Челны Эда вынеслись, подгоняемые ударами весел. На перламутровой глади реки растянулись под полосатыми парусами тяжело груженные дракары норманнов.
Сперва язычники по драконьим головам на челнах приняли флот Эда за свой. Но как только Эд приблизился к ним на полет стрелы, ближайший дракар его окликнул. Зная, что теперь таиться бесполезно, Эд приказал развернуть синее знамя Нейстрии.
— Аой! — закричали франки.
Тогда норманны принялись настегивать спины гребцов, многие сами сели за весла, но дракары, перегруженные добычей, шли медленно, и расстояние уменьшалось. Азарика ясно различала потные, злобные лица «морских королей».
— Сейчас начнут кидать пленных в реку, — мрачно сказал Эд, стоявший на носу.
И точно, всплескивая воду, из дракаров падали людские тела. Азарика увидела близко мелькавшее в волнах девичье лицо. Там на спине плыла малютка Уза, которая когда-то плясала у святой Колумбы! Прежде чем бросить ее в реку, варвары перерезали ей горло.
Азарика закричала от сострадания, забыв о том, что криком может себя выдать.
Добровольные гребцы удвоили силы, и вот уже настигаемый дракар в спешке стал выбрасывать живых. Они плыли, цепляясь за борт, умоляя спасти. Некоторые, не сумев освободиться от веревок, шли ко дну живыми.
Школяры хотели подобрать несчастных, но Эд на них замахнулся:
— Вы хотите, чтоб мы стали тяжелее, а враги легче?
Со второго челна Винифрид и бывший сотник лучников пускали стрелы, но им не везло: хлопал парус и лодку отчаянно качало.
Наконец замыкающий норманнский дракар, поняв, очевидно, что от погони не уйти, резко остановился, и челн Эда с разгона налетел на него. Азарику, не успевшую удержаться, швырнуло на дно лодки. Над ней захрипели бьющиеся, залязгали клинки.
Норманн с дракара, ревя, точно бешеный бык, перепрыгнул на челн Эда. Стараясь держаться в раскачивающейся лодке, Эд отразил удары его меча и сам сделал обманный выпад, словно желая поразить противника в пах. Но опытный язычник не пошел на уловку и отбил разящий удар Эда. Азарика со страхом наблюдала над собой мелькающие по скамьям ступни и вдруг поняла, что ноги норманна, в отличие от ног Эда, обтянутых перевязью кожаных ремней, босы и поросли рыжей шерстью. И тогда она, подняв кувалду, которой на стоянках забивают колья, зажмурилась и, призвав на помощь все потусторонние силы, ударила по рыжим пальцам норманна. Он завопил и пал в воду, а Эд раскроил ему, плывущему, череп.
Второй дракар также развернулся и ударился в челн, где плыли лучники. Норманны прыгнули, и бывший сотник императорских лучников стал на колени, подняв руки. Перескочив через него, язычники опрокинули Винифрида. Но тут перед ними предстал Вельзевул, монастырский привратник, который вращал веслом, как дубиной, изрыгая богохульства. Норманны гуртом навалились на него, и невезучий привратник исчез в волнах, окрасив их кровью. Теперь качающийся челн был во власти норманнов, франки прыгали с него в воду и тонули под тяжестью брони. Победители обратились к сдавшемуся сотнику и размозжили ему голову рукоятками мечей, чтобы не позорить благородных лезвий кровью труса.
И тут на этот челн перепрыгнул Эд. Его меч застучал сразу о три норманнских меча. Распластавшийся на дне Винифрид вскочил, хотел ему помочь сбить язычников ударами весла, но Эд весело крикнул:
— Не трогай моих, я сам!
Норманны на дракарах, привыкшие к безнаказанности своих набегов, никак не ожидали нападения. Многие из них после ночного пира были в тяжком хмелю. Дракары один за другим приставали к отмели, сдаваясь воинам Эда. Двое норманнов, чтобы не попадать в плен живыми, перерезали друг другу вены. Лишь один берсерк, старый и угрюмый, как корневище дуба, был схвачен и связан.
Спасшиеся и освободители, взявшись за руки, плясали по траве, полной мохнатых летних цветов. Ликование не омрачали даже причитания тех, кто лишился близких в холодных волнах Лигера.
Внезапно с высоты обрыва прозвучал рог вестника. Все подняли головы. Там, на фоне неба, синего, как знамя Нейстрии, плотной стеной стояли панцирные всадники. На их пиках трепыхались значки с изображением кораблика — герба Парижа.
— Эй, вы там! — прокричал вестник. — Известно ли вам, что вы вступили на землю, принадлежащую Конраду, графу Парижскому?
