муж, жена, псевдоубийцы. Тысяча чертей, как разобраться в этой каше? С чем сравнить все это? На кого валить эти убийства? Вот это надо понять, чтобы распутать такой кровавый клубок.
"Его Величество" громко откашливается и сплевывает на дорогу с такой силой, что сопля летит не в сторону, а по ходу движения машины, и цепляется к фетровому борту шляпы шофера, придавая ей вид бравой бретонской шапки.
- Прежде, чем ответить, мек, позволю себе заметить, что есть и четвертый этап.
- Даже так?
- Ты забыл установщиков телефона, которые, возможно, не входили в банду, а действовали самостоятельно.
- Нет, я их не забываю.
- Значит, ты сбрасываешь их со счетов?
Так как я обдумываю ответ, мистер Берю продолжает:
- Если бы они были заодно с американцами, тогда почему совали бомбу в тюфяк и пиан - в лекарство?
Внезапно он замолкает, будто ему сунули в рот хорошую простыню вместо кляпа.
Через некоторое время он вновь начинает говорить, но уже неуверенно:
- Если эти американцы в самом деле - фермеры, то что им понадобилось во Франции?
Я тороплюсь воспользоваться его растерянностью, чтобы быстро вставить:
- Вот поэтому мне и нужно посмотреть все самому на месте, не доверяя никаким докладам и запискам.
Недовольный Берю дуется, съеживается и забирается в угол. Себе он, вероятно, становится незаметным, но перед моими глазами - гора мяса и жира.
Старик, который везет нас, неожиданно затягивает куплет из какого-то вестерна и тем усиливает мое впечатление, что сам является персонажем какого-то фильма.
Мы катим вдоль необозримых пастбищ, которые в Америке составляют большую часть территории. Всюду бродят стада животных - десятки, сотни тысяч голов.
Тут и там попадаются ковбои - на джипах, в бархатных драных штанах. Вместо широкополых шляп - каскетки с большими козырьками, вероятно, позаимствованными у французских кепи.
Навстречу нам проезжает грузовик, в кузове которого жалобно мычат быки.
- Подъезжаем, - заявляет старик. Плевок Берю так и висит на полях его шляпы.
- Ферма "Ред Окс".
Она больше походит на военный лагерь, или даже - на декорацию, прикрывающую атомный завод. Кое-где видны сельскохозяйственные машины, напоминающие красных и желтых динозавров.
Наш шофер решает прибытие сделать шикарным. Он описывает вираж, едва не перевернув нас, и резко тормозит перед закрытыми воротами.
- Вот тут, - говорит он. Берю глубоко вздыхает.
- Не слишком-то быстро, черт! Если это ферма, то пускай будет фермой, а не маскируется под концентрационный лагерь. Нет ли тут газовых камер? Сдается мне - а нюх меня еще никогда не обманывал - что есть.
- Меня зовут Бен Мой.
Он менее строг, чем судья в старину, высокий, морщинистый, и, вероятно, улыбался в последний раз еще до войны с бурами, когда генерал Грант приказал набить свою трубку молодой рабыне, которую первой отпустил на волю.
- Вы - интендант этого королевства? - спрашиваю я, машинально протягивая ему руку, которую он якобы не видит.
- Я - управляющий "Ред Окс Ферм", - исправляет меня субъект, указательным пальцем разглаживая одну из своих морщинок.
- Мой друг и я - французы. Кроме того, мы из парижской полиции.
Он делает едва заметный жест, сопроводив его гримасой, будто напуган приземлением на его огороде самолета "Конкорд".
- Мы приехали из-за Стива и Маризы Флип. Вы в курсе того, что с ними случилось?
- Да, шериф округа сообщил, что они убиты.
Говоря это, он не проявляет никаких чувств. Если бы у меня в комнате перегорела лампочка, он воспринял бы это известие точно так же: "Ах, вот как? Хозяин извещен". - И все.
Через окно я различаю предгорья Кордильер, которые на горизонте резко вздымаются к самому небу. Чудовищные скалы - не чета нашим Альпам, мирным и домашним.
Комната, в которой мы находимся, уставлена горшками цветов. Можно подумать, что мы находимся где-то в Голландии или Швейцарии. Мебель новенькая, с иголочки. Кресла-качалки напоминают нам, что мы - в англосаксонской стране. Пахнет резедой и конским навозом.
Через открытую дверь нам видна кухня, в которой толстая негритянка месит тесто. Она будто сошла с рекламного проспекта об Америке.
- Хотя бы предложил глоток вина, - шепчет Берюрье. - У меня язык присох к глотке.
