От этого задания зависит, если угодно, честь школы.Седая голова директрисы ещё чуть-чуть наклонилась.— Садись. Дело вот в чем. Мы давно задумали собрать в Жёлтой Поляне воинов Советской Армии, которые отстояли Кавказ от немцев. Время пришло. Недавно школа разослала приглашения. Много приглашений. Надеемся, что ветераны войны отзовутся и приедут. Тогда мы вместе с ними пройдём по местам, где шли великие битвы, по перевалам Западного Кавказа. Ты понял?Саша сказал «да». Чего ж не понять. Только что это за особое поручение?— Вероятно, придётся заранее подготовить маршрут, — продолжал географ. — Для этого тебе — слушай внимательно! — придётся отыскать Егора Ивановича, передать ему вот этот пакет, — он приподнял над столом конверт, — а если возможно, то и пройти с отцом по маршруту, не позже пятнадцатого спуститься сюда, чтобы мы могли изучить заявленный маршрут, подготовить базы для ночлега и все такое. Я постараюсь встретить вас у одного из перевалов. Место свидания — ну, скажем, приют Прохладный. Время… Давай обсудим время. Если пятнадцатое?Саша кивнул. Можно и пятнадцатого. Он только спросил:— А когда ветераны?..— Они приедут не позже двадцатого. Мы отзовём из совхоза всех наших лучших учеников-краеведов и сделаемся проводниками и участниками знаменательного похода.— А ветераны, они здорово древ… — Саша прикусил язык и быстро поправился: — Они смогут подняться?— Приедут — увидим. — Борис Васильевич не улыбнулся. Сам-то он тоже ветеран. — Ещё вопросы?— Когда идти?— А ты хочешь идти, а не ехать?— Отца в Камышках не будет. Но я знаю, где его отыскать.— Темплеуха?— Да.— Тогда, конечно, есть смысл идти по горам. Может, тебе дать попутчика, чтобы не скучно?— Не надо. Я быстро.— Быстро, но осмотрительно. Впрочем, до первого перевала ты можешь пройти с туристами, а уж там…— Я ходил в одиночку, Борис Васильевич. Дорогу туда знаю. Правила тоже.— Ну, тогда… — Учитель посмотрел на директрису.Она поднялась и протянула руку.— Желаю тебе, Саша, удачи. Помни, дело серьёзное, честь школы.Он осторожно пожал руку. И разговор, и рукопожатие убедили его, что поручение действительно серьёзное.Когда Саша кончал сборы, в интернат заглянул Борис Васильевич. Он проверил Сашин рюкзак, одежду. Похлопал по плечу и вдруг сказал:— Самый большой привет отцу. Как он?— Ничего, — сказал Саша. — В форме.— Буду рад видеть его здесь. Посидим за стаканом вина, вспомним былое.— Вы так ничего и не рассказали мне…— Потом, потом. Ходи, хлопец, удачи тебе и гладкой дороги.— Уж куда глаже, — смеясь сказал Саша. — Вверх-вниз по камешкам.Вот так, в пасмурный день сентября, Саша Молчанов с палкой в руке и рюкзаком за плечами оказался возле избушки лесника и здесь нашёл еле живого Самура, отпугнул Монашку и, удивляясь, почему нет Рыжего, начал с того, что перетащил Самура под сухой навес и стал лечить.Случаются встречи и совпадения, которые дают начало новым событиям и происшествиям.Как на этот раз. Глава третьяПУТЕШЕСТВИЕ НА ПАСЕКУ И ДАЛЬШЕ В ГОРЫ 1 Саша уселся около Самура и стал думать, пытаясь доискаться до причины случившегося. Как очутилась отцовская собака у домика без хозяина, кто стрелял в Самура и где, наконец, отец? Происшествие выглядело очень странным, даже страшным, в голову приходили мысли о злоумышленниках. Если стреляли в Самура, то могли стрелять и в отца. Вдруг он тоже лежит где-нибудь поблизости и ему уже не нужна никакая помощь? Или, раненный, ползёт по лесу, тщетно надеясь на счастливое избавление. Если бы Самур мог встать! Но Шестипалый лежал, откинув голову, бока у него запали, все ребра были на виду. Он тяжело дышал. Будет ли жив, это ещё вопрос.Вечерело. Громче шумела помутневшая река.Саша решил поскорее сделать обход. Первый круг, ещё в сухой штормовке и брюках, он завершил за полчаса, оглядел все лесные закоулки близ сторожки. Потом пошёл по второму, более широкому, кругу.