Апыхтин опустился в низкое кресло, откинувшись на спинку так, что оказался почти в полулежачем положении. Поэт же осмелился присесть лишь на самый краешек кресла. Свой затертый белесый пакет он положил на колени, сделал судорожное глотательное движение горлом и затравленно посмотрел на Апыхтина, не решаясь произнести ни слова.
- Да вы садитесь удобнее, - сказал Апыхтин. - Поговорим, посудачим. У вас как со временем? Найдется минут пятнадцать-двадцать?
Для мужичка это предложение было столь диким, столь неожиданным, что он опять, не произнеся ни слова, лишь как-то глотательно кивнул.
- Конечно, - наконец выдавил он из себя. - Найдется.
- Вот и отлично! - обрадованно сказал Апыхтин. Он прекрасно сознавал, какое впечатление производят подкрепленные должностью его полноватость, темный костюм, опять же борода. - Чай? Кофе? Или, может быть, коньячку?
- Чай, если можно, - выдавил из себя поэт, но успел, успел в доли секунды заметить Апыхтин мимолетную искорку в его глазах и твердо, безошибочно понял, что счастлив был бы тот глоточку коньячку, не чай ему был нужен, не кофе. Но Апыхтин продолжал умело и ловко лепить ту легенду, тот образ, тот рассказ, который, как он был уверен, много раз прозвучит и со страниц газет, и с экрана телевизора, когда он же, Апыхтин, попросит директора студии дать пять минут поэту, когда попросит редактора газеты дать поэту четвертушку полосы и тот взахлеб, искренне и благодарно сотню раз вспомнит и эту рюмку коньяку, и надежный банк «Феникс», и щедрого, великодушного его председателя, мецената, спонсора и дарителя.
- А может, по глоточку? - Апыхтин показал пальцами расстояние, равное примерно ста граммам в стандартном стакане.
- Ну, знаете, если уж это самое… То оно, конечно… Может, вроде того что и неплохо бы… - Поэт смотрел на Апыхтина почти с ужасом - не хватил ли чересчур.
- Вот это здорово, это по-нашему! - Апыхтин нажал неприметную кнопочку, и в дверях тут же возникла Алла Петровна. - Аллочка, нам, пожалуйста, коньяк, кофе… Ну и сама чего-нибудь придумай.
Не произнеся ни звука, Алла Петровна исчезла, как бы испарилась, будто и не было ее вовсе.
- Итак, вас зовут… - Апыхтин замолчал.
- Серафим Иванович. С вашего позволения.
- А фамилия?
- Чувьюров. Чувьюров моя фамилия.
- Слышал, - соврал Апыхтин совершенно спокойно. - Знаю ваши стихи. Ведь вы член Союза писателей?
- Да уж лет двадцать! Семь книг вышло… Но, знаете, все при советской власти. С переменами в общественной жизни книжки… приказали долго жить.
- Книжки кончились, но дух-то остался?! - гневно воскликнул Апыхтин.
- Не поверите… Пишется… Как в молодые годы! Да что там юность, молодость, зрелость… Лучше пишется - сильнее, безогляднее.
Апыхтин не ответил - в кабинет вошла Алла Петровна и внесла на подносе две чашечки растворимого кофе, лимонные кружочки, посыпанные сахаром, коньяк. По острому взгляду, который поэт бросил на бутылку, Апыхтин понял, что тот оценил и качество коньяка, и то, что бутылка открыта всего минуту назад, и то, что тонкие стаканы на подносе достаточно емкие, в них наверняка войдет граммов по сто пятьдесят. Еще не выпив ни глотка, не вдохнув запаха коньяка, Чувьюров вроде как слегка захмелел.
- Представляете, две книги были набраны в Москве, в разных издательствах! Две книги! Итог жизни! И оба набора рассыпали. Невыгодно, говорят. Пишите, говорят, детективы!
- Значит, надо писать детективы! - подхватил Апыхтин, щедро наливая коньяк в стаканы. Знал искуситель, твердо знал, что и об этом сложатся легенды, и о глотке коньяка будут стихи в его честь.
- Детективы - особая статья, - печально заметил поэт, поднимая свой стакан. - Изобретательный ум, взгляд на жизнь… Как бы это выразиться…
- Не столь трепетный? - уважительно спросил Апыхтин, и это был его первый выпад, неосторожный, незапланированный. - Выпьем, - сказал он, уходя в тень, не настаивая на своем вопросе, а даже как бы о нем и позабыв.
Поэт выпил до дна, замер на какое-то время, прислушался к себе и, словно убедившись, что все получилось так, как и задумывалось, с облегчением поставил стакан на столик.
