Как только я начинаю общаться с ней, тут же твержу одно и то же. Сколь ни стараюсь, как за своей речью ни слежу, слова-дублеры сами слетают с языка, и ничего поделать с этим не могу. Только злиться и остается.
Я злилась, а Алиса уже рыдала. Естественно, в такой обстановке сон пропал.
— Хорошо, хорошо, — сказала я Алисе. — Не будем ругаться, скажи прямо: что ты хочешь от меня? От меня!
— Соня, я чахну, — прошелестела Алиса. — Здесь творится нечто странное. По телефону объяснить не могу, пожалуйста, приезжай, приезжай.
И я поехала.
Алиса — психолог. Уж не знаю какой. Но, судя по отзывам специалистов, хороший. В любом случае, этого ее качества я оценить не могу, зато с полной ответственностью заверяю, что художник она отвратительный. На вернисаже ее я просто сгорала со стыда. Тем больше сгорала, чем сильней Алису хвалили. Первую картину я кое-как «зажевала», вторую даже «переварила», а вот третьей «подавилась». Громадное полотно: три на четыре. Литры краски, а в результате лежащая на спине корова, белая в черных яблоках, и над ней вместо неба — полосатый матрас, вместо солнца — зеленый арбуз. Если это талант, тогда что бездарность?
— Алиса, — с присущей мне прямотой сказала я, — тот, кто внушил тебе, что ты художник, — враг твой. Жила сорок лет без холста и красок и дальше без них живи. Мой тебе добрый совет.
Вместо спасибо Алиса обиделась. А все ее Герман. Он, и только он, портит Алису, всем капризам ее потакает. Мало ли что ей в голову взбредет? Сегодня — художница, завтра — дрессировщица. Так что же, тигров ей покупай? Другой бы муж покрутил у виска пальцем, да тем дело и закончилось бы, Герман же новую квартиру купил. На Васильевском острове, на набережной реки Смоленки. Роскошную квартиру в двух уровнях, с громадной мастерской под самой крышей, с гигантским окном. Твори, дорогая!
И дорогая творит. Видели бы, что она вытворяет — чистит кисти о холст, называя это вдохновением. Захламила мазней мастерскую! Зато теперь все вокруг говорят, что у Германа жена художница.
С этими мыслями я подкатила к дому Алисы, с ними же вошла в подъезд, нервно перекладывая объемистую сумку из одной руки в другую. Загрузилась в лифт. Едва Алиса открыла мне дверь, в нос ударил запах красок. Бросив на пол сумку, я помчалась распахивать окна.
— Ну-у, дорогая, — воскликнула я, когда во всей квартире распахнутым оказалось все, что возможно, — головная боль и сухость во рту — цветочки. Так и токсикоманкой недолго стать.
— Думаешь, дело в красках? В красках?
— А в чем же еще? Здесь же газовая камера! Как только Герман такое терпит?
— Герман в Мексике, в Мексике, — напомнила Алиса.
Сама там недавно была, страшенный роман поимела, но никакого Германа не заметила. Впрочем, Мексика большая, да дело и не в том.
Я наконец пригляделась к Алисе. Она действительно выглядела кое-как. Ее пастельно-бронзовый загар, с которым она не расстается круглый год, поблек, кожа посерела. Яркие синие глаза угасли, потеряли лазурность. Даже волосы, роскошные волосы цвета спелой пшеницы потускнели и стали похожи на солому.
— Ну? — спросила я, выразительно глядя в сторону лестницы, ведущей под крышу к мастерской. — До чего ты себя довела? Куда это годится?
Алиса метнулась к зеркалу. Я поспешила стать рядом, чего неделю назад сделать не посмела бы.
— Боже, до чего бледна! — ужаснулась Алиса, сравнивая меня с собой.
«А мои румяна очень удачно легли», — мысленно отметила я, радуясь своей свежести.
Любая женщина меня поймет: приятно выглядеть на десять лет моложе ровесницы-подруги. Вдвойне приятней, если подруга перед этим лет десять раздражала тебя излишней свежестью. Но радость сейчас же на задний план отойдет, как подумаешь, что завтра и с тобой такая же беда может приключиться. Поневоле начнешь искать истоки этой напасти. Слава богу, я их сразу нашла и закричала:
— Так вот, пока я здесь — ты в мастерскую ни ногой! Выбросишь все краски и заживешь по-старому!
С этими словами я легко взлетела по ступеням, ворвалась в мастерскую и ахнула:
— Какой бедлам!
Шеренги раскрытых банок источали невообразимые миазмы. Нюхнувший такое счел бы газовую камеру курортом. И после этого Алиса жалуется на сухость во рту и головную боль?!
