Стараясь не отставать, перебирал ножонками и благодарно заглядывал мне в лицо.
Если же в магазине и нравилась какая-нибудь игрушка и купить её было пределом желаний: «Ой, мама! Какая хорошенькая обезьянка… Вот бы купить! А вон шарик…», достаточно было моих слов: «Нет, мы не можем купить… Ты же знаешь, что денег у нас только на еду…», как вопрос об обезьянке отпадал. Иной раз у меня и были деньги на покупку игрушки, но я считала, что нельзя покупать игрушку только потому, что она мимоходом попалась на глаза ребёнку. Соблазнов вокруг слишком много, и нельзя потворствовать всем прихотям ребёнка.
Мне всё-таки кажется, что твёрдое «нет!», сказанное матерью и выдержанное ею до конца, и есть тот «секрет», которым стоит овладеть, если мать не хочет, чтобы её ребёнок был капризным. Порой очень трудно бывает выдержать это «нет!», когда на тебя смотрят умоляющие глаза ребёнка, хочется купить и «обезьянку», и «шарик», но благоразумие берет верх, уж раз сказала «нет», значит, держись.
Иной раз скажешь это «нет» не подумав, в пылу раздражения и тогда бывает особенно тяжело. Однажды Валя попросил у меня разрешения поехать на футбольный матч. Я резко сказала: «Нет!» И когда Валя понуро поплёлся из комнаты, у меня вдруг защемило сердце. Отчего я сказала «нет»? Почему бы мальчишке и не съездить на этот футбол? Тем более, что он так увлекается им. Я готова была уже бежать вслед за Валей и разрешить ему поездку. Но это значило признать свою неправоту. Конечно, Валя был бы рад и благодарен мне, но не поколе бало бы ли это мой авторитет в его глазах? Что стоит слово матери, если она через минуту изменяет ему?
Я осталась на месте, зато весь день терзалась, глядя, как Валя, точно неприкаянный, бродил по комнатам.
Да, высокая, но и трудная же это должность родителя! Если в школе учитель имеет возможность заранее подготовиться к уроку и провести его хорошо, то у нас этой возможности нет, хотя и приходится порою решать сложнейшие проблемы. Наш «урок» длится круглые сутки. Детские глаза неотступно следят за каждым нашим шагом, а уши ловят каждое сказанное нами слово. Трудно быть постоянно на высоте, но это необходимо даже в мелочах. Если дети бывают ещё снисходительны к недостаткам посторонних, то к слабостям своих близких они бывают нетерпимы. В связи с этим мне вспоминается такой, казалось бы, пустяковый случай.
Однажды я вернулась с рынка домой и, раздосадованная какой-то неудачей, несколько раз повторила:
– Ах, чёрт возьми!
Лида не вытерпела и сказала:
– Мама! Перестань, пожалуйста! Ужасно неприятно слышать, когда ты говоришь так…
Я смущённо засмеялась, мысленно воскликнув по инерции: «Чёрт возьми! Наши роли, кажется, переменились?!» А давно ли я плакала от того, что Лида принесла с улицы слово «черт»?
Мы воспитываем детей, а дети в свою очередь воспитывают нас. В этом нет ничего удивительного: Ведь, закладывая в души детей семена добра, мы и сами становимся лучше, стараемся быть лучше.
«Никакого разнобоя в подходе к ребёнку!» – требует педагогика. Мы с Иваном Николаевичем строго придерживаемся этого правила. Слово отца не только закон для детей, но и для меня. Пусть мы порой и не согласны друг с другом, но улаживаем разногласия наедине. Только при этом условии можно ждать дисциплины в семье.
Однажды Иван Николаевич не разрешил Юре поехать на рыбалку с ночёвкой. Юрка прибежал ко мне в надежде, что я окажусь мягче. Но я сказала:
– Папа сказал «нельзя», значит действительно нельзя. Какой может быть разговор?!
Хотя в душе я далеко не была уверена, правильно ли поступил Иван Николаевич.
* * *
Редко можно встретить человека, который не любил бы детей или при виде их оставался равнодушным. Как оживляется зрительный зал, когда на экране кино появляются малыши! И ничего особенного не делает этот малыш, он просто возится в песочке возле мамы, пока та разговаривает с другой мамашей, но сосредоточенность, с которой, пыхтя, пытается поддеть лопаткой песок, заставляет нас и радоваться за него, и улыбаться.
