И все, как один, утверждали, что ни в какой квартире я не была. Кстати, то же самое они сказали и сотрудникам милиции — Тамаркин адвокат нам уже сообщил. Бедняга был вынужден заняться моими ничтожными проблемами, так Тамарке хотелось со мной в баньку завалиться. Любит она меня все же.
— Вот видишь, старушка, — обрадовалась Маруся. — Ни в одной квартире ты здесь вчера не была, ни на четвертом этаже, ни на первом. Сглазили тебя, сгла-зи-ли. Сглазили!
— Да подожди ты! — рявкнула я. — Чудес же на свете не бывает. Как-то же я попала на тот карниз, а попасть туда можно только из окна. С крыши бы я не полезла, как бы сильно меня ни сглазили.
— Точно, старушка, с крыши только альпинист на тот карниз может попасть, — трусливо поеживаясь, согласилась Маруся.
— Значит, кто-то из жильцов врет, — заключила я.
Маруся не согласилась:
— Не-ее, не врут. Я бы почувствовала.
— Не врут? Если они не врут, и с крыши залезть нельзя, как же я попала на карниз? Крыльев, как видишь, у меня нет.
— Да-аа, ты не ангел, — на этот раз согласилась Маруся и тут же выдвинула предположение:
— Из окна, что на лестничной площадке, ты разве не могла залезть?
Я пришла в ужас:
— Бог с тобой, от лестничного окна до того места, откуда меня сняли, минимум двадцать метров. Я что, по-твоему, их по карнизу прошла? Мне и двух не осилить.
Маруся пожала плечами:
— Сглазили тебя, старушка, сглазили. Роза мне утром звонила, считает, что надо бы показать тебя психиатру.
— Твоя Роза сама сошла с ума! Вчера так нажралась у Тамарки; совсем забыла, что не пьет. К психиатру я не пойду и под угрозой расстрела.
— Тогда к Коровину тебя надо, — пригорюнилась Маруся, — Пусть скажет, какая сволочь тебя сглазила. А еще лучше пускай твои мысли сама Роза прочитает. Очень она в этом деле преуспела.
— Ладно, фиг с тобой, — согласилась я, — поехали к Розе. Она как-никак тоже доктор, хоть и гинеколог.
* * *
Роза с радостью взялась читать мысли, но сколько ни копалась в моей голове, кроме фасонов шляпок, там ничего не находила. Я и в самом деле думала только о них, о шляпках. И это в такой ответственный момент. Просто поразительно. И досадно.
— Сосредоточься, сосредоточься, — умоляла Роза. — Представь, что ты выходишь из салона, прикрыла за собой дверь…
— Дверь за мной прикрыл охранник.
— Вспомнила! Вот видишь, вспомнила! — восторженно запищала Роза и захлопала в ладоши.
— Ни фига не вспомнила, — разочаровала я ее. — Просто знаю: охранник всегда передо мной дверь открывает, он же и закрывает эту дверь.
— Ладно, не отвлекайся, — рассердилась Роза. — Сосредоточься, представь себя у входа в салон и вызови прежние мысли, а я их прочитаю.
Я сосредоточилась. Роза напряглась, засверлила меня глазами, приговаривая:
— Ну! Ну!
И в моей голове опять появились шляпки. Точнее, шляпа, одна. Почему-то мужская.
— Опять шляпа! — Роза без сил упала на диван.
— Ну ты, старушка, даешь! — восхитилась Маруся. — Как же ты живешь, если у тебя вместо мозгов одни шляпы?
— Так было не всегда, — с трудом сдерживая слезы, пожаловалась я. — Так случилось после карниза.
— Вряд ли, я и раньше за тобой такое замечала, — усмехнулась Маруся.
— Отстань от нее, — неожиданно вступилась за меня Роза. — Это стресс. Пускай немного от него отойдет, и завтра продолжим.
— Лучше бы ее свести к Коровину, — принялась за свое Маруся.
— Зачем к Коровину, — рассердилась Роза. — У меня уже получается. Завтра с утреца на свежие мозги опыты и продолжим.
И мы продолжили на следующий день с раннего утра — так захотела Роза. Продолжили с тем же эффектом. Я не унывала, Роза тоже. Маруся рвалась к Коровину.
И на другой день было то же самое. Роза с утра до вечера читала мои мысли, я же думала лишь о какой-то мужской шляпе. Маруся стояла над моей душой и время от времени вскрикивала:
— Пора ее к Коровину.
В конце концов сдалась и Роза.
— Все, — сказала она. — Я пас. Ведем ее к Коровину. Пускай пообщается с духами.
