Конан чувствовал, что с полной уверенностью может поспорить о том, что завтра явится войско с приказом доставить охотничью партию в Шадизар, не слушая того, что будет говорить Йондра.
Когда Зафанид и его знаменосец скакали с холма, к алому шатру подошел Арваний, и манера поведения его была одновременно и хвастливой и робкой.
– Моя госпожа, – сказал он басом, – если ты прикажешь, я возьму людей и сделаю так, что князь Зафанид не переживет этой ночи.
– Если я прикажу, – ответила Йондра ледяным тоном, – ты прокрадешься ночью и убьешь Зафанида. Конан не дожидался моего приказа. Он встал перед Зафанидом открыто, не боясь последствий.
– Моя госпожа, я… я умру за тебя. Я живу лишь ради тебя.
Йондра повернулась спиной к объятому страстью охотнику. Глазами она уперлась в широкую грудь Конана, будто боясь встретиться с ним взглядом.
– У тебя появляется привычка спасать меня, – сказала она тихо. – Я не вижу причин, по которым мы и дальше должны спать отдельно.
Арваний громко проскрипел зубами.
Конан ничего не ответил. Если его мысли о Зафаниде верны, то ему следует убраться из лагеря еще до исхода ночи, поскольку приказ генерала наверняка будет предусматривать смерть одного грубого северянина. Кроме того, он уже собрался уходить с Тамирой. Чтобы покинуть постель Йондры, потребуется давать нежелательные объяснения.
Высокая аристократка с дрожью вобрала в грудь воздух:
– Я не потаскуха из таверны, чтобы играть со мной. Я хочу получить ответ сейчас.
– Я не ради игры не сплю с тобой, – начал он осторожно и выругал себя за неумение быть дипломатом, когда увидел, что подбородок ее поднялся, а взгляд вспыхнул. – Давай не будем ссориться, – добавил он быстро, – пройдут еще дни, пока раненые вернут себе силы. Это должны быть дни отдыха и удовольствия. – , – добавил он про себя, но его надежду разрушил ее презрительный смех:
– Как ты можешь быть так глуп? Зафанида будет мучить мысль о своих мужском достоинстве и чести, которые он потерял здесь, затем он будет убеждать себя, что сможет избежать обвинений, которые я могу предъявить. Завтра явятся еще солдаты, Конан, без сомнения с приказом доставить меня назад в цепях, если я не пойду по-другому. Но им придется искать меня в горах. – Вдруг лицо ее сделалось спокойнее, а голос тверже. – Ведь ты не настолько глуп. Ты так же, как и я, понимаешь, что солдаты вернутся. Ты бы хотел подождать и посмотреть, как меня, будто сверток, увозят в Шадизар. Уходи, раз ты боишься гор. Уходи! Мне все равно! – Так же неожиданно, как она в свое время повернулась спиной к Арванию, теперь она снова обратилась лицом к распорядителю охотой: – Я собираюсь двинуться с первыми лучами, – сказала она человеку с орлиным носом, – и идти быстро. Весь груз должен быть брошен, кроме того, что могут нести вьючные животные. Раненые, все, кто не может быть посажен верхом, должны вернуться вместе с повозками и быками. Их след, возможно, смутит на некоторое время Зафанида…
Пока она делала эти наставления, Арваний бросал через плечо на Конана взгляды, в которых к самодовольству примешивалось обещание скорой расправы. От этого человека будут неприятности. Будут, напомнил себе киммериец, если он останется среди охотников, а это никак не входило в его планы. И поскольку он твердо решил уходить, пора было начинать готовиться.
Конан медленно отошел от аристократки, раздающей команды. С деланной непринужденностью он прошел за кухонные костры. Толстый повар, хмуро склонившийся над изысканным блюдом для стола Йондры, даже не поднял взгляда и не посмотрел, как киммериец роется среди запасов. Когда Конан двинулся дальше, он под мышкой нес две плоские сумки с вяленым мясом. Незаметно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, он спрятал мясо под кустом терновника на краю лагеря. Вскоре он прибавил к нему четыре бурдюка с водой и полосатые шерстяные одеяла. Конан был приучен спать, имея для защиты от холода лишь накидку или даже без нее, но он не думал, что городская женщина, такая, как Тамира, может быть столь же закаленной.
