Мои подозрения в отношении Шалго позже подтвердились. Мой друг стал предателем, но об этом позже. Я должен был ехать в Берлин, мы готовились к оккупации Венгрии. Перед отъездом я договорился с Шалго относительно задач, которые нам предстояло совместно решить. На основании примет, которые сообщил Хельмеци, он объявил о розыске Гарри Кэмпбела по всей Венгрии. В мое отсутствие Шалго производил тщательный розыск, повсюду вынюхивал. Семнадцатого я вернулся в Будапешт, и Шалго доложил, что ему ничего не удалось сделать. В это время офицер полиции установил, что имя Кэмпбел фигурирует в списке разыскиваемых. Мать Кальмана Борши, племянника главного врача Шавоша, звали Эржебет Кэмпбел; она живет в Англии. Девичья фамилия жены главного врача также Кэмпбел. Я обрадовался этим сведениям и тотчас же высказал свои предположения: Кэмпбел — это Кальман Борши, а участвовавший в убийстве военный тождествен с другим беглецом, с Шандором Домбаи. Но только это надо доказать. Восемнадцатого в ночь пришлось арестовать Шалго, потому что он пытался устроить побег Марианны Калди.
— Этого я не понимаю, — проговорил Кальман. — Для чего ему нужно было устраивать ей побег?
— Вы правы, Шуба, — рассмеялся Шликкен. — Действительно, это понять трудно. Для этого вам нужно знать, что Шалго работал по «вылавливанию» коммунистов. Как он утверждал, профессор Калди был одним из руководителей коммунистического движения. Поэтому он держал под наблюдением профессора. К сожалению, наблюдения его не увенчались успехом. В то же время он ловко заманил в ловушку ядро мишкольцевской коммунистической ячейки. В донесениях упоминалась девушка под кличкой «Белочка», которая в Хатване села на поезд Мишкольц — Будапешт. Она встретилась с Бушей, получила у него оружие и исчезла. Имя Белочки фигурирует также в наших досье как кличка связной коммунистического центра. Таким образом, мишкольцевская ячейка была связана с центром в Будапеште. Белочка исчезла вместе с оружием. Когда я был у Шалго, ему передали внеочередное донесение от его агента. В донесении говорилось о том, что за день до этого Марианна Калди явилась домой после нескольких дней отсутствия с тяжелым чемоданом. На другой день чемодан исчез. В то же время девушку посетила врач Мария Агаи, которой удалось бежать от моих людей. Ясно, что Марианна Калди и есть разыскиваемая Белочка. Шалго попросил разрешения самому арестовать девушку. Я для виду согласился. Но так как я не верил ему, то послал своих людей во главе с лейтенантом Мольтке на виллу, чтобы они арестовали всех находящихся там. В том числе и Шалго. Остальное вы знаете. Шалго застрелил бедного Мольтке и пытался бежать с девушкой…
Бомбежка прекратилась, наступила тишина, но отбоя воздушной тревоги не было.
— Я просмотрел заметки Шалго, — продолжал Шликкен, — те, что остались, потому что многое он сжег; затем приступил к сплетению нитей, или, если хотите, к складыванию мозаики. Я нашел донесения агента Шалго. Они оказались крайне интересными. В результате, с одной стороны, оставалось в силе мое предположение, что убийство было совершено Борши и Домбаи; на основании же донесения агента Шалго я выдвинул предположение номер два: Кальман Борши и Пал Шуба — одно лицо.
Кальману показалось, что стул под ним закачался. Ему стоило огромнейшего напряжения воли с улыбкой произнести:
— Неужели?
— Именно так. Свое предположение я основывал на следующем. Агент сообщил, что на виллу нанят новый садовник, фельдфебель из юнкеров Пал Шуба, инвалид войны. Шубу приняли на работу в тот самый день, когда сбежал Кальман Борши. Шавош заявил о намерении Борши дезертировать и в то же время устроил Шубу на работу.
— Это действительно логично.
— Безусловно, — кивнул Шликкен. — В другом донесении агента сообщается, что утром четвертого марта у Шубы в гостях побывал лейтенант с женой. На рассвете пятого марта они уехали. Не забудьте, что в ту ночь произошло убийство. Но мои предположения еще надо было доказать. Я приступил к этому, и разочарование последовало за разочарованием. Дал указание начать слежку за Шавошем. И услышал о нем наилучшие отзывы. Надежный человек, настоящий венгерский патриот. Выяснилось, что Шавош не только вас устроил, но и почти каждого из выздоравливающих в клинике больных определял на место.
