– Здесь сильное течение, господин комиссар…– О, это не имеет значения! Допустим даже, что тело далеко отнесло и сразу мы его не обнаружим, но уж за три – четыре дня его выловят, ну пусть за неделю… или около того…Застыв посередине комнаты, комиссар умолк. Внезапно он двинулся к коридору и куда-то в сторону спросил:– Никто из вас не был на берегу четверть часа тому назад?Вперед выступил Бузотер:– Я! Когда ходил за господами ажанами. Я пошел напрямую, вдоль берега: думал найти полицейского на спуске с моста или возле «Чудесного улова»…– Вы ничего не слышали?Бузотер хлопнул себя по лбу:– А как же! Точно, помню, как что-то плюхнулось в воду. Я даже сказал себе: «Опять кто-то шлепнулся». Но решил не останавливаться, господин комиссар, я…Бузотер прикусил язык, подавившись смешком. Еще немного, и он бы проговорился о своем единственном промысле!Тем временем комиссар потирал руки:– Чудненько!.. Чудненько!.. Моя гипотеза подтверждается!Затем он опустился на колени и кропотливо исследовал пол в тайной надежде обнаружить интересные следы.Он поднялся обескураженный.– Ничего! Ничего достойного внимания. Ах, вот оно что! Бедный малый!..На краю стоящего рядом со стулом стола он заметил в сгустке засохшей крови клочок волос.Внимательно осмотрев то, что осталось от несчастного Мориса, он выдрал волосы из крови, вновь кликнул консьержку:– Мадам Гурон!– Я здесь, господин комиссар.– Скажите, это волосы вашего жильца?.. Это его цвет волос?..Сжав руки, консьержка запричитала:– Да, господин комиссар! Клянусь, это его волосы! Я их тут же признала. Какой ужас! Какая пакость! Уверена, на него подло напали сзади – он вполне был способен постоять за себя…– Но, сударыня…– А какой был красавец, господин комиссар, прекрасный молодой человек…Неожиданно консьержка поинтересовалась:– Господин комиссар, почему вы меня спрашиваете про волосы?.. Неужели вы думаете, что они принадлежат убийце?– Нет, сударыня. Тут все очевидно, волосы убийцы не могли остаться на столе, сюда, по-видимому, упала голова жертвы… Но я обязан тщательно проверить, действительно ли речь идет о вашем жильце Морисе…– Тут нечего сомневаться, господин комиссар! Мы видели голову через щель, все его узнали…Консьержка не завершила фразы… Коридор огласили крики, стенания. Комиссар вздрогнул.– Господи! Ну что еще там?– Наверное, бедняжка очнулась…– Ах! Любовница!.. Некая Фирмена, это о ней говорил Бузотер?– Да, господин комиссар!Пришедшая в чувство после второго обморока, несчастная Фирмена каталась по постели…Вокруг нее хлопотали доброхоты-соседи. Вскоре она немного утихла, но выглядела такой жалкой, что на нее буквально было больно смотреть…Приблизившись к изголовью несчастной, комиссар быстро сообразил, что допрашивать ее сейчас, в подобном состоянии, бессмысленно, более того, бесчеловечно.– Кто-нибудь знает, где она живет? – осведомился он.– Да, сударь, на улице Брошан.Это произнес Бузотер.– Я мог бы ее проводить, надо только взять машину.Комиссар порылся в кармане и протянул бродяге пять франков.– Давай, – сказал он, – вези ее домой и возвращайся!..Затем он повернулся к бригадиру, который, исполняя его приказ, загораживал собой вход в трагическую комнату.– Бригадир, я пришлю вам смену, двух людей из комиссариата… Вы уяснили, что никого нельзя пускать? Естественно, кроме инспекторов сыскной полиции, которых я незамедлительно извещу о случившемся…Комиссар пошел вниз по лестнице, следом за ним стал спускаться Бузотер; вместе с добросердечной соседкой они поддерживали под руки несчастную Фирмену, едва живую, так до конца и не пришедшую в сознание, готовую в любой момент рухнуть без чувств, казалось, даже не понимающую, на каком она свете. Глава 6ДИРЕКТРИСА «ЛИТЕРАРИИ» На следующий день после трагических событий, в результате которых несчастный рабочий Морис нашел сколь чудовищную, столь и неожиданную смерть, к себе на пятый этаж дома по улице Тардье поднимался разъяренный мужчина, который был никем иным, как Жювом.