- Да, можно и так сказать, - проговорил он уже твердо, даже с некоторым вызовом, видимо, коньяк придал ему уверенности в том, что живет он достойно и по совести. - Не столь трепетный. Это вы правильно изволили заметить. - В его словах зазвучали нотки горделивой церемонности.
- Итак - деньги? - Апыхтин безжалостно оборвал поэта, уже готового излиться чувствами, мыслями, а то и стихами.
- Да, Владимир Николаевич, да… С сожалением приходится признать, что мы пришли к тому времени, когда все упирается в деньги.
- Для этого не надо было никуда идти, - жестко заметил Апыхтин - поэт ему надоел, а кроме того, легкий, почти неуловимый выпад Чувьюрова почему-то его задел, он почувствовал, что старикашка, сидящий перед ним, бывает другим - горделивым, обидчивым, под хмельком даже готовым оскорбить человека, который отнесется к нему недостаточно уважительно. - Для этого не надо было никуда идти, - повторил Апыхтин. - Всегда и все рано или поздно упиралось в деньги. Разве вы этого не знали раньше?
- Как-то о другом были мысли, - ответил поэт, и эти слова тоже не понравились Апыхтину - в них прозвучала почти неуловимая нотка превосходства. Дескать, вы о деньгах, а мы внизу-то о духовном помышляем, может быть, даже о возвышенном.
- Главное, чтобы были мысли-то! - рассмеялся Апыхтин, осаживая поэта. - О чем пишете, Серафим Иванович?
- Как вам сказать… - Коньяк разбирал старикашку все сильнее, и теперь у него уже пошли жесты - этак раздумчиво он раскрыл мятую, как у обезьянки, ладошку и отвел ее в сторону. - Знаете ли, поэтическое восприятие жизни, художественное осмысление происходящего, объяснение в любви к этому прекрасному миру… - Поэт развел в стороны обе ладошки, как бы показывая Апыхтину тот мир, о котором он пишет с любовью, может быть, даже с восторгом, мир, ему, банкиру, недоступный.
- Это здорово! - искренне воскликнул Апыхтин. - Президента в стихах не материте?
- Упаси боже! - в ужасе отшатнулся Чувьюров на спинку кресла.
- Коммунистов к власти не призываете?
- А что их призывать… Они себя показали, - ушел от ответа Чувьюров, ловко ушел, не смог не отметить Апыхтин. Но хватку не ослабил и задал уточняющий вопрос:
- Значит, не призываете?
- Нет, - твердо ответил поэт. - И могу ответственно повторить - нет! - При последнем слове он осторожно покосился на свой целлофановый пакет, как понял Апыхтин, собираясь в удобный момент изъять те стихи, в которых он благосклонно пишет о прежних временах. А как он может о них писать неблагосклонно, если у него семь книг вышло в Москве, если его в Союз писателей приняли, если ему наверняка квартиру дали, в делегации разные включали - в Болгарию, Румынию, может быть, даже Корею…
- Отлично! - одобрил Апыхтин и положил большую свою, красивую, ухоженную руку банкира на целлофановый пакет. - Поможем. Стихи оставляйте. Хочу с ними ознакомиться.
- Может быть, я их еще раз просмотрю, отберу наиболее удачные, сильные… - неуверенно заговорил поэт, придерживая пакет.
- Нет! - твердо сказал Апыхтин и с силой выдернул пакет из-под ладошки поэта. - Я сам отберу, если в этом будет надобность. Повторяю, банк готов помочь издать книгу. Но мы надеемся, что и с вашей стороны к «Фениксу» будет отношение уважительное и доброжелательное.
- Господи! - простонал старикашка, прижав ладошки к груди. - Да я… Вы меня еще не знаете…
- Организуем презентацию вашей книги на радио, телевидении, в газетах… И надеемся, что каждый раз вы будете находить в себе несколько трепетных слов о банке «Феникс»! - Апыхтин говорил жестко и холодно, чувствуя, что, если он вернется к прежнему тону, старикашка просто разрыдается.
- Господи, - опять простонал Чувьюров, - да я…
- Сделаем! - сказал Апыхтин, стараясь не видеть взгляда старикашки, устремленного на бутылку коньяка. Тот не возражал бы повторить, ох, не возражал бы, но у Апыхтина еще весь день был впереди, и он не мог себе позволить расслабиться с самого утра.
- Вы даже не спрашиваете, сколько это будет стоить…
- Для настоящей поэзии, для литературы, искусства у банка «Феникс» всегда найдутся деньги! - веско сказал Апыхтин и встал во весь свой немалый рост, возвышаясь над вскочившим следом поэтом своей массой, бородой, голосом. - Столько найдется, сколько нужно.
- Боже!
- Встречаемся через месяц. Я уезжаю в отпуск, приходите в сентябре, и мы решим все технические вопросы.
