А еще вероятнее, он вообще ни о чем не думал, а под влиянием силы вне его власти склонился и поцеловал ее.
И не платоническим поцелуем в лоб или братским поцелуем в щеку, а поцелуем прямо в приоткрытые губы - поцелуем обожания и изумления, каким Адам, по всей вероятности, будил Еву.
Глаза у нее раскрылись, и она полусонно посмотрела на него. В голове у ней не могло быть никаких сомнений относительно того, что произошло. Губы его все еще были прижаты к ее. Но она нисколько не удивилась и уж, во всяком случае, не рассердилась. Присев, она улыбнулась и протянула ему руку, чтобы он смог помочь ей подняться. И, одни в этом освещенном луной обширном храме с усыпанной звездами крышей, подле мрачного серого алтаря позабытых обрядов, стояли они рука об руку и смотрели друг на друга.
- Простите, - сказал командир Раффлтон. - Боюсь, я потревожил вас.
Впоследствии он вспоминал, что в смущении заговорил с нею по-английски. Но она отвечала ему на французском - на причудливом, старомодном французском, какой еще изредка можно повстречать на страницах старинных католических требников. У него были трудности с дословным переводом сказанного, но смысл, используя наши современные обороты, был таков:
- Не стоит. Я так рада, что ты здесь.
Он так понял, что она его ждала. Он даже усомнился: не извиниться ли ему за, по всей видимости, небольшое опоздание? Он, правда, не мог припомнить ни о каком таком назначенном свидании. Но можно сказать, что в это самое мгновение командир Раффлтон не отдавал себе отчета ни в чем, кроме самого себя и восхитительного другого существа рядом. Где-то снаружи были лунный свет и мир; но все это, казалось, не имело значения. Тишину нарушила она.
- Как ты сюда добрался? - спросила она.
Он не собирался говорить загадками. В основном он был поглощен ее разглядываньем.
- Прилетел, - ответил он.
Глаза у нее расширились - но не от сомнения, а от интереса.
- Где твои крылья? - Она наклонилась в сторону, пытаясь заглянуть ему за спину.
Он рассмеялся. От любопытства к его спине она показалась более человечной.
- Вон там, - ответил он.
Она взглянула и впервые увидела великие мерцающие паруса, отливающие серебром под лучами луны.
Она направилась к ним, а он пошел следом, замечая и не удивляясь, что на вереске будто не остается и следа примятости под нажимом ее белых ступней.
Она стала чуть-чуть поодаль, а он подошел и встал рядом. Даже самому командиру Раффлтону показалось, будто исполинские крылья подрагивают, словно два распростертых крыла прихорашивающейся перед полетом птицы.
- Он живой? - спросила она.
- Только когда я шепну, - ответил он.
Он уже стал терять немного страха перед ней. Она обернулась к нему.
- Полетели? - спросила она.
Он уставился на нее. Она была совершенно серьезна - это было очевидно. Она собиралась вложить свою руку в его и улететь вместе с ним. Все было решено. За этим он и прилетел. Ей не важно - куда. Это - его дело. Но куда он - туда теперь лежит путь и ей. Ясно было, что именно такая программа сейчас у нее в голове.
К чести его нужно записать, что одну попытку он все-таки предпринял. Вопреки всем силам природы, вопреки своим двадцати трем годам и пульсирующей у него в жилах алой крови, наперекор окутывающим его пара'м лунного света поры самых коротких ночей и голосам звезд, наперекор демонам поэзии, романтики и тайны, напевающим ему в уши свои колдовские мелодии, наперекор волшебству и великолепию ее, стоящей рядом, одетой в пурпур ночи, командир авиазвена Раффлтон повел праведную борьбу за здравый смысл.
Молодых особ, засыпающих легко одетыми на пустоши в пяти милях от ближайшего места обитания людей, следует избегать благовоспитанным молодым офицерам Воздушных Сил Его Величества. Если же они оказываются неземной красоты и очарования, то это должно послужить лишь дополнительным предостережением. Девушка повздорила с матерью и хочет убежать из дому. Всему виной этот треклятый лунный свет. Неудивительно, что на него лают собаки. Кажется, он и сейчас слышит одну из них. Добрые, почтенные, здравомыслящие существа эти собаки. Никаких к дьяволу сантиментов. Что' с того, что он ее поцеловал! Никто не связывает себя на всю жизнь со всякой женщиной, какую поцелует. Не в первый раз ее целовали, если только все юноши в Бретани не слепы и не белокровны. Вся эта напускная невинность и простота! Прикидывается. А нет - так, наверное, тронутая. Что следует сделать - это со смехом и шуткой сказать "до свиданья!", завести машину и - вперед в Англию, милую старую практичную веселую Англию, где его дожидаются завтрак и ванна.