Жюв был измотанным, уставшим, кроме того, находился в прескверном настроении.Минуло уже три месяца с тех пор, как полицейский расстался с Фандором на перроне Глотцбургского вокзала. Эти три месяца Жюв занимался крайне запутанными делами некой княгини, приятной и красивой молодой особы, имевшей, на взгляд Жюва, единственный недостаток: безумно и явно без взаимности любившей собственного мужа.Жюв из кожи лез вон, чтобы улучшить положение молодой женщины, и когда дела пошли на лад – разумеется, к тому времени о ее супруге, князе Владимире, в Гессе-Веймаре и думать забыли, – Жюв с удивлением узнал, что княгиня нежданно-негаданно исчезла, бежала, бежала, несомненно, к своему преступному супругу.Жюва в Глотцбурге больше ничего не держало, и полицейский поспешил в Париж. К тому же в столицу его тянуло сильное беспокойство. Почти два месяца Жюв не имел от Фандора никаких известий.Что случилось с журналистом?Об этом Жюв не имел ни малейшего понятия. Самое оптимистичное, что ему могло прийти на ум, – это объяснить молчание Фандора крайней занятостью слежкой за Фантомасом или поисками Элен.Прибыв в Париж, Жюв побежал к Фандору и был буквально убит словами консьержки, утверждавшей, что Фандор почти четыре месяца не появлялся дома!– Боже помилуй! – вздохнул Жюв. – Раз Фандор не вернулся, на это должны быть серьезные, очень серьезные причины.И чтобы поразмыслить над этими «серьезными, очень серьезными причинами», о которых, увы, он имел весьма смутное представление, Жюв, с опущенной головой, снедаемый волнением и все большей тревогой, повернул к себе.– Ну, в крайнем случае, допускаю, – возмущался он, – что Фандор, чтобы сбить с толку Фантомаса, переехал, но что ему помешало мне написать, чиркнуть записку? Черт возьми! Что с ним могло произойти? Что это значит?Жюв скрежетал зубами, угрожающе сжимал кулаки – чем дольше он размышлял, тем сильнее ему казалось, что новое исчезновение Фандора не обошлось без вмешательства повелителя ужасов.
В тот же день в небольшом, но шикарном особняке, расположенном на улице Пресбург, в роскошном кабинете состоялся следующий диалог:– Господин Шаван!– Слушаю вас, мадам директриса.– Вы получили корректуру из издательства?– Да, мадам.– Не могли бы вы дать мне взглянуть на нее? Эту работу я считаю нужным сделать самой.Господин Шаван поднялся, нашел на книжной полке большой конверт с нужной корректурой и протянул его директрисе.– Прошу, мадам, тут почти все.– Благодарю!Мадам Алисе, директриса «Литерарии», подкрутила фитиль лампы, отбрасывающей на стол мягкий свет, и углубилась в чтение.Странная это была женщина, мадам Алисе, симпатичная и в то же время отталкивающая!Те, кто знал ее в молодости, утверждали, что четверть века тому назад она слыла красавицей, и действительно, вглядевшись в обрюзгшее лицо, расплывшиеся черты, отвисшие щеки, можно было отыскать и восполнить воображением следы довольно чистых линий, профиля, который никогда не был греческим, но, однако, не был лишен определенной классической красоты.Мадам Алисе когда-то была тоненькой, стройной блондинкой. Ее находили очаровательной, грациозной, никто не оспаривал и присутствия ума…Дочь университетского преподавателя, она не то в двадцать два, не то в двадцать три года выскочила замуж – отнесясь к этому шагу не с должной серьезностью – за крупного фекамского коммерсанта. Замужем она пробыла пятнадцать лет и вспоминала этот период жизни как «пятнадцать лет каторги». Несмотря на все усилия, мадам Алисе так и не смогла приноровиться к своеобразному складу ума мужа, оптового торговца соленой рыбой, специализирующегося на производстве и продаже консервированной селедки – главного промысла в славном городе Фекаме.Мадам Алисе, которая происходила из окололитературной среды, хотя и отличающейся некоторым педантизмом и узостью мышления, смертельно скучала в маленьком провинциальном городке, ветреном и дождливом, где не нашлось родственной души, способной прочитать Мольера, по достоинству оценить Буало, порассуждать о Расине.