С лошадьми надо подождать до самого последнего момента – их, безусловно, нельзя сейчас оседлать, не привлекая нежелательного внимания, – но он все равно направился к загону. Проще выбрать хорошую лошадь, пока еще светло. Большая черная, на которой он все это время скакал, подойдет для него; Тамире, однако, тоже нужна выносливая лошадь. Он намеревался продефилировать, не останавливаясь, вдоль всего ряда лошадей, чтобы не проявить цели своей прогулки, но, подойдя к длинноногой гнедой кобыле – как раз к такой, какую выбрал бы он для Тамиры, – невольно остановился. На земле со стороны головы кобылы лежало высокое седло, полный бурдюк и плотно завязанный кожаный мешок.
– Ночью, Тамира? – произнес он тихо. – Или пока я сижу и жду наступления темноты?
В его голове вдруг ясно возникла картина: рубины, лежащие на подушках в шатре.
Со спокойствием, которого он на самом деле не чувствовал в себе, Конан зашагал по лагерю, отыскивая взглядом Тамиру. Опять лагерь был хлопотливым муравейником, и охотники носились, выполняя приказы Йондры. На мгновение аристократка приостановилась, глядя на Конана, будто желая заговорить или ожидая, что он что-то ей скажет, но, увидев, что он не замедлил шага, сердито отвернулась и принялась командовать подготовкой к завтрашнему утру. Конан нигде не видел Тамиры. Но это, подумал он мрачно, может значить, что он еще не опоздал.
Конан знал, как бы он вошел в алый шатер, если бы решил украсть рубины тогда, когда весь лагерь на ногах. Он убедился, что никто не смотрит, и тихо скользнул за шатер Йондры. В задней стене была проделана длинная прорезь. Раздвинув ее на толщину пальца, он заглянул внутрь. Внутри на коленях стояла Тамира и рылась среди подушек. Тихо хихикая, она вытянула сверкающее ожерелье. В другой руке она сжимала тиару.
Конан беззвучно проскользнул в прорезь. Первое, что выдало Тамире его присутствие, была рука, зажавшая ее рот. Он обхватил ее другой рукой, прижав ее локти так быстро, что Тамира успела лишь промычать ему в ладонь. Он видел, как она выронила украшения, но этим и закончилось мгновение спокойствия. Тамира сделалась вдруг извивающимся, пинающимся, кусающимся свертком. К шатру приближались чьи-то шаги.
Тихо выругавшись, Конан нырнул снова со своей борющейся ношей в прорезь. За шатром, однако, никак нельзя было останавливаться, тем более тогда, когда кто-то собирался войти в него и когда Тамира вполне может закричать, что воровал он. Вполголоса, осыпая все на свете проклятиями, он лез вниз по каменистому склону, пока не нашел жесткий куст, который скрывал бы их от лагеря. Здесь он попытался поставить Тамиру на землю, но девушка яростно пнула его в щиколотку, камень подвернулся под ним, и Конан оказался на земле, подмяв под себя Тамиру, которая глядела на него, вытаращив от удара глаза.
– Ты, неповоротливый олух! – прошипела она через мгновение. – Ты что, хочешь переломать мне ребра?
– Я не сам себя пнул, – проворчал он. – Я думал, что мы договорились уйти ночью. Что ты делала в шатре Йондры?
– О рубинах ничего сказано не было, – ответила Тамира. – Я не передумала украсть их, не в пример тебе. Вероятно, – добавила она злобно, – то, что дает тебе Йондра, ты находишь более ценным, чем рубины, но, поскольку я не мужчина, я смотрю на это иначе.
– Йондра здесь ни при чем, – бросил он ей. – И не пытайся сменить тему. У тебя уже сейчас готова лошадь.
Тамира смущенно поворочалась под ним и отвела глаза.
– Я хотела быть готовой, – пробормотала она. – К ночи.
– Ты думаешь, что я такой дурак, – сказал киммериец, – что посчитаю тебя дурой? Седло не может до ночи остаться незамеченным. Но если кто-то намеревался украсть рубины и покинуть лагерь до того, как часы перевернули… У тебя ведь не было такого намерения?
– Тебя бы не обвинили. – Голос ее был таким, будто она извинялась. – Йондра не обвинила бы тебя, даже если бы обнаружила, что ее рубины в твоей сумке. А если бы и обвинила, так что ж: с тобой и этого мало сделать.
– Йондра, – сказал Конан. – Все время Йондра. Какое тебе дело до того, с кем я сплю? Мы с тобой не влюбленные.
Большие карие глаза Тамиры еще больше вытаращились. Щеки залила алая краска, и девушка долго шевелила губами, прежде чем сумела издать звук.
– Конечно нет! – произнесла она, задыхаясь. – Как смел ты такое подумать! Дай встать! Слезь с меня, ты, бык! Дай встать, говорю тебе!