Кстати сказать, Алиса имеет еще одну страсть: она с детства обожает цветы. Раньше вынуждена была ограничиваться одними подоконниками, теперь же, с появлением новой квартиры, страсть ее потеряла всякий контроль. Высота потолка и размеры мастерской позволили устроить там и оранжерею на ярусе, которую Алиса в рекордные сроки наполнила сумасшедшим количеством цветов. Размахнулась так, что растения постепенно выползли на крышу, на узкий балкончик, потом снова опустились в мастерскую и с угрожающей скоростью начали распространяться вниз, в жилую часть квартиры. Цветы росли даже в ванной и в туалете. Герман постоянно оказывался браним за очередной разбитый горшочек. Марго, соседка Алисы, за приличную плату мужественно старалась справиться с нашествием цветов. Она добросовестно и трудолюбиво поливала их, поворачивала к солнцу, что-то стригла, что-то рыхлила, где-то меняла землю, но все время оказывалось, что тот или иной цветочек зачах от недостатка внимания.
Поднявшись в оранжерею, я обнаружила, что теперь зачахло почти все. Лишь невзрачные фиалки, высаженные в красивые ящички-бочонки, кое-как влачили безрадостное существование, рядом с ними болезненно жались друг к другу драцены, бегонии и филодендроны. Я изумленно воззрилась на Алису:
— В чем дело, дорогая? Не жалеешь себя, пожалей хотя бы свои цветы!
— Думаешь, они тоже чахнут от краски, от краски? — поразилась Алиса.
— Чахнут? Загибаются! — воскликнула я и, не находя слов, лишь воздела руки к небу, благо оно смотрело на меня сквозь окна.
Мы спустились в мастерскую. Туда уже прибыла Марго. С ведром, полным удобрений, она готовилась к восхождению в оранжерею. Увидев меня, Марго обрадовалась и закричала:
— Ужас!
— Еще бы, — ответила я, кивая на картины Алисы.
— Ничего не помогает, — кивая на удобрения, согласилась со мной Марго и со вздохом отправилась в оранжерею.
Алиса кинулась собирать свои банки. Выбрасывать их она не стала, но спрятала подальше в ящик, клятвенно заверив меня, что будет чаще гулять на воздухе и реже околачиваться в мастерской.
— Сухость во рту и головную боль как рукой снимет, — пообещала я и не ошиблась.
Алиса свежела прямо на глазах и уже к вечеру была так же хороша, как и прежде. Мы отправились к Финскому заливу, благо дом Алисы рядом. Гуляли по берегу так называемой Маркизовой Лужи и сплетничали, сплетничали о своих мужьях.
— Ах, поверить не могу, что Евгений женился на Юле! Женился на Юле! — прижимая руки к груди и наивно хлопая длинными пушистыми ресницами, восклицала Алиса.
В лучах заходящего солнца ее бронзовая кожа казалась золотой, синие глаза приобрели особую прозрачность, волосы сияли; я залюбовалась ею и подумала: «Конечно, легко ей быть счастливой: ест что хочет и не полнеет. Когда долго сидишь на диете, неизбежно портится характер».
— Сама виновата, — ответила я. — Точнее, виноват мой язык. Знала же, что у Женьки с Юлькой обошлось без романа, так нет же, не удержалась. Когда я ревную, меня несет — говорю что ни попадя. Поругались, и я умчалась в Мексику. Конечно же, не одна. Назло Евгению. Он как-то узнал.
Алиса испугалась:
— Умчалась в Мексику? И там ему изменила? Мне стало смешно:
— Почему — там?
— Еще здесь изменила?! — Алиса всплеснула руками, в ее лазурных глазах отразился настоящий ужас.
— Ни там, ни здесь. Ты меня знаешь, нигде толком не изменила. Одни разговоры. С моей стороны. Он — да! Мой поклонник страшно влюблен и готов хоть сейчас жениться, но…
Я поиграла глазами, предоставляя Алисе возможность догадываться самой. И зря. Она не правильно поняла:
— Поклонник женат?
Мне почему-то расхотелось откровенничать. Никакой фантазии, одна глупость.
— Не в этом дело, — отмахнулась я. — Мы вернулись в Россию, а здесь все по-другому. Знаешь, курортный роман тем и хорош, что о нем легко можно забыть. Я так и сделала, а вот Женька нет. Он собрал свои шмотки и отправился… к Юльке. До сих пор не пойму, почему к Юльке? Он же терпеть ее не мог! Ну разве можно верить мужчинам?
— Моему Герману можно, — с гордостью заявила Алиса.
Я поступила так, как поступила бы на моем месте любая разумная женщина: снисходительно улыбнулась и промолчала. Почему-то Алису это задело.