И так как все молчали, ожидая, что последует дальше, вестник протрубил снова и провозгласил:
— Пусть ваш предводитель, кто бы он ни был, подойдет к его милости графу.
Эд пробормотал:
— А у меня здесь даже нет коня, чтобы достойным образом предстать перед владетельным братцем!

8
Черный Конрад, возвышаясь на великолепном, золотистой масти скакуне, сжал бескровные губы и скосился в сторону Эда.
— Что за разбой ты здесь опять творишь, безумец?
Эд молчал, пытаясь уловить взгляд графа. Взобравшийся за ним на кручу Роберт поторопился рассказать графу о крахе Гугона, о взятии Самура и победе на реке.
— Молчал бы ты! — остановил его Эд. — Победа не нуждается в оправданиях.
Ни один мускул не дрогнул на пергаментном лице графа. Застыли, как изваяния, его закованные в железо всадники. Вестник вновь протрубил и объявил, читая повеление в глазах сеньора:
— Пусть тот из вас, кто благородный франк, немедленно покинет землю, принадлежащую его милости графу. Тот же, кто язычник, а также франк-простолюдин, становится собственностью графа.
Эд удивился:
— Вот те раз! Язычники — мой трофей, так и быть, я тебе их дарю. Но франки!
— Почва делает рабом, — усмехнулся ему Конрад, и усмешка его была похожа на скрежет зубовный. — Разве ты забыл старинное право? Terra servi fecit.
Эд окинул взором строй всадников на внушительных конях и, пожав плечами, стал спускаться вниз.
— Это же только о землепашестве говорится! — закричал снизу седобородый старик из числа спасенных. — Протестуй, Эд! Требуй божьего суда!
— Суд божий! — радостно подхватил Роберт. — Слышишь, Эд? Пусть бог решит в священном поединке!
И спасенные, и освободители, и даже пленные в норманнских шлемах кричали: «Суд божий! Божий суд!» Только всадники графа Парижского хранили грозное молчание.
— Суд божий? — повернулся Эд к Конраду. — Я готов.
Черный граф медленно разлепил губы и сплюнул в сторону.
— Неужели ты думаешь, что мы с тобой будем сражаться? Все-таки, по господнему недосмотру, нас одна с тобою мать родила. Но уж если божий суд, да будет так. Вестник!
— Слушаю, ваша милость.
— Труби поединок. Гармарода здесь?
— Здесь, ваша милость.
Перед строем франков появился, ступая, словно огромный косолапый зверь, человечище, квадратные плечи которого казались нарочно приделанными к плоскому туловищу.
— Я Гармарода, ваша милость, — поклонился он графу, сверкнув медвежьими глазками из дремучей бороды.
— Это мой главный палач, — представил его Конрад. — Он у меня занимается крестьянскими делами, вот пусть по поводу крестьян и вершит божий суд. Кто желает с ним сразиться?
Эд, а с ним Роберт, близнецы, школяры, воины молчали. Принять бой с палачом — значит себя навек обесславить.
И Конрад засмеялся. Ухмыльнулись все его всадники. А из-за спины Эда вышел вперевалочку Винифрид.
— Ваши милости, вот он я… То есть я желаю.
— Малый! — не выдержал даже один из всадников Конрада. — Куда ты? Он же знаешь каков? Быку однажды шею свернул!
Винифрид не отступал. Воины Эда его окружили. Подбежала и Азарика, теряя голову от волнения, однако он ее не узнал.
— Ладно, — сказал Эд графу, — мы принимаем твои условия. Но и ты прими наши — сражаться будут на веревке, вслепую.
Всадники образовали на поляне широкий круг. Противников расставили в трех шагах, соединив веревкой. Туго завязали глаза и роздали мечи. Граф махнул перчаткой, и поединок начался.
Гармарода сразу же пытался опрокинуть лучника весом, но Винифрид, поняв его намерение, уклонился. Палач едва сохранил равновесие, натянутая веревка его удержала. Тогда Гармарода стал усиленно махать мечом, и ему удалось задеть лучника, на лезвии сверкнули капли крови. Азарика позади Роберта опустилась на траву, зажмурилась в тоске.
— Опять кровь! Опять убийство! — Но вскоре по крикам зрителей она поняла, что дело обстоит не худо для Винифрида. Приподнявшись, она увидела, что кровь струей хлещет из шеи Гармароды, а лучник ловко уворачивается от его блистающего меча.
