Мы!
Это настолько забавно, что я не могу удержаться, чтобы не объяснить все Кристии. Было бы слишком глупо сдохнуть с этой потрясной историей в чайнике.
Я ей объясняю, как по просьбе русских начал поиски их якобы похищенного атташе, как по их наводке похитил того, кого считал сыном Бункса, чтобы заставить его выдать секрет... Как, опять же по их совету, мы проделали трюк с трупом... «Признаюсь, что я в этом ничего не понимаю», – говорю в заключение.
Она прищуривает глаза... Кажется, ее посетили глубокие мысли.
– Зато я понимаю, – еле слышно говорит она.
– Вам нетрудно просветить меня?
Даже если бы я не просил, она бы рассказала. Она будет говорить по той же причине, что и я: подталкиваемая непреодолимым желанием высказать свои мысли, думать вслух.
– Они похитили моего брата около месяца назад, – говорит она, – но не могли в этом признаться из-за...
– Из-за ваших отношений с ними?
– Вот именно! Они действовали как чемпионы в дипломатии... Как и всегда! Заставив вас привезти труп моего брата, они обеляли себя...
– Подождите, – останавливаю я ее, – я запутался... Если они похитили вашего брата, значит, знали, что мы арестуем не его, а какого-то другого Бункса?
– Как бы то ни было, они не ожидали, что это будет Дмитрий. Он был одним из них... до знакомства со мной. Ее лицо освещается торжествующей улыбкой.
– Он бросил их ради меня. А я, чтобы обеспечить его безопасность, сумела устроить его в немецкое посольство под видом моего кузена, тоже Бункса... Дмитрия арестовали вы, а я думала – Советы. А они думали, что мы.
Я никогда не видел такой серии рикошетов. Жюль думал, что Поль спер часы Луи, а Луи считал, что Жюль стырил велик Поля... Это могло продолжаться долго. А Сан-Антонио играл роль собачки, приносящей брошенную палку. С одной стороны, он прикрывает похищение, с другой – ищет дичь... Никогда еще такое количество народу не принимало меня за вытертый половик. Никогда еще ни одного сотрудника Секретной службы не выставляли на такое посмешище!
– А кто был парень, загнувшийся в Страсбуре от полиомиелита?
– Наш человек. Он перевозил бомбу, советского производства, собранную нами...
Новый луч света для меня.
Я и забыл, что папаша Бункс промышленный магнат! У него есть исследовательские лаборатории... Он заключил союз с русскими, чтобы производить новое оружие... Только это было сотрудничество на ножах, где один компаньон норовит подставить ножку другому.
– Почему вы думали, что вашего брата захватили Советы?
– Карл был противником этого сотрудничества и в довольно резких выражениях упрекал за него отца... Они это знали и...
– Понятно.
Кристия подходит к Дмитрию и ласково гладит его по голове. Но она не слюнтяйка и обходится без обычных бабьих всхлипываний и причитаний. Она очень спокойна, полностью владеет собой. Я смотрю на ее белые шелковые трусики, валяющиеся на полу, и вспоминаю увиденную здесь сцену.
При этом воспоминании я невольно краснею.
– Вы знаете его сестру? – спрашиваю я, указывая на Дмитрия.
– Рашель? – отвечает она. – Да, видела во Фрейденштадте. Она приезжала туда, думая, что нам известно, что стало с ее братом...
Я вздыхаю.
– Что-то не так? – спрашивает Кристия. Я думаю, что жизнь – омерзительная штука. Она омерзительна потому, что Рашель голосовала на дороге совершенно случайно... Только из любопытства, из-за этого проклятого женского любопытства она обыскала мой бумажник и шмотки у мамаши Бордельер. Я ее интриговал, она догадывалась, что я не такой человек, как все... и случайно нашла булавку своего брата... А я...
А я ее подло убил, потому что все эти сволочи стараются перехитрить друг друга, а меня держат за шута. Я убил простую девушку, искавшую своего брата; девушку, которая мне нравилась...
