А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На одном крике они бы долго не простояли, им нужно было действие. Из леса вынесли комель столетнего дуба с обрубленными корневищами. Два десятка здоровенных лесорубов раскачали этот таран и под выдох «ха!» ударили им в бронзовые, украшенные ликами святителей ворота. Шесть раз они выдыхали «ха!», но наконец, на седьмой раз, ворота пали со скрежетом. Мужик устремился, сминая стражу.Первым попался им дом смотрителя почты, казалось бы, совершенно для них безвредного человека. Но так как пафлагонский мужик вообще не мог уразуметь понятия «почта», толпа ворвалась в него, расточая проклятия и угрозы. Смотритель с семьей успел скрыться в топке большого камина.И тут им попалась кокетливо одетая служанка, которую они приняли за жену хозяина дома. В мгновенье ока ее раздели догола, а платья ее, и чулочки, и исподнее разодрали на мелкие лоскутки. Распустили ее роскошные косы, свистя и щипая, погнали по улице, хотя в принципе она была такая же угнетаемая и унижаемая, как каждый из них. Затем стали палить какую-то совершенно никому не нужную будку.Обомлевший от всего этого архидука Аргир, правитель фемы Пафлагония, тот самый, который еще третьего дня посылал монастырских служек с изобличеньями происков Андроника и угрозами всем, кто послушается его приказов, на сей раз еле дождался известия о том, что принц лично прибывает в Амастриду. Выехал ему навстречу с непокрытой головою. Встретив, преподнес лично кубок вина и кисть винограда (хлеб-соль), затем шел возле его коня, придерживая стремя.Андроник с воинством расположился на конях близ морских ворот Амастриды. Завидев в городе пожар, разбитые ворота и плебеев, суетящихся, словно радостные муравьи, он понял все. Оглядел ряды своих катафрактов — они выглядели не хуже, чем латники Враны, например. Затем посмотрел на свору охотничьих собак, которую обязательно вели за средневековым войском — ведь надо было чем-то кормить катафрактов и прочих! Снял боевую перчатку и свистнул в четыре пальца. Свист его был тотчас услышан и правильно понят. Вышел из строя ловчий Зой и вывел из клетки леопарда. Сотни рожков ловчих, доезжачих, всех, кто считал себя охотником, подняли неслыханный рев. И не надо было насылать на мятежников ни людей, ни собак. Зверь, никем не виданный в этих краях, плавными прыжками понесся в город, и все чумазые углежоги, и тупорылые лесорубы, и доморощенные рыбари и политологи в ужасе кинулись врассыпную. Тут уж за ними выпустили собак, которые довершили разгром, кусая человеческие ляжки и рвя на клочки и без того рваные одежонки. А благородный леопард не стал унижать себя погоней за безоружными людьми. Он изобразил улыбку на кошачьей своей морде, то есть растопырил елико возможно огромные усы. Подошел к коню Андроника, неизменного своего кормильца, и царственно лег к копытам коня, который храпел, и звенел уздечкой, и перебирал прекрасными копытами.— Да здравствует великий Андроник! — хрипло закричал окончательно уничиженный великий дука Аргир. Его стратиоты и вооруженные монахи братались с воинством принца.Каллах, камерарий принца, разыскал в строю всадников, приехавших из волости Филарица, нашего Дениса.— Вам надлежит быть при особе принца. Андроник занял губернаторский дворец и начал последние приготовления к походу.— Что-то я забыл, что-то я забыл… — говорил он Каллаху, перебирая дощечки с записями. — Ну-ка, напомни!— Фамарь, матерь циркачей, — подсказал всегда все помнящий и вовремя все знающий Каллах.— Да, да… Времени, конечно, нет, но, если она здесь, давай ее сюда, эту цирковую богиню.Фамарь, женщина уже весьма неопределенного возраста и во вдовьем одеянье, раскланялась с принцем, как старая знакомая. Извинившись на крайний недостаток времени и заверив Фамарь в неизменном своем почтении, Андроник просил ее покинуть дочь и не учить ее цирковым трюкам и прыжкам.— Ники! — низким своим голосом сказала матерь циркачей. Так звали Андроника давным-давно, когда он еще не заслужил чести быть распеваемым на всех рынках столицы. — Ники! Ты хоть раз поговорил по душам с девочкой? Или ты только ей приказывал и сулил?Затем Фамарь заверила, что не станет перечить велениям принца, и удалилась, выполнив полагающееся преклонение. Но тут же на ее место явилась сама Эйрини, отстранив Каллаха, пытавшегося ей помешать.