А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

..
- Тадеуш Жулковский похож на Дика, - сообщил Игорь, медленно и внятно. - Ну, как похож? Глаза Дика, точно. А вообще... То есть, в нем обозначено довольно много польского, чтобы у Жулковского не возникло нехороших подозрений, в свое время, да и черты матери в нем угадываются. А кроме этого сына, у Марии Жулковской детей больше не было.
- При этом, не обязательно, чтобы Жулковский ничего не знал, - хмуро возразил Андрей. - Если он знал, то вот объяснение, чем он держал жену, и почему жена держалась за него. Он ведь сказал в своих показаниях... Андрей стал ворошить бумаги на своем столе. - Не помню точно, но смысл в том, что Мария как соратник по борьбе была ему даже больше, чем женщина и жена, поэтому они и не расставались, хотя супружеские отношения прекратились довольно давно.
- Плюс католический брак, - ввернул Игорь.
- Да, плюс католический брак... Но это значит... - Андрей размышлял, наморщив лоб. - Это значит, во-первых, что Жулковский мог знать, кто такой Янчаускас. И не препятствовал его роману с женой, чтобы Повару можно было подсовывать дезинформацию. То есть, он солгал, когда говорил следователю о том, что не помнит такого человека, так получается? А второй вывод... Если Янчаускас знал, что Тадеуш - его сын, то он мог на этом попасться в ловушку. Скажем, известили его, что, если он не приедет туда-то и туда-то, его сын в Москве будет убит. И тогда... тогда становится понятным, почему Мария поехала с ним! Она тоже хотела защитить своего ребенка! То есть, если мы узнаем, каким людям могло быть известно, что Тадеуш - сын Янчаускаса, мы выйдем на след вероятных убийц!
- Каким людям могло быть известно? - Игорь как-то странно посматривал на Андрея. - А ты не догадываешься?
- О чем я должен догадаться? - Андрей подрастерялся.
- Я ж тебе подчеркнул, что и брак у Жулковских католический, и...
- Мария - католичка, конечно! - подскочил Андрей. - И уж если она кому все рассказывала, то своему священнику!... Своему исповеднику, так?
- Так, - кивнул Игорь. - Ухватил, поздравляю. И тут возникает один очень интересный момент. Я спросил у Тадеуша, к какому священнику ходила его мать. Так вот, до тысяча девятьсот восемьдесят шестого года её исповедником был отец Анджей Пшибылко.
- А почему потом она с ним рассталась? - спросил Андрей.
- Потому что в начале сентября восемьдесят шестого года отец Пшибылко был убит. На улице, куском железной трубы. В его смерти обвиняли и КГБ, и польские спецслужбы, и, похоже, обвиняли небезосновательно. Пшибылко считался одним из религиозных идеологов "Солидарности".
Игорь встал, заходил по кабинету, вытащил очередную сигарету из пачки, нервно щелкнул зажигалкой. Даже странно было видеть такую нервность в этом здоровенном, умеющем сдерживать свои эмоции, парне.
- Ты видишь, что получается? - осведомился он. - Знать мог только Пшибылко. Если женщина один раз исповедовалась в грехе измены мужу и рождения ребенка в результате этой измены, то второй раз она исповедоваться не будет, так? У другого священника она будет рассказывать о более новых грехах, не упоминая о тех, за которые получила отпущение, так? Выходит, знать мог только отец Пшибылко...
- ...И тайна умерла вместе с ним, - подытожил Андрей.
- В том-то и дело, что не обязательно умерла! В сложных случаях, священник может довериться вышестоящему - епископу или кому там ещё - на собственной исповеди: "Благослови меня, отец, ибо я грешен: я отпустил грех, который, возможно, не имел права отпускать!" А если... - Игорь примолк.
- Что "если"? - спросил Андрей.
- Я думаю о самом худшем варианте. Допустим, Дик известил Марию, что готовится покушение на папу, и попросил её передать эту информацию, по её католическим каналам...
- Но как он мог известить её об этом, не раскрывая, что он - агент КГБ? - спросил Андрей.
