А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Наконец я натянул толстую фуфайку с пропиткой и темную фуражку с отполированным козырьком и кокардой «Линия Эгаттер». Затем я зажег все огни в каюте и вернулся на палубу.
Небо из синего стало черным, и звезды выплывали из-за облаков. Луна где-то пропадала. В сотне ярдов от меня набережная была пуста. Виднелись огни на французской яхте немного дальше в сторону моря, но на ее палубе никого не было видно. Очень осторожно я спустился в «Наживку», поставил весла в выемку на транце и отпустил фалинь. Я крутанул веслом раз-другой, и лодка двинулась в сторону моря. Если кто-нибудь наблюдал с берега, огни «Наутилуса» должны были слепить его. Когда я вышел из-под укрытия мола, послышались легкие ритмичные удары небольших волн о борта лодки, и огни города — масса светлячков — перевернулись, после того как прилив подхватил шлюпку и поволок ее к востоку.
Я знал: раз конец причала пройден, меня нельзя заметить на фоне темной полосы, где море соединялось с южным горизонтом. Поставив весла в уключины, я начал грести. Прилив помогал мне; через пять минут я миновал Хелберроу-Пойнт и взялся основательно работать левым веслом, чтобы повернуть лодку к берегу, к плоской полосе отложений, намытых водоворотом за мысом. Повернув, я почувствовал на лице дуновение ветра. Наверху перистые облака уже сгущались в более плотные слои. Сегодняшнее затишье явно было временным.
Ушло еще десять минут на то, чтобы пройти поперек волн и пробраться к отмели. Песчаный берег сиял под светом звезд, и я напрягал глаза, чтобы увидеть Бастион. Это был огромный кусок бетона, оставшийся со времен войны, и сразу за ним открывался вход в лагуну или, вернее, один из входов. Главный, искусственно углубленный, по сути, принадлежал верфи Спирмена. Вход за Бастионом не использовался никем, кроме личностей вроде меня и Хьюго. Мальчишками мы здесь проникали в лагуну, чтобы тайком ловить морскую форель, направляющуюся в реку Пулт, которая здесь впадала в море. Пригодился этот путь и сейчас — чтобы приблизиться к заведению Спирмена, оставшись незамеченным.
Прилив быстро пронес меня через канал около Бастиона. Удар по плоскому днищу — и я оказался в лагуне. Если кто-нибудь наблюдал, то именно здесь меня могли увидеть. Порыв ветра пронесся по зеркалу воды. Теперь я находился под прикрытием берега, и песчаный тростник, колеблемый ветром, издавал звук, похожий на треск сухих костей. Я ощутил острое чувство одиночества на этом пустынном берегу. Я серьезно рисковал. Если Неллиган услышит о предпринятом мной, он решит, что я убийца, который старается замести следы.
Я греб вдоль лагуны еще почти пять минут, стараясь не очень высовываться из лодки. Скоро высокий проволочный забор верфи выступил на фоне темно-синего неба. Я сделал, вероятно, еще полсотни взмахов, затем увидел то, что искал.
Люди, подобные Неллигану, с их сухопутными представлениями о безопасности, плохо понимают, что их стандарты не подходят для моря. Ветры дуют, волны смывают столбы, а колючая проволока ржавеет. В данном случае песок попросту вымыло у основания столба, оставив щель в два фута под нижней частью сетки. Я втащил якорь «Наживки» на берег и хорошо закрепил его. Затем закинул на плечо мешок с инструментами и пролез под заграждением.
Я знал верфь Спирмена как собственное жилище. Три длинных эллинга из гофрированного железа, стоящие параллельно друг другу на большой огороженной территории, где струйки песка перемещались туда и сюда среди яхт, закрепленных подпорками и клиньями. Док был на дальней стороне, выходившей на главный канал реки Пулт. Рядом находился подъемный кран. Именно там они должны были поместить «Эстета», вытащенного из воды.
Я пробрался туда, стараясь держаться в тени эллинга. Ветер усиливался, и фалы начинали биться о металлические мачты. Корпуса яхт на подпорках выглядели как громадные животные, спящие стоя на поле. Желтый квадрат света виднелся с боковой стороны эллинга: Гарри Хоу, ночной сторож, должно быть, смотрит телевизор, оставив свет, чтобы отпугнуть взломщиков. Проехала по дороге машина и остановилась на обочине, любимом месте влюбленных парочек, и я заметил, что одна из ее фар не горела.
Я дошел до конца здания и остановился, прислушиваясь. Единственными звуками были удары и позвякивание, производимые фалами.