— Это и я могу подтвердить, — сказал Кальман, немного успокоившись.
— Я запросил в прокуратуре дела на Кальмана Борши и Шандора Домбаи. И новые разочарования постигли меня. В делах я обнаружил три видовых открытки. Открытки были переданы в прокуратуру главным врачом Шавошем. Все три были присланы Кальманом Борши. Первая открытка прибыла из Стамбула, остальные две из Каира; последняя датирована вторым марта. Специалисты-графологи определили, что письма не подделаны. Марки, а также штампы на открытках настоящие… Вот видите, дорогой Шуба, каким путем вы подпали под подозрение.
— У меня мороз пробежал по коже, господин майор. Ваш агент находился на вилле?
— Агент Шалго. После всего этого я стал пристально следить за вами. Видите ли, мне также не понравилось, что вы скрыли от меня свою любовь к Марианне. Это можно всячески объяснить и оправдать, но мне это не понравилось. Мы провели следствие. Все совпадало. Ваше ранение, госпиталь в Киеве, клиника. К сожалению, не удалось устроить очную ставку с вашей матерью, потому что село Велика оказалось в зоне, контролируемой партизанами. Я показал вашу фотокарточку Топойе, но он не опознал вас. Согласно донесению, ту ночь вы провели с Марианной. Лейтенант и его жена спали в вашей комнате. Вся моя работа на протяжении многих недель и мои предположения пошли насмарку. Однако Кэмпбел и главный врач Шавош не выходили у меня из головы. — Он замолчал и стал прохаживаться по комнате. Наконец продолжил: — И все же, несмотря на разочарования и неудачи, мне удалось поймать убийцу.
— Поймали? — спросил с удивлением Кальман.
— Поймал, дорогой Шуба.
— Это действительно увлекательно, как в детективном романе, — улыбнулся Кальман. — И кто же убийца?
— Вы, Кальман Борши.
На мгновение наступила тишина. Затем Кальман начал громко смеяться.
— Простите, господин майор, — сказал он, все еще продолжая смеяться. — Вы обладаете поразительными способностями к юмору.
— Юмор — это соль жизни, дорогой мой. Я, конечно, знал, что вы не признаетесь в убийстве, — проговорил Шликкен. — К разоблачению серьезного противника, — продолжал майор, — я обычно готовлюсь очень тщательно.
— Но почему вы, господин майор, думаете, что я — это Кальман Борши и что именно я убил Хельмеци?
— Я не думаю, я знаю. Расследование, мой дорогой друг, почти искусство. Вы не заметили, что во время допросов я ни разу не спросил вас о лейтенанте и его жене?
— А я бы охотно ответил.
— Придет очередь и этому, — сказал Шликкен. — Вы помните, как вы, немного надломленный, явились ко мне, чтобы давать показания?
— Помню. Я даже вспоминаю, что в это время по радио передавали «Реквием» Моцарта.
— Это была радиола. Хотите послушать?
— С удовольствием. Я думаю, что после бомбежки это было бы весьма кстати.
Шликкен подошел к столику, включил радиолу. Зазвучала мрачная музыка Моцарта. Кальман взглянул на улыбающееся лицо майора. Вдруг музыка оборвалась, только слышался монотонный шум аппарата, и Кальман увидел, что это не радиола, а что-то иное, таких машин он никогда не видел. Неожиданно он услышал голос умирающей Марианны, ясно произносящей его имя: «Кальман…»
Он закрыл глаза, ухватился обеими руками за сиденье, с трудом сдержав себя, чтобы не закричать.
Шликкен смотрел в исказившееся лицо молодого человека и улыбался.
Они оба слушали шепот Марианны:
«Кальман… Я думала, когда кончится война, мы весь день от зари до зари станем бродить по городу».
Майор выключил аппарат.
— Пока и этого достаточно, — сказал он и подошел к Кальману.
Молодой человек открыл глаза. Отсутствующим взглядом посмотрел на Тодта, затем перевел глаза на Шликкена. Вот теперь он уже должен драться за свою жизнь.
— Бедная Марианна… — произнес он тихо. — Это была бесчеловечная, жестокая шутка, господин майор. Вы хотите, чтобы я работал у вас, и в то же время так шутите со мной. Вы знаете, как я любил свою невесту. Вы подозреваете меня, и этого вам недостаточно, вы еще воспроизводите голос несчастной.