- Мог. Придумать, откуда взялись эти сведения, это ж раз плюнуть. Например. У Дика был приятель, его одногодник, с итальянского отделения, о котором все знали, что он подписался на сотрудничество с бывшей моей организацией. Дик мог сказать Марии, что этот его приятель, при очередном наезде из Рима, прокинул очень странную фразу - и об этой фразе надо предупредить ватиканские власти... - Игорь расхаживал, все более широкими шагами, сигарету он больше мял, чем курил. - Я неплохо знаю Повара. Повар, гарантирую тебе, если б хоть что-то знал о замысле устранения папы римского, был бы резко против этого замысла. Он бы бился и доказывал, что организация покушения на папу ни к чему не приведет, что любые - самые косвенные - улики, что мы причастны к этому, вызовут такую отдачу, которая окажется намного больше всех выгод, намного больше выгоды избавиться от папы-поляка, сама личность которого - "наш", мол! - вдохновляет польское сопротивление не сдаваться. Вдохновляет даже тогда, когда лично, напрямую, папа не поддерживает ни "Солидарность", ни родственные "Солидарности" движения... Что бы сделал Повар? Правильно! - это было откликом на понимающий кивок Андрея. - Он бы направил очень проверенного человека такого, который не заложит - предотвратить покушение, и расписал бы ему, как это сделать. Дик идеально подходил на эту роль. Но покушение чуть было не удалось. Выходит, где-то конструкция Повара дала трещину - если мы допускаем, что тут была игра Повара. Где эта конструкция могла дать трещину? Насколько мне видится, только в одном месте. Дик что-то рассказывает Марии, Мария идет к отцу Пшибылко, рассказывает ему, что есть сведения, которые надо немедленно передать в Ватикан. Отец Анджей Пшибылко понимает, что эти сведения могут оказаться важными - и докладывает о них вышестоящему. Условно говоря, вышестоящему. И этот вышестоящий не передает эти сведения дальше! Почему? То ли потому что он решил, что информация слишком недостоверная и туманная, то ли потому что... И вот в восемьдесят шестом году отец Анджей получает твердые доказательства этому второму "потому что": он получает доказательства, что человек, которому он открылся, сотрудничал с КГБ и польскими спецслужбами! А может быть - бери выше - не он, а какой-нибудь римский кардинал, которому этот человек честно передал информацию! И больше того: доказательства, что некто продался КГБ, становятся одновременно доказательствами, что на КГБ - вольно или невольно - работает куча людей, завязанных на этого некто, а в этой куче и ватиканские чины, и всякие итальянские политики, депутаты парламента, и кто-то из лидеров "Солидарности"! Отец Анджей решил, получив доказательства, заговорить и всех разоблачить - но слишком горяч был, слишком открыто заявил, что хочет сделать, и его остановили трубой по голове. Теперь правду знает только Дик. Но и он полную правду узнал не сразу. Возможно, он много лет втихую расследовал обстоятельства смерти отца Анджея, выяснял, кому эта смерть могла быть выгодна, и, когда разрыл до последнего корешка, тоже решил заговорить. И его тоже остановили. А значит, я, в память Дика, должен узнать, что за человек притормозил продвижение информации о возможном покушении на папу - и обнародовать имя этого человека, вместе с именами всех тех людей, с которыми этот католический чин был связан - и ради которых пошел на предательство своего "святейшего"!
- Ты представляешь, что с нами будет? - спросил Андрей. - Повар нас по головке не погладит.
В подробностях он развивать не стал. Во-первых, рухнет пол-Европы, сгорят люди - до сих пор, надо понимать, занимающие видное место в политике и общественной жизни - которые, после крушения СССР, стали честно служить России, лишь бы их досье не выплыли наружу. Скандал с разоблачением личного секретаря германского канцлера, оказавшегося агентом КГБ, покажется детскими игрушками рядом с грядущим скандалом. Во-вторых, лично Повару будет на руку, если сейчас, в демократические времена, обнародовано будет, что такой-то генерал КГБ на свой страх и риск пытался предотвратить покушение на папу. Но из-за этой "личной инициативы" вытянется такая цепочка, что Повар первым даст указание ликвидировать Игоря и Андрея: что нужно, они миру поведали, и теперь надо их заткнуть, дабы не наболтали сверх нужного. В-третьих, и Повару могут икнуться подобные разоблачения, ведь до сих пор многие, кого эти разоблачения могут затронуть, живы и у власти... Были и "в-четвертых", и "в-пятых", и "в-шестых", которые оба партнера отлично понимали.
