Он получил письмо от Валиндры, где девушка просила аудиенции: «…Пускай единственной, первой и последней, в память о нашей дружбе… в любое время дня и ночи, когда и где Вам будет угодно… Да восторжествует благостный Будда, да укажет он нам верный путь! Будьте благословенны!»
Лек мог в вежливой форме отказаться от встречи, и это было бы воспринято правильно, но он все же чувствовал за собой некоторую вину. Следовало сразу, как только он решил связать свою жизнь с Катиной, написать Валиндре письмо с извинениями и заверениями в дружеских чувствах. Но король! Он узнал бы об этом на следующий день и, призвав ко двору немедленно, больше не отпустил бы в Россию. Все события и поступки переплетались слишком тесным клубком. Валиндру тоже жаль. Лек знал, что у принцессы теперь слишком мало шансов благополучно устроить свою личную жизнь, не нарушая обычаев королевской семьи. Не найдется жениха, столь же подходящего по рангу и возрасту. «Но при чем тут я?»– думал Лек, а на душе становилось неспокойно.
«…В любом месте, с шести до восьми. Будь благословенна!»
Валиндра, получив ответ, вздохнула чуть спокойнее. Лек мог вежливо отказать ей, но он чувствовал за собой вину, значит, не все еще потеряно. Только бы не сделать неправильного шага. Каждое слово и жест должны быть обдуманы и рассчитаны. Нервы на пределе. Как бы все-таки не сорваться на истерику. Это конец. Она отправила записку, что будет ждать принца завтра вечером, и на следующий день с утра, проведя ночь, полную обрывочных кошмаров, стала перебирать платья, готовясь к встрече.
Одеяние зависело от того, какой она должна была предстать перед Леком. Веселой и беззаботной? Тогда следовало нарядиться побогаче и непременно надеть подарок отца – алмазную диадему. Но чем в таком случае закончится встреча? Лек увидит, что ей хорошо, значит, все в порядке – и прощайте, надежды. Нет! Только скорбь. Несмотря на умение Лека повелевать, она знала за ним сентиментальные черточки и не сомневалась, что, только задевая самые жалостные струны, можно будет хоть чего-нибудь добиться. Это «чего-нибудь» было «стать второй – пока второй – женой». А дальше все просто. В какое сравнение пойдет безродная россиянка с дочерью короля, воспитанной принцессой с пеленок? Она смогла бы стать Леку необходимой, как опиум наркоману. Она бы все смогла.
Итак, платье… Валиндра одно за другим откладывала в сторону юбки, блузки, саронги, недовольная то цветом, то покроем.
Наконец остановилась на светло-голубом простом, но приближенном на вид к европейскому костюме. Пожалуй, подойдет! Этот цвет подчеркивает бледность, но не дает оттенка болезненности. И хорошо, что батист. Он уютнее шелка. Украшения? Никаких. Только золотая цепочка с фигуркой Будды. Над ней Рачамани недавно читал молитвы. Она поможет быть мудрой. И укажет верный путь к цели. Белоснежный цветок амариллиса она укрепляла в волосах, когда горничная доложила, что его высочество ждет ее в гостиной. Валиндра минуту постояла перед зеркалом. Приняла вид женщины, истомленной разлукой с любимым. Ей и правда было очень жаль саму себя – слезы навернулись на глаза.
В голосе Валиндры, отвечающей на приветствие Лека, прозвучала искренняя страсть. Она протянула к нему руки и вдруг упала на колени, сама не поняв, как это получилось: то ли споткнулась о складку ковра, то ли подвели ослабевшие ноги. «И к лучшему…» – мелькнула мысль. Лек нагнулся, поднимая Валиндру, но она, восприняв его жест как намек на возможную ласку, приникла к нему, тихо застонав. Лек вдохнул знакомый с детства аромат индийских духов, подумал: «Совершенно ни к чему», – усадил ее в глубокое кресло. «Слава всевышнему, в этой комнате европейская обстановка, сложнее было бы среди одних ковров и подушек», – снова подумал Лек. Он сел напротив Валиндры в такое же кресло на расстоянии вытянутой руки.
– Ты перестала коротко стричься? – Только сейчас он заметил, как спускаются тяжелыми волнами блестящие черные волосы.
– В Европе ты привык видеть женщин с длинными волосами, и я подумала, что так буду тебе милее.
– Я знаю, что виноват перед тобой, но поверь мне, стечение обстоятельств… Не было никакой возможности сообщить тебе и извиниться за причиненное огорчение.