Шликкен вытаращил на него глаза.
— Что?! Я шучу? Я подозреваю? — Он уже терял терпение. — Объясните мне, почему из Пала Шубы вы стали Кальманом? И зачем врали, изворачивались?
Кальман, сохраняя серьезность, взглянул на майора.
— Я вас понял. Зная содержание подслушанного разговора, вы, господин майор, предполагаете, что я — Кальман Борши. Этот разговор свидетельствует лишь о том, что я очень любил свою невесту и что я лгал вам. Но я ведь в конце концов сообщил место, где спрятано оружие, кроме того, сообщил две фамилии.
Майор покачал головой.
— Ах, черт побери! Только вы забыли рассказать, что Резге и Кубиш бежали в Словакию.
— Но тогда докажите, что я не Пал Шуба. Устройте очную ставку с моей матерью, фронтовыми товарищами, с обслуживающим персоналом клиники.
— А имя Кальман?
— Пожалуйста, посмотрите мой листок для прописки или инвалидную книжку.
— Что мне там смотреть?
— Моего отца звали Кальманом. Я терпеть не мог имя Пал и очень любил своего отца и его имя. Да и вообще дома меня звали Кальманом. Когда Марианна стала моей, я попросил ее, чтобы, когда мы бываем вдвоем, она звала меня Кальманом. Господин майор, я честно выполнял все ваши задания. Что вы, собственно, хотите от меня?
— Вы ловко защищаетесь, молодой человек, — сказал майор одобрительно и взглянул на Тодта. Капитан пожал плечами. — Когда я впервые прослушал запись, у меня возникли сомнения…
Кальман перебил его:
— Господин майор, ваш агент находился на вилле. Насколько я помню, агент сообщил, что четвертого ночью, когда произошло убийство, я был вместе с Марианной. Это неправда. Ту ночь я провел с Илоной Хорват. Вот какое «достоверное» донесение вы получили от своего агента.
— Совершенно справедливо, но вы и после убийства могли пойти к своей невесте. Вы оба умеете конспирироваться.
— Я прошу вас, господин майор, устроить мне очную ставку с Илоной Хорват.
— Это что-то новое. Действительно нужно проверить. Заметьте себе, капитан. У вас нервы — как канаты, молодой человек, — сказал Шликкен, обращаясь к Кальману. — Я признаю, что здесь имеется много противоречивых моментов. Я, конечно, видел эти противоречия уже давно. Знаете, что я сделал? То, что обычно делают драматурги. Я начал с третьего акта. Я остался при своем идефиксе, что вы — Кальман Борши. И тогда я спросил себя, что бы сделал Кальман Борши, если бы узнал, что его товарища Шандора Домбаи схватили? Если бы я был Борши, то немедленно поставил бы в известность человека, для которого опасен провал Домбаи. И вот вы узнали, что Домбаи находится здесь, в подвале. Как же вы поступили? — Кальман молчал. — В прошлом веке один датский ученый изобрел звукозаписывающий аппарат. Мы применяем его всего года два. Особенно я, потому что обожаю технику. Мы устанавливаем чувствительный микрофон куда-либо и затем записываем разговор на магнитную ленту. Хотите, чтобы я воспроизвел ночь, проведенную вами с Илонкой? Благодарение богу, вы очень внятно говорили. И имя доктора Шавоша произносили довольно четко.
Нависла гнетущая тишина. Кальман мгновенно оценил обстановку. Провалился. Спасения нет. Теперь надежда только на то, что дядя Игнац не попал к ним в руки.
— Вы выиграли, — проговорил он тихо.
— Первая разумная короткая фраза. Я знал, что перед фактами вы сдадитесь, — сказал Шликкен.
Кальман пожал плечами.
— Приходится, господин майор. — Он закурил сигарету. — Когда вы схватили Домбаи?
— К сожалению, мы еще не схватили его, но, надеюсь, с вашей помощью это удастся сделать очень скоро.
Кальман рассмеялся.
— Чему вы смеетесь?
— Рад, что не схватили Домбаи.
— Это вопрос времени. Но я хотел бы спросить у вас кое-что. Почему вы выдали Фекете? Почему провалили Виолу?
