Так вот, Джеф написал про все это — да и задумался. Каких только городов не сыграла Рига — и как редко она при этом играла саму себя!
Стал думать дальше — уже в компании моей и пивасика-вискарика: почему не написано ни единого реально состоятельного литературного текста, действие которого происходило бы в Риге? Ну да, у местной русской диаспоры традиционно небогато с талантами — да и те, что становятся хоть сколько-нибудь востребованы за пределами нашей ганзейской провинции, немедля сваливают в метрополию, Москву ту же. А пропо, и “Белая гвардия” написана Михал Афанасьичем не в Киеве, и “Золотой теленок” не в Одессе, и “Одесские…” даже “…рассказы”… Про Ригу же не пишут ни в ней сидючи, ни вне ее…
А вот неинтересно про нее писать. Хоть и красивый город (был!), и немалый, и портовый. И больше — окраина империи (была опять же), место стыковки какого ни есть Востока с каким ни есть Западом… Ан — при всех бонусах, нет у этого места своего лица.
Засада — в несоответствии того города, который в результате всех исторических пертурбаций получился, тому городу, каким Рига должна была стать по сути своей. Она должна была стать городом, без дураков, великим. Но не столицей, нет — проходным двором. С Востока опять же на Запад и обратно. Ну да, ну да — из России в Европу.
Собственно, и генетически Рига, крепость, построенная Ливонским орденом на землях совершенно диких еще балтийских племен в начале тринадцатого века, — восточный форпост Запада. Каковой после Петра Великого, отбившего Ригу уже у шведов, стал западным форпостом России.
И в этом именно качестве Рига почти-таки стала реальным мегаполисом, средоточием жизни экономической и культурной. Причем дважды. И оба раза — почти.
И оба раза все обломилось.
Первая попытка была — перед революцией, когда на фоне общеимперской индустриализации-капитализации Рига со своими “Руссо-Балтами”, со своей космополитической смесью немецкого наследия, русского вливания и пробуждающегося латышского национального самосознания действительно была одним из самых динамичных городов гигантской страны, одним из главных ее портов и культурных центров. И эта вот Рига кончилась вместе с Российской империей, пережила экономический обвал и мощнейший людской отток — и на несколько десятилетий ухнула в прозябание столицы мелкого провинциального государства в зоне санитарного кордона Европы у границ страшного ЭсЭсЭсЭра.
Второй заход — времена позднего совка. ВЭФы, РЭЗы, “Радиотехники”, западная витрина, прибалтийский культурный либерализм. Население приближалось к лимону, для строительства метро уже делали пробы грунта. Про то, что творилось в культурной жизни, вон г-н (сеньор) Троицкий как красочно говорит… И снова все кончилось — вместе с империей. И снова — что мы имеем? Столицу мелкого провинциального этнократического государства с изоляционистской идеологией и хуторским образом мышления в зоне санитарного кордона НАТО (население сокращается, про метро все забыли). В утиль.
Вот она, концепция сюжета. Рига, безусловно, была проектом имперского масштаба. Двухсерийный крах этого проекта — это облом двух редакций империи. Мне жалко этого проекта: ей-богу, он виделся импозантным. И мне, черт побери, жалко этой империи — вовсе не потому, конечно, что я ностальгирую в кулачок по Православию-Самодержавию, по Его Императорскому Величеству на белом кобыле, по парадам на Ред-Сквер, выводку зомбаков на мавзолее и прочей государственнической херне, которую я видал не то что в гробу — осиновым колом проткнутой (никогда меня не очаровывали атрибуты никакого государства и никакой власти — это, наверное, уже специфика личного опыта человека, выросшего на фоне многоступенчатого государственного развала и государственного предательства). А потому что я, как и было сказано, — гражданин этой империи в силу национальной принадлежности.