Я осторожно двинулся от стены под укрытие закрепленной яхты и вновь остановился. Ничего, я слышал только собственное дыхание, вырывающееся из ноздрей, и удары сердца — не слишком частые, но явно более сильные, чем всегда. Самые обычные звуки внезапно приобретали важное значение: слабый скрип песка под подошвой, когда я приближался к крану, плеск воды у свай причала.
Они оставили «Эстета» на тросах крана. Я почувствовал его запах, прежде чем увидел, запах соли и водорослей, запах предмета, который длительное время находился под водой. В темноте яхта, вся перекошенная, выглядела ужасно. Подойдя поближе, я даже в темноте мог определить степень повреждений. Левый борт вдавлен по половине его длины. Киль разбит и искривлен. Я посмотрел на корму. Руль был цел.
Я поднял руку и тронул его. Он был все еще мокрым. Я нажал посильнее. Перо руля двинулось. Я быстро прошелся фонариком по соединениям баллера. Они были покрыты водорослями. Я соскреб их. В свете фонарика сверкнула нержавеющая сталь. Темнота вернулась, густая и черная, когда я выключил фонарь и стал шарить в мешке с инструментами, чтобы достать отвертку и торцовые ключи.
Я не знал, смогу ли проделать работу в полной темноте, но это оказалось проще, чем я думал. Детальные чертежи руля возникли в моем сознании как на экране, и пальцы уверенно действовали на ощупь. А так как из-за сломанного киля яхта лежала на тросах достаточно низко, работать было удобно. Я положил болты в карман и потянул за перо. Оно вышло легко. Затаив дыхание, я направил фонарь на эксцентрики и включил свет.
На месте предусмотренных проектом титановых болтов зияли две дырки. По бокам отверстий осталось несколько алюминиевых крошек — явно от алюминиевых болтов, замененных кем-то, кто хотел, чтобы «Эстет» потерпел аварию. Кем-то, кто убил Хьюго и Генри.
Несколько секунд я был совершенно поглощен созерцанием этих маленьких серых кусочков металла, и слабые ночные звуки верфи не доходили до моего сознания. Я вытащил из мешка медный хронометр, принесенный с «Наутилуса». Это был славный прибор, построенный как навигационный инструмент, а не как часы. Я прикрепил его к рулю, вынул из футляра фотоаппарат, затем накрыл себя, руль и аппарат черным полиэтиленом и как смог навел фокус. Пока я все это проделывал, я думал: ну, Неллиган, посмотрим, можно ли будет подозревать меня в убийстве после того, как я зафиксирую свою собственную диверсию.
Палец нажал на кнопку спуска, и вспышка взорвалась мгновенным ярким светом. В тот же миг за полиэтилен сильно дернули и что-то ударило меня по затылку; казалось, в глазах вновь вспыхнул свет, и он соединился с внезапной страшной болью у основания затылка. Из белого свет стал красным, раздался грохот. Рук у меня больше не существовало, как и ног, лицом меня волокли по песку. В голове еще удерживались две мысли. Одна — что кто-то ударил меня сзади, очень сильно. Другая — что я был идиотом, исключив из своих расчетов насилие. Я чувствовал вкус маслянистого песка. И последнее, что я помнил, — снова сильная боль, она оборвалась внезапной, без звезд темнотой.
Глава 16
Кто-то плескал водой мне в лицо. Сначала я подумал, что я дома, лежу в кровати и что отец убежал из своего крыла и вернулся к прежним проказам. Я сказал:
— Уйди, — и постарался отогнать его рукой.
Но рука оказалась странно тяжелой, я не мог ею пошевелить. И к тому же меня швыряло в разные стороны, и из-за этого координация была ни к черту. Я ничего не видел и подумал: это потому, что глаза зажмурены. Да, это так, я поднял веки. Не помогло, темнота осталась. Но появились другие ощущения.
Я понял, что в голове у меня гнездится ужасная, колющая боль, будто череп наполнен горячими камушками. Меня страшно, мучительно тошнило. И вместе с тошнотой я почувствовал холод. Содрогаясь, я вновь впал в кому.
Следующий возврат к реальности был столь же ужасен, хотя, кажется, все-таки наблюдалось некоторое улучшение. Я обнаружил, что могу шевелиться, приложить руку ко лбу. Лоб был мокрым, как и рука. Я лежал в шести дюймах воды, которая яростно плескалась из стороны в сторону. И теперь я различал бледные пятна над головой.