— Я не пойду за вашего худосочного Ангелочка, — заявила она.— Так ведь и я теперь хочу тебе об этом сказать. Если мы с тобой займем престол, какой там Ангелочек. Весь Запад пред тобою и Восток!— И вообще я не хочу быть вашей династической игрушкой. Вот берите Феофилу, она спит и видит ехать за границу. А я вольная птаха… И вообще я уже распорядилась сделать из моих личных средств взнос в монастырь Пантепоптон. Буду там монахиней.— Ну, ну, ну! — засмеялся Андроник, однако вертел ус, что выдавало его волнение. Он все-таки принимал слова любимой дочери за чистую монету. — А за кого бы ты сама хотела выйти замуж?— Зачем, отец, вы задаете мне этот вопрос? Вы же никогда, как любой из ваших, из наших царственных родичей, не выдадите дочь за того, кто нравится ей…— Ну все-таки… Ведь мы будем василевсами!— Я бы пошла хоть сейчас, хоть сию же минуту…— Ну за кого же, Ира?Принцесса, белесая и худосочная, побледнела так, что Андроник в тревоге хотел вызвать врачей. Но она остановила:— Врачей не надо. А я скажу: я бы вышла за Дионисия. За того самого, который исцелил царя… Андроник взглянул на нее исподлобья.— М-да… А ты знаешь, я тебя понимаю. Он действительно не похож на всех наших женихов. И если отбросить все эти сказки о его происхождении с того света — при дворе ведь о ком только чего не говорят! Но тут есть одно только совершенно неожиданное препятствие. Хотя, ты знаешь меня, я без предрассудков…— Какое препятствие, отец?— Он женат.— Ба, женат! На ком же он может быть женат?— Он женат на одной крестьянке…Некоторое время в катихумене дворца, где располагался походный штаб принца, была тишина, прерываемая разнообразным гамом обоза, собиравшегося в поход на площади.— Тогда остается мне Пантепоптон, — вздохнула Эйрини и вдруг стала розовой, словно, пряник. — Остается Пантепоптон.Андроник стал говорить, что и это препятствие в общем-то устранимо, было бы его желание. Убеждал дочь подождать с решениями до конца похода, обещал все устроить. Дочь, прекрасно сознававшая свою власть над отцом, ни слова не говоря, повернулась и вышла.Подготовка к войне велась своим чередом — разведчики, подрядчики, строители, смотрители… Пришел и Денис и как-то хмуро просил принца не брать его с собой на войну, он же человек не того мира.Андроник, как показалось Денису, очень странно, даже подозрительно смотрел на него, потом сказал:— Ну как же ты вернешься к себе в Филарицу? Все мужики уйдут, а ты один будешь сидеть при бабьей юбке…И, как всегда, в логике и здравом смысле принцу нельзя было отказать.Денис вышел задумчиво на крыльцо губернаторского дома. Принцесса Ира со своей Лизоблюдкой, нянюшками, дядюшками, евнухами и прочим штатом были тут, не садились в свои носилки и двуколки, чего-то ждали. Ира с улыбкой, как-то особо ласково смотрела на него. Денис с ней раскланялся, когда пошел к коню, она помахала ему платочком, словно именно она провожала его в поход.Усевшись в неудобное какое-то, горбатое византийское седло, Денис принялся жевать поданный ему генуэзцем финик, закрыл глаза и в полусне опять привиделась ему Филарица.Когда они отъехали уже в строю со двора Русиных, Фоти, подобно всем другим женщинам, долго шла у стремени своего суженого, идущего на войну.— А я-то, дурочка, — говорила она, — я мечтала, купим здесь кирпича; построим настоящий господский дом, не наши хижины… Прости меня, сельскую дуру, прости. Прости моих родичей необразованных, прости…В тот роковой момент, когда Денис честно сказал на вопрос священника «Я не крещен», пресловутый кир Валтасар бросил столовое полотенце, вышел и удалился насовсем. Трапеза была расстроена, все боялись смотреть в глаза Денису и Фоти. Матушка София плакала не переставая.Фоти завела Дениса в гинекей, в котором не было никого, принесла тазик и омыла ему ноги.— Так принято у нас омывать ноги мужу, уходящему в далекий путь. Все равно перед Господом ты мой муж, чего бы тут о тебе ни наговаривал кир Валтасар!Выяснять теперь, что и как тут кто-то наговаривал, уже не было досуга. И вот она идет у его коня, возле стремени, прижимаясь лицом к его коленке, и бормочет несуразное:— Ой-ой, яры-мары, боги-доги, духи-вухи… Пусть стрела тебя минует и лезвие проскочит, а если уж судьба — пусть без мучений.