- Я могу переговорить с типографией, с художником?
- Можете. Дешевенькую поделку выпускать не будем. Книга должна выглядеть достойно, ее выход прозвучит в культурной жизни города, станет событием! - Апыхтина понесло, но он и не сдерживал себя, поскольку говорил искренне.
- Может быть, я добавлю немного стихов, - предложил поэт. - Уж если вы говорите, что книга может быть событием…
- Все технические вопросы в сентябре. - Апыхтин взял поэта под локоть и с чрезвычайной уважительностью повел к двери. - До скорой встречи, Серафим Иванович! Жду вас! - Апыхтин напоследок еще успел шаловливо погрозить поэту пальцем, дескать, не подведи! И тут же, плотно закрыв за ним дверь, вернулся к столу, где уже звонил телефон.
Вот и все.
На этом счастливая жизнь преуспевающего красавца банкира Владимира Николаевича Апыхтина, можно сказать, и закончилась. Началась другая - пьяная, полная лишений, смертельного риска и крови. Да, всего этого выпало на его долю более чем достаточно.
Так бывает, происходит какое-то событие, неожиданная встреча, да что там встреча - слово, взгляд, жест могут настолько все перемешать и испоганить, что невольно начинаешь делить свою жизнь на ту, которая была до, и ту, которая началась после.
У Апыхтина этим событием стал телефонный звонок, когда он, выпроводив захмелевшего от недоедания поэта, вернулся к своему столу, на котором настойчиво дребезжал-ворковал телефон самого настоящего японского производства.
- Да! - сказал Апыхтин, поднимая трубку, весело сказал, напористо, готовый ответить на любой вопрос, решить любую задачу, ввязаться в любое дело, которое было бы по плечу ему самому, его банку, его друзьям, которым он так доверял, которых так любил.
- Владимир Николаевич? - спросил незнакомый мужской голос, и первыми же его звуками всю беззаботность Апыхтина как рукой сняло, не осталось в нем ни игры, ни шалости. Голос был служебный, по цвету серый и какой-то неживой - все эти оттенки Апыхтин узнавал сразу.
- Да, - ответил он и ничего больше не добавил, хотя обычно сыпал прибаутками вроде «я вас внимательно слушаю», «давно ждем вашего звонка», «банк «Феникс» на проводе» и так далее.
- Говорит капитан Юферев.
- Очень приятно, - настороженно произнес Апыхтин. - Слушаю вас.
- Звоню из вашей квартиры.
- Так, - Апыхтин с трудом осознавал услышанное. - Вы хотите сказать… Что-то случилось?
- Да, - голос капитана был все так же сер и мертв.
Апыхтин почувствовал, что не может стоять, и, обойдя вокруг стола, сел в мягкое глубокое кресло, сел как упал, как опрокинулся навзничь.
- Что-то печальное? - спросил он.
- Да.
- Совсем печальное?
- Да, - сказал капитан.
- Вы сказали, что звоните из моей квартиры? - Если бы Апыхтин услышал сейчас самого себя, то ни за что не узнал бы своего голоса. - Как вы туда попали? Вас Катя вызвала? - Апыхтин невольно задал вопрос, который еще таил в себе надежду на то, что все не так плохо, как показалось ему с самого начала.
- Дверь была открыта, и я вошел… С сотрудниками.
- А почему вы решили…
- Дверь была открыта… Нас соседка вызвала. Вы можете подъехать?
- Буду через десять минут.
- Жду вас, - сказал капитан и положил трубку.
В последних его словах прозвучало явное облегчение, и Апыхтин понял причину, понял и ужаснулся - капитан был благодарен ему за то, что он не стал расспрашивать его о подробностях. Похоже, ему было бы тяжело ответить на этот вопрос.
С трудом поднявшись из кресла, Апыхтин подошел к окну - его «мерседес» был на месте, и сквозь лобовое стекло виднелся контур водителя. На журнальном столике все еще стоял коньяк.
- Я домой, - сказал он секретарше, выйдя в приемную.
- Что отвечать? Когда будете?
- Позвоню.
По лестнице на первый этаж он почти сбежал. Кто-то окликал его, кто-то приветствовал - он не находил в себе сил даже обернуться. Что-то ныло внутри, что-то напряглось, болезненно и остро. Чем больше проходило времени после звонка капитана, тем больше он беспокоился, ощущая временами настоящую физическую боль в груди.
- Домой, - сказал он, опускаясь на переднее сиденье рядом с водителем.
- Что-нибудь случилось? - спросил Гена, трогая машину с места.
- Да.
- Дома? В банке?
- Не знаю. - Апыхтин смотрел прямо перед собой на дорогу, не видя ни дороги, ни машин. - Быстрее, - сказал он, заметив, что водитель уступает дорогу какому-то слишком уж нахальному грузовику.