«Ну, с духами не с духами, — подумала я, — а посмотреть на это чудо спиритизма — Коровина будет полезно со всех сторон: и для будущей книги, и для общего развития, и для поднятия тонуса, и для улучшения настроения. Разве это не смешно, когда взрослый солидный мужчина на полном серьезе ведет беседу то с Распутиным, то с Наполеоном? С другой стороны, Коровин в большой моде. Салон Кольки Косого против салона Коровина просто колхоз. Просто срам, что я еще ни разу не была у Коровина».
О своем психическом здоровье я уже почти не беспокоилась. Забвение — это то, что позволяет человеку существовать в нашем злокозненном мире. Если бы не забвение, жизнь утратила бы смысл. Поскольку меня больше на карниз не тянуло, я забыла о нем, расслабилась и решила, что тот инцидент произошел в связи с секундным помутнением рассудка на почве ссоры с соседями.
«Вряд ли это повторится», — подумала я и дала Розе и Марусе согласие отправиться к Коровину.
Лишь из любопытства.
ГЛАВА 4
Мне снился сон.
Страшный сон.
Даже ужасный.
Ужасный по нескольким причинам. Во-первых, он был очень длинный — длиной в жизнь. А во-вторых, во сне я была мужчиной, да ладно бы еще красивым, бодрым и молодым, а то совсем наоборот — я была пожилым низкорослым мужчиной и обладала всеми атрибутами старости: лысиной, вставными зубами, подагрой, животом и одышкой. И почему-то всем этим я очень гордилась.
Впрочем, известно почему: у меня были деньги, много денег. Утром после душа я подходила к зеркалу и, с огромной симпатией глядя на свое неприглядное отражение, нежно оглаживала раздутый обжорством живот, щелкала вставными зубами, проводила рукой по плешивому темечку (по привычке приглаживая то, чего давно уже нет) и удовлетворенно себе говорила:
— Хорош, чертяка!
Видимо, я ждала чего-то еще более безобразного и, не найдя, приходила в восторг. После этого я выпячивала впалую грудь и героически пыталась подобрать дряблые мышцы живота; живот от этого в объеме не уменьшался, а лишь покрывался жировой рябью и становился похож на корку гигантского апельсина, но я была очень собой довольна и с улыбкой вещала:
— Рано пока на диету, рано. Еще сойдет.
И не ошибалась, потому что действительно сходило. Все сходило за первый сорт: и впалая грудь, и безобразный живот, и плешь, и вставные зубы. Да еще как сходило! Под дверью ванной с полотенцем в руках меня ожидало существо, которое своими прелестями с лихвой возмещало все мои недостатки.
Существо порхало ко мне на своих длинных стройных ногах, в искреннем порыве нежности своими сочными губками чмокало меня прямо в плешь и с материнской любовью обтирало полотенцем мой отвратительный жирный живот. При этом существо не играло, нет-нет, оно действительно боготворило меня, потому что ждало от меня много, очень много…
Старый, плешивый и пузатый, я был не просто я — старый, пузатый и плешивый. Существо видело во мне уверенного в себе хозяина жизни, всем известного и всем нужного, с которым нет никаких проблем, а есть одни лишь радости. И именно этот источник радостей любило во мне существо, охотно прощая и плешь, и вставные зубы. Прекрасное существо даже не замечало этих мелких недостатков, поскольку было счастливо и понимало: счастье это случайно и рядом с плешью и животом могли оказаться любые другие длинные и стройные ноги. Красивых ног в стране много, а богатых и знаменитых животов мало и на всех не хватает.
Прекрасное существо было неглупо, все понимало и обожало меня и каждодневно радовалось, что я у него имеюсь и в роли мужа ограничиваюсь им одним, этим прекрасным существом, в то время как великое множество красивейших ног, губ и глаз только и думают, как отобрать у него мои живот, плешь и прочее…
В общем, это была любовь, большая, прекрасная любовь, замешанная…
Хотя любая любовь замешана на чем-нибудь прозаическом, так что эта от других не сильно отличалась, но дело не в том. Сон закончился примерно так же, как заканчивается любая жизнь: трагично. В конце концов я, старый дурак, попала в неприятность: неожиданно начала задыхаться прямо посреди счастливейшей жизни. Как и при каких обстоятельствах это случилось со мной — не помню, но ощущения я испытала ужасные. Помню лишь, что была кромешная тьма — то ли подвал, то ли чулан — и это меня почему-то страшно пугало. Глаза лезли на лоб от нехватки воздуха, страшные спазмы сковывали грудь и горло, руки судорожно пытались сорвать с шеи карденовский галстук, мысли путались…
Боялась, не знаю чего, тряслась всем своим жиром… В голове был один страх, жуткий страх, просто животный ужас. Впрочем, были и две-три мысли о прекрасном существе, мол, погибаю, и как-то оно теперь выживет без меня? Без средств, без друзей останется — глупое да наивное, — оберут до нитки и по миру пустят…
На этом жутком месте я и проснулась, разбуженная телефонным звонком Маруси. Как всегда она беспардонно врывалась в мою жизнь, но на этот раз я была ей благодарна, честное слово.