Свои слова она перемежала ударами кулачков, лупя его по плечам, но вдруг пальцы ее вцепились в волосы киммерийца, и она прижала свои губы к его губам.
Конан поморгал удивленно, но затем ответил на поцелуй, вложив в это столько же страсти, сколько вкладывала она.
– Не думай, что это убедит меня остаться, – проговорил он тогда, когда оторвался от нее, чтобы глотнуть воздуха.
– Если остановишься, – простонала она, – то тогда ты точно дурак.
Последний раз молча напомнив себе, что он не будет дураком, Конан прекратил разговоры, отбросил всякие мысли и переключился на удовольствия более простые и более сложные одновременно.
Глава 13
Он не дурак, еще раз сказал сам себе Конан, направляя лошадь по тропе, идущей по склону безымянного пика на самой границе Кезанкийских гор. Если он будет повторять это, то со временем может себя в этом убедить. Впереди и позади него растянулась охотничья партия, все на лошадях, со многими вьючными животными, направляясь в глубь владений горцев. Солнце едва взошло над горизонтом. Охотники вышли из лагеря среди холмов еще до того, как забрезжил рассвет. Повозки с быками и раненые уже, наверное, возвращались в Шадизар.
Погрузившись в свои мысли, Конан не заметил и теперь удивился тому, что Йондра отъехала в сторону и поджидает его. Он не говорил с княжной с тех пор, как она повернулась к нему спиной, но заметил, что сейчас она, по крайней мере, улыбается.
Она поехала рядом с Конаном. Тропа была достаточно широкой, чтобы две лошади могли идти рядом.
– Прекрасный день, правда? – сказала она радостно.
Конан лишь посмотрел на нее.
– Я надеялась, что ты придешь ко мне ночью. Нет, я обещала себе, что не скажу этого. – Она робко посмотрела на киммерийца сквозь опущенные ресницы. – Я знала, что ты не можешь меня оставить. Что ты… Я подумала… ведь ты из-за меня остался, правда?
– Да, – ответил он угрюмо, но она, казалось, не обратила внимания на его тон.
– Я это знала, – сказала она, и улыбка ее засияла еще больше. – Сегодняшней ночью мы раз и навсегда позабудем о прошлом. – С этими словами она поскакала вдоль линии охотников на лошадях, чтобы снова занять свое место впереди.
Конан низким голосом что-то бормотал.
– Что ей было нужно? – спросил Тамира, подъехав к Конану. Воровка сидела на той гнедой лошади, что выбрала себе для побега. Она посмотрела вслед аристократке взглядом, полным ревности.
– Ничего особенного, – ответил Конан.
Молодая воровка презрительно пробурчала:
– Она, вероятно, думает, что ты здесь благодаря ее прелестям, которые она так любит выставлять напоказ. Но ты ведь остался ради меня, правда?
– Я остался ради тебя, – сказал ей Конан. – Но если ты не хочешь узнать, как Йондра обращается с плеткой, тебе лучше не разговаривать со мной слишком часто при ней.
– Пусть только попробует.
– Значит, ты собираешься объяснить ей, что ты не служанка Лиана, а воровка Тамира?
– Если бы она встретилась со мной в честной драке, – начала хрупкая женщина, вскинув голову, затем остановилась, рассмеявшись. – Но от тебя мне нужны не разговоры. Разговоры пусть достанутся ей. До ночи, Конан.
Конан тяжело вздохнул, когда Тамира отъехала. Перед ним стояла нелегкая задача, и все из-за того, что он не мог позволить женщине, делившей с ним постель, – тем более двум женщинам, – отправиться в Кезанкийские горы, когда сам он будет скакать назад в Шадизар. Он полагал, что те, кто называет себя цивилизованными людьми, а его варваром, спокойно могли бы это сделать. Он, однако, на это не был способен, и честь заставляла его думать, что он сможет вывести обеих женщин невредимыми из гор. Конечно, он понимал, рано или поздно женщины узнают друг о друге. И тогда, он был уверен, ему лучше будет встретиться со всеми кезанкийскими горцами, чем с этими двумя разъяренными тигрицами.
Мысль о горцах вернула его к настоящему. Если он не будет начеку, они могут даже войти в горы, не говоря уже о том, чтобы из них выйти. Конан оглядел крутые бурые склоны вокруг, на которых ветер и жесткий климат высекли странные узоры. Он осмотрел зазубренные пики впереди. Ему не удалось обнаружить никаких признаков жизни, однако ветерок донес до него какой-то звук, тихий, но тревожащий. Звук этот донесся сзади.