Постепенно я понял, что лежу в маленькой лодке. Пальцами исследовал борта. Я знал эти доски, я сам их чинил — «Наживка». Как я попал на борт «Наживки»? У меня не осталось никаких воспоминаний. И где она сейчас находилась? Потребовалось большое усилие, чтобы сесть прямо; тошнота вернулась. Но мысль о том, чтобы снова лечь в эту жижу из воды, масла, еще чего-то, была неприемлемой, я нашел компромиссное положение: опершись на банку, положив подбородок на край, я пытался убедить мучительный комок боли в моей голове дать мне возможность собраться с мыслями.
Дул ветер, я его чувствовал, и море тоже. Волны были большими. В темноте они походили на зловещие черные холмы, лодка кренилась, встречая их иногда бортом, иногда носом. Теперь я был прижат к банке, центр тяжести лодки находился почему-то выше. Я размышлял над этим, пока «Наживка» скользила по склону темной волны и поднималась на скат другой. Я увидел белый край, нависший над планширом, и дернулся вперед, чтобы не дать лодке перевернуться. Резкое движение опять вызвало тошноту. Когда приступ закончился, я стал шарить на корме в поисках весел. Если удалось бы держать лодку носом на волну, было бы здорово. Но весел не оказалось.
Я сделал еще одну попытку. По-видимому, все-таки плохо работали мои мозги. Весла «Наживки» должны, как и на любой шлюпке, находиться под банкой, если не в уключинах. А я сперва почему-то искал на корме. Теперь я облазил на коленях всю лодку. Нет, весел определенно не было.
Я и раньше дрожал, но теперь я начал трястись по-настоящему. Наконец меня осенило, что я нахожусь не в прибрежных водах. Каким-то образом «Наживка» вместе со мной прошла значительный путь в сторону Ла-Манша, похоже, под воздействием сильного ветра. Я был беспомощен, как котенок, посаженный в коробку из-под обуви. Я вцепился в борта, меня охватила паника. Следующая волна обрушилась, наполовину наполнив лодку водой, и когда она дошла мне до пояса, я судорожно сглотнул. Но, по мере того как вода прибывала, ужас оставил меня. Кое-что в этом положении можно было сделать. Первое — повернуть лодку носом на волну.
Поискав за носовой банкой, я нащупал фалинь и облегченно вздохнул. Фалинь имел длину тридцать футов. То, что надо. Я снял фуфайку, презрев ледяной холод, обрушившийся на меня сквозь мокрую тенниску.
— Морской якорь, — сказал я сам себе, стащил тенниску и вновь натянул фуфайку.
— Шерсть поближе к телу, — пробормотал я. — Всегда надевай шерсть на тело. Когда шерсть мокрая, она дает тепло. Мокрая, когда теплая, теплая, когда мокрая.
Продолжая бессмысленно бормотать, я затянул рукава тенниски узлом, привязал к ней конец фалиня и стал вытравливать за борт.
Почувствовалось, что движение шлюпки слабо, очень слабо замедлилось, но лодка все еще оставалась неподатливой; вода в ней не давала остановить вращение. Пришлось снять ботинок и начать вычерпывать воду.
Ветер усилился, возможно до шести баллов, и вспененная влага то и дело попадала в шлюпку. Я черпал сто раз левой рукой, затем сто раз правой и снова повторял. Я менял руки десятки раз. Я чувствовал, как по спине струился пот. Горячая металлическая лента охватывала лоб, и я слышал, как кто-то разговаривает. Это говорил я сам, я почти был в этом уверен, но, впрочем, кто знает... Сознание мое было неотчетливым.
Измучившись, я сел на банку, лицом вперед, и смотрел в темноту. Ветер выл над гребнями волн, разбивался об меня, прежде чем унестись в ночь за кормой.
В сознании моем запечатлелись два несомненных факта: первое — что я должен продолжать черпать воду, и второе — что я скоро умру. Через какое-то время руки свела судорога, я испытывал безумную жажду. Из-за этого смерть уже не казалась такой страшной. Но я напрягся, встал и продолжил черпать воду, пока опять не отключился.