Мало-помалу мадам Алисе замыкалась в себе; чтобы не порывать связь с внешним миром, она выписала из Парижа множество чтения. Она глотала журналы, упивалась столичными новостями; так, постепенно, между ней, считавшейся в городе синим чулком, и фекамским обществом, которое, по ее мнению, состояло сплошь из мужланов, назревал окончательный и бесповоротный разрыв.С ужасом, к которому примешивалась радость, мадам Алисе, нисколько не любившая супруга, однажды утром увидела, как он отошел в мир иной, молниеносно скончавшись от удара при выходе из «Кафе Негоциантов», откуда он собирался двинуться на Большой Мол, чтобы, по обыкновению всех фекамцев, раскинуть карты у патрона «Розового леса».Мадам Алисе в ту пору уже стукнуло тридцать восемь. Она была неряшливой, болтливой, хорошо образованной. Муж ей оставил огромное состояние. Итак, поразмыслив несколько дней, она приняла решение: во-первых, больше не выходить замуж, во-вторых, обосноваться в Париже и, наконец, покорить Париж!В период своей провинциальной жизни долгими одинокими днями мадам Алисе немного читала Бальзака. Герои великого писателя, нарисованные как живые и поэтому еще более опасные, волновали ее беспокойный ум. Париж, о котором она думала с нежностью, но который после пятнадцатилетней отлучки сделался ей чужим, произвел впечатление враждебной громадины, города-искусителя.«Наверняка должно быть средство, – размышляла она, – его прельстить, снискать его расположение, стать одной из его королев, окруженных лестью и почетом!»Но с чего начать? Мадам Алисе не колебалась. Обладая поразительной деловой хваткой, она смекнула, что лучшая возможность укрепиться в столице – это взять город врасплох, навязать ему свои правила, изначально его считать завоеванной вотчиной!Мадам Алисе желала овладеть Парижем, как овладевают кокеткой – играючи. И она вступила в игру!Благодаря состоянию, накопленному в ходе ловких и удачных операций с копченой селедкой, которыми всю жизнь занимался муж, мадам Алисе могла позволить себе некоторые прихоти.Бесповоротно распрощавшись с Фекамом, она поспешила устроиться в Париже, сняв на улице Пресбург элегантный особнячок… Не прошло и трех месяцев, как крупные газеты сообщили о новом художественно-поэтическом ежемесячнике, возглавленном мадам Алисе!Поначалу в заинтересованных кругах бытовало мнение, что «Литерария» – так, отдав дань моде, мадам Алисе окрестила свое детище – станет очередным безликим, ничем не примечательным изданием. Но ничего подобного. Может быть, у мадам Алисе уже давно втайне созрел этот план? Может, ей улыбнулась удача, если не всегда, то часто благосклонная к натурам дерзким? В любом случае, «Литерария» менее чем за три года стала перворазрядным журналом, с которым сотрудничали самые видные поэты, самые известные литераторы, увенчанные лаврами академики!Мадам Алисе оставила себе художественное руководство. Она была великолепной работницей, незаурядное чутье подсказывало ей, кого печатать, кого привлечь к сотрудничеству, а умение распознавать больные места – у одних тщеславие, у других честолюбие, – позволяло ей платить и первым, и вторым их настоящую цену!Все в один голос божились, что мадам Алисе, профессорская дочка и вдова торговца селедкой, вместе с журналом вылетит в трубу. Люди здравомыслящие считали этот крах неизбежным, закономерным. Но действительность оказалась иной, мадам Алисе, напротив, быстро пошла в гору.Поначалу малоформатная, «Литерария» выросла в размере; редакция, первоначально умещавшаяся в гостиной мадам Алисе, приобрела читальный зал, библиотеку, зал заседаний, одним словом, завладела всем особняком. Это был успех, грандиозный успех. Не осталось аристократа, который бы не читал «Литерарии», литератора, который бы не почел за честь раскланяться с мадам Алисе на бульваре!