— Я догадался, что Фекете — провокатор, что он ваш агент. Он был слишком упитанным для человека, выдержавшего шесть недель тюремного заключения. Многие годы он якобы был безработным, а во рту у него настоящий золотой прииск. Говорил, что не курит. А ментолом от него так и несло, да и между зубов виднелись крошки табака. И еще: вряд ли можно найти такого коммуниста, который бы после нескольких часов знакомства выдал важнейшую тайну организации. Не обижайтесь, но это была точно такая же примитивная штука, как и вчерашняя встреча в ресторане и комедия с этой перевязкой. Я чуть живот не надорвал, глядя, как ваши сыщики ведут наблюдение. В этом следовало бы потренироваться и господину капитану.
— Тодта там не было, — сказал майор, засмеявшись.
Кальман махнул рукой и посмотрел на ботинки капитана.
— Как хотите, но это так, господин майор. А теперь можете расстрелять меня, потому что больше я уже действительно ничего не скажу.
— Посмотрим. Вы не коммунист, — улыбнулся Шликкен, — следовательно, не одержимый, а разумный человек. А я все еще продолжаю верить в здравый смысл…
Кальман до самого рассвета проговорил с Шалго. Старший инспектор сразу узнал его.
— Вы Пал Шуба, не так ли?
Кальман сел на солому, посмотрел на толстяка.
— Почему вас это интересует? Не все ли равно, как меня зовут?
— Мне абсолютно все равно. А вообще-то я Оскар Шалго. Мне кажется, что вы знаете мое имя. — Старший инспектор остановился перед Кальманом. — Если вы не Пал Шуба, тогда Кальман Борши. — Сев на солому поближе к Кальману, он спросил: — Умеете свистеть?
— Умею, — ответил Кальман, подумав при этом, что старший инспектор наверняка свихнулся.
— Нагнитесь ко мне поближе. — Кальман наклонился, толстяк начал ему что-то шептать на ухо. Кальман пожал плечами, повернулся, сел спиной к двери и тихо начал насвистывать. А Шалго, закрыв носовым платком рот, спросил:
— Как вы провалились?
— С каких пор вы знаете, что я Кальман Борши? — Они сидели плечом к плечу, разговаривали и свистели, так как, по мнению Шалго, свист мешал подслушиванию.
— Я давно уже вас подозревал. Но убедился в этом только перед своим провалом. Вы хорошо работали, только все наши предположения настолько совпадали с вашими действиями, что это, как бы сказать, предельно подтверждало подозрение.
— С какими действиями?
— Ну, смотрите сами. — Шалго потер лоб. — Когда вы дали Хельмеци адрес Гемери, откуда-то вам нужно было просмотреть до конца это драматическое представление. С берега Дуная ничего нельзя было увидеть. Церковь была заперта. Когда я узнал, что вы находитесь в связи с девушкой, у меня закралось первое подозрение. Марианна из своей квартиры на улице Вам могла отлично видеть этот божественный спектакль.
— Скажите, кто был агентом в доме Калди?
— Вы все еще не знаете?
— Рози Камараш?
— Кто вам сказал?
— Как-то раз Марианна заметила, что Рози подслушивала у моей двери.
— Ее интересовало, не у вас ли Илонка.
— Она следила и за Илонкой?
— Только за девушкой. Чисто женское любопытство… Илонка Хорват была моим агентом…
Они долго молчали.
— Не шутите. Значит, меня провалили вы, а не Шликкен?
— К сожалению. Я уже не мог предупредить. Я думал, что вы догадаетесь.
— Это невероятно, — сказал Кальман. — Так, как она любила… нет, нет, так любят от всего сердца…
— Она действительно любила вас от всего сердца, да со страху выдала… По всей вероятности, Шликкен заверил ее, что с вами все будет в порядке. Она и меня просила об этом. К тому же она ненавидела Марианну.
— Но… Когда мы были вдвоем в камере, Марианна рассказывала, что Илонку избили немцы.
— Они разыграли спектакль. Шликкен в этом деле большой мастер. Он сначала пишет настоящее либретто и по нему уже ставит пьесу. А девушка училась в театральном училище. Вообще-то она из провинции. В восемнадцать лет она стала любовницей одного политического деятеля и украла у него драгоценности на большую сумму. Ее без шума арестовали во избежание скандала. Мне посоветовали обратить на нее внимание. Я запросил ее дело. Поговорил с ней и предложил ей: или она в течение двух лет будет работать на нас, или ей придется сесть за решетку. У нас она должна будет хорошо работать — убирать, мыть — и исправляться. Я пообещал, что потом она снова сможет продолжать свои занятия. С прошлой жизнью будет покончено, и я помогу ей в этом… Что ей оставалось делать? Она с радостью согласилась. И хорошо работала, только вы сбили ее с толку…
— Почему вы так откровенно говорите со мной? — поинтересовался Кальман.