И ему вспомнилось из далекого мира: «Если смертью, то мгновенной, если раной — небольшой!»Твоя Свет-ка, вечно твоя! — сказала она, целуя его руку, прежде чем расстаться и повернуть назад.Так и двигались они — кто на конях, кто ведя коней is поводу. Были обвешаны курами, окороками — надо же питаться в походе. Несли клетки с живыми петухами — развлекаться на привалах петушьими боями. Ехали двуколки с оружейниками, лекарями, маркитантками. У церкви выходило духовенство с крестами и хоругвями, читались проповеди, смысл которых сводился к известной истине XII века — искать князю чести, а себе славы.Пафлагонская фема, словно тысячеголовая гусеница, колыхая остриями копий, вышла отрядами на большую римскую дорогу. Пропустила вперед принца с его блестящей кавалькадой, встрепенулась под гром большого барабана — и пошла, пошла, пошла! Глава пятаяАНДРОНИК ВЕЛИКИЙ 1 Андроник Комнин, сын Исаака, старшего сына основателя династии Алексея I, по титулу протосеваст, принкипий, иначе зовомый — принц, действительно более всех в царствующем роде имел прав на престол. Отец его каким-то образом был отстранен от престолонаследия — как, теперь уже никто не помнит. Но после смерти Алексея I василевсом стал не его старший сын Исаак, отец этого самого принца, а следующий по рождению — Калоиоанн, отец Мануила.Так всю жизнь и шло соперничество двоюродных братьев — Мануила и Андроника. При перераспределении наследства Комнинов, которые были не только царствующим родом, но и самыми богатыми землевладельцами в империи, Андроник получил огромный куш — поместья и во Фракисийской и в Анатолийской провинциях. Но всего этого ему недоставало, потому что для честолюбия его потребно было только одно — престол!Короче говоря, когда у василевса Мануила после эфемерных, рекламно раздутых воинских успехов пошли сплошные неудачи, в частности при осаде мятежной Пелагонии, туда в императорский лагерь был вызван Андроник. Официально по обвинению в получении взятки от венгров (сам Андроник тогда женат был на венгерской принцессе), а на самом деле, чтобы держать возможного претендента поближе к своей особе. Андронику в Пелагонии сначала удавалось каким-то образом от обвинений отвертеться. И все бы ничего, если бы не совершенно скандальная история с Евдокией. Эта юная матрона приходилась двоюродной племянницей и его величеству, и принцу Андронику одновременно и при дворе слыла, если можно так выразиться, записной шлюшкой. Она и в военный лагерь под осажденной Пелагонией прибыла, не спрашивая разрешения у василевса и рассчитывая, что тут она найдет много молодых мужчин, которые станут за нею волочиться.Но в случае с Андроником — не тут-то было! Принц обладал совершенно магической способностью околдовывать даже самых избалованных женщин. Как у Анакреонта: божок любви сам укололся собственной стрелою. Да и было тогда, почти тридцать лет тому назад, в кого влюбляться — молод, высок, строен, черноус — талант, талант! Да еще и рыцарь на западноевропейский манер.Евдокия буквально не вылезала из его палатки ни днем, ни ночью. Доброхоты даже не пытались ее урезонивать, Андроник же на все увещания шутил, что люди царской крови похожи. Этим он хотел намекнуть, что у Евдокии был же роман с самим царем, который тоже приходился ей дядюшкой!Впоследствии историк Никита Акоминат напишет, что был он, принц, высок ростом, статен, любил меряться силою, славился вольностью в речах, авторитетов для него не было, никому спуску не давал — царская наружность, характер неукротимый. «Качества, — писал Акоминат, — на которые государи смотрят подозрительно, которые тревожат их и колют в самое сердце».В одну роковую бурную ночь Андроник был внезапно вызван в шатер самодержца. А надо сказать, что в Византии человеку, не облеченному специальными полномочиями, попасть просто так к государю было просто невозможно. Для этого существовал специальный ритуал, множество условностей. Так что прямой вызов к особе самодержца ничего хорошего не предвещал.Провожая принца, Евдокия в тревоге металась по палатке и предлагала: «Надень мое платье, надень вот мой охотничий костюм, он маловат, но в седле сойдет… Возьмешь мой лук, мою охотничью рогатину и с моими слугами легко проедешь через царскую охрану». Но Андроник отклонил этот план — он не трус, чтобы бежать.