Она же, даже в самые звездные часы, оставалась верной себе. Безусловно, слава несколько вскружила ей голову, в манерах прибавилось педантизма, она стала еще больше походить на неуемно болтливый синий чулок, однако, при всем этом ничуть не продвинулась на стезе критики, в которой мнила себя корифеем. Ее рассуждения о поэзии, которая печаталась в «Литерарии», не становились ни лучше, ни тоньше.По иронии судьбы глава поэтического журнала, мадам Алисе была, в сущности, глуха к красоте рифм! Она не понимала, что проза признает только прозаиков, а среди оных самых истовых реалистов!Теоретически презирая дельцов, мадам Алисе обладала деловым чутьем, которое ей подсказывало, что возвести в моду эксцентричное и необычное много проще, чем будничное и привычное!
– Мадам директриса!– Да, господин Шаван.– Скажите, пожалуйста, вы прочитали корректуру поэта-романтика?– Какого именно? Они сплошь и рядом романтики.– Я имею в виду Оливье…– Ах, Оливье! Как раз изучаю его творчество.Секретарь «Литерарии» осведомился:– Ну как на этот раз, хорошо?– Ничего… Банальности попадаются… Одним словом, поэт!Мадам Алисе, с красным карандашом в руках, продолжала правку. У нее вырвалось замечание, в котором проявилась ее любовь к поэзии:– И потом, он пишет исключительно в восьмистопном размере, даже не полустроками! Эти господа влетают в круглую сумму! Взяли бы мы лучше несколько хороших прозаиков, из тех, кто пишет подряд, а не начинает каждое слово с новой строки, уж точно обошлось бы дешевле!..Господин Шаван покорно кивнул; он не разделял воззрений директрисы, но слишком дорожил своим местом, чтобы осмелиться ей противоречить!В дверь директорского кабинета постучали, и мадам Алисе приказала:– Войдите!Приоткрыв тяжелую створку обитой двери, чинный привратник объявил:– Мадам виконтесса де Плерматэн просит мадам директрису ее принять.При этом имени мадам Алисе обернулась:– Вы ее впустили, Жан?– Да, мадам директриса. Она в голубом салоне.– Хорошо. Сейчас иду!Мадам Алисе встала, но внезапно передумала:– Впрочем… Господин Шаван, будьте любезны, дочитайте корректуру в своем кабинете. Я хочу здесь побеседовать с виконтессой… В голубой гостиной нам легко могут помешать…Секретарь с поклоном удалился из комнаты, в которую через несколько секунд привратник ввел виконтессу де Плерматэн.Это была очень красивая женщина, само изящество: высокая, статная, элегантная, в каждом ее движении сквозило очарование, невыразимая грация.Ей было лет тридцать пять – тридцать шесть; в темном костюме, несомненно, сшитом виртуозом своего дела, она казалась более чем миловидной – настоящей красавицей, неприступной, надменной, немного холодной, равнодушной к комплиментам, ни один из которых даже в общих чертах не мог передать исходившего от нее искушения.Бесспорно, виконтесса де Плерматэн, супруга виконта де Плерматэна, любовника Фирмены, составляла с мужем прелестную пару…– Какими судьбами! – громко затараторила мадам Алисе, лишь мельком знакомая с виконтессой. – Как я счастлива, что вы так неожиданно, внезапно посетили меня!.. Ах, какая вы красавица, просто загляденье! Скиньте же шубку, у меня в кабинете адская жара… Я люблю тепло, жгу уголь в камине целыми мешками… Знаете, я хочу еще расширить камин… Да, да… Вот именно. Ну, садитесь в кресло! У вас все в порядке? А у виконта? Не желаете ли подушечку?..Виконтесса де Плерматэн улыбалась. Она успела немного узнать Мадам Алисе, с которой случайно встретилась на благотворительном празднике, и понимала, что не стоит даже пытаться отвечать болтливой директрисе «Литерарии», не дающей своим собеседникам и рта открыть.Когда мадам Алисе на секунду умолкла, виконтесса де Плерматэн осведомилась:– Благодарю за прием, дорогая, но прежде всего один вопрос: вы убеждены, что я вам не мешаю, не отрываю от работы, никоим образом не обременяю?Мадам Алисе патетически воздела руки к небу и тут же стала до смешного похожа на китайскую макаку!