А как приятно бывает видеть молодых родителей с ребёнком на руках! Однажды, помню, я ехала в трамвае, и напротив меня сидела такая пара. Папаше было не больше двадцати-двадцати двух лет. На лице его была такая счастливая улыбка, что, глядя на него, пассажиры и сами невольно улыбались. Держал он ребёнка неумело, но бережно, точно боялся уронить его и разбить. Вдруг отцу показалось, что на ребёнка дует из дверей вагона, и он пересел на другое место.
– Аж меня прохватило… – сказал он, зябко передёргивая плечами. Между тем в вагоне было жарко, все обливались потом. Но никто не возразил ему, понимая, что отцу холодно не самому, а за ребёнка, маленького, слабенького ещё.
Мамаше было лет восемнадцать, не больше. Была она хрупкая, бледная, с веснушками на носу. При маленьком курносом личике у неё были неожиданно большие руки женщины, привыкшей к тяжёлому физическому труду. Кто она? Уборщица? Доярка? Она сидела, задумавшись, уйдя во что-то своё. Может быть, она ещё не совсем оправилась после родов и поглощена была тем непонятным, что происходило в ней?
– Не из больницы едете? Не из роддома? – спросила женщина в платочке.
Розовое, покрытое здоровым загаром лицо папаши расплылось в улыбке, ему просто трудно было сдержать её.
– Нет, третья неделя пошла, как выписались…
– Небось страшно было, как ребёночка-то домой взяли? – вздохнув, сказала женщина. – С первеньким всегда страшно: не так поел, не так заплакал, не так пелёнку попачкал. Все кажется, что заболел, боишься, как бы не умер…
Лицо парня стало тревожным, и он сказал озабоченно:
– Как взяли домой, спал целые дни, а сейчас и кричит, и кричит… Не то животом мается, не то ещё что…
– А кормите-то по часам? – строго спросила женщина.
– Какое там! Разве утерпишь? Закричит – мать и даёт грудь.
– Эх, молодо-зелено! – сказала женщина, с сожалением качнув головой. – Да разве он только от голода кричит?! Может, он так чего беспокоится, а вы ему грудь суете!
Отец с виноватым видом прижал к себе ребёнка, а лицо матери покрылось слабым румянцем.
Трамвай остановился. Женщина глянула в окно и, подхватив сумку с провизией, заторопилась к выходу.
– Ну, растите его большим да хорошим! – крикнула она с подножки.
Глядя на эту молодую пару, я подумала, сколько им волнений предстоит с малышом, сколько тревог, забот, бессонных ночей, сколько радостных надежд будет связано с ним. И оправдаются ли они, эти надежды?
Когда родится ребёнок, появляются новые заботы, новые хлопоты. Куда лучше поставить кроватку? Какую купить ванночку: эмалированную или из оцинкованного железа? Хватит ли ему пелёнок и распашонок? Не надо ли купить второе одеяльце?
А сколько нежности, теплоты вносит ребёнок в семью, в отношения между родителями! Если и встречаются порой между ними размолвки, то достаточно бывает улыбки ребёнка, забавного словечка, еле выговоренного малышом, как горечь взаимной обиды улетучивается. Как много неубывающего счастья даёт семья! И как дети украшают нашу жизнь, делают её полнее, ярче, осмысленнее!
Но встречаются бездетные семьи, где от мужа или жены можно услышать:
– А-а-а! Нынче такие детки пошли, что лучше без них!
Что скрывается за этой фразой? Действительная ли нелюбовь к детям и нежелание их иметь? Или ею прикрывается боль от собственной неполноценности, стремление оправдать себя в том, что они не смогли дать обществу новых членов?
Но в последнем случае никто не собирается упрекать бездетных супругов. В их воле взять и воспитать чужого ребёнка. Разве мало у нас детей, нуждающихся в материнской и отцовской ласке?
Между тем нередко можно наблюдать в жизни, как такие супруги всю свою нерастраченную любовь и нежность отдают животным – собакам, кошкам. Конечно, любовь к животным – похвальное качество. Оно свидетельствует о доброте души. Но порой эта привязанность доходит до абсурда. С кошкой или собакой нянчатся, как с ребёнком. Их купают, завёртывая в одеялко, выносят на прогулку, кормят с ложечки…
И хотя я прекрасно понимаю, что та или иная привязанность – это личное дело каждого, но всякий раз, когда я вижу таких людей, думаю: «Лучше бы вы о каком-нибудь ребёнке позаботились. Больше чести вам было бы!»