Борьба была неравной; это чувствуется. Бедная маленькая чопорная мадам Здравый-Смысл со своим вызывающе вздернытым носиком, резким хихиканьем и врожденной вульгарностью. А против нее - и безмолвие ночи, и музыка веков, и биенье сердца.
Потому-то все и рассыпалось прахом у его ног, который, наверно, развеяло пролетающее дуновенье ветерка, оставив его беспомощным, привороженным магией ее глаз.
- Ты кто? - спросил он у нее.
- Мальвина, - ответила она ему. - Я фея.
III. Как в это оказался втянут кузен Кристофер.
У него промелькнула мысль, что, может быть, он приземлился не столь удачно, как ему показалось; что, может быть, он свалился вниз головой; вследствие чего с переживаниями командира авиазвена Раффлтона уже покончено, а он стоит на пороге нового и менее скованного существования. Если так, то начало для дерзкого юного духа выглядело многообещающим. Из этих размышлений его вернул голос Мальвины.
- Полетели? - повторила она, и теперь в нотках ее голоса звучал приказ, а не вопрос.
А что? Что бы с ним ни приключилось, на какой бы плоскости существования он сейчас ни оказался, летательный аппарат, судя по всему, последовал за ним. Он машинально завел его. Знакомое жужжание мотора вернуло к нему шанс на то, что он жив в общепринятом смысле этого слова. Еще оно навело его на мысль о практической желательности настоять, чтобы Мальвина надела на себя его запасной плащ. В Мальвине было пять футов и три дюйма [=153см] росту, а плащ был пошит на мужчину высотой в шесть футов и один дюйм [=183см], и в обычных условиях эффект получился бы комический. В том, что Мальвина - действительно фея, командир Раффлтон окончательно убедился, когда в плаще, ворот которого примерно на шесть дюймов [- 15см] возвышался у нее над головой, она еще больше стала похожа на нее.
Никто не произнес ни слова. Почему-то казалось, будто в этом нет нужды. Он помог ей забраться в сиденье и подоткнул плащ у ног. Она отвечала тою же улыбкой, с какой впервые протянула ему руку. Это была улыбка безграничного удовлетворения, словно все хлопоты у нее теперь позади. Командир Раффлтон искренне понадеялся на то, что это так. Мелькнувшая на мгновение вспышка разума подсказала ему, что его собственные, кажется, только начинаются.
Машину, должно быть, взяло на себя подсознательное "я" командира Раффлтона. Держась на несколько миль в глубине суши, он летел вдоль линии берега до места чуть южнее "Гаагского" маяка. Где-то там, он помнит, что садился долить бак. Не предвидя пассажира, он перед вылетом захватил запас горючего, что обернулось удачей. Мальвина, похоже, с интересом наблюдала за тем, как того, кого она, по всей вероятности, посчитала каким-то новой породы драконом, кормят из банок, извлекаемых у нее из-под ног, но приняла это, вместе со всеми остальными подробностями полета, как нечто в естественной природе вещей. Чудище подкрепилось, встрепенулось, отпихнулось от земли и вновь с ревом взмыло вверх; подползавшее море отхлынуло вниз.
Бытует мнение, будто всё гадкое и обыденное в жизни подстерегает командира авиазвена Раффлтона, как и всех остальных из нас, чтобы проверить нам сердце. Столь много лет будет отдано у него низким надеждам и страхам, презренной борьбе, бренным заботам и вульгарным хлопотам. Но вместе с тем живет и убеждение, что с ним навсегда останется, дабы сделать жизнь чудесной, воспоминание об этой ночи, когда, подобно богу, он несся по ветру небес, увенчанный великолепием мирового желания. Он то и дело оборачивался бросить на нее взгляд, и глаза ее неизменно отвечали ему тем же глубоким удовлетворением, словно окутавшим их обоих покрывалом бессмертия. Смутно догадываешься кое о чем из того, что он тогда чувствовал, по взгляду, какой бессознательно пробирается ему в глаза, когда он заговаривает об этом зачарованном путешествии, по тому внезапному молчанию, с каким замирают у него на устах потрепанные слова. Хорошо еще, что малое "я" его крепко держало в своих руках штурвал, а то, быть может, лишь несколько подкидываемых на волнах сломанных лонжеронов - вот и все, что осталось бы, чтобы поведать миру о некоем многообещающем авиаторе, одной летней июньской ночью возомнившем, будто ему по плечу долететь до звезд.