– Это не огорчение, а горе…
– Ну прости теперь, Валиндра! Я бы хотел, чтобы мы остались друзьями…
– Всего лишь друзьями? – вырвалось у девушки. Лек непонимающе посмотрел на нее, и Валиндре пришлось продолжить:
– Этот разговор останется между нами, не правда ли? – Принц подтверждающе кивнул. – И я могу быть откровенна? Раньше мы неплохо понимали друг друга. Я думаю, тебе следует взять меня в жены.
– Как? – Лек даже задохнулся от неожиданности и удивления.
– Очень просто. Второй женой.
«Вот в чем дело, – сразу понял ход ее мыслей Лек. – Второй, а потом, при поддержке семейства, первой и, даст бог, единственной. Да Вачиравуд холост и жениться не собирается, глядишь, и до престола рукой подать». Он почувствовал, как накатила волна неприязни.
– Когда я брал в жены Екатерину Лесницкую, русскую дворянку, я обещал ей, что она будет моей единственной супругой до конца жизни.
– Мне ты тоже кое-что обещал. – Сквозь сварливые нотки в голосе прозвенели слезы.
– Ну так уж получилось. – Лек попробовал ее утешить:– Не расстраивайся, обойдется. И ты будешь счастлива. А сейчас я, даже если бы и согласился с твоим планом, не смог бы сделать тебя счастливой, потому что люблю другую. Ты ведь не согласилась бы быть «женой из желтых комнат»?
Лек не сомневался, что гордая Валиндра ответит:
«Нет».
У короля была верховная жена-королева, мать Чакрабона и Вачиравуда, чуть ниже рангом стояли три жены-королевы. Остальные жены пользовались в разное время большим или меньшим расположением Рамы V, хотя каждая имела право просить короля об интимной встрече в желтых комнатах и получить согласие. Но если ее близость с королем ограничивалась только этими кратковременными свиданиями, она получала обидное прозвание «жены из желтых комнат».
Валиндра, похолодев от унижения, произнесла:
– Да. Что может ведать в любви россиянка? Узнав меня, ты не захотел бы ее видеть!
– Я запрещаю говорить со мной в таком тоне! Еще слово – и я уйду.
Лек был далек и непреклонен. Валиндра помолчала, но, не удержавшись, продолжила:
– Она разноцветная. Синие глаза и рыжие волосы. Разве это красиво?
– Откуда ты знаешь? Ты же не видела Катрин!
Валиндре пришлось признаться, что однажды, одевшись попроще, она пробралась в Парускаван и внимательно рассмотрела россиянку.
– Да не рыжие у нее волосы, а русые.
– Нет, рыжие, – упиралась Валиндра, – пестрая, как… как… попугай.
– Ну, всему есть предел, – поднялся Лек, – поговорили, и хватит. Только смотри, вздумаешь мстить – тебе самой не поздоровится.
Он ушел полный беспокойства. Надо же, и в Парускаване успела побывать. Что еще от нее теперь ждать? В любой момент ее улыбка может превратиться из умоляющей в торжествующую.
А Валиндра, оставшись одна, безжизненно смотрела в потолок, повторяя мудрые слова Сунтона Пу: «Тот, кто любит, будет всегда хвалить, тот, кто ненавидит, будет всегда осуждать. Избежать похвалы или осуждения невозможно».
Несколько дней она не предпринимала никаких шагов. Лежала, бесцельно водя пальцем по узорам настенного ковра, отказывалась есть. Кто-то из обеспокоенных родных попросил зайти к ней доктора Вильсона. К его помощи прибегали в тяжелых случаях почти все члены королевского семейства. Спокойный, всегда уверенный в себе англичанин потрогал лоб девушки, оттянул нижнее веко, попросил показать язык и через час прислал красивый флакон, пахнущий камфарой, который еще через минуту оказался в корзине для мусора. Не с кем было поделиться изматывающими душу мыслями, хотя во Внутреннем дворце, где жили только женщины и малолетние принцы, ее постоянно окружали десятки доброжелательных лиц. Но как советовал учитель Рачамани: «Не доверяй ни одному смертному, ибо пороки их неисчислимы. Лиана, обвивающая корявый ствол, не так изворотлива, как человеческая душа. Надейся лишь на себя…» А что, если сходить к нему? И с каждой минутой эта мысль привлекала Валиндру все больше и больше, пока она не решила, что Рачамани – единственный человек, который сможет ей помочь.
Она еле дождалась одиннадцати часов, когда звенит гонг, созывающий монахов к трапезе, потом еще час гуляла по саду, пытаясь успокоиться и обдумать, что же говорить Рачамани.