Конан развернул лошадь, чтобы посмотреть назад, и почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Вдали, у подножия гор, бушевала битва. Он мало что мог разглядеть, кроме пыли, поднимающейся клубами от холмов, и маленьких фигурок людей, копошащихся, будто муравьи, однако в какое-то мгновение он увидел – Конан мог в этом поклясться – заморийский штандарт на вершине холма. Затем штандарт сорвали и растоптали люди в тюрбанах. Почти все остальные фигурки, насколько он мог разглядеть, были тоже в тюрбанах.
– В чем дело? – крикнула Йондра, скача назад. Ей пришлось с трудом прокладывать путь через толпу охотников, сгрудившихся за Конаном. – Почему остановились?
– Там битва, моя госпожа, – сказал Телад, приставив ладонь козырьком, чтобы смотреть вниз. – Не могу определить, кто сражается.
– Горцы, – сказал Конан. – Судя по тому, что видно, горцы расправляются с частью заморийской армии.
– Ерунда! – бросил Арваний. – Армия смела бы любую толпу горцев. К тому же племена не собираются в таком количестве, и… и… – Слова его делались все тише, по мере того как он говорил, и он неловко закончил: – Невозможно на расстоянии разобрать подробности. Там может сражаться кто угодно. Вероятно, это вообще не сражение.
– Вероятно, это народные пляски, – сказал сухо Конан.
Йондра коснулась его руки:
– Мы ничем не можем им помочь?
– Не можем, даже если бы у нас были крылья, – ответил огромный киммериец.
На лицах охотников, услышавших этот ответ, явно читалось облегчение, смешанное со страхом. Можно спокойно говорить о том, что, войдя в Кезанкийские горы, рискуешь испытать на себе гнев горских племен. Совершенно другое дело – увидеть этот гнев своими глазами, даже на расстоянии, и особенно тогда, когда разгневанных горцев было столько, сколько не встретить, даже если всю жизнь бродить по Кезанкийским горам.
Йондра оглядела по очереди лица, затем изобразила с трудом улыбку.
– Если внизу столько горцев, значит, в горах мы одни. – Слова ее мало повлияли на настроение охотников. Из-за склона горы появился ворон. – Смотрите, – сказала Йондра, вынимая лук, – если в горах осталось несколько горцев, с ними мы справимся так же легко. – Тетива просвистела, крылья ворона сложились, и птица камнем полетела вниз. Конану показалось, что княжна пробормотала что-то о бритунийце, когда засовывала лук на место в чехол. – Теперь поскакали, – приказала она и направилась вверх по тропе.
Постепенно охотники снова образовали за аристократкой колонну. Когда Тамира проезжала мимо Конана, она бросила на него тревожный, удивленный взгляд. Вероятно, он все-таки действительно дурак, но уж такой он есть. Успокоив улыбкой молодую воровку, он присоединился к веренице всадников, взбирающихся на гору.
Элдран окинул взглядом четыре десятка человек, едущих за ним дальше в горы по полю, заваленному огромными валунами, и сказал:
– Сделаем привал.
– Давно пора, – отозвался круглощекий мужчина с длинными с проседью волосами, убранными со лба кожаным ремешком. – Мы начали скакать еще до рассвета, а я уже не так молод.
– Если скажешь мне еще раз о своих старых костях, Харал… – рассмеялся Элдран, и остальные присоединились к нему, хотя смех их и был натянутым. Возраст Харала и его полнота могли ввести в заблуждение, если бы не шрам на лице и если бы не знать, что волк, чьей шерстью была оторочена накидка, был убит им голыми руками. – Лишь краткий привал, – продолжал Элдран. – Горы мне эти не нравятся, и я предпочел бы поскорее сделать то, для чего мы сюда пришли, и убраться отсюда.
Это остудило всеобщее веселье, чего и добивался Элдран. Смех был хорош для того, чтобы снять волнение – и, возможно, даже более чем волнение, – которое ощущалось ими с тех пор, как они вошли в горы, но им постоянно надо помнить, зачем и куда они пришли, если хотят уйти отсюда живыми.
Когда другие сели, легли или даже принялись ходить, разминая ноги, Элдран прилег, намотав на руку поводья. У него была собственная причина, не дававшая ему полностью сосредоточиться на цели, ради которой они пришли в Кезанкийские горы. Даже сквозь беспокойство, охватывающее его, будто поднимающийся от земли болезнетворный туман, постоянно, как только он ослаблял внимание, к нему пробивался образ высокой заморийской красавицы, в которой было столько надменности, что хватило бы и на два десятка царей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Когда Зафанид и его знаменосец скакали с холма, к алому шатру подошел Арваний, и манера поведения его была одновременно и хвастливой и робкой.