На полпути запламенела заря над Нидлс, затем с востока на запад проползла длинная, узкая полоска окутанной туманом земли. Одни за другими из моря, блистая золотом, стали вздыматься обрывы и скалы, а навстречу им вылетели белокрылые чайки. Он чуть ли не ожидал, что сейчас они превратятся в духов, кружащих вокруг Мальвины с криками приветствия.
Все ближе и ближе подлетали они, и туман постепенно поднимался вверх, а лунный свет ослабевал. И вдруг перед ними предстали очертания Чезил-Бэнк, за которыми притаился Уэймут.
Возможно, это всё из-за купальных кабинок или газгольдера за железнодорожной станцией, или же из-за флага над отелем "Ройял". Завесы ночи вдруг спали с него. В дверь стучался мир рабочих будней.
Он взглянул на часы. Самое начало пятого. В лагерь он передавал ожидать его к утру. Они будут посматривать. Если и дальше лететь тем же курсом, то они с Мальвиной подоспеют к самому завтраку. Ему выпадет случай познакомить ее с полковником: "Позвольте представить, полковник Гудиер фея Мальвинa." Либо это, либо высадить Мальвину где-нибудь между Уэймутом и Фарнборо. Без долгих раздумий, он решил, что предпочтительнее второе. Но где? Что с нею делать? Есть тетя Эмилия. Она ведь как-то говорила что-то такое про французскую гувернантку для Джорджины? Французский у Мальвины, правда, слегка староват по форме, но акцент очарователен. Что до жалованья... Тут в голове у него всплыл дядя Феликс и трое старших мальчиков. Он инстинктивно почувствовал, что Мальвина - это, пожалуй, не совсем то, чего хотелось бы тете Эмилии. Отец его, будь этот милый старый джентльмен жив, обернулся бы надежным прикрытием. С отцом они всегда понимали друг друга. Но мать! Тут он уверен совсем не был. В воображении возникла сцена:
Гостиная в "Честер-Террас". Тихий, шуршащий вход матери. Ее ласковое, но воспитанное приветствие. А затем - обескураживающее молчание, с каким она станет ожидать его разъяснений о Мальвине. О том, что она - фея, он, пожалуй, не упомянет. Пред материнское пенсне в золотой оправе он не видел, как будет настаивать на этой подробности: "Юная леди - я нашел ее уснувшей на вересковой пустоши в Бретани. Ночь стояла такая чу'дная, а у меня было место в машине. И она... то есть я... ну вот, мы и здесь." Последует этакое болезненное молчание, затем приподнимутся изящно изогнутые брови: "Ты хочешь сказать, милый мой мальчик, что позволил этой..." - Тут последует легкая пауза. - "...этой юной особе оставить свой дом, семью, друзей и родственников в Бретани, чтобы быть с тобой. А можно спросить - в каком качестве?"
Потому что именно так всё и будет выглядеть - и не только для его матери. Предположим, что каким-то чудом это действительно представляет собой факты. Предположим, что несмотря на подавляющие свидетельства в ее пользу - на ночь, луну и звезды, и на то чувство, что пришло к нему, когда он ее поцеловал - предположим, несмотря на все это, оказалось бы вдруг, что она не фея. Предположим, домыслы вульгарного "здравого смысла" о том, что она - всего лишь сбежавшая из дому маленькая проказница, действительно попали в точку. Что', если уже полным ходом идут розыски? Аэроплан в сто лошадиных сил не пролетает незамеченным. Разве нет закона о чем-то таком что-то про "сманивание" и про "малолетних девочек"? Он ее не "сманивал". Если уж на то пошло, то все наоборот. Но возымеет ли ее добровольное согласие силу юридической защиты? Сколько ей лет? Вот как встанет вопрос. На самом деле, он предполагал, что тысяча или около того. Быть может, и больше. К сожалению, по виду ее этого не скажешь. Холодно подозрительный судья, пожалуй, посчитает "шестнадцать" намного более близкой оценкой. Вполне возможно, что из-за всего этого он влипнет в чертовскую заваруху. Он бросил взгляд назад. Мальвина отвечала ему неизменной улыбкой неописуемого удовольствия. Впервые она вызвала у него отчетливое чувство раздражения.