Граф Конрад потребовал, чтобы сражающиеся остановились — добросовестно ли завязаны глаза? Проверили, и поединок возобновился. Теперь палач, чувствуя, что силы иссякают, метался, насколько позволяла веревка. То пригибался, прислушиваясь к шагам противника, то, сделав ложный рывок, обрушивался в другую сторону. Винифрид буквально ускользал из-под его сплющенного носа.
И вдруг зрители ахнули. Гармарода сумел ухватить лучника за рукав и тянул к себе, а Винифрид тщетно пытался этот рукав отрезать мечом. Наконец он оказался в объятиях звероподобного противника, и последнее, что ему удалось, — дать подножку. Оба повалились.
Граф велел трубить отбой, и все кинулись к лежащим. Гармарода был мертв, на его волосатом лице застыло недоумение. Из-под его туши школяры извлекли Винифрида, живого, бледного как известка. Давая подножку, он ухитрился всадить меч в палача.
Торжество было неописуемым! Даже Черный Конрад скривился в улыбке и процедил Эду:
— Это все твоя дружина? Молодцы!
Эд подарил ему всех норманнов, и парижские всадники погнали их, как овец. Граф восхищался старым берсерком:
— Жилы что кремень! Я сделаю из него нового палача.
Стали спускаться под откос, чтобы плыть обратно в Самур.
— А где же Винифрид?
Его нашли лежащим на поляне, где вершился божий суд. Азарика приникла к его чешуйчатой груди и в теплой глубине еле различила биенье. Роберт указал ей — палач тоже успел садануть под броню. Азарика обмерла при виде страшной рваной раны, из которой сочилась кровь. Кинулась искать подорожник, мяту — одна теперь надежда на лекарское искусство Фортуната. Но подошел Эд, покачал головой и объявил, что сам отвезет храбреца к такому лекарю, который мертвых на ноги ставит.
В лодку Роберт и Азарика сели, как привыкли, плечом к плечу. На воде слегка знобило, кружилась голова. Было грустно — за весь день Эд даже не покосился в сторону Азарики. Словно исчезла она, испарилась на тропах эльфов. Обида свербила в носу.
— Озрик! Озрик! — дергал ее за рукав Роберт. — Ну чего ты такой насупленный? Скажи, как ты думаешь — когда вернемся в Самур, будет ли там еще прекрасная Аола?
Глава IV
Оборотень

1
— Подите прочь, Ринальдо! Эти ваши Ахиллесы и Агамемноны — все они мямли. Вместо того чтобы напасть и убить по-людски, они рассуждают, рассуждают…
Чтец послушно захлопнул книгу, а императрица бросила веретено и встала. Огни высоких светильников затрепетали, вытягивая язычки.
Бывало, франкские принцессы, каждая в своей светелке, коротали дни со знахарями и блаженными. Рикарда завела в Лаонском дворце обычаи своей милой Италии. По вечерам в ее покоях дамы собирались, пряли, слушали чтение книг. Но сегодня императрица была не в себе, бранила слуг, вскакивала и, бренча украшениями, носилась по палате.
— Ах, светлейшая! — возразила герцогиня Суассонская, простодушная толстушка. — Пусть читает, там ведь любовь! У нас-то дома все псарни да облавы, разве что-нибудь возвышенное услышишь?
— Любовь! — усмехнулась Рикарда. — Андромаха над трупом горячо любимого мужа закатывает речь, точно она канцлер Гугон и желает непременно доказать, что графство Парижское должно принадлежать принцу Карлу.
Услышав о графстве Парижском, дамы разахались, что бедняга Конрад Черный так внезапно и безвременно умер, а Рикарда вновь обратилась к чтецу-итальянцу.
— Конечно, любовь любви рознь, — сказала она, разглядывая его мужественный подбородок и сливовые глаза. — Иная из нас сутки бы говорила без перерыва, лишь бы оказаться в положении Андромахи. Ступайте же, любезный, отдохните.
Чтец расправил складки нарядной диаконской рясы и, взяв под мышку фолиант «Троянской войны», вышел.
— О повелительница! — воскликнула герцогиня. — Кому же графство Парижское, как не бедняжке Карлу? Ведь он Каролинг!
Императрица не ответила, уйдя в темноту за колонной, и за нее выступила ее наперсница Берта, бесцветная, из тех, кого называют «белая моль».
— В Париже нужна железная рука. Если там язычники прорвутся, они возьмут все.
— Ах, вы рассуждаете, как мужчины. Кто что возьмет да кто где нужен! От сердца надо судить. Милый, несчастный юноша этот Карл… Он так трогателен!
Рикарда молчала, прислонясь лбом к холодному камню, и опять за нее ответила Берта:
— Принцу ведь и так пожаловано епископство святого Ремигия, богатейший бенефиций! А ему нет еще шестнадцати…
— Ну чего мы спорим? — пожала плечиками герцогиня. — Нас все равно не спросят. — И тут совиные ее глазки округлились до предела. — А вот и он, надежда франков, упование королевства!