— Ты не согласна? — с вызовом воскликнула она. — Не согласна? Он звонит мне каждый день! Признается в любви! Шлет телеграммы!
— Дорогая, — ответила я, — теперь, когда, погуляв на свежем воздухе, ты ожила и готова к ссоре, я, пожалуй, отправлюсь домой.
Алиса тем и мила, что, дожив до сорока лет, сохранила непосредственность ребенка. Не устаю повторять: глупость — главное украшение женщины!
— Как? Что? — заливаясь слезами, закричала Алиса. — Ты хочешь уехать? И не останешься у меня ночевать? У меня ночевать?
Она сорвала с куста ветку, сломала ее пополам и с непередаваемой обидой выбросила в Маркизову Лужу. Надув губки, Алиса больше не кричала, лишь сопела и пускала слезу. Эта чертовка, если захочет вызвать жалость к, себе, каким-то непостижимым образом умеет часами держать в глазах слезы.
«Бедный Герман, — подумала я. — Даже меня этим можно пронять, из него же Алиска просто вьет веревки».
Мы вернулись в ее квартиру. Я с удовлетворением отметила, что воздух почти очистился. Краской все еще пахло, но это, похоже, надолго, о чем я тут же и сообщила Алисе. Чтобы я не ругалась, она поспешно заказала столик в ресторане. Вынужденная выбирать подходящий наряд, я успокоилась.
Ужинать с Алисой одно расстройство. Глядя, с каким аппетитом лопает она, я забыла про диету и сильно повредила фигуре.
— Ничего, — успокоила меня Алиса, — будем долго гулять по ночному городу и сплетничать, сплетничать.
— Это всегда пожалуйста, — обрадовалась я. Так мы и поступили. Домой вернулись глубокой ночью и, ни на секунду не прекращая беседы, еще раз поужинали, приняли душ, почистили зубы и улеглись спать. Но и лежа в постели продолжали болтать, болтать, болтать…
Когда встречаются две подруги, которых объединяют и детство, и юность, им всегда найдется о чем потолковать. Конечно же, мы проговорили до утра. Алиса оказалась слабее меня, часам к семи прямо на полуслове заснула. Несмотря на бессонную ночь, она снова была свежа. Я успокоилась, поцеловала ее в нежную щечку, оделась, схватила сумку и тихонечко выскользнула из квартиры. Едва подошла к лифту, как двери раскрылись и передо мной предстала Марго с ведром, наполненным пакетиками удобрений.
— О, Софья Адамовна, — воскликнула она, — ты уже уезжаешь?
— Да. Мне пора.
Марго нахмурилась и заговорщицки прошептала:
— Зря ты Алиску покидаешь, здесь творится такое, такое! Она мне не верит, не хочет замечать, а напрасно, напрасно.
Она сделала страшные глаза и замолчала. Я отметила, что и Марго уже повторяет последние слова в каждой фразе. Всех уже Алиска заразила.
— Здесь творится такое, такое, — бормотала Марго, преграждая мне путь к лифту.
Я рассердилась:
— Какое — такое? Чахнут цветы?
— Да, и цветы тоже. Видишь, — Марго кивнула на лестницу, ведущую вниз. — Видишь, мелькнул человечек в черных чулках, в черных чулках.
Признаться, я не увидела человечка. Спустилась на несколько ступеней, заглянула на нижний этаж и все равно никого не увидела.
«Бедняжка, — подумала я. — Так будет с каждым, кто долго пообщается с Алисой, пообщается с Алисой».
Марго, между тем, остановилась, дико озираясь, и забормотала отчетливой скороговоркой:
— Невидимый, взявший себе опорой землю, вырывший пропасти, чтобы наполнить их своим могуществом! Ты, имя которого заставляет содрогаться своды мира, который направляет потоки семи металлов по каменным жилам, Властитель семи Светов, вознаграждающий труд рудокопов, выведи нас на желательный нам воздух…
Я была поражена. До сей поры Марго казалась мне женщиной пусть и не слишком образованной, но, безусловно, умной и рассудительной. Теперь же она производила прямо противоположное впечатление.
— Маргуша, — ласково сказала я, отходя на всякий случай подальше. — Маргуша, дорогая, что за чушь ты несешь?
Она отмахнулась, уставившись остекленевшими глазами куда-то в угол. Словно и нет меня. Застыла и бормотать стала погромче:
— О, устойчивость и движение! О, господин, всегда вознаграждающий своих рабочих! О, серебристая белизна! О, золотой блеск! О, венец живых и мелодичных алмазов!
— Каких, каких алмазов?! — теряя терпение, закричала я. — Мелодичных?