И город, в котором я живу, и сам я, как представитель своей нации — мы такие “каспийские монстры”, советские экранопланы, одни из последних масштабных высокотехнологичных имперских разработок. Здоровенная была штука, диковинная на вид и дерзостная по замыслу, с беспрецедентными возможностями…Так и не успели ее толком реализовать. А ведь классно, мать вашу, было придумано!…
Может, слишком классно. Не случайно же закон неубывания энтропии среагировал именно на нас?…
12
Вилнис, Никин двоюродный брат, работал начальником техчасти информагентства BNS. Я его почти не знал, но пару раз видел: интеллигентный худощавый мужик лет тридцати с лишним, с ухоженными усиками и мягким выговором. Неглупый. Приятный. Женат. Ребенку — сыну — сейчас, кажется, пять…
Полтора года назад Вилнис — “внезапно, без объявления войны” — огорошил родню известием: он уезжает. С женой и сыном. В Сибирь. В Красноярский край. В колонию к Виссариону. С работы уволился. Жилье и имущество продал. И уехал. И с тех пор никто, ближайших родственников включая, ничего о нем не слышал.
До минувшего января, когда Вилнис позвонил Нике на мобильный. Она обрадовалась было: кузен нашелся — рановато, как оказалось. Слегка смущенный Вилнис пояснил, что собирался вообще-то звонить кому-то другому… но вот набрал номер автоматически, бывает, да-да… но тебе я тоже перезвоню, обязательно, непременно, само собой… И снова пропал.
Вообще виссарионовская организация, основанная в девяностом в Минусинске на базе местного Уфологического центра “по указанию из космоса” бывшим слесарем, художником и милиционером Сергеем Торопом (ставшим, приняв “крещение от самого Отца Небесного”, Виссарионом), называется “Церковь последнего завета”. (Мента-пророка я видел как-то по ящику: ангелоподобный лик, сусальная улыбка, каштановая волна волос, васильковые глаза.) Самые упертые адепты, числом в пару тысяч, со всего бывшего Союза обитают вблизи озера Тиберкуль в отгороженном от мира религиозном изоляте в условиях практически первобытных и на строжайшей вегетарианской диете. Туда Вилнис и уехал.
Еще пару лет назад виссарионовские “заветчики” с их шестнадцатью только российскими организациями в списке зарегистрированных Минюстом РФ новых религиозных движений занимали пятую позицию. Уступая Обществу сознания Кришны (97 организаций), Церкви Божией Матери Державной, она же бывший Богородичный центр (29 организаций), Церкви Христа (24) и язычникам (19). И опережая Мунистскую ассоциацию “церквей объединения” (10), сайентологов, “Духовное единство” толстовцев и “Живую этику” рериховцев…
С некоторых пор я — специалист по данному вопросу. О чем уже готов пожалеть.
Что-то не нравится мне происходящее. С самого начала оно мне не нравилось.
Хотя что тут считать началом, понятно не слишком. Может, тот звонок Леры с сообщением, что по делу “Нового Ковчега” — точнее, никакого не “Ковчега”, вестимо, а старых моих заочных знакомцев Маховского и Яценко, — таки готовят процесс. И что адвокат Маховского очень — ну очень! — хочет нового психиатрического освидетельствования своего клиента (и признания его, бедолаги, невменяемым)…
А может, уже этот звоночек, свеженький. Сегодняшний. От некоего Никиты Яценко (“…Вы, вероятно, меня помните…”) С просьбой о встрече. Переходящей в ультиматум…
Хотя, если по совести — считать надо с того плохо памятного мне момента, когда я взялся (без чрезмерного, кстати, энтузиазма и сколь-нибудь ясного представления о перспективе) за работу, что спустя много времени и разных более-менее непредсказуемых событий принесла мне… кое-что. Например, какие-никакие имя и статус, которыми я по мере возможности пользуюсь сейчас. А также энное количество проблем, которые, возможно — вероятно! — воспоследуют в самое ближайшее время…
Момент, о котором идет речь, имел место два года назад. Я тогда был — отнюдь не я нынешний. В профессиональном отношении. Точнее, в отношении профессиональной специфики. По крайней мере, ни с какого рода криминалом не работал и работать не помышлял. Снимал про серфингистов, которые каждый год собираются на Колке, — там хорошие волны и свой “северный Казантип”. Сделал нарез из интервью с бывшими местными-молодыми, успешно обосновавшимися в Штатах и Канаде (фильм стал вдруг маленьким хитом, на сеансы в Киногалерее, к изумлению ее дирекции, ломанулся народ — на полу сидели… Дело, правда, было не в художественных достоинствах, а в чисто практическом интересе: куча молодняка из Латвии нацеливается сваливать тем же североамериканским маршрутом)…
Про самоубийство Димы Якушева мне рассказал ФЭД — причем Дима не был даже его близким знакомым: Федя общался с Микушевичами, семейной парой (он музыкант, она учительница), затеявшей когда-то подобие молодежного литературного кружка, и Дима еще школьником туда ходил (Микушевичи о его юношеских писаниях отзывались самым восторженным образом).