В палату верхом на палочке въехал худосочный юноша. У него было одутловатое младенческое лицо и каролингский нос уточкой. Дамы шумно поднялись, приветствуя принца.
Следом вкатились, изображая птичий переполох, шуты и уродцы. Няньки хватали принца под локти, важно шествовали диаконы-педагоги. Скромно вошел и стал к стороне новый главный воспитатель принца — клирик Фульк. Говорили, что он страшно учен, испортил себе глаза наукой и теперь носит на цепочке зрительное стекло.
Герцогиня, растолкав шутов, опустилась перед малолетним епископом, прося благословения. Рикарда, поморщившись на эту сцену, перенеслась на другой конец палаты, где стоял клирик Фульк.
— Кончился ли совет? Я посылала Берту, но пфальцграф, этот грубиян…
Стеклышко блеснуло в глазу нового главного воспитателя.
— Сладчайшая! Не угодно ли я расскажу вам один курьезный случай из последней охоты?
— Брось свое дурацкое стекло! — чуть не замахнулась Рикарда. — Ты забыл, кто тебя вытащил из грязи? Мне нужно знать, кому достанется парижский лен. Отвечай!
— Кому изволит пожаловать их всещедрейшество государь наш Карл Третий, — поклонился Фульк, держа наготове локоть, чтобы укрыться от пощечины.
— Аспид! — произнесла Рикарда, будто плюнула. — Василиск!
Отвернувшись, поправила прическу и, вновь обретя царственную улыбку, хлопнула в ладоши. Берта с готовностью подбежала.
— Что у тебя сладкого для души?
— В людской сидит слепец, зовется Гермольд. Говорит, что пришел из Туронского леса, и у него арфа…
— Зови!
Седому колченогому певцу, на спокойном лице которого виднелись следы каких-то давних ожогов, подали табурет у очага и стакан теплого вина. Он задумчиво наигрывал запевку, как это принято у бродячих певцов: «Один мечом себе добудет трон и королеву, другому борзый конь умчит красавицу жену. Мне служит музыка, слагаю я напевы и тем живу!» Дамы просили спеть что-нибудь самое новенькое, о том, что делается на белом свете. Певец чутко прислушивался к хору их просьб и, когда уловил в нем властный тембр императрицы, начал:
Сколько горя ты видела, франков святая земля!
Сколько плакали люди, людей об участье моля!
Сколько крови потеряно, пролито слез,
Сколько к небу проклятий и жалоб неслось!
И воскликнул однажды во гневе сам бог:
«Сатана, что ли, вверг нас в такую пучину тревог?»
И ответил архангел, что с огненным ходит мечом:
"Сатана здесь, хозяин, увы, ни при чем.
Это Конрад Парижский, владетельный граф,
Он не знает закона, не ведает прав.
Разлучает он близких, в рабы продает,
Неимущий должник у него в подземелье гниет.
Селянин разоренный с детишками нищий бредет,
И вопит к тебе, боже, несчастный народ!"
Бог есть бог, долго станет ли он размышлять?
Книгу судеб велел он апостолам тут же подать.
Отыскал в ней страницу он Конрада, вырвал ее,
И окончилось графа земное житье!
Вот однажды у Лигера, славной реки,
Ехал граф, с ним бароны его и стрелки.
Видят — вышел на берег бастард, по прозванию Эд,
Одержал здесь над данами самую славную он из побед.
Графу зависть затмила глаза, говорит: "Здесь мой край.
По обычаю, ты все трофеи, всех пленных отдай!"
Взял у Эда берсерка. Был так свиреп и силен
Этот пленный язычник из северных датских племен!
Сберегали его семь железных цепей, десять медных оков,
Сорок самых отборных парижских стрелков.
Вот язычника в клетке железной в Париж привезли,
И сбежался народ со всей франкской земли.
Но берсерк сидел, нелюдим, недвижим,
Призрак милой свободы витал перед ним.
Граф кичливый подъехал, с ним свита его удальцов.
Граф был пьян и берсерку плюнул в лицо.
Гнев ужасный язычника тут охватил,
Дьявол ярости силы удесятерил.
Прутья клетки распались, рассыпались звенья оков,
Разбежалась охрана из славных парижских стрелков.
Тут, сраженный берсерком, Конрад упал с боевого коня.
"О господь, не такого последнего смертного дня
Ожидал я!" — и всякий увидеть здесь мог,
Как нечистый его душу черную в ад поволок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30