— Покойники откровенны между собой. А мы ими и являемся. — Шалго закрыл глаза, тяжело вздохнул.
— Зачем вы, собственно говоря, переметнулись в другой лагерь? — спросил Кальман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Этого я не понимаю, — проговорил Кальман. — Для чего ему нужно было устраивать ей побег?
— Вы правы, Шуба, — рассмеялся Шликкен. — Действительно, это понять трудно. Для этого вам нужно знать, что Шалго работал по «вылавливанию» коммунистов. Как он утверждал, профессор Калди был одним из руководителей коммунистического движения. Поэтому он держал под наблюдением профессора. К сожалению, наблюдения его не увенчались успехом. В то же время он ловко заманил в ловушку ядро мишкольцевской коммунистической ячейки. В донесениях упоминалась девушка под кличкой «Белочка», которая в Хатване села на поезд Мишкольц — Будапешт. Она встретилась с Бушей, получила у него оружие и исчезла. Имя Белочки фигурирует также в наших досье как кличка связной коммунистического центра. Таким образом, мишкольцевская ячейка была связана с центром в Будапеште. Белочка исчезла вместе с оружием. Когда я был у Шалго, ему передали внеочередное донесение от его агента. В донесении говорилось о том, что за день до этого Марианна Калди явилась домой после нескольких дней отсутствия с тяжелым чемоданом. На другой день чемодан исчез. В то же время девушку посетила врач Мария Агаи, которой удалось бежать от моих людей. Ясно, что Марианна Калди и есть разыскиваемая Белочка. Шалго попросил разрешения самому арестовать девушку. Я для виду согласился. Но так как я не верил ему, то послал своих людей во главе с лейтенантом Мольтке на виллу, чтобы они арестовали всех находящихся там. В том числе и Шалго. Остальное вы знаете. Шалго застрелил бедного Мольтке и пытался бежать с девушкой…
Бомбежка прекратилась, наступила тишина, но отбоя воздушной тревоги не было.
— Я просмотрел заметки Шалго, — продолжал Шликкен, — те, что остались, потому что многое он сжег; затем приступил к сплетению нитей, или, если хотите, к складыванию мозаики. Я нашел донесения агента Шалго. Они оказались крайне интересными. В результате, с одной стороны, оставалось в силе мое предположение, что убийство было совершено Борши и Домбаи; на основании же донесения агента Шалго я выдвинул предположение номер два: Кальман Борши и Пал Шуба — одно лицо.
Кальману показалось, что стул под ним закачался. Ему стоило огромнейшего напряжения воли с улыбкой произнести:
— Неужели?
— Именно так. Свое предположение я основывал на следующем. Агент сообщил, что на виллу нанят новый садовник, фельдфебель из юнкеров Пал Шуба, инвалид войны. Шубу приняли на работу в тот самый день, когда сбежал Кальман Борши. Шавош заявил о намерении Борши дезертировать и в то же время устроил Шубу на работу.
— Это действительно логично.
— Безусловно, — кивнул Шликкен. — В другом донесении агента сообщается, что утром четвертого марта у Шубы в гостях побывал лейтенант с женой. На рассвете пятого марта они уехали. Не забудьте, что в ту ночь произошло убийство. Но мои предположения еще надо было доказать. Я приступил к этому, и разочарование последовало за разочарованием. Дал указание начать слежку за Шавошем. И услышал о нем наилучшие отзывы. Надежный человек, настоящий венгерский патриот. Выяснилось, что Шавош не только вас устроил, но и почти каждого из выздоравливающих в клинике больных определял на место.
— Это и я могу подтвердить, — сказал Кальман, немного успокоившись.
— Я запросил в прокуратуре дела на Кальмана Борши и Шандора Домбаи. И новые разочарования постигли меня. В делах я обнаружил три видовых открытки. Открытки были переданы в прокуратуру главным врачом Шавошем. Все три были присланы Кальманом Борши. Первая открытка прибыла из Стамбула, остальные две из Каира; последняя датирована вторым марта. Специалисты-графологи определили, что письма не подделаны. Марки, а также штампы на открытках настоящие… Вот видите, дорогой Шуба, каким путем вы подпали под подозрение.