Когда Якушеву было восемнадцать, он связался с какой-то вроде бы сектой — причем что за секта, толком не знали ни родители (с которыми до того момента у Димы, домашнего ребенка, отношения были вполне идиллические), ни друзья: в отличие от типичных неофитов-энтузиастов, принимающихся нести свет новообретенного знания в массы, Дима про единоверцев глухо молчал и от расспросов последовательно уклонялся. А расспросы были, и чем дальше, тем больше, потому что чем дальше, тем страннее вел себя Дима. Тогдашние стихи его — потом — я читал и сам: видно было, что парень, действительно, отчетливо талантливый — и абсолютно сумасшедший. И — может, конечно, это искажение восприятия постфактум, но все же — безумие выглядело прогрессирующим… Объявились новые приятели, никогда не представляющиеся по телефону и никогда не заходящие в квартиру. В какой-то момент — без поводов и предупреждений — Якушев просто ушел из дома; родители кинулись его искать, стали обзванивать всех знакомых, и выяснилось, что Дима ночует каждый день в новом месте, всем при этом врет (и каждому врет по-разному) и насчет причин, и насчет планов на следующий ночлег, словом — откровенно путает след, словно избавляется от слежки.
Потом Дима исчез. Через неделю родители получили по почте письмо. Почерк был Якушева, несомненно. “Жить в Cерой Cлизи и быть Серой Слизью полагаю недостойным и противоестественным”. Тэ Чэ Ка. Диму объявили в розыск. Нашли только через три недели. На заброшенной промплощадке где-то на Буллю, в виде обгоревшего трупа. Зажигалка и канистры из-под жидкости для разведения костров валялись рядом. Откровенных признаков насилия и борьбы не наблюдалось, полиция констатировала “самоубийство путем самосожжения”. Дела не заводили.
Димины родители, чтобы самим не сойти с ума, начали искать тех, кто, были они уверены, довел их сына до суицида. И действительно при поддержке прежних, досектантских, друзей Якушева кое-что нарыли. Выяснили, что секта и впрямь имеет место (причем без всякой положенной лицензии от Комитета по делам религий), называется “Новый Ковчег”. Узнали фамилии двоих из не любящих светиться Диминых единоверцев: Яценко и Маховский. Даже узнали, что как минимум один человек, состоявший в “Ковчеге”, — некто Карина Панкова, студентка иняза, — примерно в то же время с тяжелейшим реактивным психозом угодила в психушку на Твайку, где и пребывает, между прочим, до сих пор, не возвращаясь к норме… Родители снова пошли в полицию — и там их снова вежливо отфутболили, сославшись на отсутствие состава преступления. Они сунулись в пару газет, и где-то — кажется, в “Вестях” — вышла-таки байка. Тоже без всяких юридических последствий. Про все это ФЭД мне и рассказал.
Первоначальные мои действия были вполне бессистемными. Ну, поговорил на камеру с самодеятельными расследователями. Со знакомыми Панковой — плюс пара слов психиатра, подтвердившего, что реактивный бред, скорее всего, был спровоцирован, причем дело не обошлось без наркоты, а прогноз вполне неутешителен (почему-то запомнились больничные дверные защелки с вынутыми ручками — последние сестры носили с собой, вставляя в соответствующие отверстия, когда надо было открыть дверь)… Ну, записал ментовский отказ от комментариев (уже слегка нервный). Из разговоров со всем этим народом вдруг всплыл еще один фигурант — и снова с наркотическим мотивом: туроператор, за тридцать, плотно сел на иглу, угодил в больницу, потом в Риндзеле (там центр реабилитации торчков, устроенный на манер макаренковской коммуны) сумел-таки слезть… Я нашел и его, но он со мной общаться не стал.
И все же манипуляции мои несколько всколыхнули болото. Кто-то задергался, кто-то заговорил… Ситуация понемногу прояснялась.