– Моя госпожа, – сказал он басом, – если ты прикажешь, я возьму людей и сделаю так, что князь Зафанид не переживет этой ночи.
– Если я прикажу, – ответила Йондра ледяным тоном, – ты прокрадешься ночью и убьешь Зафанида. Конан не дожидался моего приказа. Он встал перед Зафанидом открыто, не боясь последствий.
– Моя госпожа, я… я умру за тебя. Я живу лишь ради тебя.
Йондра повернулась спиной к объятому страстью охотнику. Глазами она уперлась в широкую грудь Конана, будто боясь встретиться с ним взглядом.
– У тебя появляется привычка спасать меня, – сказала она тихо. – Я не вижу причин, по которым мы и дальше должны спать отдельно.
Арваний громко проскрипел зубами.
Конан ничего не ответил. Если его мысли о Зафаниде верны, то ему следует убраться из лагеря еще до исхода ночи, поскольку приказ генерала наверняка будет предусматривать смерть одного грубого северянина. Кроме того, он уже собрался уходить с Тамирой. Чтобы покинуть постель Йондры, потребуется давать нежелательные объяснения.
Высокая аристократка с дрожью вобрала в грудь воздух:
– Я не потаскуха из таверны, чтобы играть со мной. Я хочу получить ответ сейчас.
– Я не ради игры не сплю с тобой, – начал он осторожно и выругал себя за неумение быть дипломатом, когда увидел, что подбородок ее поднялся, а взгляд вспыхнул. – Давай не будем ссориться, – добавил он быстро, – пройдут еще дни, пока раненые вернут себе силы. Это должны быть дни отдыха и удовольствия. – , – добавил он про себя, но его надежду разрушил ее презрительный смех:
– Как ты можешь быть так глуп? Зафанида будет мучить мысль о своих мужском достоинстве и чести, которые он потерял здесь, затем он будет убеждать себя, что сможет избежать обвинений, которые я могу предъявить. Завтра явятся еще солдаты, Конан, без сомнения с приказом доставить меня назад в цепях, если я не пойду по-другому. Но им придется искать меня в горах. – Вдруг лицо ее сделалось спокойнее, а голос тверже. – Ведь ты не настолько глуп. Ты так же, как и я, понимаешь, что солдаты вернутся. Ты бы хотел подождать и посмотреть, как меня, будто сверток, увозят в Шадизар. Уходи, раз ты боишься гор. Уходи! Мне все равно! – Так же неожиданно, как она в свое время повернулась спиной к Арванию, теперь она снова обратилась лицом к распорядителю охотой: – Я собираюсь двинуться с первыми лучами, – сказала она человеку с орлиным носом, – и идти быстро. Весь груз должен быть брошен, кроме того, что могут нести вьючные животные. Раненые, все, кто не может быть посажен верхом, должны вернуться вместе с повозками и быками. Их след, возможно, смутит на некоторое время Зафанида…
Пока она делала эти наставления, Арваний бросал через плечо на Конана взгляды, в которых к самодовольству примешивалось обещание скорой расправы. От этого человека будут неприятности. Будут, напомнил себе киммериец, если он останется среди охотников, а это никак не входило в его планы. И поскольку он твердо решил уходить, пора было начинать готовиться.
Конан медленно отошел от аристократки, раздающей команды. С деланной непринужденностью он прошел за кухонные костры. Толстый повар, хмуро склонившийся над изысканным блюдом для стола Йондры, даже не поднял взгляда и не посмотрел, как киммериец роется среди запасов. Когда Конан двинулся дальше, он под мышкой нес две плоские сумки с вяленым мясом. Незаметно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, он спрятал мясо под кустом терновника на краю лагеря. Вскоре он прибавил к нему четыре бурдюка с водой и полосатые шерстяные одеяла. Конан был приучен спать, имея для защиты от холода лишь накидку или даже без нее, но он не думал, что городская женщина, такая, как Тамира, может быть столь же закаленной.
С лошадьми надо подождать до самого последнего момента – их, безусловно, нельзя сейчас оседлать, не привлекая нежелательного внимания, – но он все равно направился к загону. Проще выбрать хорошую лошадь, пока еще светло. Большая черная, на которой он все это время скакал, подойдет для него; Тамире, однако, тоже нужна выносливая лошадь. Он намеревался продефилировать, не останавливаясь, вдоль всего ряда лошадей, чтобы не проявить цели своей прогулки, но, подойдя к длинноногой гнедой кобыле – как раз к такой, какую выбрал бы он для Тамиры, – невольно остановился. На земле со стороны головы кобылы лежало высокое седло, полный бурдюк и плотно завязанный кожаный мешок.