- Я ж говорю тебе, я излагаю наихудший вариант, - мрачно проговорил Игорь. - И будем надеяться, что он не имеет отношения к истине, что правда - за войной табачных мафий или за чем-то подобным. Поэтому сделаем так. Ты продолжаешь рыть табачную версию - и дай Бог, чтобы правда оказалась за ней! Повару будем докладывать о табачной версии и о версии, связанной с Германией: мол, их разрабатываем в первую очередь. А я тем временем втихую, негласно - буду копать, кому до сих пор может быть страшно разоблачение всей подоплеки покушения на папу.
- Ну, знаешь... - пробормотал Андрей.
- Что тебе в этом не нравится? - Игорь резко повернулся к нему.
Андрею не нравилось многое. И то, что он заодно с Игорем сложит голову, если Игорь прав и его "негласное" расследование выведет на людей, которых лучше не трогать. И что-то другое... Андрей не мог точно определить, что именно, но он чуял за ситуацией какой-то подвох.
- Мне не нравится... - проговорил он наконец. - Мне не нравится, что ты собираешься мстить за человека, который в свое время тебя предал.
Андрей имел в виду ту историю, когда кого-то надо было сделать "козлами отпущения" за неудавшуюся операцию в Чечне. И именно Гитису Янчаускасу Повар поручил разыграть все так, чтобы удар - если этот удар грянет - пришелся по двум компаньонам, Андрею и Игорю, а не по кому-нибудь еще.
- Во-первых, не предал, - возразил Игорь. - Он взял и отпустил намек, который нельзя было не понять, что ему поручено нас подставить. Только благодаря этому мы и выкрутились. А во-вторых, при чем тут "мстить"? Есть вещи, которые надо доводить до конца, вот и все. Как там у Гейне, ты, германист? "Один упал - другие вставай на смену", так, что ли?
Андрей задумчиво кивнул. Уже не в первый раз Игорь его поражал. Казалось бы, человек, отпахавший в "системе", должен этой системе и служить. Но Игорь, когда дело доходило до противостояния с "системой", чтобы сохранить свои честь и достоинство, шел в бой с большим мужеством, чем Андрей, выросший в достаточно либеральной - почти диссидентской среде.
И что-то там ещё было, что-то еще... Уж не с тем ли связано почти трехдневное отсутствие Игоря, думал Андрей? Возможно, он вовсе не "пас" эти дни Тадеуша, а отсиживался где-то, в одиночестве, обдумывая, как себя вести, после того, что ему стало известно? С Игоря станется...
- Ты забываешь об одном, - сказал Андрей. - Повар просчитывает любые комбинации на много ходов вперед. И, возможно, он и ждет от тебя того, чтобы ты начал ворошить дерьмо и оно покрепче завоняло - воображая при этом, будто ты бросаешь вызов Повару.
- Я не забываю об этом, - возразил Игорь. - Я и это держу в уме. Так дело ж в другом! На руку я сыграю Повару или не на руку, похвалят меня или прибьют - я должен во всем разобраться, до конца... А ты-то со мной? повернулся он к Андрею.
Андрей невесело ухмыльнулся.
- С тобой, с тобой, куда мне деваться?
- Вот я и говорю тебе: в данных обстоятельствах, повремени связываться с Богомолом!
Если бы Игорь знал, какой дурной совет он дал своему другу и компаньону... Но знать заранее, что, наоборот, с Богомолом надо выходить на связь как можно скорее, коли Игорь прав в своих догадках, не мог никто.
А Андрей только покачал головой: опять они затевают такую опасную игру, в которой скорее головы сложишь, чем останешься с прибытком. Ладно, он насядет на табачный вариант - и, Бог даст, правда окажется за ним, и плаха минует...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Еще до того, как компаньоны встретились вновь после почти трехдневного отсутствия Игоря, произошло следующее...
Через два часа после того, как Игорь и Тадеуш выехали с квартиры молодого человека, Повар, удобно устроивший руки на огромных подлокотниках своего огромного кресла и не без насмешки созерцавший своих подчиненных, добродушно хохотнул.
- Так, значит, он прокатил вас? Молодец!
Двое, стоявшие перед ним, обеспокоено переминались с ноги на ногу. Они знали, что Повар страшней и опасней всего тогда, когда изображает веселое стариковское добродушие.
- Мы не знаем, как это получилось... - промямлил один из них. - Они исчезли очень быстро, уже в районе Профсоюзной улицы. Вроде бы, на рынок завернули, но... но...