Мокрые ветки обдавали его водой, одежда быстро промокла. Кеды скользили по листве и камням. Саша быстро выдохся, но все же обошёл довольно большую площадь, заглядывая под кусты и прислушиваясь к каждому звуку. Тишина стояла невероятная. Не пели птицы, не звенели комары. Листва отяжелела и обвисла. Саша изредка кричал, свистел, но никто не отозвался. С трудом выбрался на тропу, близ которой нашёл Самура. Внимательно пригляделся и тогда увидел следы от сапог, ещё не смытые дождём. На глинистом подъёме особенно чётко отпечатались подошвы крупных резиновых сапог с косой узорчатой ёлочкой. И ещё два следа, один тоже от резины, второй от кирзы. Так, значит, шли трое. Отпечатки отцовских сапог он знал отлично: сколько раз ходил за ним по пятам — хочешь не хочешь, а запомнишь. Отцовские сапоги здесь не ступали, по крайней мере во время дождя. Значит, избушку посетили чужие. Кто? Они пытались уничтожить Самура. Зачем? И как Самур оказался здесь один?Саша опять вышел к ограде и хотел отворить дверку, но бросил взгляд на угол двора и замер от неожиданности.Небольшой серый волк с чёрной полосой вдоль спины стоял над Самуром и подталкивал его носом, словно просил встать, а Самур лишь слабо подымал голову и тут же ронял её на землю, безвольно закрывая глаза.Саша переступил с ноги на ногу. Куртка зашуршала о жердевую ограду. Волк молниеносно развернулся и глянул в его сторону злым жёлтым глазом. И тут Саша догадался, что это волчица. Он только успел подумать, уж не подруга ли Шестипалого, как Монашка сделала прыжок, кусты ежевичника спружинили, и все затихло. Как не было. Привидение.— Самур, что случилось? — спросил он, опускаясь перед собакой.Овчар устало прикрыл глаза: «После, после». Его откинутая голова говорила об опасной слабости. Еле живой, не до расспросов.Саша промыл рану тем самым вонючим раствором, который не раз употреблял Егор Иванович. Пузырёк нашёлся под стрехой. Почти насильно покормил он Самура говядиной из консервной банки, укрыл на ночь сухой тряпкой, но не ушёл, а ещё некоторое время сидел рядом, пока не продрог окончательно и пока ночь не спустилась в долину, накинув чёрное покрывало даже на ближние деревья и кусты. Сделалась темень, хоть глаз выколи.Тогда он вошёл в дом, растопил печку, разделся и, пока одежда высыхала, дремал у печной дверцы, смотрел на пятна огня на стене и на полу, а мысли всё вертелись около загадочных происшествий, и от этих мыслей не было покоя. Где отец? Что с ним?Он уснул, твёрдо решив чем свет бежать в Камышки. Но получилось не так.У загадочного происшествия было своё продолжение. 2 Входная дверь открывалась внутрь и не запиралась. Когда она скрипнула, Саша мгновенно открыл глаза и сжался. В хате было ещё темно, рассвет только вползал в запотевшее оконце. Дверь ещё раз скрипнула, и маленькая тень просунулась снаружи.— Рыжий! — с радостным облегчением сказал Саша и перевёл дух. Напугался.Раздалось отчаянное «мр-р!». Кот в два прыжка оказался на коленях Саши и обдал его брызгами воды и запахом мокрой шерсти. Он оттолкнул Рыжего, хотел спросить, где пропадал, но кот опять прижался к нему, и Саша почувствовал, какой у него толстый живот. Ясно, с охоты. Мышей тут мало, зато соней-полчков предостаточно.С котом стало веселей.Саша больше не мог лежать. Он быстро наварил жидкой каши из перловки с мясом, остудил и, сопровождаемый Рыжим, пошёл к Самуру.Тому, кажется, полегчало. Он даже попробовал повернуться. И голову поднял легко. И взгляд стал осмысленней. Отрадные перемены. Саша накормил овчара и осмотрел рану. Кажется, все в порядке.— Ухожу, — сказал он. — Серьёзное дело, Самур. Вот миска, Рыжего к ней не подпускай, ешь сам. Послезавтра вернусь, понял? А может, и раньше. Чтобы поднялся, а то серый волк придёт, съест…Самур проводил его тоскующим взглядом. И немного поскулил.Погода не улучшалась. В складках долины лежали клочья белого и плотного тумана, река вздулась, гремела камнями.Рыжий бежал впереди и путался под ногами. Без Самура он ощущал особую ответственность за хозяина и, если бы Саша не прогнал его, ушёл бы с ним, наверное, до самых Камышков.Тропа виляла по правому берегу реки, подымалась на откосах, а местами шла так низко, что вода захлёстывала её, и Саша, вымочив ноги, уже не обходил мутные потоки, а шёл по воде напрямик. Но скоро начался подъем, тропа повернула в ущелье и змейкой полезла на небольшой перевал по густому буковому лесу.