– Ночью, Тамира? – произнес он тихо. – Или пока я сижу и жду наступления темноты?
В его голове вдруг ясно возникла картина: рубины, лежащие на подушках в шатре.
Со спокойствием, которого он на самом деле не чувствовал в себе, Конан зашагал по лагерю, отыскивая взглядом Тамиру. Опять лагерь был хлопотливым муравейником, и охотники носились, выполняя приказы Йондры. На мгновение аристократка приостановилась, глядя на Конана, будто желая заговорить или ожидая, что он что-то ей скажет, но, увидев, что он не замедлил шага, сердито отвернулась и принялась командовать подготовкой к завтрашнему утру. Конан нигде не видел Тамиры. Но это, подумал он мрачно, может значить, что он еще не опоздал.
Конан знал, как бы он вошел в алый шатер, если бы решил украсть рубины тогда, когда весь лагерь на ногах. Он убедился, что никто не смотрит, и тихо скользнул за шатер Йондры. В задней стене была проделана длинная прорезь. Раздвинув ее на толщину пальца, он заглянул внутрь. Внутри на коленях стояла Тамира и рылась среди подушек. Тихо хихикая, она вытянула сверкающее ожерелье. В другой руке она сжимала тиару.
Конан беззвучно проскользнул в прорезь. Первое, что выдало Тамире его присутствие, была рука, зажавшая ее рот. Он обхватил ее другой рукой, прижав ее локти так быстро, что Тамира успела лишь промычать ему в ладонь. Он видел, как она выронила украшения, но этим и закончилось мгновение спокойствия. Тамира сделалась вдруг извивающимся, пинающимся, кусающимся свертком. К шатру приближались чьи-то шаги.
Тихо выругавшись, Конан нырнул снова со своей борющейся ношей в прорезь. За шатром, однако, никак нельзя было останавливаться, тем более тогда, когда кто-то собирался войти в него и когда Тамира вполне может закричать, что воровал он. Вполголоса, осыпая все на свете проклятиями, он лез вниз по каменистому склону, пока не нашел жесткий куст, который скрывал бы их от лагеря. Здесь он попытался поставить Тамиру на землю, но девушка яростно пнула его в щиколотку, камень подвернулся под ним, и Конан оказался на земле, подмяв под себя Тамиру, которая глядела на него, вытаращив от удара глаза.
– Ты, неповоротливый олух! – прошипела она через мгновение. – Ты что, хочешь переломать мне ребра?
– Я не сам себя пнул, – проворчал он. – Я думал, что мы договорились уйти ночью. Что ты делала в шатре Йондры?
– О рубинах ничего сказано не было, – ответила Тамира. – Я не передумала украсть их, не в пример тебе. Вероятно, – добавила она злобно, – то, что дает тебе Йондра, ты находишь более ценным, чем рубины, но, поскольку я не мужчина, я смотрю на это иначе.
– Йондра здесь ни при чем, – бросил он ей. – И не пытайся сменить тему. У тебя уже сейчас готова лошадь.
Тамира смущенно поворочалась под ним и отвела глаза.
– Я хотела быть готовой, – пробормотала она. – К ночи.
– Ты думаешь, что я такой дурак, – сказал киммериец, – что посчитаю тебя дурой? Седло не может до ночи остаться незамеченным. Но если кто-то намеревался украсть рубины и покинуть лагерь до того, как часы перевернули… У тебя ведь не было такого намерения?
– Тебя бы не обвинили. – Голос ее был таким, будто она извинялась. – Йондра не обвинила бы тебя, даже если бы обнаружила, что ее рубины в твоей сумке. А если бы и обвинила, так что ж: с тобой и этого мало сделать.
– Йондра, – сказал Конан. – Все время Йондра. Какое тебе дело до того, с кем я сплю? Мы с тобой не влюбленные.
Большие карие глаза Тамиры еще больше вытаращились. Щеки залила алая краска, и девушка долго шевелила губами, прежде чем сумела издать звук.
– Конечно нет! – произнесла она, задыхаясь. – Как смел ты такое подумать! Дай встать! Слезь с меня, ты, бык! Дай встать, говорю тебе!