— У меня мороз пробежал по коже, господин майор. Ваш агент находился на вилле?
— Агент Шалго. После всего этого я стал пристально следить за вами. Видите ли, мне также не понравилось, что вы скрыли от меня свою любовь к Марианне. Это можно всячески объяснить и оправдать, но мне это не понравилось. Мы провели следствие. Все совпадало. Ваше ранение, госпиталь в Киеве, клиника. К сожалению, не удалось устроить очную ставку с вашей матерью, потому что село Велика оказалось в зоне, контролируемой партизанами. Я показал вашу фотокарточку Топойе, но он не опознал вас. Согласно донесению, ту ночь вы провели с Марианной. Лейтенант и его жена спали в вашей комнате. Вся моя работа на протяжении многих недель и мои предположения пошли насмарку. Однако Кэмпбел и главный врач Шавош не выходили у меня из головы. — Он замолчал и стал прохаживаться по комнате. Наконец продолжил: — И все же, несмотря на разочарования и неудачи, мне удалось поймать убийцу.
— Поймали? — спросил с удивлением Кальман.
— Поймал, дорогой Шуба.
— Это действительно увлекательно, как в детективном романе, — улыбнулся Кальман. — И кто же убийца?
— Вы, Кальман Борши.
На мгновение наступила тишина. Затем Кальман начал громко смеяться.
— Простите, господин майор, — сказал он, все еще продолжая смеяться. — Вы обладаете поразительными способностями к юмору.
— Юмор — это соль жизни, дорогой мой. Я, конечно, знал, что вы не признаетесь в убийстве, — проговорил Шликкен. — К разоблачению серьезного противника, — продолжал майор, — я обычно готовлюсь очень тщательно.
— Но почему вы, господин майор, думаете, что я — это Кальман Борши и что именно я убил Хельмеци?
— Я не думаю, я знаю. Расследование, мой дорогой друг, почти искусство. Вы не заметили, что во время допросов я ни разу не спросил вас о лейтенанте и его жене?
— А я бы охотно ответил.
— Придет очередь и этому, — сказал Шликкен. — Вы помните, как вы, немного надломленный, явились ко мне, чтобы давать показания?
— Помню. Я даже вспоминаю, что в это время по радио передавали «Реквием» Моцарта.
— Это была радиола. Хотите послушать?
— С удовольствием. Я думаю, что после бомбежки это было бы весьма кстати.
Шликкен подошел к столику, включил радиолу. Зазвучала мрачная музыка Моцарта. Кальман взглянул на улыбающееся лицо майора. Вдруг музыка оборвалась, только слышался монотонный шум аппарата, и Кальман увидел, что это не радиола, а что-то иное, таких машин он никогда не видел. Неожиданно он услышал голос умирающей Марианны, ясно произносящей его имя: «Кальман…»
Он закрыл глаза, ухватился обеими руками за сиденье, с трудом сдержав себя, чтобы не закричать.
Шликкен смотрел в исказившееся лицо молодого человека и улыбался.
Они оба слушали шепот Марианны:
«Кальман… Я думала, когда кончится война, мы весь день от зари до зари станем бродить по городу».
Майор выключил аппарат.
— Пока и этого достаточно, — сказал он и подошел к Кальману.
Молодой человек открыл глаза. Отсутствующим взглядом посмотрел на Тодта, затем перевел глаза на Шликкена. Вот теперь он уже должен драться за свою жизнь.
— Бедная Марианна… — произнес он тихо. — Это была бесчеловечная, жестокая шутка, господин майор. Вы хотите, чтобы я работал у вас, и в то же время так шутите со мной. Вы знаете, как я любил свою невесту. Вы подозреваете меня, и этого вам недостаточно, вы еще воспроизводите голос несчастной.
Шликкен вытаращил на него глаза.
— Что?! Я шучу? Я подозреваю? — Он уже терял терпение. — Объясните мне, почему из Пала Шубы вы стали Кальманом? И зачем врали, изворачивались?
Кальман, сохраняя серьезность, взглянул на майора.
— Я вас понял. Зная содержание подслушанного разговора, вы, господин майор, предполагаете, что я — Кальман Борши. Этот разговор свидетельствует лишь о том, что я очень любил свою невесту и что я лгал вам. Но я ведь в конце концов сообщил место, где спрятано оружие, кроме того, сообщил две фамилии.