К тому времени они подлетали к Уэймуту. Можно было ясно прочитать рекламные афиши перед выходившим на эспланаду кинотеатром: "Вилкинс и Русалка. Комическая драма." На них была изображена расчесывающая волосы женщина. И Вилкинс - грузный мужчина в полосатом купальнике.
Тот безумный импульс, что охватил его с первым дыханьем зари: стряхнуть с крыльев сжимающийся мир, кануть вверх к звездам, дабы никогда больше не возвратиться... о небо! Как он жалел, что не поддался ему.
И тут его осенила мысль о кузене Кристофере.
Милый старый кузен Кристофер - пятидесятивосьмилетний холостяк. И как эта мысль не пришла ему в голову раньше? Перед взором командира Раффлтона сошло с небес видение "кузена Кристофера" в виде полного, краснолицего ангела в шляпе-панаме и твидовом костюме цвета перца с солью, протягивающего ему спасательный пояс. Кузен Кристофер привяжется к Мальвине, словно какая-нибудь курица-наседка к осиротевшему утенку. Фея, обнаруженная уснувшей подле одного из древних менгиров Бретани. Единственным страхом у него будет - не забрали бы ее прежде, чем он успеет написать о ней статью. Он должен уже вернуться из Оксфорда и быть у себя в коттедже. Названия деревни командир Раффлтон вспомнить не мог. Само вспомнится. Она лежит к северо-западу от Ньюбери. Пересечь равнину Солсбери и держать курс прямо на башню Магдалины. Известняковые холмы Даунс заканчиваются чуть ли не у самых ворот сада. Есть там и ровный зеленый луг почти в полмили длиной. Командиру Раффлтону показалось, будто кузен Кристофер был сотворен и бережно сохранялся Провидением специально для этого случая.
Он уже больше не был зачарованным луной юношей минувшей ночи, над которым могли потешаться, как им заблагорассудится, фантазия и воображение. Эту его часть бодрящий, свежий утренний воздух загнал назад в свою каморку. Он был командир Раффлтон - энергичный и бдительный молодой инженер, сохраняющий полную власть над своим рассудком. Помнить в данный момент нужно это. Опустившись на уединенный участок берега, он вновь принялся беспокоить Мальвину извлечением банок. Он ожидал, что посреди бела дня пассажирка его окажется симпатичной девчушкой с детской внешностью, немного растрепанной, и, возможно, с оттенком синевы вокруг носа - естественным результатом трехчасового полета со скоростью пятидесяти миль [- 83-93км] в час. Вздрогнув от возврата первоначальных ощущений, когда она впервые ожила под его поцелуем, он застыл в нескольких футах от девушки, не в силах отвести от нее глаз. Минула и ночь, и тишина. Она стояла лицом к солнечному свету, в одеянии из плаща "барберри", на полдюжины размеров великого для нее. Сзади нее шли ряды купальных кабинок, а за ними - снова газгольдер. В полумиле от них с шумом перескакивал с пути на путь товарняк.
Но ее по-прежнему окружал ореол; что-то, не поддающееся описанию, но вполне ощутимое - что-то, откуда она смотрела на тебя, словно из иного мира.
Он взял поданную ею руку, и она легко выскочила из машины. Растрепанной она не была нисколько. Казалось, будто воздух и есть ее родная стихия. Она осмотрелась с интересом, но без любопытства. Первая ее мысль была о машине.
- Бедняжка! - сказала она. - Устал, наверно.
К нему вернулся слабый трепет страха, охвативший его, когда под тенью менгира он наблюдал раскрытие ее глаз. Ощущение не было неприятным. Скорее оно придавало их отношениям пикантности. Но оно было отчетливо реальным. Она наблюдала за кормежкой чудовища; затем он снова подошел и встал рядом с ней на желтом песке.
- Англия! - пояснил он, взмахнув рукой. У нее, пожалуй, создалось впечатление, будто земля эта принадлежит ему. Она величаво повторила название. И почему-то, пав с ее губ, оно нарисовало в воображении командира Раффлтона землю чудес и романтики.
- Я слышала о ней, - добавила она. - Думаю, она мне понравится.
Он выразил надежду, что да. По этому поводу он сохранял мертвецкую серьезность. Вообще говоря, чувство юмора у него было; но в тот момент оно, похоже, его покинуло. Он сказал ей, что собирается оставить ее под опекой одного мудрого и ученого человека по имени "Кузен Кристофер";
1 2 3 4 5 6 7
И не платоническим поцелуем в лоб или братским поцелуем в щеку, а поцелуем прямо в приоткрытые губы - поцелуем обожания и изумления, каким Адам, по всей вероятности, будил Еву.