Жажда мучает и меня, но мажордом нисколько не похож на приветливого хозяина французской пивнушки.
- Мы приехали, чтобы задать вам несколько вопросов, мистер Мой. Этого требует расследование.
- У вас есть документы?
К счастью, у меня сохранилось старое свидетельство о работе в парижской криминальной полиции. Я протягиваю его старику. Слово "полиция" и трехцветная карточка слабо влияют на его гостеприимство. Во всяком случае, его настроение не улучшается.
Он водружает на нос очки и внимательно сверяет мою карточку с оригиналом, вертит ее в пальцах, чуть ли не нюхает, потом возвращает ее мне, держа двумя пальцами, словно грязный засморканный платок или скользкую улитку, или цветную фотографию Джеральда Форда.
- Хорошо, - говорит он сухо и таким тоном, будто собирается немедленно вышвырнуть нас за дверь. - Так чем могу служить?
- Вы знаете, при каких обстоятельствах погибли супруги Флип, мистер Мой?
- Какой-то безумец застрелил их, как собак.
- Не совсем так. Этим безумцем был знаменитый актер, который действовал в пределах самообороны.
Бен Мой запихивает два пальца между шеей и воротничком, как бы показывая свое сожаление, что не надел рубашку на два размера больше.
- Знаменитый актер, говорите? Кто же это - Фрэнк Синатра, Марлон Брандо или Пол Ньюмен?
- Нет, мистер Мой.
- Я не знаю других знаменитостей с тех пор, как похоронили Спенсера Тресеи.
- Я говорю о Франции. Этот актер знаменит во Франции.
У Моя в запасе имеются весьма выразительные жесты. Он поднимает правую руку, не двигая локтем, и кладет ее себе на плечо. Это - грубый жест, полный пренебрежения к тому, что не является Америкой.
- Вы говорите, он действовал в интересах самообороны? - спрашивает меня костлявый собеседник. - Неужели ваш комедиант мог опасаться Стива и Маризы? Молодых и самых безобидных существ в мире, не считая младенцев и старых трапперов, которые уже перевелись.
- Но, тем не менее, у каждого из них в руках были револьверы, когда Кристиан стрелял в них.
- КТО ЭТО СКАЗАЛ?
Перед моими глазами вновь встает вся трагедия на роскошной вилле.
- Таковы установленные мною факты, мистер Мой.
- А я утверждаю, что это - вранье, только и всего. Он снова берет мою карточку и с заметным акцентом читает: "Санатоний".
Берюрье трогает меня за руку.
- Извини, мек, но это насекомое явно ищет, к чему бы придраться. У него такой тон, что я удивляюсь, как ты терпишь. Я сделаю из него мокрое место, если он посмеет сказать, что мы не те, за кого себя выдаем.
- Плюнь! Это выходки идиота.
- Они действуют мне на нервы, мек. Не позволю оскорблять себя всякому паршивцу из Америки! Ладно, пока ты разбираешься с этим прохвостом, схожу на кухню и посмотрю, можно ли договориться с той черной девицей. И, наконец, чем-то надо промочить горло.
Он исчезает.
Бен Мой устремляет на меня такой злобный взгляд, что может убить им, но я нахожусь в отличной спортивной форме.
- Это имение принадлежит Флипам? - спрашиваю я.
- Безусловно.
- Значит, они были богаты?
- Это зависит от того, что называть богатством, мистер... мистер...
Он опять смотрит в мою карточку.
- Мистер Санатоний.
Теперь он и мне начинает действовать на нервы. У меня невольно сжимаются кулаки, и я пугаюсь, что могу потерять над собой власть, а это некстати.
- Я хочу спросить: они принадлежали к зажиточным слоям?
- В общем, да.
- А откуда у них состояние?
- Эта ферма принадлежала еще родителям мистера Флипа.
Отец обеспечил сына, когда тот еще не родился, тогда откуда у него появилась мысль - вместе с женой стать убийцами?
Это - самая неразрешимая загадка всей истории. Потрясающе! Счастливая, богатая, здоровая пара, только начавшая совместную жизнь в одном из плодородных штатов США, летит в Париж на свидание со своей смертью. Разве это нормально?
В дверном проеме появляется живописная фигура Берю.
- Чернуха превосходна! - заявляет он. - Правда у нее не было спиртного, зато - какое пиво?! И она - весьма аппетитная хозяюшка. Ее вид наводит на игривые мысли, готов подраться с любым.
- Что он говорит? - беспокоится Мой, не понимающий по-французски.
- Ему очень нравится ваша ферма.
Почему-то в это мгновение я вспоминаю о ненасытной Инес, которая хотела еще и еще, и ей было все мало. Она была из той породы женщин, для которых половой акт - единственная цель их существования.