* * *
Случается, что в одной и той же семье вырастают различные дети. Одни радуют отца и мать, а другие приносят им только разочарование и горе. И родители порой недоумевают:
«Как же так? Воспитывали их одинаково…»
Вот в том-то и беда, что «одинаково». А дети-то были разные. Каждый из них имел свои вкусы, склонности, особенности характера, и нельзя было всех «стричь под одну гребёнку». Уж тут хочешь не хочешь, а приходится приноравливаться к индивидуальным особенностям ребёнка. Иного возьмёшь больше лаской, другому нужна строгая взыскательность, требовательность.
Да и случаи в семье бывают самые различные, и только исключительная гибкость поможет верно сориентироваться и избежать педагогической ошибки.
Главное в воспитании – живое, душевное влияние, которое оказывают родители на детей, и такое влияние неотделимо от всей атмосферы, властвующей в семье. Ведь семья не просто житьё взрослых и детей под одной крышей. Настоящая семья – это нечто целое, живое. Здесь и ласка, и забота, и шуточный спор, и задумчивая песня, и возня с малышами, и серьёзная беседа со старшими, и планы на будущее, и семейные праздники, и труд, посильный для детей, и многое другое, что наполняет жизнь семьи дыханием простого человеческого счастья.
Я не помню, кому принадлежат эти слова, но они очень верно определяют понятие «семья» и близки мне.
КЕМ БЫТЬ?
Каждая весна приносит в нашу семью столько волнений, столько забот, что какое-то время мы с Иваном Николаевичем живём только экзаменами детей.
Вот и сегодня чуть свет я просыпаюсь от слов мужа: «Маша! Не пора ли будить детей?»
Ну, конечно, пора. Ведь сегодня у детей начинаются экзамены! Вскакиваю, второпях накидываю платье и бегу в кухню поставить на плиту чайник. Но, оказывается, не спалось не только нам с отцом. В кухню умытый и причёсанный входит Валя.
– Мама! Где моя белая рубашка? – Вот она. Включи поскорее утюг…
– Да я, мама, все уже выгладил: и брюки и галстук, осталась одна рубашка. Ты знаешь, как я рано проснулся? Ещё солнца не было, только птицы пели. Как они чирикали! Изо всех сил!
По лицу Вали видно, что он необыкновенно счастлив этим своим первым ранним пробуждением. Ещё никогда не видел он восхода солнца и не подозревал, что птицы могут так петь. – Иди скажи девочкам, чтобы вставали.
– Да они проснулись уже. И Юрка тоже…
– Валя! А где валенки? – спрашиваю я, вспомнив вдруг об обуви, которую Валя вынес вчера во двор для просушки.
– Ой, мама, они там остались, во дворе…
– Ещё этого не хватало!
По-настоящему надо было бы дать Вальке хороший нагоняй, но нельзя, сегодня ведь у него первый в его жизни экзамен, недаром он проснулся раньше всех в доме; поэтому я, сдержав себя, говорю лишь:
– Иди и принеси их…
А сама думаю: «Так они и будут там лежать! Только подумать, целый мешок обуви, семь пар! Ну и разиня! Оставил всех без обуви…»
Возвращается Валя сияющий: на спине его мешок с валенками. Он забирает свою рубашку и уходит гладить её.
– Мама! У тебя найдётся английская булавка? – спрашивает Лида, заглядывая в кухню.
– А мне мама, надо пуговицу! – требует Юра.
Я то и дело отрываюсь от плиты, и есть опасение, что завтрак не будет готов вовремя. На помощь мне приходит Иван Николаевич. Он старательно, не торопясь, чистит картошку.
А в детской между тем кипит работа! Юра пришивает пуговицу к рубашке. Оля заплетает косы. Лида возится с бантом, стараясь пришпилить его к волосам Оли как можно непринуждённее. Валя пыхтит над утюгом. Только Таня, наша десятиклассница, сидит отрешённая. Она углублена в учебник литературы. Ей кажется, что она ни за что не сможет сегодня написать сочинение. Платье Тани и её фартук, уже выглаженные, висят на спинке кровати. Постаралась их выгладить Лида, которой не надо спешить в школу, но Лида живо помнит то состояние тревоги, взволнованности и приподнятого ожидания, что испытывает каждый школьник в первый день экзамена.
После завтрака все дети уходят из дому, сказав каждый:
– Я пошёл, мама!
– Мамочка, я пошла!
– До свидания, мама!
Я подхожу к окну и смотрю на моих школьников. Оттого, что я смотрю на них сверху, с высоты третьего этажа, они кажутся мне маленькими. Юра важно выступает в своих белых брюках и новых ботинках. Они, как колодки, эти ботинки: тяжелы, массивны, с металлическими подковками на каблуках. Но это-то как раз и приводит Юру в восторг. Таня и Оля в белых фартучках и тёмных платьях очень милы. Хорошо, что в школе для девочек ввели форму. А Валя-то, Валя как доволен своими длинными брюками!