— Старушка! Епэрэсэтэ! — изумилась Маруся. — Ты прямо вся еще спишь? Как не стыдно, старушка, я прямо вся давно уже на ногах!
— Добро бы просто сплю, — пожаловалась я, — а то такую дрянь смотрю. Одни кошмары, жуть!
Хотелось, конечно же, сразу, входя в мельчайшие подробности, рассказать сон, но сильные впечатления вытеснили из памяти весь словарный запас. Пришлось ограничиться лишь этим жалким лепетом. Маруся же и слушать меня не собиралась.
— Еду к тебе, будь готова, — сообщила она и бросила трубку.
«К чему это я должна быть готова?» — подумала я, тупо глядя на себя в висящее напротив кровати зеркало и безмерно радуясь тому, что нет еще у меня плеши и вставной челюсти, а, напротив, есть белые натуральные зубы и роскошные длинные волосы, которые я ни за что не доверю стилисту, как бы моден он ни был.
Должна сказать, что последнее сообщение Маруси меня насторожило, как любое ее сообщение. Жутко хотелось знать, к чему я должна быть готова. После страшного сна я уже не ждала радостей от жизни, поскольку все естественное всегда ценила выше любого богатства и никогда терпеть не могла примеси денег в отношениях, а тут сразу столько неприятных впечатлений…
Но нет худа без добра, в ванной меня ждал сюрприз. Когда после душа я подошла к зеркалу и не обнаружила у себя отвислого живота, то едва на радостях не потеряла сознание. К счастью, явилась Маруся и отвлекла меня, пришлось бежать открывать ей дверь, откладывая обморок.
Дверь я открыла, в умилении приговаривая: «Боже, как я хороша! Как хороша!»
— Ты что, старушка?! — изумилась Маруся. — С чего ты это взяла? Хоть бы в зеркало на себя посмотрела. Прямо вся помятая и опухшая. Тьфу!
— Это ты меня раньше не видела, — торжествуя, сообщила я. — Плешь, жир, подагра…
Я махнула рукой, мол, всего и не перечислишь. Маруся остолбенела. Ей еще с детства сильно хотелось все это у меня увидеть (особенно плешь), но как это сделать, она не знала, а потому спросила:
— Ты о чем, старушка?
Я тут же рассказала свой сон, заключив повествование словами:
— И откуда, спрашивается, появляются в моей светлой голове такие бредовые видения? Хоть бери и к Фрейду обращайся.
— Тут и обращаться не надо, — обрадовалась Маруся. — Прямо вся ты завидуешь нашей Леле.
Леля — дальняя родственница Маруси, с которой я всегда была очень дружна. Несмотря на приличную разницу в возрасте, мы с Лелей, встречаясь, подолгу болтали как нежнейшие подруги, по ходу беседы выбалтывая друг другу все свои сокровенные тайны.
Кстати, в отличие от Маруси, Леля всегда умела держать язык за зубами и ни разу не распространила по свету то, что я доверила только ей. Марусе же с детских лет я сообщаю лишь то, на что не хочу тратить своего драгоценного времени. Как правило, это сообщения о продаже, обмене, о желании что-либо приобрести или сплетни про очень плохих людей, которых я заслуженно невзлюбила.
— Я завидую Леле?! — искренне возмутилась я. — Да я счастлива, что ей, наконец, повезло.
Изрекая это, я кривила душой. Красавица и умница Леля, обладательница не только длинных стройных ног, но и осиной талии и чистых наивных глаз и сексапильных губ — эта нимфа, это божество… помытарствовала в жизни немало, прежде чем вышла замуж так, как мечтала.
Господи, какой злодейкой надо быть, чтобы позавидовать этой несчастной трудолюбивой Леле. Она не стала довольствоваться тем, что ей щедро дала природа, а не зная устали, трудилась над собой и овладела всем, чем только было необходимо.