Глаза у нее раскрылись, и она полусонно посмотрела на него. В голове у ней не могло быть никаких сомнений относительно того, что произошло. Губы его все еще были прижаты к ее. Но она нисколько не удивилась и уж, во всяком случае, не рассердилась. Присев, она улыбнулась и протянула ему руку, чтобы он смог помочь ей подняться. И, одни в этом освещенном луной обширном храме с усыпанной звездами крышей, подле мрачного серого алтаря позабытых обрядов, стояли они рука об руку и смотрели друг на друга.
- Простите, - сказал командир Раффлтон. - Боюсь, я потревожил вас.
Впоследствии он вспоминал, что в смущении заговорил с нею по-английски. Но она отвечала ему на французском - на причудливом, старомодном французском, какой еще изредка можно повстречать на страницах старинных католических требников. У него были трудности с дословным переводом сказанного, но смысл, используя наши современные обороты, был таков:
- Не стоит. Я так рада, что ты здесь.
Он так понял, что она его ждала. Он даже усомнился: не извиниться ли ему за, по всей видимости, небольшое опоздание? Он, правда, не мог припомнить ни о каком таком назначенном свидании. Но можно сказать, что в это самое мгновение командир Раффлтон не отдавал себе отчета ни в чем, кроме самого себя и восхитительного другого существа рядом. Где-то снаружи были лунный свет и мир; но все это, казалось, не имело значения. Тишину нарушила она.
- Как ты сюда добрался? - спросила она.
Он не собирался говорить загадками. В основном он был поглощен ее разглядываньем.
- Прилетел, - ответил он.
Глаза у нее расширились - но не от сомнения, а от интереса.
- Где твои крылья? - Она наклонилась в сторону, пытаясь заглянуть ему за спину.
Он рассмеялся. От любопытства к его спине она показалась более человечной.
- Вон там, - ответил он.
Она взглянула и впервые увидела великие мерцающие паруса, отливающие серебром под лучами луны.
Она направилась к ним, а он пошел следом, замечая и не удивляясь, что на вереске будто не остается и следа примятости под нажимом ее белых ступней.
Она стала чуть-чуть поодаль, а он подошел и встал рядом. Даже самому командиру Раффлтону показалось, будто исполинские крылья подрагивают, словно два распростертых крыла прихорашивающейся перед полетом птицы.
- Он живой? - спросила она.
- Только когда я шепну, - ответил он.
Он уже стал терять немного страха перед ней. Она обернулась к нему.
- Полетели? - спросила она.
Он уставился на нее. Она была совершенно серьезна - это было очевидно. Она собиралась вложить свою руку в его и улететь вместе с ним. Все было решено. За этим он и прилетел. Ей не важно - куда. Это - его дело. Но куда он - туда теперь лежит путь и ей. Ясно было, что именно такая программа сейчас у нее в голове.
К чести его нужно записать, что одну попытку он все-таки предпринял. Вопреки всем силам природы, вопреки своим двадцати трем годам и пульсирующей у него в жилах алой крови, наперекор окутывающим его пара'м лунного света поры самых коротких ночей и голосам звезд, наперекор демонам поэзии, романтики и тайны, напевающим ему в уши свои колдовские мелодии, наперекор волшебству и великолепию ее, стоящей рядом, одетой в пурпур ночи, командир авиазвена Раффлтон повел праведную борьбу за здравый смысл.
Молодых особ, засыпающих легко одетыми на пустоши в пяти милях от ближайшего места обитания людей, следует избегать благовоспитанным молодым офицерам Воздушных Сил Его Величества. Если же они оказываются неземной красоты и очарования, то это должно послужить лишь дополнительным предостережением. Девушка повздорила с матерью и хочет убежать из дому. Всему виной этот треклятый лунный свет. Неудивительно, что на него лают собаки. Кажется, он и сейчас слышит одну из них. Добрые, почтенные, здравомыслящие существа эти собаки. Никаких к дьяволу сантиментов. Что' с того, что он ее поцеловал! Никто не связывает себя на всю жизнь со всякой женщиной, какую поцелует. Не в первый раз ее целовали, если только все юноши в Бретани не слепы и не белокровны. Вся эта напускная невинность и простота! Прикидывается. А нет - так, наверное, тронутая. Что следует сделать - это со смехом и шуткой сказать "до свиданья!", завести машину и - вперед в Англию, милую старую практичную веселую Англию, где его дожидаются завтрак и ванна.