Утро сегодня чудесное. После вчерашнего дождя зелень кажется удивительно яркой, сочной. Молодые клейкие листочки тополя словно только и ждали этого дождя, чтобы развернуться.
Нет, хорошо жить на свете! Хорошо, что у тебя есть дети! И хорошо, что в такое чудесное утро они идут в школу!
Первой с экзамена приходит Оля. Я бросаюсь к ней:
– Ну как, Оля? Написала?
– Написала, мамочка. Кажется, ничего…
Оля стягивает через голову платье, волосы её от этого взлохмачиваются, бант отваливается.
– Вот только не знаю, мама, правильно ли написала «впрок». Как ты думаешь, вместе или отдельно надо было написать?
– Думаю, что вместе…
– Ох, тогда всё в порядке! – говорит Оля. – А Валька ещё не приходил?
Не успеваю я ответить, как Валя на пороге. Счастливый, возбуждённый, с сияющими глазами.
– Мама! Я самый первый сдал тетрадь! Вера Николаевна похвалила меня. Лелька! Ты как написала «наряду»?
– Вместе.
– А я отдельно, – упавшим вдруг голосом говорит Валя, по опыту зная, что Оля не ошибётся. Он продолжает спрашивать её о написании то одного, то другого слова, и уверенность начинает понемногу оставлять его.
– Не будем гадать раньше времени. Завтра всё выяснится, – говорю я, чтобы ободрить Валю, но и меня охватывает беспокойство. Я тоже начинаю сомневаться, справился ли он с диктантом.
Учится Валя средне. Если он ещё более или менее справляется с арифметикой, то грамматика русского языка ему совершенно не даётся. И на сон грядущий, и утром на свежую голову он прилежно зубрит грамматические правила, а спросишь его – ничего не знает. В голове его такая путаница подлежащего с существительным, сказуемого с глаголом, что я порой прихожу в отчаяние.
И не объяснишь это плохой памятью. Знает же Валя наизусть целые страницы из «Приключений Буратино». Очевидно, ему хорошо запоминается только то, что затрагивает его воображение. Сухие же грамматические правила, как горох от стены, отскакивают от него.
В том, что до пятого класса Валя и Оля учились вместе и даже сидели на одной парте, были и свои плюсы, и свои минусы. Живая, сообразительная Оля всегда и во всём была впереди Вали, и это подавляло его, лишало уверенности. Робость его усугублялась ещё и тем, что мы. имели неосторожность то и дело ставить Олю ему в пример: «Не решил задачу?! А почему же Оля решила?», «Тройка» за сочинение? Плохо! А Оля получила «пять»!
В конце концов Валя так уверился в том, что ему никогда не добиться того, чего шутя может достичь Оля, что он окончательно «захирел». В четвёртый класс он перешёл с весьма посредственными оценками.
Но в пятом классе он учится значительно лучше. Любимым предметом его стала арифметика. С задачами он расправляется легко. Его обуял даже своего рода азарт при решении их. Если появлялась маленькая заминка, то достаточно было только намёка, как Валя уже кричал:
– Не говори, не говори дальше, мама! Я сам знаю… И, решив задачу, умолял:
– Правда, мама, это не будет считаться, что ты помогла мне? Я сам решил?
И столько тревоги в лице Вали, в его синих глазах, в голосе, что у меня не хватало духу его огорчать.
Юра приходит с экзамена мрачный. Он недоволен своим ответом по геометрии. Мог бы получить «пятёрку», а получил «четыре». Но он и не думает обвинять в этом учителя. Нет, он сам во всём виноват!
– И как я мог забыть эту теорему? – уже в который раз говорит он, терзаясь, не прощая себе ошибки.
У меня так и готов сорваться с кончика языка упрёк: «Если бы ты занимался, как надо, этого не случилось бы…»
Но мальчишка и так достаточно наказан. Хорошо уже то, что он не довольствуется «четвёркой». Это уже говорит о сдвиге в лучшую сторону. Видя, как Юра, не находя себе места, мечется из комнаты в комнату, я говорю ему:
– Возьми-ка веник да подмети пол до обеда… Юра, точно обрадовавшись этой возможности дать выход своей энергии, охотно берётся за веник.