Леля постигла все, чего настоятельно требовало наше сложное время. Даже не знаю, есть ли на свете такое, чему к двадцати семи годам она не научилась. Она так же прекрасно чувствует себя за рулем автомобиля, как и за штурвалом самолета, она летает на лыжах по склонам гор и по волнам морей, бабочкой порхает на теннисном корте, ишаком ишачит на тренажерах, прыгает с парашютом, строчит статьи в газеты и журналы, а потом, проделав все это, несется на рауты во всевозможные посольства и разговаривает там на всех европейских языках…
Боюсь, не хватит страниц моего романа для того, чтобы перечислить все, что успевает Леля за день. Бедняжка, чтобы чувствовать себя суперженщиной, она с утра до вечера, как раб на плантациях, трудится над собой, хотя я этого чувства никогда не теряла, вовсе не обременяя себя ни лишними знаниями, ни лишним трудом. Вот что значит сильная позиция в жизни — насколько легче быть счастливой, от рождения зная, что другим до тебя далеко. Но не всем так везет.
Однако вернемся к Леле. Таким образом, становится ясно, что своим кропотливым трудом она добилась в жизни практически всего, кроме… больших денег, которые она рассчитывала получить одновременно с прекрасным принцем.
Для будущего принца в общем-то Леля и старалась, но принц все не являлся, зато годы летели. Летели они не бесплодно — Леля росла в цене, набираясь образования, ума и опыта. Она уже научилась петь, сочинять музыку, умудрилась сыграть несколько ролей в спектаклях, и даже пару раз блестяще выступила на радио. Леля без устали бросала новые килограммы на весы своих достоинств и выросла в цене так, что на нее уже не находилось покупателя. Она же не унывала и росла, росла, росла…
Но наступил тот критический момент, когда стрелка весов качнулась и медленно поползла в обратную сторону, а потом и вовсе начала тяготеть к нулю — время перестало работать на Лелю. Никаким красивым пением не заменишь розовой нежности щек и пунцовой свежести губ. Леля поняла, что если в ближайшие годы не найдет себе мужа, то все старания пойдут прахом — жизнь можно считать потерянной. И она заметалась.
Должна сказать, что ни я, ни Роза, ни Маруся, ни другие старшие друзья Лели не стояли в стороне. Все мы мучительно переживали проблемы Лели и из последних сил искали этих чертовых будущих мужей, которых Леля, оскорбляясь, отвергала. Откуда мы их только не извлекали, из каких частей бизнеса и света…
Замечу, если бы Маруся с той же страстью искала мужа себе, то давно бы уже нянчила внуков, а не довольствовалась бы ролью престарелой невесты и «приличными вариантами», как она называет негожих претендентов на свою руку.
В общем, когда все мы, болея душой и скорбя, уже отчаялись выдать замуж нашу несравненную Лелю, она вдруг неожиданно сообщила о помолвке. Естественно, всю ночь я не спала, а наутро зазвала к себе Лелю для срочного обмена тайнами. И она не обманула моих ожиданий: уже с порога начала открывать свою душу и с горящими глазами сообщила, что страстно влюблена.
— Влюблена?! Ах, я слышу это от тебя впервые! — воскликнула я, внутренне трепеща, от чего сама не зная. — Что? Как? Где? Рассказывай!
Конечно же, меня интересовало многое, поскольку достоинства нашей Лели обязывали ее будущего мужа чрезвычайно. Но самое главное, я видела: Леля была счастлива. В ее горящих глазах читалось огромное чувство…
— Да чем же он взял-то тебя? — дрожа и волнуясь, спросила я.
— Ах, не знаю, не знаю! — кружась по комнате от избытка чувств, пропела Леля. — Когда он касается моей руки, кажется, я готова потерять сознание!
Признаться, я испугалась. Когда видишь такую сумасшедшую любовь, сразу приходит в голову мысль: «Есть ли у жениха деньги?» «Не наделала бы она глупостей», — это уже была вторая мысль.
Короче, я заволновалась, а вдруг наша Леля влюбилась в кого-нибудь недостойного, вдруг он нищ и не имеет достаточного веса в обществе? Дрожащим голосом я поспешно спросила:
— Надеюсь, у него найдутся средства, чтобы обеспечить тебе ту жизнь, к которой ты так долго готовилась? Спрашиваю прямо: он купит тебе самолет, яхту и метров двадцать бассейна для ежеутренних заплывов?
— Не знаю! Не знаю! — танцуя, ответила Леля. — Да разве в этом дело? Я и часа прожить без него не могу, а он без меня!
И словно по команде зазвонил ее мобильный.
— Это он! Это он! — возликовала Леля и начала ворковать такие нежности в трубку, что даже мне, видавшей виды, стало неловко.
1 2 3 4 5