Я видел отца и мать, они спрашивали (мне было пять лет), почему я отправился в море при ветре, дующем с берега, без весел. Когда я ответил, что не знаю, они улыбнулись и исчезли в темноте. После них возник Хьюго. Губы его шевелились, но слов не было слышно. Он просто покачал головой и ушел с расстроенным видом. Это опечалило меня, и я заплакал. Затем совсем близко от моего лица обрисовался загорелый облик Ричарда Митчелла, моего тренера на Олимпийских играх. Ричард сказал, чтобы я считал движения рук с черпальным ботинком — должно выходить одно движение в секунду. После того как Митчелл, видимо, исполнил свой долг, меня посетила группа моих клиентов, которые просили построить океанский лайнер под парусами. Я начал читать им лекцию. Салли тоже оказалась среди них, подбадривая меня улыбкой. А также Эми Чарлтон, Фрэнк Миллстоун, и Арчер, и Эд Бейс, и Гектор Поллит, и Джонни Форсайт. Некоторое время все они слушали, потом на цыпочках обошли меня, шагая в ногу, как сорок разбойников Али-Бабы в пантомиме. Каждый нес огромный титановый болт. Я не оглядывался, ибо знал, что они собираются ударить меня по голове. Я закричал, чтобы они не делали этого, и теперь уже темнота поглотила меня.
Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем ко мне вернулось сознание. Теперь я чувствовал себя лучше. Я знал, что у меня серьезное сотрясение. Я знал, что у меня лихорадка, так как испытывал то сухой жар, то озноб. Но когда я напряг глаза, вглядываясь в даль за кормой, у меня появился крошечный намек на надежду, поскольку там, где, возможно, находился восточный горизонт, показалась узкая более светлая полоска. Должно быть, близился рассвет. Улыбаясь этому проблеску света, я продолжал черпать. Через некоторое время сознание вновь начало мутиться. Я стал черпать медленнее. Плохо помню, как я соскользнул в воду, она дошла мне до шеи, и я с удовольствием погрузил в нее лицо.
Я подумал, что в самом деле попал на Небеса. В ушах раздавался рев, мне казалось, что я плыву, затем поднимаюсь и лечу. Я попытался открыть глаза, но вновь закрыл из-за яркого света. А потом почувствовал сильный запах рыбы. Это странно. Я как-то никогда не представлял, что в Горних высях водится рыба, хотя должна бы она быть в Зеркальном море... А после настал глубокий оздоровляющий отдых на чем-то упругом, теплом и сухом.
Когда я открыл глаза, выяснилось, что я лежу в маленькой каюте с потолком, выкрашенным в кремовый цвет, и с проходящими по нему трубами. Я сел. Голова кружилась. Около койки стоял сосуд, который можно было использовать в случае тошноты. Что я и сделал. Через какое-то время я мог сидеть. Одежда лежала на краю койки, мятая, но высушенная. Я натянул ее и, спотыкаясь, выбрался на капитанский мостик корабля. Через стекло я мог видеть низкий зеленый берег милях в пяти за полосой темно-синего моря. Человек с густыми черными усами повернул ко мне голову.
— Салют, — сказал он. — Са ва?
— Са ва, — ответил я, хотя речь моя как-то совершенно потеряла обычную связь с мозгом.
Он спросил меня, кто я такой и откуда, и я ответил, запинаясь, на французском, который был еще более ужасен, чем обычно, из-за мотора, который молотил у меня в ушах. Я нахожусь на бретонском траулере «Дрэнэк», объяснил он мне. Они нашли меня, покрытого водой в шлюпке, в семь утра. Весьма скоро я должен был захлебнуться. Мне повезло.
Я согласился, что мне действительно чертовски повезло. Француз сказал, что мы подойдем к берегу через час и что мне надо всего лишь пройти на паром, и я буду в Плимуте прежде, чем приду в себя. Я спросил, где мы причалим, и он ответил: Роскоф, в Бретани. «Дрэнэк» был, кажется, довольно-таки старой лодкой. Ее хронометр показывал время — 18.50. Я задал еще один вопрос, где он подобрал меня, и получил ответ: около пятидесяти миль юго-западнее острова Уайт.
Я вернулся в теплую маленькую каюту и обыскал свои карманы. Они были пусты. Конечно, фотоаппарат, хронометр и крошки алюминия находились теперь в руках ударившего и отправившего меня в море бандита или на дне. Я сел на койку, морщась от приступов боли у основания шеи.
Когда стало немного лучше, я пошел на мостик и соединился с телефонной системой через коротковолновый передатчик. Я наблюдал, как буревестники срезают белые гребни волн, как резкая синяя линия горизонта качается из, стороны в сторону, и прислушивался к шипению и постукиванию в приемнике. Наконец раздался голос, который я хотел услышать: Невилла Спирмена.
— Кто это? — спросил он.
— Чарли Эгаттер. — Длинноволновые атмосферные помехи мешали нам. — Вы исследовали руль яхты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23