Таня что-то запаздывает… Уже второй час, а её всё ещё нет. Меня это начинает тревожить. Что могло слу читься? Справилась ли Таня с сочинением? Решаю сама пойти в школу и выяснить, в чём дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Если же в магазине и нравилась какая-нибудь игрушка и купить её было пределом желаний: «Ой, мама! Какая хорошенькая обезьянка… Вот бы купить! А вон шарик…», достаточно было моих слов: «Нет, мы не можем купить… Ты же знаешь, что денег у нас только на еду…», как вопрос об обезьянке отпадал. Иной раз у меня и были деньги на покупку игрушки, но я считала, что нельзя покупать игрушку только потому, что она мимоходом попалась на глаза ребёнку. Соблазнов вокруг слишком много, и нельзя потворствовать всем прихотям ребёнка.
Мне всё-таки кажется, что твёрдое «нет!», сказанное матерью и выдержанное ею до конца, и есть тот «секрет», которым стоит овладеть, если мать не хочет, чтобы её ребёнок был капризным. Порой очень трудно бывает выдержать это «нет!», когда на тебя смотрят умоляющие глаза ребёнка, хочется купить и «обезьянку», и «шарик», но благоразумие берет верх, уж раз сказала «нет», значит, держись.
Иной раз скажешь это «нет» не подумав, в пылу раздражения и тогда бывает особенно тяжело. Однажды Валя попросил у меня разрешения поехать на футбольный матч. Я резко сказала: «Нет!» И когда Валя понуро поплёлся из комнаты, у меня вдруг защемило сердце. Отчего я сказала «нет»? Почему бы мальчишке и не съездить на этот футбол? Тем более, что он так увлекается им. Я готова была уже бежать вслед за Валей и разрешить ему поездку. Но это значило признать свою неправоту. Конечно, Валя был бы рад и благодарен мне, но не поколе бало бы ли это мой авторитет в его глазах? Что стоит слово матери, если она через минуту изменяет ему?
Я осталась на месте, зато весь день терзалась, глядя, как Валя, точно неприкаянный, бродил по комнатам.
Да, высокая, но и трудная же это должность родителя! Если в школе учитель имеет возможность заранее подготовиться к уроку и провести его хорошо, то у нас этой возможности нет, хотя и приходится порою решать сложнейшие проблемы. Наш «урок» длится круглые сутки. Детские глаза неотступно следят за каждым нашим шагом, а уши ловят каждое сказанное нами слово. Трудно быть постоянно на высоте, но это необходимо даже в мелочах. Если дети бывают ещё снисходительны к недостаткам посторонних, то к слабостям своих близких они бывают нетерпимы. В связи с этим мне вспоминается такой, казалось бы, пустяковый случай.
Однажды я вернулась с рынка домой и, раздосадованная какой-то неудачей, несколько раз повторила:
– Ах, чёрт возьми!
Лида не вытерпела и сказала:
– Мама! Перестань, пожалуйста! Ужасно неприятно слышать, когда ты говоришь так…
Я смущённо засмеялась, мысленно воскликнув по инерции: «Чёрт возьми! Наши роли, кажется, переменились?!» А давно ли я плакала от того, что Лида принесла с улицы слово «черт»?
Мы воспитываем детей, а дети в свою очередь воспитывают нас. В этом нет ничего удивительного: Ведь, закладывая в души детей семена добра, мы и сами становимся лучше, стараемся быть лучше.
«Никакого разнобоя в подходе к ребёнку!» – требует педагогика. Мы с Иваном Николаевичем строго придерживаемся этого правила. Слово отца не только закон для детей, но и для меня. Пусть мы порой и не согласны друг с другом, но улаживаем разногласия наедине. Только при этом условии можно ждать дисциплины в семье.
Однажды Иван Николаевич не разрешил Юре поехать на рыбалку с ночёвкой. Юрка прибежал ко мне в надежде, что я окажусь мягче. Но я сказала:
– Папа сказал «нельзя», значит действительно нельзя. Какой может быть разговор?!
Хотя в душе я далеко не была уверена, правильно ли поступил Иван Николаевич.
* * *
Редко можно встретить человека, который не любил бы детей или при виде их оставался равнодушным. Как оживляется зрительный зал, когда на экране кино появляются малыши! И ничего особенного не делает этот малыш, он просто возится в песочке возле мамы, пока та разговаривает с другой мамашей, но сосредоточенность, с которой, пыхтя, пытается поддеть лопаткой песок, заставляет нас и радоваться за него, и улыбаться.