Она стала случайной жертвой развернувшейся драмы. Ей разбили череп, чтобы скомпрометировать меня, связать мои руки и парализовать мою инициативу. Убили ни в чем не повинную женщину. Кто они? Вероятно, те техники! Люди организованные и, конечно, без малейшего намека на совесть и человечность.
Инес на лошади в Нейи. Словно наяву, вижу ее в маленькой гостинице, куда привел ее наспех. Она еще в бриджах для верховой езды. Тогда я впервые имел дело с девицей в таком наряде. Она легла на кровать и, расстегнув сюртучок, обнажила великолепные груди, затем неторопливо стала стягивать брюки, открывая моему взгляду свои тугие чресла. Я не дал ей полностью раздеться и с неистовой страстью овладел ею, возбужденный роскошным телом и нескрываемой похотью.
И вот я - косвенный убийца Инес - заявляю: действовала организованная банда.
Эта банда узнала, что прославленный "Санатоний" приглашен предотвратить нечто, направленное против известной личности, и тогда банда немедленно приступает к действию. БАНДА!
- Мистер Мой!
- Я вас слушаю.
Его беспокоит, что коп находится на его ферме. Янки к этому не привыкли и не любят этого. Меня еще терпят, потому что я - француз, из страны, которую надо снабжать деньгами.
- Для чего мистер и миссис Флип ездили во Францию?
- Видимо, захотелось.
- А они вам не говорили о своих планах?
- Говорили, но не поясняли. Сказали, что поедут в Париж первого июня. Я вздрагиваю.
- Первого июня?
- Да.
- Накануне второго, - выдыхаю я, к счастью - по-французски, и Бен Мой не понимает меня, иначе выставил бы в ту же минуту.
- Это путешествие планировалось заранее?
- Да, больше, чем за месяц.
- Они говорили когда-нибудь о Кристиане Бордо?
Я пытаюсь произнести это имя с американским акцентом.
Он повторяет его за мной.
- Да, как город Бордо, - уточняю я. Бен Мой вспоминает.
- Нет, никогда.
Я уже собираюсь спросить: "Вы в этом уверены?", но вовремя вспоминаю, что янки не понимают французской настойчивости. Они отвечают то, что хотят сказать, правдиво ли, ложно ли, неважно, и переспрашивать их бесполезно.
- Я хотел бы осмотреть комнату и кабинет мистера Флипа, - прошу я.
Он настолько потрясен и шокирован, что можно подумать, будто я попросил его о чем-то совершенно непристойном.
- У вас есть ордер на обыск?
- То есть, что значит "обыск"? Понимаю, что настаивать в данном случае бесполезно.
- Берю! - зову я.
Появляется Берю, вымазанный в муке, и с распахнутыми "воротами в закрома", где хранятся "принадлежности" для свадьбы и вечеринок.
- Послушай, Берю. Мне надо осмотреть это именьице, но тип этот против.
- Так, может быть, усыпить его? - предлагает напарник.
- Не его, конечно, а его бдительность. Сделай такую диверсию, чтобы я смог побродить, где мне нужно.
- Слушаюсь, босс, - с готовностью соглашается Берю и возвращается на кухню, сопровождаемый беспокойным взглядом Бен Моя.
- У вас все? - спрашивает он тоном, который должен означать: "Пора завязывать!"
- Не было ли у Флипов врагов?
- Я уже говорил вам, что более милых людей трудно было даже представить.
- Но ведь можно быть милым и в то же время иметь врагов, мистер Мой.
- Только не им!
- Часто они ездили в Европу, в частности, во Францию?
- Мистер Флип не был там с тех пор, как отбыл военную службу в соединениях, расквартированных в Германии. Это было четыре года назад. Что касается его супруги, бельгийки по национальности, то она была там только на похоронах отца.
- Муж ездил с ней?
- Нет.
- Почему?
- Этого я не знаю. Это не мое дело. А теперь, мистер Санатоний, пора закругляться. У меня много дел, и в данный момент...
- Еще один вопрос, мистер Мой...
Он сжимает свои квадратные челюсти и заявляет:
- Еще один - согласен. В чем дело?
- Флипы познакомились в Европе, когда Стив отбывал воинскую службу?
- Да, именно так.
Пора кончать. Но что же медлит Берю?
К счастью, в этом отношении на него можно положиться. Ничего не надо организовывать.
Едва я вспоминаю о Берю, как в соседней комнате раздается невероятный грохот.
Бен Мой бросается туда. По шуму может показаться, что бушует обезумевший от ярости слон.