“Новый Ковчег” по всему выходил структуркой достаточно нестандартной. Обычно секта — это либо высокоэффективный пылесос для вытягивания денег из адептов (особенно это касается организаций крупных, от “Нового поколения” до кришнаитов), либо пускай страшненькое, но карикатурное сообщество благостных или агрессивных фанатиков. “Ковчег” не производил впечатления ни того ни другого: квартиры с машинами не выманивались, и вообще, хотя разносортной уголовщиной пованивало ощутимо, деньги нигде впрямую не фигурировали. И само учение “ковчеговцев” (про которое выяснить что-либо определенное тоже было крайне непросто) выглядело не слишком типично. На первый взгляд — очередная вариация апокалиптической секты, с идеей грядущего “конца дней” и спасения избранных. Правда, ждали они скорее не светопреставления, а чего-то вроде нового Потопа — отсюда и “Ковчег”. И готовились не к транспортировке в горний мир, а к тому, чтобы пережить катаклизм. Для чего потребно первым делом глубоко законспирироваться. Конспирация была организована почти профессионально: деление на “тройки” (по тому же принципу, который у мунистов называется “сэндвич” — когда двое “старослужащих” опекают-обрабатывают новичка, в случае с Якушевым этими опекающими как раз и были Маховский с Яценко), причем всякая “тройка” функционирует автономно, контактируя только со “звеньевым” (по четыре “тройки” на каждого), и “звеньевые” тоже существуют обособленно, не зная друг друга… и так далее, не религиозное объединение, а какая-то “Красная Капелла”. Происхождение всей этой шпионской механики стало понятнее, когда удалось (все ж таки механика механикой, а сектантов не готовили на спецкурсах ГРУ) кое-что разузнать и про вероятного гуру “Ковчега”. Та еще фигура.
Всеволод Греков, бывший сотрудник ПГУ (Первого главного управления КГБ, внешней разведки): из органов уволился в начале девяностых, осел в Риге, открыл сыскное агентство (они все тогда открывали сыскные агентства или охранные фирмы, на худой конец работали телохранителями — не откровенно криминализовавшиеся выходцы из гэбэшных подразделений), потом занялся “многоуровневым маркетингом”, вдруг заинтересовался эзотерикой, поварился и у “ледяевцев”, и у иеговистов, — и к концу девяностых основал свой “Ковчег”… Хотя все это я узнал не столько в процессе собственных “раскопок”, сколько уже потом: когда начался шум, ментовское расследование… а частично — от самого Грекова.
Я уже монтировал фильм, когда он мне позвонил. С предложением дать интервью. И условием не показывать лица.
Экс-гэбист совершенно не оправдал моих ожиданий: он не похож был — нимало — ни на искреннего маньяка, ни на корыстного жулика; я даже не обнаружил в нем агрессивной харизмы, свойственной всем лидерам тоталитарных сект. Больше того, Греков производил впечатление человека осмысленного и интеллигентного — хотя вещи говорил вправду странные…
Когда я записал это интервью, я понял: фильм получился.
Георг Стражнов по доброму знакомству сразу запустил “Дезертира с «Ковчега»” в своей Киногалерее. Буквально через три дня позвонил Ансис, продюсер с ЛНТ, предложил показать фильм у них на канале. Все-таки какой-то резонанс история с “Ковчегом” получила, к тому же почти параллельно раскручивался скандал с девушкой-иеговисткой, умершей из-за отказа от переливания крови, — в общем, сектантская тема была на слуху. А дальше уже пошло внеплановое везение.