А как приятно бывает видеть молодых родителей с ребёнком на руках! Однажды, помню, я ехала в трамвае, и напротив меня сидела такая пара. Папаше было не больше двадцати-двадцати двух лет. На лице его была такая счастливая улыбка, что, глядя на него, пассажиры и сами невольно улыбались. Держал он ребёнка неумело, но бережно, точно боялся уронить его и разбить. Вдруг отцу показалось, что на ребёнка дует из дверей вагона, и он пересел на другое место.
– Аж меня прохватило… – сказал он, зябко передёргивая плечами. Между тем в вагоне было жарко, все обливались потом. Но никто не возразил ему, понимая, что отцу холодно не самому, а за ребёнка, маленького, слабенького ещё.
Мамаше было лет восемнадцать, не больше. Была она хрупкая, бледная, с веснушками на носу. При маленьком курносом личике у неё были неожиданно большие руки женщины, привыкшей к тяжёлому физическому труду. Кто она? Уборщица? Доярка? Она сидела, задумавшись, уйдя во что-то своё. Может быть, она ещё не совсем оправилась после родов и поглощена была тем непонятным, что происходило в ней?
– Не из больницы едете? Не из роддома? – спросила женщина в платочке.
Розовое, покрытое здоровым загаром лицо папаши расплылось в улыбке, ему просто трудно было сдержать её.
– Нет, третья неделя пошла, как выписались…
– Небось страшно было, как ребёночка-то домой взяли? – вздохнув, сказала женщина. – С первеньким всегда страшно: не так поел, не так заплакал, не так пелёнку попачкал. Все кажется, что заболел, боишься, как бы не умер…
Лицо парня стало тревожным, и он сказал озабоченно:
– Как взяли домой, спал целые дни, а сейчас и кричит, и кричит… Не то животом мается, не то ещё что…
– А кормите-то по часам? – строго спросила женщина.
– Какое там! Разве утерпишь? Закричит – мать и даёт грудь.
– Эх, молодо-зелено! – сказала женщина, с сожалением качнув головой. – Да разве он только от голода кричит?! Может, он так чего беспокоится, а вы ему грудь суете!
Отец с виноватым видом прижал к себе ребёнка, а лицо матери покрылось слабым румянцем.
Трамвай остановился. Женщина глянула в окно и, подхватив сумку с провизией, заторопилась к выходу.
– Ну, растите его большим да хорошим! – крикнула она с подножки.
Глядя на эту молодую пару, я подумала, сколько им волнений предстоит с малышом, сколько тревог, забот, бессонных ночей, сколько радостных надежд будет связано с ним. И оправдаются ли они, эти надежды?
Когда родится ребёнок, появляются новые заботы, новые хлопоты. Куда лучше поставить кроватку? Какую купить ванночку: эмалированную или из оцинкованного железа? Хватит ли ему пелёнок и распашонок? Не надо ли купить второе одеяльце?
А сколько нежности, теплоты вносит ребёнок в семью, в отношения между родителями! Если и встречаются порой между ними размолвки, то достаточно бывает улыбки ребёнка, забавного словечка, еле выговоренного малышом, как горечь взаимной обиды улетучивается. Как много неубывающего счастья даёт семья! И как дети украшают нашу жизнь, делают её полнее, ярче, осмысленнее!
Но встречаются бездетные семьи, где от мужа или жены можно услышать:
– А-а-а! Нынче такие детки пошли, что лучше без них!
Что скрывается за этой фразой? Действительная ли нелюбовь к детям и нежелание их иметь? Или ею прикрывается боль от собственной неполноценности, стремление оправдать себя в том, что они не смогли дать обществу новых членов?
Но в последнем случае никто не собирается упрекать бездетных супругов. В их воле взять и воспитать чужого ребёнка. Разве мало у нас детей, нуждающихся в материнской и отцовской ласке?
Между тем нередко можно наблюдать в жизни, как такие супруги всю свою нерастраченную любовь и нежность отдают животным – собакам, кошкам. Конечно, любовь к животным – похвальное качество. Оно свидетельствует о доброте души. Но порой эта привязанность доходит до абсурда. С кошкой или собакой нянчатся, как с ребёнком. Их купают, завёртывая в одеялко, выносят на прогулку, кормят с ложечки…
И хотя я прекрасно понимаю, что та или иная привязанность – это личное дело каждого, но всякий раз, когда я вижу таких людей, думаю: «Лучше бы вы о каком-нибудь ребёнке позаботились. Больше чести вам было бы!»