- Понял, - кивнул тот и сразу обошел несколько машин.
Едва «мерседес» остановился у подъезда, Апыхтин выскочил и, не закрывая за собой дверцу, вбежал в подъезд. Лифт стоял внизу, в это время дня он всегда стоял внизу, и Апыхтину сразу удалось подняться на свой этаж. Дверь в квартиру была закрыта, он позвонил и по погасшему «глазку» понял, что его рассматривают. Когда стальная плита отошла в сторону, он увидел на пороге человека в милицейской форме. Тот молча посторонился, пропуская Апыхтина, и тут же снова закрыл за ним бронированную дверь.
Апыхтин остановился, обернувшись к капитану, - он не решался сразу пройти в комнату и выглядел почти беспомощно.
- Юферев, - капитан пожал ему руку.
- Они живы? - спросил Апыхтин почему-то шепотом.
- Нет.
Апыхтин постоял несколько секунд, глядя в пол, и лишь после этого, решившись, шагнул в комнату. Катя лежала на полу, неловко подвернув ногу, вокруг ее головы растеклось большое кровавое пятно. Апыхтин подошел ближе, опустился на колени, осторожно коснулся пальцами Катиного лба. Вокруг были люди с фотоаппаратами, с какими-то предметами в руках - они стояли в разных концах комнаты и молча смотрели на него.
- Так, - сказал Апыхтин негромко. - Так…
Он поднялся, поискал глазами капитана, подошел к нему, хотел что-то спросить, но голос изменил ему, раздалось только невнятное сипение.
- Там, - сказал Юферев, показав рукой на дверь в другую комнату.
- И его тоже?
- Да.
Апыхтин шагнул к двери, постоял перед ней, не в силах сразу войти, оглянулся на капитана и, словно наполнившись от него какой-то силой, толкнул дверь.
Вовка тоже лежал на полу, и его окровавленная голова оказалась как раз на большой карте Кипра. Губы у мальчишки были полуоткрыты, но уже серые, мертвые. Апыхтин почувствовал вдруг сильную, непреодолимую тошноту, слабость, голова его закружилась, и он медленно осел на пол.
- Потерял сознание, - сказал Юферев. Подняв с пола тяжелый том в глянцевой суперобложке, он положил его на полку.
- Тут потеряешь, - отозвался эксперт с фотоаппаратом. Но о своих обязанностях не забыл - подойдя к Апыхтину, несколько раз сфотографировал его.
- Не притворяется? - спросил Юферев.
- Посмотри, он совсем зеленый.
- Принеси воды.
Взяв из рук эксперта литровую банку с водой, капитан тонкой струей начал поливать виски Апыхтина, голову, шею. Через некоторое время Апыхтин шевельнулся, открыл глаза, не в силах сразу стать на ноги, чуть приподнялся, прислонившись спиной к стене.
- Я не хочу жить, - сказал он негромко и повторил: - Я не хочу жить.
- А придется, - ответил Юферев, помолчав.
- Мы на Кипр собирались, - несколько некстати сказал Апыхтин. - Вовка карту изучал…
- Поезжайте один. Это самое лучшее для вас сейчас.
- Что с ними сделали?
- Жене перерезали горло. - Голос Юферева оставался таким же мертвенно-серым, без всякого выражения. Не выдержал бы сейчас Апыхтин ни казенного сочувствия, ни соболезнования.
- А Вовка?
- Ткнули чем-то в висок. Судя по тому, что смерть наступила быстро, рана глубокая.
- А почему вы решили, что смерть наступила быстро?
- Есть некоторые признаки, - ответил эксперт, полноватый, румяный, лысый.
- Они сопротивлялись?
- Да.
- Это тоже можно установить?
- Предположительно, - уклонился эксперт от подробностей.
Апыхтин все так же сидел у двери, упершись ладонями в пол и откинув голову назад. Он старался дышать глубже, каждый раз полностью выталкивая из себя воздух.
Видя, что он пришел в себя, снова задвигались в комнате люди, опять принялись что-то замерять, высматривать, выискивать. Апыхтин с трудом поднялся, постоял у стены, видимо, не уверенный, что может идти, но потом все-таки направился на кухню. Обернулся на Катю, лежащую посредине комнаты, но не остановился.
На кухне стоял легкий чад, запах чего-то горелого. Подойдя к плите, Апыхтин увидел на сковородке несколько черных обуглившихся комков.
- Все правильно, - проговорил он, - она жарила котлеты.
Тут же, на столике, стояла тарелка с уже готовыми котлетами. Обернувшись на звук шагов, Апыхтин увидел входящего на кухню Юферева.
1 2 3 4 5