В “Свенска Дагбладет”, титульной стокгольмской газете, тиснули полуполосный текст; их прибалтийский собкор видел “Дезертира” в элэнтэшном эфире — и зацепился за слово “наркотики” и фамилию Грекова. Оказалось, в Швеции только-только поднялся громчайший хай на тему наркотранзита в и из экс-СССР — туда через нас везли полуфабрикаты и недорогое зелье, обратно — качественную химию западноевропейской выделки. Арестовали кого-то из числа местных ключевых транзитных фигур; арестованному среди прочего вменяли в вину сотрудничество с русской мафией дробь Кей-Джи-Би. В качестве представителя каковых поминался некий В. Грекофф, бывший второй секретарь (читай — штатный резидент ГБ) советского посольства в Стокгольме…
После “Дагбладет” фильм купили уже шведы и показали по SVT1.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Стал думать дальше — уже в компании моей и пивасика-вискарика: почему не написано ни единого реально состоятельного литературного текста, действие которого происходило бы в Риге? Ну да, у местной русской диаспоры традиционно небогато с талантами — да и те, что становятся хоть сколько-нибудь востребованы за пределами нашей ганзейской провинции, немедля сваливают в метрополию, Москву ту же. А пропо, и “Белая гвардия” написана Михал Афанасьичем не в Киеве, и “Золотой теленок” не в Одессе, и “Одесские…” даже “…рассказы”… Про Ригу же не пишут ни в ней сидючи, ни вне ее…
А вот неинтересно про нее писать. Хоть и красивый город (был!), и немалый, и портовый. И больше — окраина империи (была опять же), место стыковки какого ни есть Востока с каким ни есть Западом… Ан — при всех бонусах, нет у этого места своего лица.
Засада — в несоответствии того города, который в результате всех исторических пертурбаций получился, тому городу, каким Рига должна была стать по сути своей. Она должна была стать городом, без дураков, великим. Но не столицей, нет — проходным двором. С Востока опять же на Запад и обратно. Ну да, ну да — из России в Европу.
Собственно, и генетически Рига, крепость, построенная Ливонским орденом на землях совершенно диких еще балтийских племен в начале тринадцатого века, — восточный форпост Запада. Каковой после Петра Великого, отбившего Ригу уже у шведов, стал западным форпостом России.
И в этом именно качестве Рига почти-таки стала реальным мегаполисом, средоточием жизни экономической и культурной. Причем дважды. И оба раза — почти.
И оба раза все обломилось.
Первая попытка была — перед революцией, когда на фоне общеимперской индустриализации-капитализации Рига со своими “Руссо-Балтами”, со своей космополитической смесью немецкого наследия, русского вливания и пробуждающегося латышского национального самосознания действительно была одним из самых динамичных городов гигантской страны, одним из главных ее портов и культурных центров. И эта вот Рига кончилась вместе с Российской империей, пережила экономический обвал и мощнейший людской отток — и на несколько десятилетий ухнула в прозябание столицы мелкого провинциального государства в зоне санитарного кордона Европы у границ страшного ЭсЭсЭсЭра.
Второй заход — времена позднего совка. ВЭФы, РЭЗы, “Радиотехники”, западная витрина, прибалтийский культурный либерализм. Население приближалось к лимону, для строительства метро уже делали пробы грунта. Про то, что творилось в культурной жизни, вон г-н (сеньор) Троицкий как красочно говорит… И снова все кончилось — вместе с империей. И снова — что мы имеем? Столицу мелкого провинциального этнократического государства с изоляционистской идеологией и хуторским образом мышления в зоне санитарного кордона НАТО (население сокращается, про метро все забыли). В утиль.
Вот она, концепция сюжета. Рига, безусловно, была проектом имперского масштаба. Двухсерийный крах этого проекта — это облом двух редакций империи. Мне жалко этого проекта: ей-богу, он виделся импозантным. И мне, черт побери, жалко этой империи — вовсе не потому, конечно, что я ностальгирую в кулачок по Православию-Самодержавию, по Его Императорскому Величеству на белом кобыле, по парадам на Ред-Сквер, выводку зомбаков на мавзолее и прочей государственнической херне, которую я видал не то что в гробу — осиновым колом проткнутой (никогда меня не очаровывали атрибуты никакого государства и никакой власти — это, наверное, уже специфика личного опыта человека, выросшего на фоне многоступенчатого государственного развала и государственного предательства). А потому что я, как и было сказано, — гражданин этой империи в силу национальной принадлежности.