* * *
Случается, что в одной и той же семье вырастают различные дети. Одни радуют отца и мать, а другие приносят им только разочарование и горе. И родители порой недоумевают:
«Как же так? Воспитывали их одинаково…»
Вот в том-то и беда, что «одинаково». А дети-то были разные. Каждый из них имел свои вкусы, склонности, особенности характера, и нельзя было всех «стричь под одну гребёнку». Уж тут хочешь не хочешь, а приходится приноравливаться к индивидуальным особенностям ребёнка. Иного возьмёшь больше лаской, другому нужна строгая взыскательность, требовательность.
Да и случаи в семье бывают самые различные, и только исключительная гибкость поможет верно сориентироваться и избежать педагогической ошибки.
Главное в воспитании – живое, душевное влияние, которое оказывают родители на детей, и такое влияние неотделимо от всей атмосферы, властвующей в семье. Ведь семья не просто житьё взрослых и детей под одной крышей. Настоящая семья – это нечто целое, живое. Здесь и ласка, и забота, и шуточный спор, и задумчивая песня, и возня с малышами, и серьёзная беседа со старшими, и планы на будущее, и семейные праздники, и труд, посильный для детей, и многое другое, что наполняет жизнь семьи дыханием простого человеческого счастья.
Я не помню, кому принадлежат эти слова, но они очень верно определяют понятие «семья» и близки мне.
КЕМ БЫТЬ?
Каждая весна приносит в нашу семью столько волнений, столько забот, что какое-то время мы с Иваном Николаевичем живём только экзаменами детей.
Вот и сегодня чуть свет я просыпаюсь от слов мужа: «Маша! Не пора ли будить детей?»
Ну, конечно, пора. Ведь сегодня у детей начинаются экзамены! Вскакиваю, второпях накидываю платье и бегу в кухню поставить на плиту чайник. Но, оказывается, не спалось не только нам с отцом. В кухню умытый и причёсанный входит Валя.
– Мама! Где моя белая рубашка? – Вот она. Включи поскорее утюг…
– Да я, мама, все уже выгладил: и брюки и галстук, осталась одна рубашка. Ты знаешь, как я рано проснулся? Ещё солнца не было, только птицы пели. Как они чирикали! Изо всех сил!
По лицу Вали видно, что он необыкновенно счастлив этим своим первым ранним пробуждением. Ещё никогда не видел он восхода солнца и не подозревал, что птицы могут так петь. – Иди скажи девочкам, чтобы вставали.
– Да они проснулись уже. И Юрка тоже…
– Валя! А где валенки? – спрашиваю я, вспомнив вдруг об обуви, которую Валя вынес вчера во двор для просушки.
– Ой, мама, они там остались, во дворе…
– Ещё этого не хватало!
По-настоящему надо было бы дать Вальке хороший нагоняй, но нельзя, сегодня ведь у него первый в его жизни экзамен, недаром он проснулся раньше всех в доме; поэтому я, сдержав себя, говорю лишь:
– Иди и принеси их…
А сама думаю: «Так они и будут там лежать! Только подумать, целый мешок обуви, семь пар! Ну и разиня! Оставил всех без обуви…»
Возвращается Валя сияющий: на спине его мешок с валенками. Он забирает свою рубашку и уходит гладить её.
– Мама! У тебя найдётся английская булавка? – спрашивает Лида, заглядывая в кухню.
– А мне мама, надо пуговицу! – требует Юра.
Я то и дело отрываюсь от плиты, и есть опасение, что завтрак не будет готов вовремя. На помощь мне приходит Иван Николаевич. Он старательно, не торопясь, чистит картошку.
А в детской между тем кипит работа! Юра пришивает пуговицу к рубашке. Оля заплетает косы. Лида возится с бантом, стараясь пришпилить его к волосам Оли как можно непринуждённее. Валя пыхтит над утюгом. Только Таня, наша десятиклассница, сидит отрешённая. Она углублена в учебник литературы. Ей кажется, что она ни за что не сможет сегодня написать сочинение. Платье Тани и её фартук, уже выглаженные, висят на спинке кровати. Постаралась их выгладить Лида, которой не надо спешить в школу, но Лида живо помнит то состояние тревоги, взволнованности и приподнятого ожидания, что испытывает каждый школьник в первый день экзамена.
После завтрака все дети уходят из дому, сказав каждый:
– Я пошёл, мама!
– Мамочка, я пошла!
– До свидания, мама!
Я подхожу к окну и смотрю на моих школьников. Оттого, что я смотрю на них сверху, с высоты третьего этажа, они кажутся мне маленькими. Юра важно выступает в своих белых брюках и новых ботинках. Они, как колодки, эти ботинки: тяжелы, массивны, с металлическими подковками на каблуках. Но это-то как раз и приводит Юру в восторг. Таня и Оля в белых фартучках и тёмных платьях очень милы. Хорошо, что в школе для девочек ввели форму. А Валя-то, Валя как доволен своими длинными брюками!