Майор покачал головой.
— Ах, черт побери! Только вы забыли рассказать, что Резге и Кубиш бежали в Словакию.
— Но тогда докажите, что я не Пал Шуба. Устройте очную ставку с моей матерью, фронтовыми товарищами, с обслуживающим персоналом клиники.
— А имя Кальман?
— Пожалуйста, посмотрите мой листок для прописки или инвалидную книжку.
— Что мне там смотреть?
— Моего отца звали Кальманом. Я терпеть не мог имя Пал и очень любил своего отца и его имя. Да и вообще дома меня звали Кальманом. Когда Марианна стала моей, я попросил ее, чтобы, когда мы бываем вдвоем, она звала меня Кальманом. Господин майор, я честно выполнял все ваши задания. Что вы, собственно, хотите от меня?
— Вы ловко защищаетесь, молодой человек, — сказал майор одобрительно и взглянул на Тодта. Капитан пожал плечами. — Когда я впервые прослушал запись, у меня возникли сомнения…
Кальман перебил его:
— Господин майор, ваш агент находился на вилле. Насколько я помню, агент сообщил, что четвертого ночью, когда произошло убийство, я был вместе с Марианной. Это неправда. Ту ночь я провел с Илоной Хорват. Вот какое «достоверное» донесение вы получили от своего агента.
— Совершенно справедливо, но вы и после убийства могли пойти к своей невесте. Вы оба умеете конспирироваться.
— Я прошу вас, господин майор, устроить мне очную ставку с Илоной Хорват.
— Это что-то новое. Действительно нужно проверить. Заметьте себе, капитан. У вас нервы — как канаты, молодой человек, — сказал Шликкен, обращаясь к Кальману. — Я признаю, что здесь имеется много противоречивых моментов. Я, конечно, видел эти противоречия уже давно. Знаете, что я сделал? То, что обычно делают драматурги. Я начал с третьего акта. Я остался при своем идефиксе, что вы — Кальман Борши. И тогда я спросил себя, что бы сделал Кальман Борши, если бы узнал, что его товарища Шандора Домбаи схватили? Если бы я был Борши, то немедленно поставил бы в известность человека, для которого опасен провал Домбаи. И вот вы узнали, что Домбаи находится здесь, в подвале. Как же вы поступили? — Кальман молчал. — В прошлом веке один датский ученый изобрел звукозаписывающий аппарат. Мы применяем его всего года два. Особенно я, потому что обожаю технику. Мы устанавливаем чувствительный микрофон куда-либо и затем записываем разговор на магнитную ленту. Хотите, чтобы я воспроизвел ночь, проведенную вами с Илонкой? Благодарение богу, вы очень внятно говорили. И имя доктора Шавоша произносили довольно четко.
Нависла гнетущая тишина. Кальман мгновенно оценил обстановку. Провалился. Спасения нет. Теперь надежда только на то, что дядя Игнац не попал к ним в руки.
— Вы выиграли, — проговорил он тихо.
— Первая разумная короткая фраза. Я знал, что перед фактами вы сдадитесь, — сказал Шликкен.
Кальман пожал плечами.
— Приходится, господин майор. — Он закурил сигарету. — Когда вы схватили Домбаи?
— К сожалению, мы еще не схватили его, но, надеюсь, с вашей помощью это удастся сделать очень скоро.
Кальман рассмеялся.
— Чему вы смеетесь?
— Рад, что не схватили Домбаи.
— Это вопрос времени. Но я хотел бы спросить у вас кое-что. Почему вы выдали Фекете? Почему провалили Виолу?
— Я догадался, что Фекете — провокатор, что он ваш агент. Он был слишком упитанным для человека, выдержавшего шесть недель тюремного заключения. Многие годы он якобы был безработным, а во рту у него настоящий золотой прииск. Говорил, что не курит. А ментолом от него так и несло, да и между зубов виднелись крошки табака. И еще: вряд ли можно найти такого коммуниста, который бы после нескольких часов знакомства выдал важнейшую тайну организации. Не обижайтесь, но это была точно такая же примитивная штука, как и вчерашняя встреча в ресторане и комедия с этой перевязкой. Я чуть живот не надорвал, глядя, как ваши сыщики ведут наблюдение. В этом следовало бы потренироваться и господину капитану.