И город, в котором я живу, и сам я, как представитель своей нации — мы такие “каспийские монстры”, советские экранопланы, одни из последних масштабных высокотехнологичных имперских разработок. Здоровенная была штука, диковинная на вид и дерзостная по замыслу, с беспрецедентными возможностями…Так и не успели ее толком реализовать. А ведь классно, мать вашу, было придумано!…
Может, слишком классно. Не случайно же закон неубывания энтропии среагировал именно на нас?…
12
Вилнис, Никин двоюродный брат, работал начальником техчасти информагентства BNS. Я его почти не знал, но пару раз видел: интеллигентный худощавый мужик лет тридцати с лишним, с ухоженными усиками и мягким выговором. Неглупый. Приятный. Женат. Ребенку — сыну — сейчас, кажется, пять…
Полтора года назад Вилнис — “внезапно, без объявления войны” — огорошил родню известием: он уезжает. С женой и сыном. В Сибирь. В Красноярский край. В колонию к Виссариону. С работы уволился. Жилье и имущество продал. И уехал. И с тех пор никто, ближайших родственников включая, ничего о нем не слышал.
До минувшего января, когда Вилнис позвонил Нике на мобильный. Она обрадовалась было: кузен нашелся — рановато, как оказалось. Слегка смущенный Вилнис пояснил, что собирался вообще-то звонить кому-то другому… но вот набрал номер автоматически, бывает, да-да… но тебе я тоже перезвоню, обязательно, непременно, само собой… И снова пропал.
Вообще виссарионовская организация, основанная в девяностом в Минусинске на базе местного Уфологического центра “по указанию из космоса” бывшим слесарем, художником и милиционером Сергеем Торопом (ставшим, приняв “крещение от самого Отца Небесного”, Виссарионом), называется “Церковь последнего завета”. (Мента-пророка я видел как-то по ящику: ангелоподобный лик, сусальная улыбка, каштановая волна волос, васильковые глаза.) Самые упертые адепты, числом в пару тысяч, со всего бывшего Союза обитают вблизи озера Тиберкуль в отгороженном от мира религиозном изоляте в условиях практически первобытных и на строжайшей вегетарианской диете. Туда Вилнис и уехал.
Еще пару лет назад виссарионовские “заветчики” с их шестнадцатью только российскими организациями в списке зарегистрированных Минюстом РФ новых религиозных движений занимали пятую позицию. Уступая Обществу сознания Кришны (97 организаций), Церкви Божией Матери Державной, она же бывший Богородичный центр (29 организаций), Церкви Христа (24) и язычникам (19). И опережая Мунистскую ассоциацию “церквей объединения” (10), сайентологов, “Духовное единство” толстовцев и “Живую этику” рериховцев…
С некоторых пор я — специалист по данному вопросу. О чем уже готов пожалеть.
Что-то не нравится мне происходящее. С самого начала оно мне не нравилось.
Хотя что тут считать началом, понятно не слишком. Может, тот звонок Леры с сообщением, что по делу “Нового Ковчега” — точнее, никакого не “Ковчега”, вестимо, а старых моих заочных знакомцев Маховского и Яценко, — таки готовят процесс. И что адвокат Маховского очень — ну очень! — хочет нового психиатрического освидетельствования своего клиента (и признания его, бедолаги, невменяемым)…
А может, уже этот звоночек, свеженький. Сегодняшний. От некоего Никиты Яценко (“…Вы, вероятно, меня помните…”) С просьбой о встрече. Переходящей в ультиматум…
Хотя, если по совести — считать надо с того плохо памятного мне момента, когда я взялся (без чрезмерного, кстати, энтузиазма и сколь-нибудь ясного представления о перспективе) за работу, что спустя много времени и разных более-менее непредсказуемых событий принесла мне… кое-что. Например, какие-никакие имя и статус, которыми я по мере возможности пользуюсь сейчас. А также энное количество проблем, которые, возможно — вероятно! — воспоследуют в самое ближайшее время…
Момент, о котором идет речь, имел место два года назад. Я тогда был — отнюдь не я нынешний. В профессиональном отношении. Точнее, в отношении профессиональной специфики. По крайней мере, ни с какого рода криминалом не работал и работать не помышлял. Снимал про серфингистов, которые каждый год собираются на Колке, — там хорошие волны и свой “северный Казантип”. Сделал нарез из интервью с бывшими местными-молодыми, успешно обосновавшимися в Штатах и Канаде (фильм стал вдруг маленьким хитом, на сеансы в Киногалерее, к изумлению ее дирекции, ломанулся народ — на полу сидели… Дело, правда, было не в художественных достоинствах, а в чисто практическом интересе: куча молодняка из Латвии нацеливается сваливать тем же североамериканским маршрутом)…
Про самоубийство Димы Якушева мне рассказал ФЭД — причем Дима не был даже его близким знакомым: Федя общался с Микушевичами, семейной парой (он музыкант, она учительница), затеявшей когда-то подобие молодежного литературного кружка, и Дима еще школьником туда ходил (Микушевичи о его юношеских писаниях отзывались самым восторженным образом).