Свои слова она перемежала ударами кулачков, лупя его по плечам, но вдруг пальцы ее вцепились в волосы киммерийца, и она прижала свои губы к его губам.
Конан поморгал удивленно, но затем ответил на поцелуй, вложив в это столько же страсти, сколько вкладывала она.
– Не думай, что это убедит меня остаться, – проговорил он тогда, когда оторвался от нее, чтобы глотнуть воздуха.
– Если остановишься, – простонала она, – то тогда ты точно дурак.
Последний раз молча напомнив себе, что он не будет дураком, Конан прекратил разговоры, отбросил всякие мысли и переключился на удовольствия более простые и более сложные одновременно.
Глава 13
Он не дурак, еще раз сказал сам себе Конан, направляя лошадь по тропе, идущей по склону безымянного пика на самой границе Кезанкийских гор. Если он будет повторять это, то со временем может себя в этом убедить. Впереди и позади него растянулась охотничья партия, все на лошадях, со многими вьючными животными, направляясь в глубь владений горцев. Солнце едва взошло над горизонтом. Охотники вышли из лагеря среди холмов еще до того, как забрезжил рассвет. Повозки с быками и раненые уже, наверное, возвращались в Шадизар.
Погрузившись в свои мысли, Конан не заметил и теперь удивился тому, что Йондра отъехала в сторону и поджидает его. Он не говорил с княжной с тех пор, как она повернулась к нему спиной, но заметил, что сейчас она, по крайней мере, улыбается.
Она поехала рядом с Конаном. Тропа была достаточно широкой, чтобы две лошади могли идти рядом.
– Прекрасный день, правда? – сказала она радостно.
Конан лишь посмотрел на нее.
– Я надеялась, что ты придешь ко мне ночью. Нет, я обещала себе, что не скажу этого. – Она робко посмотрела на киммерийца сквозь опущенные ресницы. – Я знала, что ты не можешь меня оставить. Что ты… Я подумала… ведь ты из-за меня остался, правда?
– Да, – ответил он угрюмо, но она, казалось, не обратила внимания на его тон.
– Я это знала, – сказала она, и улыбка ее засияла еще больше. – Сегодняшней ночью мы раз и навсегда позабудем о прошлом. – С этими словами она поскакала вдоль линии охотников на лошадях, чтобы снова занять свое место впереди.
Конан низким голосом что-то бормотал.
– Что ей было нужно? – спросил Тамира, подъехав к Конану. Воровка сидела на той гнедой лошади, что выбрала себе для побега. Она посмотрела вслед аристократке взглядом, полным ревности.
– Ничего особенного, – ответил Конан.
Молодая воровка презрительно пробурчала:
– Она, вероятно, думает, что ты здесь благодаря ее прелестям, которые она так любит выставлять напоказ. Но ты ведь остался ради меня, правда?
– Я остался ради тебя, – сказал ей Конан. – Но если ты не хочешь узнать, как Йондра обращается с плеткой, тебе лучше не разговаривать со мной слишком часто при ней.
– Пусть только попробует.
– Значит, ты собираешься объяснить ей, что ты не служанка Лиана, а воровка Тамира?
– Если бы она встретилась со мной в честной драке, – начала хрупкая женщина, вскинув голову, затем остановилась, рассмеявшись. – Но от тебя мне нужны не разговоры. Разговоры пусть достанутся ей. До ночи, Конан.
Конан тяжело вздохнул, когда Тамира отъехала. Перед ним стояла нелегкая задача, и все из-за того, что он не мог позволить женщине, делившей с ним постель, – тем более двум женщинам, – отправиться в Кезанкийские горы, когда сам он будет скакать назад в Шадизар. Он полагал, что те, кто называет себя цивилизованными людьми, а его варваром, спокойно могли бы это сделать. Он, однако, на это не был способен, и честь заставляла его думать, что он сможет вывести обеих женщин невредимыми из гор. Конечно, он понимал, рано или поздно женщины узнают друг о друге. И тогда, он был уверен, ему лучше будет встретиться со всеми кезанкийскими горцами, чем с этими двумя разъяренными тигрицами.
Мысль о горцах вернула его к настоящему. Если он не будет начеку, они могут даже войти в горы, не говоря уже о том, чтобы из них выйти. Конан оглядел крутые бурые склоны вокруг, на которых ветер и жесткий климат высекли странные узоры. Он осмотрел зазубренные пики впереди. Ему не удалось обнаружить никаких признаков жизни, однако ветерок донес до него какой-то звук, тихий, но тревожащий. Звук этот донесся сзади.