Я пользуюсь этим и быстренько выскальзываю из комнаты в противоположном направлении.
В строении фасадного типа ориентироваться легче, чем в замке Шамбор. Особенно здесь, где жилище - прежде всего функционально и в высшей степени схематично. Я говорю себе: раз кухня сзади, то жилые комнаты впереди, а столовая - рядом с кухней, потом - кабинет, а за ним - спальня хозяев.
Вот почему я, как бомба, взрываюсь в западное крыло дома.
Есть ли в этом смысл? Я не думаю об этом, но во мне теплится надежда. Можно и ошибиться. Но иногда и пустяк наталкивает на сногсшибательные открытия.
Жилая комната объединяется с кабинетом. Она поделена на две комнаты, но чувствуется, что эта система раздела практически не используется, и хозяева большее время проводят в средних комнатах.
Я работаю методично, быстро и тщательно, как и положено, без всякой нервозности. Открываю ящики, осматриваю их содержимое и снова закрываю. Мне попадается много документов, драгоценностей, счетов, квитанций. Наконец, в красивой шкатулке, обтянутой розовым шелком, я натыкаюсь на письмо, к моему изумлению, написанное по-французски. Там вложена и фотография.
Прикинув, сколько времени я уже хозяйничаю здесь, решаю, что пора, и выскакиваю в открытое окно жилой комнаты. Небрежной походкой направляюсь к машине, которая лениво гудит, разморенная полуденной жарой.
Дверца машины открыта, и я забираюсь в кабину.
А на ферме продолжается шум и переполох. К грохоту примешиваются крики, добавляющие жару к общей панике.
Наконец, выскакивает Бен Мой, разъяренный и взъерошенный, и тыкает пальцем в нашу машину.
Появляется помятый и перепачканный в муке Берюрье.
- Гоу хоум! [Гоу хоум - убирайтесь домой.] - начинает по-английски Мой. Подумать только, и это кричат американцы НАМ: "Гоу хоум!"
Да, времена меняются.
- Ну, так что там случилось с обезьянкой в клетке?
- Я привязал к ее хвосту проволоку, другой конец которой прикрепил к кастрюльке. Когда негритянка взяла мешок с мукой, обезьяна прыгнула на нее, и кастрюлька свалилась на электроплиту, а на ней стояла груда тарелок, и все это полетело со страшным грохотом на пол! Мука рассыпалась, и что тут началось!
Он говорит и жмурится, как кошка. Вероятно, его воспоминания весьма потешны, потому что Берю корчится в судорогах смеха. До меня все его переживания доходят в ослабленном виде, так как я занят чтением того, что нашел в вещах Стива Флипа. Я кончаю читать и рассматриваю фото, словно текст надо сличать с картинкой, как в иллюстрированном комиксе.
- ...лето?
Я читаю. Машина подскакивает на ухабах. Шофер что-то напевает.
- ...лето? - повторяет Берю. Я отрываюсь от письма.
- Что "лето"? Какое "лето"?
- Я тебя спросил, хватило времени, чтобы осмотреть все, что ты хотел?
- Да, с избытком.
- Что-нибудь дельное?
- Да, довольно интересно.
- Я вижу, ты весь погружен в это интересное.
Я продолжаю читать. Затем опять разглядываю фотографию и, наконец, прячу все в карман.
Старый ковбой опять затягивает свою ковбойскую песню.
- Я вижу, ты что-то заполучил, - говорит Берю. - О чем задумался?
- О миллиарде, который должна выплатить страховая компания.
Он корчит гримасу.
- Почему?
- Контракт есть контракт!
- Но он завещан был жене Бордо.
- Точно.
- Насколько мне известно, она умерла.
- Ты получил верные сведения, но у нее тоже есть наследники.
- Как это?
- Да, по крайней мере - один, но законный. Я вытаскиваю скрепленные вместе документы и отделяю фотографию.
- Вот он.
Берюрье смотрит и, втянув в себя воздух, высвистывает:
- Славненький! - выражает он свое мнение.
Гидросамолет Монмине, кажется, разваливается на глазах. За несколько дней он успел потерять кое-какие мелкие и даже крупные детали. Еще пикантней становится от шума и скрежета в самых различных и неожиданных местах аппарата.
Восемь воспитанников школы Нор Жюль просто в восторге от того, что можно полетать на настоящем самолете, поэтому щебечут, как птенцы в зоомагазине. Их визг настолько всем надоедает, что пилот не выдерживает и громко орет:
- Эй, там, детвора, тихо! Наступает тишина. Надолго ли?
- Я уже не слышал шум мотора, - объясняет мне Монмине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14