— Тодта там не было, — сказал майор, засмеявшись.
Кальман махнул рукой и посмотрел на ботинки капитана.
— Как хотите, но это так, господин майор. А теперь можете расстрелять меня, потому что больше я уже действительно ничего не скажу.
— Посмотрим. Вы не коммунист, — улыбнулся Шликкен, — следовательно, не одержимый, а разумный человек. А я все еще продолжаю верить в здравый смысл…
Кальман до самого рассвета проговорил с Шалго. Старший инспектор сразу узнал его.
— Вы Пал Шуба, не так ли?
Кальман сел на солому, посмотрел на толстяка.
— Почему вас это интересует? Не все ли равно, как меня зовут?
— Мне абсолютно все равно. А вообще-то я Оскар Шалго. Мне кажется, что вы знаете мое имя. — Старший инспектор остановился перед Кальманом. — Если вы не Пал Шуба, тогда Кальман Борши. — Сев на солому поближе к Кальману, он спросил: — Умеете свистеть?
— Умею, — ответил Кальман, подумав при этом, что старший инспектор наверняка свихнулся.
— Нагнитесь ко мне поближе. — Кальман наклонился, толстяк начал ему что-то шептать на ухо. Кальман пожал плечами, повернулся, сел спиной к двери и тихо начал насвистывать. А Шалго, закрыв носовым платком рот, спросил:
— Как вы провалились?
— С каких пор вы знаете, что я Кальман Борши? — Они сидели плечом к плечу, разговаривали и свистели, так как, по мнению Шалго, свист мешал подслушиванию.
— Я давно уже вас подозревал. Но убедился в этом только перед своим провалом. Вы хорошо работали, только все наши предположения настолько совпадали с вашими действиями, что это, как бы сказать, предельно подтверждало подозрение.
— С какими действиями?
— Ну, смотрите сами. — Шалго потер лоб. — Когда вы дали Хельмеци адрес Гемери, откуда-то вам нужно было просмотреть до конца это драматическое представление. С берега Дуная ничего нельзя было увидеть. Церковь была заперта. Когда я узнал, что вы находитесь в связи с девушкой, у меня закралось первое подозрение. Марианна из своей квартиры на улице Вам могла отлично видеть этот божественный спектакль.
— Скажите, кто был агентом в доме Калди?
— Вы все еще не знаете?
— Рози Камараш?
— Кто вам сказал?
— Как-то раз Марианна заметила, что Рози подслушивала у моей двери.
— Ее интересовало, не у вас ли Илонка.
— Она следила и за Илонкой?
— Только за девушкой. Чисто женское любопытство… Илонка Хорват была моим агентом…
Они долго молчали.
— Не шутите. Значит, меня провалили вы, а не Шликкен?
— К сожалению. Я уже не мог предупредить. Я думал, что вы догадаетесь.
— Это невероятно, — сказал Кальман. — Так, как она любила… нет, нет, так любят от всего сердца…
— Она действительно любила вас от всего сердца, да со страху выдала… По всей вероятности, Шликкен заверил ее, что с вами все будет в порядке. Она и меня просила об этом. К тому же она ненавидела Марианну.
— Но… Когда мы были вдвоем в камере, Марианна рассказывала, что Илонку избили немцы.
— Они разыграли спектакль. Шликкен в этом деле большой мастер. Он сначала пишет настоящее либретто и по нему уже ставит пьесу. А девушка училась в театральном училище. Вообще-то она из провинции. В восемнадцать лет она стала любовницей одного политического деятеля и украла у него драгоценности на большую сумму. Ее без шума арестовали во избежание скандала. Мне посоветовали обратить на нее внимание. Я запросил ее дело. Поговорил с ней и предложил ей: или она в течение двух лет будет работать на нас, или ей придется сесть за решетку. У нас она должна будет хорошо работать — убирать, мыть — и исправляться. Я пообещал, что потом она снова сможет продолжать свои занятия. С прошлой жизнью будет покончено, и я помогу ей в этом… Что ей оставалось делать? Она с радостью согласилась. И хорошо работала, только вы сбили ее с толку…
— Почему вы так откровенно говорите со мной? — поинтересовался Кальман.
— Покойники откровенны между собой. А мы ими и являемся. — Шалго закрыл глаза, тяжело вздохнул.
— Зачем вы, собственно говоря, переметнулись в другой лагерь? — спросил Кальман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31