Когда Якушеву было восемнадцать, он связался с какой-то вроде бы сектой — причем что за секта, толком не знали ни родители (с которыми до того момента у Димы, домашнего ребенка, отношения были вполне идиллические), ни друзья: в отличие от типичных неофитов-энтузиастов, принимающихся нести свет новообретенного знания в массы, Дима про единоверцев глухо молчал и от расспросов последовательно уклонялся. А расспросы были, и чем дальше, тем больше, потому что чем дальше, тем страннее вел себя Дима. Тогдашние стихи его — потом — я читал и сам: видно было, что парень, действительно, отчетливо талантливый — и абсолютно сумасшедший. И — может, конечно, это искажение восприятия постфактум, но все же — безумие выглядело прогрессирующим… Объявились новые приятели, никогда не представляющиеся по телефону и никогда не заходящие в квартиру. В какой-то момент — без поводов и предупреждений — Якушев просто ушел из дома; родители кинулись его искать, стали обзванивать всех знакомых, и выяснилось, что Дима ночует каждый день в новом месте, всем при этом врет (и каждому врет по-разному) и насчет причин, и насчет планов на следующий ночлег, словом — откровенно путает след, словно избавляется от слежки.
Потом Дима исчез. Через неделю родители получили по почте письмо. Почерк был Якушева, несомненно. “Жить в Cерой Cлизи и быть Серой Слизью полагаю недостойным и противоестественным”. Тэ Чэ Ка. Диму объявили в розыск. Нашли только через три недели. На заброшенной промплощадке где-то на Буллю, в виде обгоревшего трупа. Зажигалка и канистры из-под жидкости для разведения костров валялись рядом. Откровенных признаков насилия и борьбы не наблюдалось, полиция констатировала “самоубийство путем самосожжения”. Дела не заводили.
Димины родители, чтобы самим не сойти с ума, начали искать тех, кто, были они уверены, довел их сына до суицида. И действительно при поддержке прежних, досектантских, друзей Якушева кое-что нарыли. Выяснили, что секта и впрямь имеет место (причем без всякой положенной лицензии от Комитета по делам религий), называется “Новый Ковчег”. Узнали фамилии двоих из не любящих светиться Диминых единоверцев: Яценко и Маховский. Даже узнали, что как минимум один человек, состоявший в “Ковчеге”, — некто Карина Панкова, студентка иняза, — примерно в то же время с тяжелейшим реактивным психозом угодила в психушку на Твайку, где и пребывает, между прочим, до сих пор, не возвращаясь к норме… Родители снова пошли в полицию — и там их снова вежливо отфутболили, сославшись на отсутствие состава преступления. Они сунулись в пару газет, и где-то — кажется, в “Вестях” — вышла-таки байка. Тоже без всяких юридических последствий. Про все это ФЭД мне и рассказал.
Первоначальные мои действия были вполне бессистемными. Ну, поговорил на камеру с самодеятельными расследователями. Со знакомыми Панковой — плюс пара слов психиатра, подтвердившего, что реактивный бред, скорее всего, был спровоцирован, причем дело не обошлось без наркоты, а прогноз вполне неутешителен (почему-то запомнились больничные дверные защелки с вынутыми ручками — последние сестры носили с собой, вставляя в соответствующие отверстия, когда надо было открыть дверь)… Ну, записал ментовский отказ от комментариев (уже слегка нервный). Из разговоров со всем этим народом вдруг всплыл еще один фигурант — и снова с наркотическим мотивом: туроператор, за тридцать, плотно сел на иглу, угодил в больницу, потом в Риндзеле (там центр реабилитации торчков, устроенный на манер макаренковской коммуны) сумел-таки слезть… Я нашел и его, но он со мной общаться не стал.
И все же манипуляции мои несколько всколыхнули болото. Кто-то задергался, кто-то заговорил… Ситуация понемногу прояснялась.