Эти двое должны были следить за Тадеушем Жулковским. Они видели, как Игорь Терентьев вывел Тадеуша к своей машине. И буквально через пятнадцать минут Терентьев взял резко влево, к рынку - а потом словно испарился. Двое "ведущих" являлись профессионалами высочайшего класса, и никогда прежде с ними подобного не случалось.
- Понимаю! - Повар беззаботно махнул рукой. - Вот и учитесь, что такое старая гвардия. Я велел Игорьку укрыть мальца от всех - от всех, понимаете? - и, естественно, он позаботился о том, чтобы оторваться от любой возможной слежки. Можно сказать, утер вам нос. Считайте, что он по моему поручению вас испытывал. Вот и проанализируйте теперь всю ситуацию, разберите по косточкам, найдите, где вы допустили прокол. Такие проколы полезны, потому что встряхивают людей, учат, не дают возомнить, будто невозможного для них нет. Все, ступайте.
Двое "наружников" удалились, с облегчением переведя дух. Они ждали много худшего.
А Повар опять глубоко задумался, прикрыв глаза.
Сейчас он видел перед собой несколько нервного, и явно самолюбивого при этом молодого человека с выразительными серыми глазами - этакого породистого жеребца, который возьмет любой барьер и который пройдет с чемпионской скоростью любую дистанцию, но которого нельзя нагружать низкой и рутинной работой, чтобы он не подох от тоски.
То была их первая встреча. В начале мая восьмидесятого года, когда Гитис Янчаускас готовился к защите диплома. Повар знал о Гитисе все. Но "вести" он его поручил людям солидным, не мелким "стукачикам", которые капали на своих друзей-студентов. Мелкие стукачики были отстранены от сбора действительно интересующих Повара сведений - чтобы кто-нибудь из них, узнав, какая именно информация требуется об этом парне с литовской фамилией, не сболтнул лишнего и не засветил, для каких дел готовят Янчаускаса, вне его ведома и согласия. Больше того, этим стукачикам намекнули, что Янчаускас - элемент нежелательный, но безвредный, поэтому сведения на него приветствуются ровно в такой же мере, как на других студентов, "перегружать" не надо. Так Янчаускас и оставался под дополнительным наблюдением - и был застрахован от того, что какой-нибудь слишком ретивый идиот раздует до скандала одну из его мелких выходок.
Да, Янчаускас был идеальной кандидатурой. По всему, что докладывали Повару, он вполне четко представлял его портрет: психологически устойчивый, немного заводной, но при этом умеющий мыслить ясно и логически, умеющий скрывать свою порывистость за "гранитным" прибалтийским выражением лица... Литовские корни и литовская фамилия гарантировали, что он почти не будет вызывать подозрений, в какую страну его ни направь. Наоборот, будет принят тепло и радушно. Все знали, как трепетно литовцы лелеют мысль о независимости своей страны, как переживают, что она стала частью Советской империи (Повар воспринимал СССР именно как империю, и именно империю он защищал: мысль о защите "большевистского интернационала" была ему глубоко противна; почитывая материалы по истории российских спецслужб, Повар всегда думал о том, что Дубельт был умнее Бенкендорфа, Дубельт создал четкую систему борьбы с врагами государства, а Бенкендорф слишком часто тонул в мелочах, и даже Пушкина, почти прирученного императором, умудрился вновь разозлить - и Повару, учитывая исторический опыт, хотелось быть Дубельтом, а не Бенкендорфом), и литовское происхождение само по себе почти становилось своеобразным пропуском в компании "правозащитников", что в СССР, что в Западной Европе.
И у этого толкового, с мозгами и "внутренним упором" парня было сейчас ещё одно бесценное качество: озлобленность на мир. От Повара не укрылось, что заявление на брак Гитис Янчаускас и Наталья Решетова подали в очень скором времени после того, как Янчаускас получил предновогоднюю посылку из Польши. Эта посылка была явно воспринята им как уведомление от его полячки, что их отношения продолжаться не могут. Вот он и закусил удила: мол, раз ты так, то я тебе покажу!
Повар предельно ясно видел все эти душевные порывы и муки - какой же ещё Янчаускас юнец, зеленый юнец! - и они его забавляли. Конечно, на самом деле все не так. Подобные романы с разрывами и роковыми страстями могут длиться долго, очень долго, порой десятилетиями. Но хорошо, что Янчаускас воображает, будто жизнь у него кончилась, и хочет "отомстить подлому миру за погубленную жизнь".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17