боль.
– Он лжет! – вскричал Кастанеда.
– Он виновник гибели Навидада! – воскликнул Хойеда.
– Да что, друзья, – заметил шепотом Ролдан, – ведь то были испанцы, а не лигурийцы.
– Адмирал, – сказал Хойеда, выступая вперед, – доказательство виновности кацика налицо. Его нужно задержать. Кровь наших братьев взывает о мести! Нужно проучить их. Эти дикари должны узнать, что нельзя безнаказанно убивать испанца.
Колумб отрицательно покачал головой.
– Разве деревня его не сожжена и сам он не вынужден скрываться в этой пустыне? Многое говорит против него, но многое и за него. Надо быть справедливым. Когда я в первый раз посетил эту страну и Господь ниспослал мне тяжелые испытания, Гвакамари был мне другом; этого я никогда не забуду. К тому же вы не поняли, о чем я с ним говорил: он жаловался на обиды, причиненные его людям испанцами.
Адмирал замолчал и задумался. Перед его умственным взором развертывалась ясная картина гибели Навидада, его первой колонии. Вместо того, чтобы завести с туземцами дружелюбные сношения, испанцы стали обходиться с ними жестоко. Первой жертвой был, несомненно, Гвакамари, которого они вместе с его подданными покорили себе, отняли у них все золото и сделали своими рабами. Он, Гвакамари, вынужден был терпеливо переносить обиды и жестокости испанцев. Они же, ограбив владения его, распространили дальше свои хищнические набеги и напали на владения соседних сильных кациков, но при этом плохо рассчитали свои силы. В Навидаде осталось всего 39 человек испанцев, тогда как отдельные племена кациков могли выставить против них сотни воинов. Понятно, что испанцы в столкновениях с туземцами понесли потери: трупы на берегах Монте-Карло доказывают это. Ободренные успехами, индейцы задумали наконец совершенно освободиться от притеснителей, заключили между собой союз и ночью напали на Навидад. Во время битвы погибло и селение Гвакамари вместе с поселением испанцев. Истребив неприятелей, притесненные вздохнули свободно. Гвакамари, вероятно, благоразумно оставался лишь безучастным свидетелем этой борьбы. Так думал Колумб и в душе оправдывал поведение Гвакамари.
В то время, как сердце Колумба обливалось кровью и он восстанавливал в своем уме короткую, но богатую событиями историю своей первой колонии, Ролдан зло нашептывал своим товарищам:
– Заметьте, друзья: испанцы первые начали раздоры, испанцы виноваты в том, что их убили…
– Подожди, Ролдан, – тихо возразил Кастанеда, – нас скоро командируют в лакеи к господину Гвакамари. Однако, он, кажется, не очень-то богат; перья на его голове едва ли что-либо стоят, а за золотые пластинки в ушах не дадут и больше дуката. Да, нечего сказать, хороша страна, куда привел нас генуэзец!
Гвакамари последовал за Колумбом на корабль. Там находилось несколько индеанок, захваченных на Караибских островах. Кацик поговорил с ними на непонятном для испанцев языке, а затем осмотрел лошадей и рогатый скот, привезенный Колумбом из Испании. Эти животные были для него новостью, так как на Антильских островах, кроме собак, крыс и т.п., не водилось никаких млекопитающих. Сто лет спустя Эспаньола сделалась настоящим эльдорадо для охотников на буйволов и эти стада рогатого скота происходили от животных, убежавших от испанских поселенцев и одичавших в саваннах Эспаньолы. Сто лет спустя на том же острове ходили табуны одичавших лошадей и стада вепрей. Это были, так сказать, подарки Старого Света Антильским островам.
Вечером того же дня Гвакамари возвратился в свою деревню, а ночью бежали с корабля индеанки, с которыми он говорил. Когда на другой день испанцы высадились на берег, чтобы вытребовать своих пленниц, то не нашли уже никаких следов ни Гвакамари, ни его подданных.
После тщетных поисков, усталые испанцы вернулись на свои корабли.
– Как хорошо знает наш адмирал этих дикарей! – говорил язвительно Ролдан. – Еще вчера он намеревался на месте разрушенного Навидада основать город. Я боюсь, как бы нам не умереть здесь с голоду. Запасы наши приходят к концу, а здесь я что-то не видел ни ржи, ни пшеницы. Индейцы приготовляют себе муку из каких-то корней, едят крыс и рыбу; но ведь такой пищи не переварит кастильский желудок.
Так росло недовольство испанцев уже с первого вступления на благодатный остров Эспаньолу. Большинство их оставило Испанию в полной уверенности набрать здесь без всякого труда побольше золота, с тем, чтобы с первым же идущим в Старый Свет кораблем вернуться восвояси. А теперь эта страна, несмотря на всю красоту природы, казалась им бедной с ее пустынными полями и безлюдными, жалкими деревнями.
– Он немножко приврал, – язвил Кастанеда, – нам следовало раньше вспомнить, что хвастовство – ремесло в Генуе.
– И ни разу-то не дошло дело до честной битвы, – жаловался Хойеда. – Эти разбойники, кажется, только и умеют делать ночные набеги.