Конан развернул лошадь, чтобы посмотреть назад, и почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Вдали, у подножия гор, бушевала битва. Он мало что мог разглядеть, кроме пыли, поднимающейся клубами от холмов, и маленьких фигурок людей, копошащихся, будто муравьи, однако в какое-то мгновение он увидел – Конан мог в этом поклясться – заморийский штандарт на вершине холма. Затем штандарт сорвали и растоптали люди в тюрбанах. Почти все остальные фигурки, насколько он мог разглядеть, были тоже в тюрбанах.
– В чем дело? – крикнула Йондра, скача назад. Ей пришлось с трудом прокладывать путь через толпу охотников, сгрудившихся за Конаном. – Почему остановились?
– Там битва, моя госпожа, – сказал Телад, приставив ладонь козырьком, чтобы смотреть вниз. – Не могу определить, кто сражается.
– Горцы, – сказал Конан. – Судя по тому, что видно, горцы расправляются с частью заморийской армии.
– Ерунда! – бросил Арваний. – Армия смела бы любую толпу горцев. К тому же племена не собираются в таком количестве, и… и… – Слова его делались все тише, по мере того как он говорил, и он неловко закончил: – Невозможно на расстоянии разобрать подробности. Там может сражаться кто угодно. Вероятно, это вообще не сражение.
– Вероятно, это народные пляски, – сказал сухо Конан.
Йондра коснулась его руки:
– Мы ничем не можем им помочь?
– Не можем, даже если бы у нас были крылья, – ответил огромный киммериец.
На лицах охотников, услышавших этот ответ, явно читалось облегчение, смешанное со страхом. Можно спокойно говорить о том, что, войдя в Кезанкийские горы, рискуешь испытать на себе гнев горских племен. Совершенно другое дело – увидеть этот гнев своими глазами, даже на расстоянии, и особенно тогда, когда разгневанных горцев было столько, сколько не встретить, даже если всю жизнь бродить по Кезанкийским горам.
Йондра оглядела по очереди лица, затем изобразила с трудом улыбку.
– Если внизу столько горцев, значит, в горах мы одни. – Слова ее мало повлияли на настроение охотников. Из-за склона горы появился ворон. – Смотрите, – сказала Йондра, вынимая лук, – если в горах осталось несколько горцев, с ними мы справимся так же легко. – Тетива просвистела, крылья ворона сложились, и птица камнем полетела вниз. Конану показалось, что княжна пробормотала что-то о бритунийце, когда засовывала лук на место в чехол. – Теперь поскакали, – приказала она и направилась вверх по тропе.
Постепенно охотники снова образовали за аристократкой колонну. Когда Тамира проезжала мимо Конана, она бросила на него тревожный, удивленный взгляд. Вероятно, он все-таки действительно дурак, но уж такой он есть. Успокоив улыбкой молодую воровку, он присоединился к веренице всадников, взбирающихся на гору.
Элдран окинул взглядом четыре десятка человек, едущих за ним дальше в горы по полю, заваленному огромными валунами, и сказал:
– Сделаем привал.
– Давно пора, – отозвался круглощекий мужчина с длинными с проседью волосами, убранными со лба кожаным ремешком. – Мы начали скакать еще до рассвета, а я уже не так молод.
– Если скажешь мне еще раз о своих старых костях, Харал… – рассмеялся Элдран, и остальные присоединились к нему, хотя смех их и был натянутым. Возраст Харала и его полнота могли ввести в заблуждение, если бы не шрам на лице и если бы не знать, что волк, чьей шерстью была оторочена накидка, был убит им голыми руками. – Лишь краткий привал, – продолжал Элдран. – Горы мне эти не нравятся, и я предпочел бы поскорее сделать то, для чего мы сюда пришли, и убраться отсюда.
Это остудило всеобщее веселье, чего и добивался Элдран. Смех был хорош для того, чтобы снять волнение – и, возможно, даже более чем волнение, – которое ощущалось ими с тех пор, как они вошли в горы, но им постоянно надо помнить, зачем и куда они пришли, если хотят уйти отсюда живыми.
Когда другие сели, легли или даже принялись ходить, разминая ноги, Элдран прилег, намотав на руку поводья. У него была собственная причина, не дававшая ему полностью сосредоточиться на цели, ради которой они пришли в Кезанкийские горы. Даже сквозь беспокойство, охватывающее его, будто поднимающийся от земли болезнетворный туман, постоянно, как только он ослаблял внимание, к нему пробивался образ высокой заморийской красавицы, в которой было столько надменности, что хватило бы и на два десятка царей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22