– Боже, помилуй!.. Вы! Мешать! Вы! Обременять! Но, милочка, ради вас я с радостью отложу любую работу… Это же настоящая удача – между строфами видеть вашу улыбку, греться в сиянии ваших белокурых волос…Виконтесса де Плерматэн, с пренебрежением относившаяся к комплиментам синего чулка, отбивала такт носком маленькой туфельки.– Я себе никогда бы не простила, – сказала она, – если бы отняла у французской поэзии одну-единственную строфу, одно-единственное стихотворение. Вижу, у вас на столе корректура? Вы правите? Выносите свои суждения?..– Да уж, правлю! – небрежно бросила мадам Алисе. – Правлю последнее произведение величайшего поэта современности, моя дорогая. Молодого… Но великолепно владеющего пером…– Которого зовут?– Оливье…– Ах, конечно! – произнесла виконтесса де Плерматэн. – Вспоминаю… В последних номерах «Литерарии» случайно не было его подборки?..– А как же!– Изумительные стихи… Так мне показалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
В тот же день в небольшом, но шикарном особняке, расположенном на улице Пресбург, в роскошном кабинете состоялся следующий диалог:– Господин Шаван!– Слушаю вас, мадам директриса.– Вы получили корректуру из издательства?– Да, мадам.– Не могли бы вы дать мне взглянуть на нее? Эту работу я считаю нужным сделать самой.Господин Шаван поднялся, нашел на книжной полке большой конверт с нужной корректурой и протянул его директрисе.– Прошу, мадам, тут почти все.– Благодарю!Мадам Алисе, директриса «Литерарии», подкрутила фитиль лампы, отбрасывающей на стол мягкий свет, и углубилась в чтение.Странная это была женщина, мадам Алисе, симпатичная и в то же время отталкивающая!Те, кто знал ее в молодости, утверждали, что четверть века тому назад она слыла красавицей, и действительно, вглядевшись в обрюзгшее лицо, расплывшиеся черты, отвисшие щеки, можно было отыскать и восполнить воображением следы довольно чистых линий, профиля, который никогда не был греческим, но, однако, не был лишен определенной классической красоты.Мадам Алисе когда-то была тоненькой, стройной блондинкой. Ее находили очаровательной, грациозной, никто не оспаривал и присутствия ума…Дочь университетского преподавателя, она не то в двадцать два, не то в двадцать три года выскочила замуж – отнесясь к этому шагу не с должной серьезностью – за крупного фекамского коммерсанта. Замужем она пробыла пятнадцать лет и вспоминала этот период жизни как «пятнадцать лет каторги». Несмотря на все усилия, мадам Алисе так и не смогла приноровиться к своеобразному складу ума мужа, оптового торговца соленой рыбой, специализирующегося на производстве и продаже консервированной селедки – главного промысла в славном городе Фекаме.Мадам Алисе, которая происходила из окололитературной среды, хотя и отличающейся некоторым педантизмом и узостью мышления, смертельно скучала в маленьком провинциальном городке, ветреном и дождливом, где не нашлось родственной души, способной прочитать Мольера, по достоинству оценить Буало, порассуждать о Расине.Мало-помалу мадам Алисе замыкалась в себе; чтобы не порывать связь с внешним миром, она выписала из Парижа множество чтения. Она глотала журналы, упивалась столичными новостями; так, постепенно, между ней, считавшейся в городе синим чулком, и фекамским обществом, которое, по ее мнению, состояло сплошь из мужланов, назревал окончательный и бесповоротный разрыв.С ужасом, к которому примешивалась радость, мадам Алисе, нисколько не любившая супруга, однажды утром увидела, как он отошел в мир иной, молниеносно скончавшись от удара при выходе из «Кафе Негоциантов», откуда он собирался двинуться на Большой Мол, чтобы, по обыкновению всех фекамцев, раскинуть карты у патрона «Розового леса».Мадам Алисе в ту пору уже стукнуло тридцать восемь. Она была неряшливой, болтливой, хорошо образованной. Муж ей оставил огромное состояние. Итак, поразмыслив несколько дней, она приняла решение: во-первых, больше не выходить замуж, во-вторых, обосноваться в Париже и, наконец, покорить Париж!