Монаха Валиндра застала в его любимой беседке, до самой крыши оплетенной золотистыми цветами люфы. Перебирая базиликовые четки, он задумчиво глядел на мутные медленные воды Менама. Заметив тень на пороге беседки, Рачамани поднял взгляд на принцессу и после обычных приветствий спросил:
– Что привело вас сюда сегодня?
– Только вы можете мне помочь, – зашептала Валиндра, оглядываясь: не притаился ли кто за широкими листьями люфы? Ее глаза лихорадочно блестели.
– Спасибо за доверие, принцесса, но я вижу, ваши переживания связаны с делами лирическими. Чем же я могу помочь? Молитвой? Здесь следует больше прислушиваться к собственному сердцу и быть мудрой. Стараться быть мудрой. Но, может быть, ваш избранник не королевской крови? Тогда не поможет никто.
– Королевской, – уронила она, – но мне нужны не просто молитвы.
– Магия?..– тихо выдохнул Рачамани.
– Да. Мне нужно, чтобы вы приворожили одного из принцев. – Валиндра умоляюще глядела на задумавшегося монаха.
Сколько же можно размышлять? А ему, наверное, очень много лет. Благословляя ее месячной крошкой, он уже носил титул пра бидхитхам. Из его рук она получила в подарок несколько ветхих пальмовых листьев с древними письменами. Стар… Если бы был мирянином, возраст выдавала бы седина, а так… волосы и брови сбриты до костяного блеска… пыльно-желтая от времени слоновая кость. И глаза тоже словно подернуты пылью.
– А известно ли вам, – заговорил наконец Рачамани, – что магия приравнена королем к суевериям и пятнадцать лет назад его величество издал указ, по которому все люди, использующие в своих целях суеверия жителей, должны подвергаться наказаниям?
– Да. Ну и пусть. Никто не узнает. И я вас конечно же отблагодарю. Только скажите о своих желаниях. Но пусть считается, что мои подарки не имеют никакого отношения к нашему сегодняшнему разговору.
Монах посуровел:
– У меня нет никаких желаний, кроме благоденствия народа, и поэтому я не принимаю никаких пожертвований. Только из личной привязанности к вам я согласен вспомнить о магических чарах. Но чьего расположения вы добиваетесь?
Валиндра молчала.
– Чары не могут подействовать, если они адресованы в никуда.
Собравшись с духом, Валиндра выговорила: «Чакрабон». И таким тоном, полным горечи, надежды и гнева, было произнесено это короткое слово, что Рачамани понял – уговоры бесполезны.
– Хорошо. Сможете ли вы покинуть свои покои завтра, после заката? Придете сюда же, когда пробьет первая ночная стража. Я приготовлю все необходимое.
Следующим утром Рачамани нашел кусок хорошей глины, тщательно размял ее, получая удовольствие от свежего земляного запаха, и стал лепить две человеческие фигурки. Времени было достаточно. Он тщательно ваял мужской и женский образы, а сам думал, что предпринять. Как читают заклинания, он знал прекрасно, но в магию не верил. Поэтому и не сопротивлялся слишком упорно. Ну пусть девочка посмотрит спектакль, от которого принцу не будет вреда. Но что она предпримет дальше? Чакрабон был на два года старше Валиндры, и на два года дольше Рачамани испытывал к нему не меньшую симпатию, чем к его сестре. Он не хотел, чтобы принцу и его жене, кем бы она ни была, стало еще хуже. Им и так несладко. Для бедной женщины Парускаван стал башней из слоновой кости. Можно было бы самому навестить принца, но он почти все время на службе, вечером у короля. Да и Валиндра легко узнает о посещении, и неизвестно, что выкинет. Лучше все же, на правах наставника, контролировать поступки девушки.
Рачамани написал на листке бумаги несколько английских слов и подозвал проходившую мимо монашку:
– Саоя, знаешь ли ты дворец Парускаван? Так передай конверт кому-нибудь для его высочества Чакрабона.
Рачамани не стал даже заклеивать конверт: из прислуги никто по-английски читать не может, а попадет к жене – она вряд ли поймет, о чем идет речь.
«В. прибегла к средствам предков. Трудно предугадать дальнейшее. Если будет время, всегда рад Вас видеть.
Пра Рачамани».
Глиняные фигурки, время от времени сбрызгиваемые водой, хорошо просохли в тени, не растрескавшись. Монах залюбовался своей работой. Не хуже, чем у потомственных мастеров. Нужен был еще шнурок. Он выбрал самый красивый – шелковый, красный. Все поэффектней – цвета крови. Потом вспомнил, что ночью все кошки серы и цвет не будет играть роли. Ну да ладно! Он отряхнул желтую тогу от комочков глины и пошел погулять по монастырскому саду, собраться с мыслями. Темноты не было. Луна, бледневшая на закате обсосанным леденцом, к ночной страже рассиялась так, что лишь самые яркие звезды были видны на небе. Валиндра сидела в беседке напротив Рачамани, перебирающего четки, и ждала, пока он заговорит.