– Вы выглядите очень меланхоличным, – говорит Кристия Бункс. – Это жизнь наводит на вас грусть? Успокойтесь, ей осталось недолго досаждать вам.
Я смотрю на нее, на мой шпалер в ее руке.
– Ах да, – говорю, – с этими взаимными откровениями я совсем забыл о ситуации. Я должен был догадаться, что вы оставили себе эту машинку не затем, чтобы положить ее под стекло вместе с букетиком цветов.
– Все острите?
– Приходится, – вздыхаю я. – Это единственное утешение, которое мне осталось.
– Вас пугает смерть?
– Совсем немного. Мы с ней давние приятели.
– В таком случае она, надеюсь, будет рада встрече с вами, – замечает она.
Я вижу, как ее рука поднимается, ствол оружия останавливается на уровне моего лица. Она закрывает левый глаз. Лицо напрягается...
Палец медленно нажимает на спусковой крючок. А я его знаю – он более чувствителен, чем артист. Достаточно его только коснуться, и полетит ливень маслин.
Я вдруг понимаю, что разницы между мной и трупом практически не существует.
Я пристально смотрю на нее.
– Подождите секунду, Кристия, – прошу я как можно более чистым голосом, а в подобных случаях говорить чистым голосом ой как непросто!
Она открывает зажмуренный глаз.
– Хотите мне еще что-то сказать?
– Вернее, задать последний вопрос.
– Слушаю.
– Так ли уж необходимо меня убивать? Могу вам признаться, что лично я устал от всего этого и если бы был по другую сторону пистолета, то оставил бы вас в живых.
– Ну разумеется, – усмехается она. – У легавых нежная душа, это всем известно. – Она усмехается снова. – Но я не легавая.
– Да, Кристия, и ваша душа так же нежна, как бордюрный камень. Впрочем, вы уже доказали это в Канне, приказав убить ту девушку и преследуя ее даже в клинике, где она якобы агонизировала... Кстати, а почему вы так хотели ее убить? Что такого опасного для вас она знала?
Красотка усмехается.
– Что она знала?.. Что знала? То, что я не Кристия Бункс, всего-навсего!
Глава 6
Я совершенно обалдел, как мешком по голове шарахнутый; для полного одурения не хватает порции рома. Хотя я могу ее попросить в качестве приговоренного к смерти.
Девочка, кажется, совершенно не расположена продолжать беседу. На этот раз я таки получу право на похоронный марш, венки и деревянный макинтош... Может, еще на медаль (посмертно)... Моя славная матушка Фелиси положит мою фотографию под стекло...
До свидания, дамы и господа! Тушите свет... Скоро я получу особое освещение: четыре свечки, по одной на каждом углу надгробной плиты.
Она спускает курок, и в то же мгновение я отскакиваю в сторону. Пуля бьет меня в лоб по касательной и улетает в дверцу гардероба. Я оглушен ударом... Ничего не вижу... По моей спине пробегает дрожь. Я больше не могу реагировать... В черепушке противно звонят колокольчики... Глаза застилает туман. Мне полная хана!
Свистит новая пуля. Услышав этот звук, я говорю себе: на этот раз, малыш, ты точно перейдешь в разряд холодного мяса.
Я удивляюсь, что ничего не чувствую... Открываю зенки и вижу: малышка Кристия держится обеими руками за грудь и шатается... Выпучивает глаза... На ее губах выступает розовая пена. Она делает шаг, второй и валится на паркет, лицом в свои белые трусы!
В дверях я вижу толстяка Берюрье. Его рубашка вылезла из штанов, шляпа набекрень, галстук развязан, на щеках пот, в руке дымящийся револьвер...
– Кажется, я появился, как солнышко, – говорит он.
– Даже лучше, – отвечаю. – Как Господь Бог! Он дует в ствол своего не перестающего дымить шпалера, словно ковбой из «Нападения на форт Хендерсон».