В период своей провинциальной жизни долгими одинокими днями мадам Алисе немного читала Бальзака. Герои великого писателя, нарисованные как живые и поэтому еще более опасные, волновали ее беспокойный ум. Париж, о котором она думала с нежностью, но который после пятнадцатилетней отлучки сделался ей чужим, произвел впечатление враждебной громадины, города-искусителя.«Наверняка должно быть средство, – размышляла она, – его прельстить, снискать его расположение, стать одной из его королев, окруженных лестью и почетом!»Но с чего начать? Мадам Алисе не колебалась. Обладая поразительной деловой хваткой, она смекнула, что лучшая возможность укрепиться в столице – это взять город врасплох, навязать ему свои правила, изначально его считать завоеванной вотчиной!Мадам Алисе желала овладеть Парижем, как овладевают кокеткой – играючи. И она вступила в игру!Благодаря состоянию, накопленному в ходе ловких и удачных операций с копченой селедкой, которыми всю жизнь занимался муж, мадам Алисе могла позволить себе некоторые прихоти.Бесповоротно распрощавшись с Фекамом, она поспешила устроиться в Париже, сняв на улице Пресбург элегантный особнячок… Не прошло и трех месяцев, как крупные газеты сообщили о новом художественно-поэтическом ежемесячнике, возглавленном мадам Алисе!Поначалу в заинтересованных кругах бытовало мнение, что «Литерария» – так, отдав дань моде, мадам Алисе окрестила свое детище – станет очередным безликим, ничем не примечательным изданием. Но ничего подобного. Может быть, у мадам Алисе уже давно втайне созрел этот план? Может, ей улыбнулась удача, если не всегда, то часто благосклонная к натурам дерзким? В любом случае, «Литерария» менее чем за три года стала перворазрядным журналом, с которым сотрудничали самые видные поэты, самые известные литераторы, увенчанные лаврами академики!Мадам Алисе оставила себе художественное руководство. Она была великолепной работницей, незаурядное чутье подсказывало ей, кого печатать, кого привлечь к сотрудничеству, а умение распознавать больные места – у одних тщеславие, у других честолюбие, – позволяло ей платить и первым, и вторым их настоящую цену!Все в один голос божились, что мадам Алисе, профессорская дочка и вдова торговца селедкой, вместе с журналом вылетит в трубу. Люди здравомыслящие считали этот крах неизбежным, закономерным. Но действительность оказалась иной, мадам Алисе, напротив, быстро пошла в гору.Поначалу малоформатная, «Литерария» выросла в размере; редакция, первоначально умещавшаяся в гостиной мадам Алисе, приобрела читальный зал, библиотеку, зал заседаний, одним словом, завладела всем особняком. Это был успех, грандиозный успех. Не осталось аристократа, который бы не читал «Литерарии», литератора, который бы не почел за честь раскланяться с мадам Алисе на бульваре!Она же, даже в самые звездные часы, оставалась верной себе. Безусловно, слава несколько вскружила ей голову, в манерах прибавилось педантизма, она стала еще больше походить на неуемно болтливый синий чулок, однако, при всем этом ничуть не продвинулась на стезе критики, в которой мнила себя корифеем. Ее рассуждения о поэзии, которая печаталась в «Литерарии», не становились ни лучше, ни тоньше.По иронии судьбы глава поэтического журнала, мадам Алисе была, в сущности, глуха к красоте рифм! Она не понимала, что проза признает только прозаиков, а среди оных самых истовых реалистов!Теоретически презирая дельцов, мадам Алисе обладала деловым чутьем, которое ей подсказывало, что возвести в моду эксцентричное и необычное много проще, чем будничное и привычное!