Борьба была неравной; это чувствуется. Бедная маленькая чопорная мадам Здравый-Смысл со своим вызывающе вздернытым носиком, резким хихиканьем и врожденной вульгарностью. А против нее - и безмолвие ночи, и музыка веков, и биенье сердца.
Потому-то все и рассыпалось прахом у его ног, который, наверно, развеяло пролетающее дуновенье ветерка, оставив его беспомощным, привороженным магией ее глаз.
- Ты кто? - спросил он у нее.
- Мальвина, - ответила она ему. - Я фея.
III. Как в это оказался втянут кузен Кристофер.
У него промелькнула мысль, что, может быть, он приземлился не столь удачно, как ему показалось; что, может быть, он свалился вниз головой; вследствие чего с переживаниями командира авиазвена Раффлтона уже покончено, а он стоит на пороге нового и менее скованного существования. Если так, то начало для дерзкого юного духа выглядело многообещающим. Из этих размышлений его вернул голос Мальвины.
- Полетели? - повторила она, и теперь в нотках ее голоса звучал приказ, а не вопрос.
А что? Что бы с ним ни приключилось, на какой бы плоскости существования он сейчас ни оказался, летательный аппарат, судя по всему, последовал за ним. Он машинально завел его. Знакомое жужжание мотора вернуло к нему шанс на то, что он жив в общепринятом смысле этого слова. Еще оно навело его на мысль о практической желательности настоять, чтобы Мальвина надела на себя его запасной плащ. В Мальвине было пять футов и три дюйма [=153см] росту, а плащ был пошит на мужчину высотой в шесть футов и один дюйм [=183см], и в обычных условиях эффект получился бы комический. В том, что Мальвина - действительно фея, командир Раффлтон окончательно убедился, когда в плаще, ворот которого примерно на шесть дюймов [- 15см] возвышался у нее над головой, она еще больше стала похожа на нее.
Никто не произнес ни слова. Почему-то казалось, будто в этом нет нужды. Он помог ей забраться в сиденье и подоткнул плащ у ног. Она отвечала тою же улыбкой, с какой впервые протянула ему руку. Это была улыбка безграничного удовлетворения, словно все хлопоты у нее теперь позади. Командир Раффлтон искренне понадеялся на то, что это так. Мелькнувшая на мгновение вспышка разума подсказала ему, что его собственные, кажется, только начинаются.
Машину, должно быть, взяло на себя подсознательное "я" командира Раффлтона. Держась на несколько миль в глубине суши, он летел вдоль линии берега до места чуть южнее "Гаагского" маяка. Где-то там, он помнит, что садился долить бак. Не предвидя пассажира, он перед вылетом захватил запас горючего, что обернулось удачей. Мальвина, похоже, с интересом наблюдала за тем, как того, кого она, по всей вероятности, посчитала каким-то новой породы драконом, кормят из банок, извлекаемых у нее из-под ног, но приняла это, вместе со всеми остальными подробностями полета, как нечто в естественной природе вещей. Чудище подкрепилось, встрепенулось, отпихнулось от земли и вновь с ревом взмыло вверх; подползавшее море отхлынуло вниз.
Бытует мнение, будто всё гадкое и обыденное в жизни подстерегает командира авиазвена Раффлтона, как и всех остальных из нас, чтобы проверить нам сердце. Столь много лет будет отдано у него низким надеждам и страхам, презренной борьбе, бренным заботам и вульгарным хлопотам. Но вместе с тем живет и убеждение, что с ним навсегда останется, дабы сделать жизнь чудесной, воспоминание об этой ночи, когда, подобно богу, он несся по ветру небес, увенчанный великолепием мирового желания. Он то и дело оборачивался бросить на нее взгляд, и глаза ее неизменно отвечали ему тем же глубоким удовлетворением, словно окутавшим их обоих покрывалом бессмертия. Смутно догадываешься кое о чем из того, что он тогда чувствовал, по взгляду, какой бессознательно пробирается ему в глаза, когда он заговаривает об этом зачарованном путешествии, по тому внезапному молчанию, с каким замирают у него на устах потрепанные слова. Хорошо еще, что малое "я" его крепко держало в своих руках штурвал, а то, быть может, лишь несколько подкидываемых на волнах сломанных лонжеронов - вот и все, что осталось бы, чтобы поведать миру о некоем многообещающем авиаторе, одной летней июньской ночью возомнившем, будто ему по плечу долететь до звезд.