– Я думал, что потерял тебя, – рассказывает он. – Я все время спрашивал у прохожих. Хорошо еще, что я узнал тебя за рулем «ланчии»! Еще хорошо, что такая машина не остается незамеченной, особенно если чешет по Парижу на ста тридцати в час! Я приехал сюда и увидел перед дверью тачку Плюме... А кто эти люди? – спрашивает он. – Я хоть правильно сделал, что шлепнул девку?
– Ты сделал правильно! Очень правильно... Я предпочитаю/чтобы на тот свет отправилась она, а не я. Вполне естественное желание, а?
– Точно! – соглашается он, подтягивая привычным жестом штаны.
– А потом, девицам в этой истории со мной не везет, – добавляю я.
– Похоже на то...
Он указывает на Дмитрия, лежащего по-прежнему без сознания.
– А с этим что случилось? Поскользнулся на апельсиновой корке или испугался волка-оборотня?
– Хук левой плюс примочка парижским ботинком, – отвечаю. – Он скоро очухается.
– А кто этот малый? Я пожимаю плечами:
– Жертва любви!
– И чЕ мне с ним делать?
– Набери в кувшин воды и вылей ему на морду!
Дмитрий приходит в себя... Берюрье выплескивает на него новую порцию воды, от чего он фыркает.
– Ну что, лучше? – спрашиваю я.
Он утвердительно кивает.
– Веди себя спокойно, Дмитрий, а то с тобой произойдет то же, что с твоей телкой. Посмотри, на что она похожа...
Он смотрит... Происходящая в нем перемена поражает меня. Его лицо искажается, краснеет, потом зеленеет; глаз закатываются, и, наконец, он разражается бесконечным громким взрывом безумного хохота.
– Чокнулся! – замечает Берюрье, с которым такое никогда не случится.
Я смотрю на парня и соглашаюсь с ним.
– Пожалуй.
Я в нерешительности.
– Дмитрий, – зову я, тряся его за руку.
Он не реагирует. Точно свихнулся. Одиночное заключение, любовный вихрь, удар ботинком по чайнику и вид мертвой возлюбленной подействовали на его рассудок.
– Слушай, парень, – говорю я, – я сделаю тебе подарок... в память одной девушки, которую мы оба знали. Ее звали Рашель. Я оставлю тебя здесь, из первого же бистро позвоню патрону и скажу, где ты. Это займет минут двадцать. Если захочешь – смоешься. Нет – пеняй на себя, вернешься туда, откуда вышел. Уходим, – говорю я Берюрье.
Он стоит, уставившись на меня.
– Ты это серьезно?
– Серьезней некуда... Тебе не понять...
Минут пять мы ищем тошниловку, наконец находим ее на главной улице. Патрон поднимает полотняный навес рычажком... Погода хорошая, жизнь прекрасна...
– Два рома, хозяин! Он послушно повторяет:
– Два рома.
– У вас есть телефон?
– В глубине зала, справа...
Полчаса спустя, когда мы садимся в тачку Берюрье, мимо проезжает черная машина, в которой сидят четверо мужчин.
Красный свет заставляет ее остановиться рядом с нами.
На заднем сиденье я узнаю два знакомых лица: Дмитрий и Анастасьев.
Дмитрий по-прежнему мрачен и потерян. Анастасьев замечает меня и машет рукой...

Заключение
Эта история, полная недоразумений, неверных шагов, неизвестности и трупов, вконец расшатала мои нервы.
Меня так все достало, что я попросил у Старика отпуск, а у него не хватило смелости отказать мне.
Я решил отдохнуть на природе. У Фелиси как раз есть родня, живущая в департаменте Йонны. Йонна – река, полная рыбы, а я не знаю лучшего лекарства от нервов, чем рыбалка...
И вот неделю спустя я сижу на складном стульчике, в соломенной шляпе на кумполе, с удочкой в руке, и смотрю на ярко-красный поплавок.