Все здесь выглядело веселей, чем в каштановом лесу. Беловатые стволы бука, его светло-зелёная, прозрачная листва создавали праздничное настроение, редкий подлесок тоже состоял из молодого бука — он густо поднялся на полянках, как в детском саду под присмотром взрослых, и, видимо, чувствовал себя отлично. Под ногами не чавкало. Каменистая почва вобрала дождевую воду, только палый лист пружинил. Орешки ещё не падали, и потому в буковом лесу звери пока не встречались.Миновав перевальчик, Саша впервые за последние двое суток увидел кусок голубого неба. Отличный признак. Именно отсюда и двигалась в горы хорошая погода. Он пошёл быстрей, потому что беспокойство за отца не проходило.Где-то невдалеке, как он помнил, располагалась совхозная пасека. Таких пасек в горах великое множество, они разрешаются в черте заповедника, потому что пчелы очень нужны для опыления каштана, груши и черешни. Егор Иванович не очень одобрительно относился к лишнему народу в этой охраняемой зоне, но с пасеками пришлось смириться. Обычно на каждые сто ульев полагался пасечник, жили они месяцами в полном одиночестве, только раза три за лето приходили из совхоза вьючные лошади, забирали мёд, воск и привозили отшельникам продукты. Житьё, прямо сказать, не очень весёленькое. Шли на такую работу неохотно, и, может, потому среди пасечников попадались всякие люди, не только влюблённые в природу, её друзья, но и скрытые недруги. На той пасеке, что по Сашиной дороге, жил Михаил Васильевич Циба, земляк молчановский, тоже родом из Камышков.К большой поляне Саша вышел часам к двум. По горам уже гуляло солнце, яркие пятна света легко скользили с увала на увал. Лес согревался, даль просветилась, но на небе ещё оставалось много тяжёлых, серых облаков. Поляна с некошеной травой и чёрными от дождя колодами ульев выглядела прямо сказочной. Осенние цветы, трава по пояс, а вокруг тёмный лес. В стороне, у леса, стоял домик, над ним курился дым, и пахло почему-то дрожжами и кислотой.Циба стоял у большой кадушки и, перегнувшись в неё, что-то делая. Заслышав шаги, он испуганно, как показалось Саше, выпрямился. Но лицо его враз расплылось, когда увидел знакомого:— А-а! Вон кто пожаловал к нам! Какими судьбами, Александр? — Он называл Сашу, как и отец, должно быть, запомнил. — Скидай обувку. Садись и рассказывай, как там житьё-бытьё у моря. Постой, постой, ты ж должон быть на уроках? Аль убёг со школы?Последние слова он сказал с каким-то радостным восторгом, словно о подвиге. Вообще говорить Циба горазд. Он когда и в посёлке встречал, так просто закидывал словами, а уж тут, в одиночестве, и подавно. Наскучило без собеседника. С кем в лесу потолкуешь-то?Михаил Васильевич с лица такой, что запоминается. Намного старше Саши и намного моложе Егора Ивановича, он только перевалил на четвёртый десяток, а уж волос почему-то лишился, лишь по бокам да на затылке осталась самая малость. Вся голова сверху блестела. Лоб имел заметный, проще сказать — огромный и выпуклый, как у мыслителя Сократа, он над всем лицом у него возвышался, и наблюдательный человек, оценив крупный лоб и большую голову, начинал думать, что облысел Циба, должно быть, потому, что просто не хватило волос на такую крупную голову. Ему от этого не легче, тридцать второй год, а все один — никто из девчат не идёт за него, за лысого-то. Смеются. Да и вообще он не сумел устроиться в жизни. Все не как у других. Из школы ушёл в четвёртом классе, дела никакого не освоил, и все, бывало, сидел на брёвнышках около дома и выстругивал ножом никому не нужных человечков и зверушек. У отца его имелась своя пасека, ну, затаскивал его отец, понуждал работать, так и набил руку на пчёлах, оттого подался в совхозные пчеловоды, где всегда нехватка в народе и принимают каждого, кто пчелу от оси отличить может.По какой-то причине и щеки у него тоже не густо зарастали, брился он редко, и всегда пушились у него от висков, на подбородке и на верхней губе реденькие, нежно-золотые и мягкие волосики, делали его личико под большим лбом деликатным, не мужицким; а если добавить два слова про глаза, так придётся сказать, что они у него словно от другого человека взятые — небольшие, светлые и уныло-задумчивые. Чистая девица, если повязать голову платочком для скрытия лысины да гладенько побрить. Не очень удачная девица — и все тут.