На полпути запламенела заря над Нидлс, затем с востока на запад проползла длинная, узкая полоска окутанной туманом земли. Одни за другими из моря, блистая золотом, стали вздыматься обрывы и скалы, а навстречу им вылетели белокрылые чайки. Он чуть ли не ожидал, что сейчас они превратятся в духов, кружащих вокруг Мальвины с криками приветствия.
Все ближе и ближе подлетали они, и туман постепенно поднимался вверх, а лунный свет ослабевал. И вдруг перед ними предстали очертания Чезил-Бэнк, за которыми притаился Уэймут.
Возможно, это всё из-за купальных кабинок или газгольдера за железнодорожной станцией, или же из-за флага над отелем "Ройял". Завесы ночи вдруг спали с него. В дверь стучался мир рабочих будней.
Он взглянул на часы. Самое начало пятого. В лагерь он передавал ожидать его к утру. Они будут посматривать. Если и дальше лететь тем же курсом, то они с Мальвиной подоспеют к самому завтраку. Ему выпадет случай познакомить ее с полковником: "Позвольте представить, полковник Гудиер фея Мальвинa." Либо это, либо высадить Мальвину где-нибудь между Уэймутом и Фарнборо. Без долгих раздумий, он решил, что предпочтительнее второе. Но где? Что с нею делать? Есть тетя Эмилия. Она ведь как-то говорила что-то такое про французскую гувернантку для Джорджины? Французский у Мальвины, правда, слегка староват по форме, но акцент очарователен. Что до жалованья... Тут в голове у него всплыл дядя Феликс и трое старших мальчиков. Он инстинктивно почувствовал, что Мальвина - это, пожалуй, не совсем то, чего хотелось бы тете Эмилии. Отец его, будь этот милый старый джентльмен жив, обернулся бы надежным прикрытием. С отцом они всегда понимали друг друга. Но мать! Тут он уверен совсем не был. В воображении возникла сцена:
Гостиная в "Честер-Террас". Тихий, шуршащий вход матери. Ее ласковое, но воспитанное приветствие. А затем - обескураживающее молчание, с каким она станет ожидать его разъяснений о Мальвине. О том, что она - фея, он, пожалуй, не упомянет. Пред материнское пенсне в золотой оправе он не видел, как будет настаивать на этой подробности: "Юная леди - я нашел ее уснувшей на вересковой пустоши в Бретани. Ночь стояла такая чу'дная, а у меня было место в машине. И она... то есть я... ну вот, мы и здесь." Последует этакое болезненное молчание, затем приподнимутся изящно изогнутые брови: "Ты хочешь сказать, милый мой мальчик, что позволил этой..." - Тут последует легкая пауза. - "...этой юной особе оставить свой дом, семью, друзей и родственников в Бретани, чтобы быть с тобой. А можно спросить - в каком качестве?"
Потому что именно так всё и будет выглядеть - и не только для его матери. Предположим, что каким-то чудом это действительно представляет собой факты. Предположим, что несмотря на подавляющие свидетельства в ее пользу - на ночь, луну и звезды, и на то чувство, что пришло к нему, когда он ее поцеловал - предположим, несмотря на все это, оказалось бы вдруг, что она не фея. Предположим, домыслы вульгарного "здравого смысла" о том, что она - всего лишь сбежавшая из дому маленькая проказница, действительно попали в точку. Что', если уже полным ходом идут розыски? Аэроплан в сто лошадиных сил не пролетает незамеченным. Разве нет закона о чем-то таком что-то про "сманивание" и про "малолетних девочек"? Он ее не "сманивал". Если уж на то пошло, то все наоборот. Но возымеет ли ее добровольное согласие силу юридической защиты? Сколько ей лет? Вот как встанет вопрос. На самом деле, он предполагал, что тысяча или около того. Быть может, и больше. К сожалению, по виду ее этого не скажешь. Холодно подозрительный судья, пожалуй, посчитает "шестнадцать" намного более близкой оценкой. Вполне возможно, что из-за всего этого он влипнет в чертовскую заваруху. Он бросил взгляд назад. Мальвина отвечала ему неизменной улыбкой неописуемого удовольствия. Впервые она вызвала у него отчетливое чувство раздражения.