Все эти речи поражали Маркену в самое сердце. Он знал от Гарции Гернандеса, что далекие путешествия приносят другую пользу, кроме обманчивого золота, – ими обогащается сокровищница нашего знания. Другие люди, новые виды птиц, неизвестные цветы и деревья разных видов, совершенно отличные от тех, которые растут в Испании! На каждом шагу новые зрелища приковывали взор, везде уму представлялся неиссякаемый источник для размышления. В сердце Маркены звучали слова Эратосфена, переданные ему Гарцией, что под этими широтами земли должна находиться новая часть света и что на ней, как утверждал еще Страбон, должны быть другие животные и растения.
Как часто во время этого путешествия видел он Колумба, стоящим в размышлении перед каким-нибудь деревом или кустом: он срывал различные корни и пробовал их на вкус. Колумб искал не одно золото, он старался открыть и другие сокровища природы. Для этого, конечно, нужно было трудиться в поте лица, а в толпе сопровождавших его кастильских искателей приключений было мало людей, желавших работать.
Отряд, посланный искать Гвакамари, возвратился на корабль. Колумб и сам должен был теперь отказаться от своего плана восстановить Навидад. Местность здесь была сырая и болотистая и потому нездоровая. Не теряя времени, он приказал сняться с якорей и направился дальше вдоль берегов искать более удобного места для новой колонии.
Это короткое плавание было гораздо труднее, чем длинный переезд через океан. Почти каждый день поднимались бури или противные ветры, не позволявшие кораблям идти вперед или пристать к берегу. Три долгих месяца пришлось флоту бороться со стихиями, прежде чем найдено было удобное место для новой колонии, в десяти милях от гавани Монте-Карло.
С горячими благодарственными молитвами вышли испанцы на берег. Чтобы сберечь съестные припасы, им приходилось все время жить впроголодь; многие из них заболели, большинство ослабело. Теперь они жаждали хотя бы индейской пищи, тех свеклообразных корней, которые индейские женщины предлагали для покупки в своих высоких корзинах. Индейцы называли их «агесь» – это были американские бататы. Теперь кастильцы не стремились уже к золоту, а выменивали привезенные с собой вещи исключительно на съестные припасы, – и как они были рады, что дикари обменивались на разные безделушки, даже обломки стекла и фарфора.
Маркена сидел у наскоро разведенного костра, он был голоден и его трясла лихорадка. К нему подошел Кастанеда, сумевший принять меры, чтобы легче перенести бедствия плавания. Он взглянул на молодого человека и сказал с насмешкой:
– Ну, что, красная девица, мы с тобой что-то давно не виделись! Ты был все время на адмиральском корабле… Однако, что с тобой, голубчик? Ведь на тебе лица нет! Уж не лучше ли было бы тебе остаться в Кастилии…
Он ушел. Ему нужно было заняться своими делами и в то время, как другие хлопотали о съестных припасах, Кастанеда выменивал у индейцев золото.
На золотых приисках
С высоких гор, вершины которых виднелись издали, изливался в море поток с чистой, прозрачной водой. При устье его находился город Изабелла. С одной стороны море, а с другой – неприступные горы служили ему такой сильной защитой, что не было необходимости в искусственных укреплениях. С двух других сторон город был окружен таким густым лесом, что даже белка не могла бы пробраться через него, и деревья в нем были так свежи и зелены, что никакой огонь не мог бы воспламенить их. В лесу кипела лихорадочная деятельность, стучали топоры, валились громадные деревья, переносились бревна для постройки крепких блокгаузов. Предполагалось отвести один из рукавов реки и направить его через город, чтобы можно было устроить на нем мельницы, лесопильные заводы и другие сооружения. Приходили индейцы и дивились всему этому. Их поражал темный блестящий металл, раскалывавший самое твердое дерево. Железо, о котором они не имели понятия, казалось им драгоценнее золота; они умели делать орудия только из камня. В то время, как одни из поселенцев строили город другие устраивали первый в Новом Свете огород и засевали его всевозможными овощами. Испанцы не могли надивиться поразительной плодородности почвы и мягкости климата: здесь в восемь дней растения поднимались выше, чем в Европе в двадцать. Кое в чем пришлось и разочароваться: главная пища европейцев – хлебные растения – здесь не принимались.
Но ничто не делает человека таким довольным, как упорный труд. Испанцам необходимо работать, это они знали; прежде всего нужно было подумать о том, чтобы было где укрыться, и более тысячи людей деятельно занялись постройкой жилищ.
К несчастью, многие были больны. Вечная весна, царившая на Антильских островах, вредно действовала на нервы. В сырых низинах и болотах развивались лихорадки, повергшие европейцев одного за другим в тяжкую болезнь. Сам адмирал захворал и был так слаб, что в течение трех месяцев не мог взяться за свой дневник.
Юный Маркена ухаживал за ним, насколько хватало сил и следил за тем, чтобы точно исполнялись все предписания врача. Сам слабый и больной, он не отходил от кровати адмирала, в котором видел не чужестранца, ненавистного лигурийца, а великого мореплавателя.
Между тем управление новой колонией перешло в руки брата Колумба, Диего Колона, и ропот испанцев усилился.
– Я думал, что ты заместишь больного, – говорил Ролдан Маргариту.
– Предпочтение следовало бы отдать главному судье Ролдану, – ответил тот, – но приходится молчать. Вице-королями и властителями здесь могут быть только чужестранцы; для испанцев хорошо и то, если они умрут во славу генуэзцев.
Когда Маркена появлялся среди товарищей, на него смотрели косо.
– Наша неженка не так глуп, как кажется, – говорил Кастанеда, когда они опять оставались наедине.
1 2 3 4 5