– Мне открывается, что ваше прошлое существование не благоприятствует совместной жизни с принцем в настоящем. Более того, я вижу, что в нынешнем существовании вы не предназначены друг для друга. Таков путь, предначертанный Кармой. Предотвратить будущее не в моей власти. Я попробую помочь вам, но не хочу зря обнадеживать. – Он помолчал Валиндра едва дышала в темном углу. Глаза подводят. А есть ли она там или ушла, испугавшись? – Вот фигурка принца. Возьмите ее.
Бледные девичьи руки в бледных лучах луны протянулись к монаху.
– Согрейте ее своим дыханием и теплом своих ладоней.
– Ладоней… – эхом повторила Валиндра. Где взять тепло ладоней? Руки от волнения были влажными и холодными. Холоднее утренней росы. Она подышала на фигурку, прижала ее к груди, пытаясь согреть и оживить сбивающимся перестуком сердца.
Прошло несколько минут.
«Ом!..» Она вздрогнула от неожиданно громко произнесенного магического слова.
Рачамани забрал у нее мужскую фигурку, связал ее с женской черно-красным в свете луны шнурком и, подвешивая к ветке дерева, заговорил вполголоса:
Ом…
Пусть полюбит вновь Чакрабон,
Пусть забудет он крепкий сон,
Пусть у ног твоих будет он.
Покорен Валиндрой, покорен…
Ом! Ом! Ом! – далеко ударяли по воде весла гребцов.
Ом! – хлопнула дверь храма.
Ом! – тоненько откликнулся монастырский гонг, и все опять погрузилось в молчание.
– Вас проводить?
– Нет, учитель, благодарю. У ворот меня ждут слуги. – Валиндра сняла с пальца кольцо с рубином и положила его возле четок.
– Я не могу принять подношение, – сухо проговорил Рачамани.
– Это дар монастырю, учитель. Не обижайте меня. – И она, накинув темный шарф, быстро вышла из беседки.
«Бедная девочка, – подумал Рачамани, прислушиваясь к шелесту легких шагов, – ее жаль тоже. Но Валиндра слишком своенравна и вряд ли смирится так скоро…»
После ужина Лек разбирал корреспонденцию. Взял с журнального столика конверт. Развернул записку. Нахмурился.
– Читала?
– Зачем? Там стоит твое имя… – Катя подошла к нему. – Что-нибудь случилось?
– Ах, глупые выходки. Но тебе, вероятно, следует знать. Вдруг она надумает прийти в Парускаван еще.
– Ты о ком? Пусть приходит. А почему – еще?
– Это та девушка, о которой я говорил тебе в Константинополе. Я имел счастье беседовать с ней неделю назад. – В его голосе послышались иронические нотки. – Ты не ревнуешь?
– Нет. Я не сомневалась, что тебе придется так или иначе с ней объясниться.
– Ее зовут Валиндра. Она была здесь, переодевшись служанкой.
– Значит, это ее я видела, когда выходила из зверинца. Слишком открытым и пристрастным для простолюдинки показался мне взгляд девушки. Она переживает? Теперь я буду чувствовать себя виноватой и перед ней тоже…
– Не стоит. У каждого своя судьба, и ты ни при чем тут. Но мне сообщили, – он махнул рукой в сторону скомканной бумажки, – что Валиндра прибегла к магическим заклинаниям, чтобы вернуть меня. Вряд ли это заслуживает внимания. Ты не волнуйся… Просто имей в виду. Чары, магия – бред какой-то. Я тебя люблю, Катюша. Знаю, что слишком часто и подолгу оставляю тебя одну. Но осталось потерпеть немного. Отец уже вполне спокойно беседует со мной о государственных делах. И я решил, что, как только он коснется темы своих увлечений, будь то фотография или его любимые леггорны, я сразу перейду к разговору о тебе. По-моему, он уже близок к прощению… Мне пора идти. Постараюсь не очень задерживаться.
– Ну что ты, милый. Будь там столько, сколько нужно.
Катя улыбнулась, подумав при этом, что скоро, как полагается хорошо воспитанным сиамским дамам, забудет вообще свое лицо неулыбающимся, махнула прощально рукой обернувшемуся Леку и поднялась в зеленый кабинет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38