К тому времени они подлетали к Уэймуту. Можно было ясно прочитать рекламные афиши перед выходившим на эспланаду кинотеатром: "Вилкинс и Русалка. Комическая драма." На них была изображена расчесывающая волосы женщина. И Вилкинс - грузный мужчина в полосатом купальнике.
Тот безумный импульс, что охватил его с первым дыханьем зари: стряхнуть с крыльев сжимающийся мир, кануть вверх к звездам, дабы никогда больше не возвратиться... о небо! Как он жалел, что не поддался ему.
И тут его осенила мысль о кузене Кристофере.
Милый старый кузен Кристофер - пятидесятивосьмилетний холостяк. И как эта мысль не пришла ему в голову раньше? Перед взором командира Раффлтона сошло с небес видение "кузена Кристофера" в виде полного, краснолицего ангела в шляпе-панаме и твидовом костюме цвета перца с солью, протягивающего ему спасательный пояс. Кузен Кристофер привяжется к Мальвине, словно какая-нибудь курица-наседка к осиротевшему утенку. Фея, обнаруженная уснувшей подле одного из древних менгиров Бретани. Единственным страхом у него будет - не забрали бы ее прежде, чем он успеет написать о ней статью. Он должен уже вернуться из Оксфорда и быть у себя в коттедже. Названия деревни командир Раффлтон вспомнить не мог. Само вспомнится. Она лежит к северо-западу от Ньюбери. Пересечь равнину Солсбери и держать курс прямо на башню Магдалины. Известняковые холмы Даунс заканчиваются чуть ли не у самых ворот сада. Есть там и ровный зеленый луг почти в полмили длиной. Командиру Раффлтону показалось, будто кузен Кристофер был сотворен и бережно сохранялся Провидением специально для этого случая.
Он уже больше не был зачарованным луной юношей минувшей ночи, над которым могли потешаться, как им заблагорассудится, фантазия и воображение. Эту его часть бодрящий, свежий утренний воздух загнал назад в свою каморку. Он был командир Раффлтон - энергичный и бдительный молодой инженер, сохраняющий полную власть над своим рассудком. Помнить в данный момент нужно это. Опустившись на уединенный участок берега, он вновь принялся беспокоить Мальвину извлечением банок. Он ожидал, что посреди бела дня пассажирка его окажется симпатичной девчушкой с детской внешностью, немного растрепанной, и, возможно, с оттенком синевы вокруг носа - естественным результатом трехчасового полета со скоростью пятидесяти миль [- 83-93км] в час. Вздрогнув от возврата первоначальных ощущений, когда она впервые ожила под его поцелуем, он застыл в нескольких футах от девушки, не в силах отвести от нее глаз. Минула и ночь, и тишина. Она стояла лицом к солнечному свету, в одеянии из плаща "барберри", на полдюжины размеров великого для нее. Сзади нее шли ряды купальных кабинок, а за ними - снова газгольдер. В полумиле от них с шумом перескакивал с пути на путь товарняк.
Но ее по-прежнему окружал ореол; что-то, не поддающееся описанию, но вполне ощутимое - что-то, откуда она смотрела на тебя, словно из иного мира.
Он взял поданную ею руку, и она легко выскочила из машины. Растрепанной она не была нисколько. Казалось, будто воздух и есть ее родная стихия. Она осмотрелась с интересом, но без любопытства. Первая ее мысль была о машине.
- Бедняжка! - сказала она. - Устал, наверно.
К нему вернулся слабый трепет страха, охвативший его, когда под тенью менгира он наблюдал раскрытие ее глаз. Ощущение не было неприятным. Скорее оно придавало их отношениям пикантности. Но оно было отчетливо реальным. Она наблюдала за кормежкой чудовища; затем он снова подошел и встал рядом с ней на желтом песке.
- Англия! - пояснил он, взмахнув рукой. У нее, пожалуй, создалось впечатление, будто земля эта принадлежит ему. Она величаво повторила название. И почему-то, пав с ее губ, оно нарисовало в воображении командира Раффлтона землю чудес и романтики.
- Я слышала о ней, - добавила она. - Думаю, она мне понравится.
Он выразил надежду, что да. По этому поводу он сохранял мертвецкую серьезность. Вообще говоря, чувство юмора у него было; но в тот момент оно, похоже, его покинуло. Он сказал ей, что собирается оставить ее под опекой одного мудрого и ученого человека по имени "Кузен Кристофер";
1 2 3 4 5 6 7