— Да, да, мелодичных, — вполне здраво, тоном предельно занятого человека ответила Марго. Сделала знак, подожди, мол, и продолжила с предельной серьезностью:
— Ты, который скрыл в земле, в царстве камней, чудное семя звезд…
Терпение мое лопнуло.
— Марго!! — рявкнула я что есть сил, решительно вцепилась в ее руку и принялась трясти эту сумасшедшую, как черт сухую грушу.
Никакой реакции. Лишь бормотание стало каким-то прерывистым, заикающимся:
— Т-ты н-ас с-дел-ал. Ам-инь!
Когда я уже была готова будить и звать на помощь Алису, Марго, удовлетворенная, остановилась и с укоризной взглянула на меня.
— Софья Адамовна, — обиженно сказала она, — что ж это ты молитву читать мешаешь?
С облегчением я заметила, что сумасшествия уже нет в ее глазах.
— Молитву? — возмутилась я. — Теперь понятно, почему Алиса больна. Мне самой в пору читать молитву! Об исцелении страждущих от душевных болезней. Что это ты там несла об алмазах мелодичных?
— В книжке так написано, — сконфуженно пояснила Марго.
При слове «книжка» я, в таких делах дока, сделала стойку и с презрением спросила:
— В какой такой книжке могли написать подобную чушь?
— В практической магии.
Я призадумалась. Горький опыт у меня имелся. Не так уж и давно все мои подруги повально увлеклись спиритизмом. Сколько сил потратила я, чтобы разоблачить мошенников и отвратить подруг от глупости, одному богу известно. Однако практика показала: с налету всю эту мистическую чепуху из женской головы не выветрить.
— Маргуша, — ласково поинтересовалась я, — а для чего ты молитву читала?
— Как же, — возмутилась Марго, — сама же видела: человечек в черных чулках побежал. Гном это.
— И ты молитвой, значит, на гнома воздействовать решила?
— А чем же еще, — искренне удивилась Марго. — Молитва специальная. Так и называется:
«Молитва к гномам». Я ее пока выучила, семь потов сошло. Зато теперь, чуть что, читаю.
— И помогает?
— Поможет, обязательно поможет, — убежденно заявила Марго и, переменившись в лице, закричала:
— Вот! Побежал! Опять! Опять!
На этот раз и мне показалось, что на лестнице мелькнула тень.
— Знаешь что, Маргуша, — сказала я, — еще пара твоих молитв, и у меня в голове появятся тараканы.
— Гномы, — поправила меня Марго. — Гномы.
ГЛАВА 3
Алиса разбередила мне душу. Мало того, что она на все лады расхваливала своего Германа, будто я слепая и не вижу ее новой квартиры, так еще и эти телеграммы, и звонки. Едва мы вернулись с ночной прогулки, раздался очередной звонок. С экватора Герман интересовался, как чувствует себя Алиса и по-прежнему ли любит его. Минут двадцать они, как голубки, ворковали.
Легко представить, с каким смешанным чувством приняла я это событие. Настроившись на разрыв, я демонстрировала Евгению абсолютнейшую независимость, а теперь пожалела, как никогда ощущая одиночество. Никто не звонит мне, не интересуется, люблю ли его. Нет ничего хуже жалости к себе. Самые глупые поступки совершаем мы с этим чувством. Нет ничего безжалостней к нам, чем эта самая жалость.
Вернувшись в Москву, я тут же бросилась капать ядом на счастье Юльки. Звонила ей в любое время суток и передавала всяческие поручения для Евгения и в конце концов добилась своего: Женька мне позвонил. Сам! Хотя я его об этом не просила…
— Соня, — строго сказал он, — что это за номера?
— Какие номера? — спросила я голосом святой невинности.
— Зачем ты мучаешь Юлю? Она ни в чем не виновата.
— А тебе ее жалко? Уж не из жалости ли ты женился на ней?
Евгений зарычал, но быстро взял себя в руки и тихо спросил:
— Соня, скажи, почему так получается: хочу серьезно с тобой поговорить, но не проходит и минуты, как, забыв обо всем, уже готов наброситься на тебя…
— А ты не сдерживай своих желаний, — посоветовала я, и он повесил трубку.
Повесил трубку!
Не этого ли добивалась я?
Не этого! Не этого!!
Боже, как рыдала я! Как я рыдала! Он никогда! Никогда больше не позвонит! Сам! И я не унижусь до того, чтобы звонить ему. Я не буду бегать за ним! Не буду! Не буду!
Кстати, это идея! Можно подкараулить его выходящим с работы. Случайно столкнуться с ним…
Нет, он же не дурак, хоть и женился на Юльке. Что невзначай занесло меня в район его работы? Нет! Я не буду унижаться и бегать за ним!
1 2 3 4