А так широк в плечах, низкорослый, но крепенький, всегда в клетчатой рубахе навыпуск, чуть не до колен, и в чёрных штанах, заправленных в большие резиновые сапоги.Вот эти-то сапоги сразу и привлекли Сашино внимание, он и смотрел больше на них, а не в лицо Цибе, особенно когда увидел отпечаток, очень похожий на ту ёлочку, что наследила у лесной избушки. Он поначалу хотел было рассказать Цибе всю историю с Самуром, но вовремя хватился и на все вопросы отвечал так:— Послали со срочным письмом в заповедник.— Ого, с уроков, значит. Что за срочность такая выдалась?— Разрешение для экскурсии надо получить.— Ух ты! А позвонить не догадались? Нет, Александр, наврали они тебе, тут другое какое-нибудь дело прописано в этом письме. А может, ты мне просто врёшь. Ну ладно, твоё дело, значит, в Камышки, к папе-маме? Далеконько топать придётся. Пожевать хочешь? Ты честно, мы свои все же.Он плотно закрыл мешковиной бочку и заложил её досками, но дух от неё шёл понятный: солонина. Саша пошёл за пасечником в хатку.— Пей, — сказал Циба и поставил перед ним кружку.Саша думал — квас, глотнул и брезгливо отодвинул кружку.— Бражка?— Для нашего брата первое дело. Опрокинь с устатку. Помогает.— Ты отца не встречал? — спросил Саша, ещё дальше отодвигая хмельное питьё.— Нет. А что? Должон быть в наших краях?— Ищу его, боюсь, что в обходе, тогда зря в Камышки протопаю.— На сторожке был? — Циба не сумел упрятать напряжение, с каким задал вопрос.— Не догадался, — слукавил Саша.Циба сразу обмяк, напряжение исчезло.— А зря. Мог там и отыскать. Он, случается, живёт у реки… Меду хочешь? У меня гдей-то соты были.Циба принёс кусок сотов, хлеб. Саша с удовольствием стал есть, а пасечник уселся напротив, закурил и, вдруг засмеявшись, начал рассказывать:— А у меня тут медведь один прикармливается. Дурной, что ли? Хочу приучить, может, ручным сделаю, пойду по городам с бубном, как цыгане ходят. Понимаешь, сижу намедни у костра, воск вытапливаю, а он вышел из лесу и стоит себе, нюхает. Оно, конечно, мёдом пахнет от воска-то, ему страсть охота. Я сижу. Он ближе, ещё ближе. Такой, знаешь, гладкий, глазки хитрые, жёлтые. Не боится, гад. Ну, тогда говорю ему: «Давай отседова!» И камнем запустил. Увернулся, чертяка, но не уходит, духа моего не чует, медовый запах пересиливает. И все носом водит, стерва. Так весь день и проторчал по соседству. Поднялся я — смотрю, побежал. А ночью приходил котёл вылизывать, все гремел. Потом ещё являлся. Стал я ему класть косточки разные, хлеб, значит, старые соты. Подбирает, все ближе ко мне подходит, за своего, значит, признал. Веришь, уже метров на двадцать подходил, совсем не боится.— Смотри, — сказал Саша, — приучишь, он тебе пасеку расшвыряет. Рассказывали про таких хулиганистых. Их только повадь.— А ружьё на что? — сказал Циба и осёкся. Ружьё-то он не имел права держать, все-таки в заповеднике. — Да и какое оно ружьё, так, для острастки, — добавил он, смягчая неловкость. — Хочешь глянуть на медведя? Он где-нибудь рядом. Подразню мёдом — не удержится, выйдет.В другое бы время Саша с удовольствием, но сейчас… Не до комедий ему. Отец неизвестно где, Самур ранен, задание не выполнено, время идёт. В общем, гнетущие заботы, какой там медведь.— Пойду, надо торопиться. — Он стал собираться.— А зря. Такую кинокомедию не вот-те увидишь. — Циба тоже встал, подтянул брюки на уже заметном животике.— Ты вчера за перевальчик не ходил? — спросил вдруг Саша и снова скользнул взглядом по сапогам.— В дождик-то? Дураков нет. Да и чего я там не видел? Ты всё мои сапоги разглядываешь, а? Понравились, что ли?— След от твоих сапог приметил на тропе. А говоришь, не ходил.— Ну уж и от моих… Мало ли в таких одинаковых ходят? А что? — Тут он насторожился и вдруг повернулся к двери.— Есть кто живые? — раздался голос снаружи, и оба они вздрогнули. От чего вздрогнул Циба, понять трудно, ведь он уже слышал шаги, а вот Саша, конечно, от радости: это был голос отца!Он бросился в дверь и неожиданно для себя обнял Егора Ивановича, на мгновение прижался лицом к его старому брезентовому плащу. Жив, цел-невредим, сам пришёл, как знал, что Саша здесь. Вот это везение, это встреча!— Ну и ну! — Егор Иванович безмерно удивился. — Ты как очутился здесь, Александр?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30