— А жаль, — засмеялась Евдокия, — я бы надела тот мой панцирь с железным забралом, который подарил мне французский король. И вместо тебя явилась бы к императору Мануилу, подняла бы забрало — а это я, не узнаешь, Мимоша (очевидно, это было ласковое прозвище, которым она его награждала, когда у них был роман)?В ту ночь Андроник был закован в кандалы и препровожден в столицу, в одну из тюрем Священного Дворца. Дворец, как рождественский пирог, был напичкан, нашпигован темницами, чтобы было куда под горячую руку посадить подвергшегося немилости или, наоборот, — истребовать для нахлынувшего милосердия.Пылкая Евдокия — надо отдать ей справедливость, — уж кого только не мобилизовала, чтобы оказать помощь Андронику. Не отказывала ни в чем никому, а уж если, пишет Акоминат, чего совсем уж дать не могла — тогда обещала.Пока не нарвалась в своем рвении на законную супругу Анну, урожденную венгерку. Чопорная, всегда одетая как монашенка, принцесса Анна приказала Евдокии угомониться и сообщила, что при посредничестве ее отца, венгерского короля, получена милость от василевса: ей, Анне, отправляться к мужу в темницу и там с ним жить.Шли годы. В темнице у них родился сын, долго и тяжело болел, но выжил. Когда Анна второй раз почувствовала себя матерью, врачи категорически велели ей покинуть тюрьму. И опять Андроник остался один. А его неукротимая венгерка, родив на воле второго сына, покинула сей мир.Однажды Андроник ухитрился вылезти на карниз дворца и шел по нему целых сорок локтей, рискуя сорваться. Не сорвался, нет, но как раз на углу был перехвачен стражей и водворен на прежнее место.Шли годы. Однажды удалось уговорить раба-парашника, и он сделал слепки ключей. Стражникам в этот вечер в порционное вино был добавлен порошок конопли — снотворное. Андроник благополучно вышел и избрал себе другой, нежели потом это сделает Денис, способ избавиться от погони. Он три дня просидел в густом бурьяне под окнами той самой камеры, откуда бежал, пока его лихорадочно искали на берегах Босфора, и в Редеете, и на холмах Анатолии. На том самом месте неприступных стен Великого Дворца, где когда-то Цимисхий, любовник императрицы Феофано, был поднят в корзине, чтобы убить ее мужа и самому стать царем, Андроник, наоборот, верными людьми был спущен на веревке в лодку и был таков.Он объявился в Святой Земле, у крестоносцев, ненавидевших и побаивавшихся императора Мануила, он был принят, как сват и брат. Участвовал во многих знаменитых турнирах, стычках с неверными и походах через пустыню. Дело опять же уперлось в женщину: вдова иерусалимского короля Балдуина, тоже родственница Мануила и Андроника, прекрасная Феодора была замешана в план византийской разведки — тайно выкрасть Андроника, ослепить его и по возможности живым доставить в столицу. Феодора выдала Андронику все — тайную грамоту василевса, пароли, шифры, деньги.И сама бежала с ним из Палестины, и жила, скитаясь, то при одном мусульманском дворе, то при другом. Впоследствии Андроник хвастался, что похитил ее, как Зевс в облике быка украл Европу. И родила ему в скитаниях детей, и попалась-таки в лапы агентов империи, и стала заложницей против Андроника.Получив за границей императорский хрисовул — немедленно явиться ко двору, Андроник не колебался. Он надел на себя власяницу, покаянные вериги и босиком шел от пристани ко дворцу при стечении великого множества сочувствующего народа, чтобы стать сюжетом еще одной песни кифаредов о подвигах легендарного принца.Ко дверям императорской кувикулы принц принес в горсти дорожной пыли, чтобы посыпать ею главу, как только увидит василевса. Даже черствый Мануил прослезился.— Встань с колен, брат, — говорит.— Не встану, — льет слезу Андроник. Так оно слово в слово и описано в песнопениях кифаредов.— Не встану, — говорит принц, — пока меня не протащат, как раба, по ступеням твоего трона.И тогда нашелся уже хорошо знакомый нам Исаак Ангел, рыжий, тогда еще совсем молоденький, только что окончивший свою философскую школу, чем он очень гордился, кстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65