“Новый Ковчег” по всему выходил структуркой достаточно нестандартной. Обычно секта — это либо высокоэффективный пылесос для вытягивания денег из адептов (особенно это касается организаций крупных, от “Нового поколения” до кришнаитов), либо пускай страшненькое, но карикатурное сообщество благостных или агрессивных фанатиков. “Ковчег” не производил впечатления ни того ни другого: квартиры с машинами не выманивались, и вообще, хотя разносортной уголовщиной пованивало ощутимо, деньги нигде впрямую не фигурировали. И само учение “ковчеговцев” (про которое выяснить что-либо определенное тоже было крайне непросто) выглядело не слишком типично. На первый взгляд — очередная вариация апокалиптической секты, с идеей грядущего “конца дней” и спасения избранных. Правда, ждали они скорее не светопреставления, а чего-то вроде нового Потопа — отсюда и “Ковчег”. И готовились не к транспортировке в горний мир, а к тому, чтобы пережить катаклизм. Для чего потребно первым делом глубоко законспирироваться. Конспирация была организована почти профессионально: деление на “тройки” (по тому же принципу, который у мунистов называется “сэндвич” — когда двое “старослужащих” опекают-обрабатывают новичка, в случае с Якушевым этими опекающими как раз и были Маховский с Яценко), причем всякая “тройка” функционирует автономно, контактируя только со “звеньевым” (по четыре “тройки” на каждого), и “звеньевые” тоже существуют обособленно, не зная друг друга… и так далее, не религиозное объединение, а какая-то “Красная Капелла”. Происхождение всей этой шпионской механики стало понятнее, когда удалось (все ж таки механика механикой, а сектантов не готовили на спецкурсах ГРУ) кое-что разузнать и про вероятного гуру “Ковчега”. Та еще фигура.
Всеволод Греков, бывший сотрудник ПГУ (Первого главного управления КГБ, внешней разведки): из органов уволился в начале девяностых, осел в Риге, открыл сыскное агентство (они все тогда открывали сыскные агентства или охранные фирмы, на худой конец работали телохранителями — не откровенно криминализовавшиеся выходцы из гэбэшных подразделений), потом занялся “многоуровневым маркетингом”, вдруг заинтересовался эзотерикой, поварился и у “ледяевцев”, и у иеговистов, — и к концу девяностых основал свой “Ковчег”… Хотя все это я узнал не столько в процессе собственных “раскопок”, сколько уже потом: когда начался шум, ментовское расследование… а частично — от самого Грекова.
Я уже монтировал фильм, когда он мне позвонил. С предложением дать интервью. И условием не показывать лица.
Экс-гэбист совершенно не оправдал моих ожиданий: он не похож был — нимало — ни на искреннего маньяка, ни на корыстного жулика; я даже не обнаружил в нем агрессивной харизмы, свойственной всем лидерам тоталитарных сект. Больше того, Греков производил впечатление человека осмысленного и интеллигентного — хотя вещи говорил вправду странные…
Когда я записал это интервью, я понял: фильм получился.
Георг Стражнов по доброму знакомству сразу запустил “Дезертира с «Ковчега»” в своей Киногалерее. Буквально через три дня позвонил Ансис, продюсер с ЛНТ, предложил показать фильм у них на канале. Все-таки какой-то резонанс история с “Ковчегом” получила, к тому же почти параллельно раскручивался скандал с девушкой-иеговисткой, умершей из-за отказа от переливания крови, — в общем, сектантская тема была на слуху. А дальше уже пошло внеплановое везение.
В “Свенска Дагбладет”, титульной стокгольмской газете, тиснули полуполосный текст; их прибалтийский собкор видел “Дезертира” в элэнтэшном эфире — и зацепился за слово “наркотики” и фамилию Грекова. Оказалось, в Швеции только-только поднялся громчайший хай на тему наркотранзита в и из экс-СССР — туда через нас везли полуфабрикаты и недорогое зелье, обратно — качественную химию западноевропейской выделки. Арестовали кого-то из числа местных ключевых транзитных фигур; арестованному среди прочего вменяли в вину сотрудничество с русской мафией дробь Кей-Джи-Би. В качестве представителя каковых поминался некий В. Грекофф, бывший второй секретарь (читай — штатный резидент ГБ) советского посольства в Стокгольме…
После “Дагбладет” фильм купили уже шведы и показали по SVT1.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42