Утро сегодня чудесное. После вчерашнего дождя зелень кажется удивительно яркой, сочной. Молодые клейкие листочки тополя словно только и ждали этого дождя, чтобы развернуться.
Нет, хорошо жить на свете! Хорошо, что у тебя есть дети! И хорошо, что в такое чудесное утро они идут в школу!
Первой с экзамена приходит Оля. Я бросаюсь к ней:
– Ну как, Оля? Написала?
– Написала, мамочка. Кажется, ничего…
Оля стягивает через голову платье, волосы её от этого взлохмачиваются, бант отваливается.
– Вот только не знаю, мама, правильно ли написала «впрок». Как ты думаешь, вместе или отдельно надо было написать?
– Думаю, что вместе…
– Ох, тогда всё в порядке! – говорит Оля. – А Валька ещё не приходил?
Не успеваю я ответить, как Валя на пороге. Счастливый, возбуждённый, с сияющими глазами.
– Мама! Я самый первый сдал тетрадь! Вера Николаевна похвалила меня. Лелька! Ты как написала «наряду»?
– Вместе.
– А я отдельно, – упавшим вдруг голосом говорит Валя, по опыту зная, что Оля не ошибётся. Он продолжает спрашивать её о написании то одного, то другого слова, и уверенность начинает понемногу оставлять его.
– Не будем гадать раньше времени. Завтра всё выяснится, – говорю я, чтобы ободрить Валю, но и меня охватывает беспокойство. Я тоже начинаю сомневаться, справился ли он с диктантом.
Учится Валя средне. Если он ещё более или менее справляется с арифметикой, то грамматика русского языка ему совершенно не даётся. И на сон грядущий, и утром на свежую голову он прилежно зубрит грамматические правила, а спросишь его – ничего не знает. В голове его такая путаница подлежащего с существительным, сказуемого с глаголом, что я порой прихожу в отчаяние.
И не объяснишь это плохой памятью. Знает же Валя наизусть целые страницы из «Приключений Буратино». Очевидно, ему хорошо запоминается только то, что затрагивает его воображение. Сухие же грамматические правила, как горох от стены, отскакивают от него.
В том, что до пятого класса Валя и Оля учились вместе и даже сидели на одной парте, были и свои плюсы, и свои минусы. Живая, сообразительная Оля всегда и во всём была впереди Вали, и это подавляло его, лишало уверенности. Робость его усугублялась ещё и тем, что мы. имели неосторожность то и дело ставить Олю ему в пример: «Не решил задачу?! А почему же Оля решила?», «Тройка» за сочинение? Плохо! А Оля получила «пять»!
В конце концов Валя так уверился в том, что ему никогда не добиться того, чего шутя может достичь Оля, что он окончательно «захирел». В четвёртый класс он перешёл с весьма посредственными оценками.
Но в пятом классе он учится значительно лучше. Любимым предметом его стала арифметика. С задачами он расправляется легко. Его обуял даже своего рода азарт при решении их. Если появлялась маленькая заминка, то достаточно было только намёка, как Валя уже кричал:
– Не говори, не говори дальше, мама! Я сам знаю… И, решив задачу, умолял:
– Правда, мама, это не будет считаться, что ты помогла мне? Я сам решил?
И столько тревоги в лице Вали, в его синих глазах, в голосе, что у меня не хватало духу его огорчать.
Юра приходит с экзамена мрачный. Он недоволен своим ответом по геометрии. Мог бы получить «пятёрку», а получил «четыре». Но он и не думает обвинять в этом учителя. Нет, он сам во всём виноват!
– И как я мог забыть эту теорему? – уже в который раз говорит он, терзаясь, не прощая себе ошибки.
У меня так и готов сорваться с кончика языка упрёк: «Если бы ты занимался, как надо, этого не случилось бы…»
Но мальчишка и так достаточно наказан. Хорошо уже то, что он не довольствуется «четвёркой». Это уже говорит о сдвиге в лучшую сторону. Видя, как Юра, не находя себе места, мечется из комнаты в комнату, я говорю ему:
– Возьми-ка веник да подмети пол до обеда… Юра, точно обрадовавшись этой возможности дать выход своей энергии, охотно берётся за веник.
Таня что-то запаздывает… Уже второй час, а её всё ещё нет. Меня это начинает тревожить. Что могло слу читься? Справилась ли Таня с сочинением? Решаю сама пойти в школу и выяснить, в чём дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27