Время от времени поплавок вздрагивает, словно не решаясь нырнуть, потом замирает... Если червяка обхаживает не карп, то я – архиепископ Кентерберийский. Я этого гада не упущу...
Все мое внимание сосредоточено на красном поплавке, который в моих глазах сухопутного млекопитающего представляет волнение глубин.
– Это карп, – шепчет голос за моей спиной. Я бросаю быстрый взгляд через плечо. Позади меня стоит рыбак в брезентовой куртке, с ведерком в руке и удочкой в другой.
– Точно! – соглашаюсь я.
И высоко подскакиваю, потому что узнал этого типа. Я вмиг забываю про своего карпа.
– Не может быть, месье Бразин! Разве советские дипломаты ловят рыбу?
Он смеется.
– Месье Сан-Антонио, а разве комиссары Секретной службы ловят рыбу?
Он садится рядом со мной.
– Я прихожу в себя после волнений, милейший месье Бразин... Вы с вашими комбинациями вымотали мне все нервы.
Он пожимает плечами.
– Не говорите так, мой дорогой друг. Мы оба занимаемся работой, при которой надо подчиняться, не пытаясь понять. Вы, французы, слишком много думаете... Это плохо.
– Ну знаете! – взрываюсь я. – Вы что, не могли свести свои счеты с Бунксами напрямую? И вообще, как такой капиталист, как Бункс, стал сотрудничать с коммунистической страной? Из-за денег?
– Да, и из-за любви...
– Ну рассказывайте, разве не видно, что я подыхаю от любопытства. Он улыбается.
– Красивые девушки – идеальные шпионки. Они умеют оказывать влияние на мужчин, даже на самых богатых. Я все понял.
– Кристия не была дочерью Бункса, да?
– Если бы вы провели в Германии более тщательное расследование, то узнали бы, что Бункс совсем недавно купил имение во Фрейденштадте. Еще вы узнали бы, что у него никогда не было дочери... Но он человек с принципами... стыдливый человек... Он выдавал Кристию за свою дочь, чтобы сохранить внешние приличия.
– А сын?
– Ах, сын... Его было необходимо... нейтрализовать, потому что он осуждал связь отца и его отношения с нами!
– А что с ним стало? Бразин улыбается.
– Он покоится в фамильном склепе.
– Не понял.
– Все очень просто: вы вернули его семье... они его похоронили, что обычно делают с мертвыми...
– Все равно не понимаю, – говорю я.
– Тогда зачем вы столько думаете? Послушайте, комиссар, это нашими стараниями вы узнали, что в Орлеане есть труп, подходящий под ваши требования. Это был труп Карла Бункса.
От изумления я чуть не начинаю пускать пузыри, как новорожденный.
Так, значит, я притащил к старику Бунксу его сына, которого мы так старались сделать похожим на Дмитрия!
– Ну вы сильны! – говорю. – А я – идиот, юродивый...
– Не надо самокритики... Вы действовали хорошо, комиссар. Доказательство тому то, что вы единственный, кто понял, что происходит.
– Зачем столько сложностей, если Кристия играла на вашей стороне?
– Она начала свою игру. Она была слишком честолюбивой.
– Если бы я знал...
– Мы тоже, комиссар, если бы мы знали... Если бы мы знали, что Кристия и Дмитрий любовники; что Дмитрий ведет двойную игру, выдавая себя за Бункса в немецком посольстве... Если бы мы знали, что он у вас... что... Но мы всего этого не знали. И вы, и я – люди, ищущие правду... Частичку правды.
Он берет меня за руку.
– Где ваш поплавок?
Я смотрю на гладкую поверхность Йонны... Тяну удочку. Она Не поддается.
– Должно быть, отличный экземпляр, – шепчет Бразин, у которого горят глаза.
Я вытягиваю леску. На крючке висит грязный сапог. Мы разражаемся хохотом.
– Вот видите, Бразин, если день несчастливый, то как ни старайся, а все равно ничего не получится.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12