– Мадам директриса!– Да, господин Шаван.– Скажите, пожалуйста, вы прочитали корректуру поэта-романтика?– Какого именно? Они сплошь и рядом романтики.– Я имею в виду Оливье…– Ах, Оливье! Как раз изучаю его творчество.Секретарь «Литерарии» осведомился:– Ну как на этот раз, хорошо?– Ничего… Банальности попадаются… Одним словом, поэт!Мадам Алисе, с красным карандашом в руках, продолжала правку. У нее вырвалось замечание, в котором проявилась ее любовь к поэзии:– И потом, он пишет исключительно в восьмистопном размере, даже не полустроками! Эти господа влетают в круглую сумму! Взяли бы мы лучше несколько хороших прозаиков, из тех, кто пишет подряд, а не начинает каждое слово с новой строки, уж точно обошлось бы дешевле!..Господин Шаван покорно кивнул; он не разделял воззрений директрисы, но слишком дорожил своим местом, чтобы осмелиться ей противоречить!В дверь директорского кабинета постучали, и мадам Алисе приказала:– Войдите!Приоткрыв тяжелую створку обитой двери, чинный привратник объявил:– Мадам виконтесса де Плерматэн просит мадам директрису ее принять.При этом имени мадам Алисе обернулась:– Вы ее впустили, Жан?– Да, мадам директриса. Она в голубом салоне.– Хорошо. Сейчас иду!Мадам Алисе встала, но внезапно передумала:– Впрочем… Господин Шаван, будьте любезны, дочитайте корректуру в своем кабинете. Я хочу здесь побеседовать с виконтессой… В голубой гостиной нам легко могут помешать…Секретарь с поклоном удалился из комнаты, в которую через несколько секунд привратник ввел виконтессу де Плерматэн.Это была очень красивая женщина, само изящество: высокая, статная, элегантная, в каждом ее движении сквозило очарование, невыразимая грация.Ей было лет тридцать пять – тридцать шесть; в темном костюме, несомненно, сшитом виртуозом своего дела, она казалась более чем миловидной – настоящей красавицей, неприступной, надменной, немного холодной, равнодушной к комплиментам, ни один из которых даже в общих чертах не мог передать исходившего от нее искушения.Бесспорно, виконтесса де Плерматэн, супруга виконта де Плерматэна, любовника Фирмены, составляла с мужем прелестную пару…– Какими судьбами! – громко затараторила мадам Алисе, лишь мельком знакомая с виконтессой. – Как я счастлива, что вы так неожиданно, внезапно посетили меня!.. Ах, какая вы красавица, просто загляденье! Скиньте же шубку, у меня в кабинете адская жара… Я люблю тепло, жгу уголь в камине целыми мешками… Знаете, я хочу еще расширить камин… Да, да… Вот именно. Ну, садитесь в кресло! У вас все в порядке? А у виконта? Не желаете ли подушечку?..Виконтесса де Плерматэн улыбалась. Она успела немного узнать Мадам Алисе, с которой случайно встретилась на благотворительном празднике, и понимала, что не стоит даже пытаться отвечать болтливой директрисе «Литерарии», не дающей своим собеседникам и рта открыть.Когда мадам Алисе на секунду умолкла, виконтесса де Плерматэн осведомилась:– Благодарю за прием, дорогая, но прежде всего один вопрос: вы убеждены, что я вам не мешаю, не отрываю от работы, никоим образом не обременяю?Мадам Алисе патетически воздела руки к небу и тут же стала до смешного похожа на китайскую макаку!– Боже, помилуй!.. Вы! Мешать! Вы! Обременять! Но, милочка, ради вас я с радостью отложу любую работу… Это же настоящая удача – между строфами видеть вашу улыбку, греться в сиянии ваших белокурых волос…Виконтесса де Плерматэн, с пренебрежением относившаяся к комплиментам синего чулка, отбивала такт носком маленькой туфельки.– Я себе никогда бы не простила, – сказала она, – если бы отняла у французской поэзии одну-единственную строфу, одно-единственное стихотворение. Вижу, у вас на столе корректура? Вы правите? Выносите свои суждения?..– Да уж, правлю! – небрежно бросила мадам Алисе. – Правлю последнее произведение величайшего поэта современности, моя дорогая. Молодого… Но великолепно владеющего пером…– Которого зовут?– Оливье…– Ах, конечно! – произнесла виконтесса де Плерматэн. – Вспоминаю… В последних номерах «Литерарии» случайно не было его подборки?..– А как же!– Изумительные стихи… Так мне показалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32