– Как вы оказались у особняка князя Ордынского?
– Случайно, папочка, случайно, – быстро ответила Брунгильда. – Мы ездили выбирать подарки для маминых подопечных, путь нам перегородила манифестация студентов, они читали стихи в поддержку буров. Полицейский сказал кучеру ехать в объезд.
– А почему кучер поехал именно туда, где была перегорожена улица? – продолжал бушевать профессор.
– Он поехал самой короткой дорогой, так мы его просили. И может быть, он ничего не знал о манифестации. – Голос Брунгильды слабел.
– Допустим. Хотя сомнительно. А как вы узнали особняк князя?
– Нам его показал сам извозчик, – заторопилась Мура. – И еще он рассказывал о всяких таинственных слухах, связанных с особняком.
– А вы уверены, что этот извозчик не работал на того же, как его, Пановского? Не было ли в нем чего-то подозрительного?
– Нет, нет, – успокаивала отца Брунгильда. – Мы сами попросили его остановиться у ворот особняка.
– И сами вызвали оттуда сторожа? – язвительно продолжил профессор.
– Нет, – снова поспешила на помощь Брунгильде Мура, – сторож вышел сам, и сам к нам подошел. ...Боже мой! Я начинаю думать, что за нами следили с того самого момента, как мы побывали на, Волковом кладбище! И Клим Кириллович с нами был!
– Простите, я ничего не понимаю, – вмешалась тетушка Полина, – а при чем здесь попугай князя Ордынского? Как все это связано?
– Мне это кажется случайным совпадением, – поспешил успокоить всех доктор.
– А я думаю, что все взаимосвязано, – задумчиво сказала Мура. – Только еще непонятно, как именно.
– Понятно только одно, – резюмировал профессор, – мы все попали в пренеприятную историю. Нас могут ожидать непредвиденные события, тем более что мы ничего не понимаем в происходящем. А если при эксгумации трупа младенца не было найдено то, за чем охотились эти ищейки? Тогда и Клима Кирилловича продолжат беспокоить, и вас, девочки, как проявлявших интерес к захоронению никому не нужного ребенка. Вас будут искать. Или уже установили за вами наблюдение, с помощью агентов-извозчиков и других филеров.
– Но тогда будут искать не только нас, – предположила Мура, – тогда будут искать и того монаха, которого мы видели на кладбище. Помните, Клим Кириллович?
– Да, он еще спешно удалился, завидев нас. Смотритель, кажется, даже называл его имя, но я забыл.
– Авель, – сказала Мура, – монах Благозерского подворья. У него необыкновенная походка, очень стремительная. Мне показалось, что он просто летит по воздуху, такое впечатление создавал контраст между темной рясой и белым снегом при быстром движении, – пояснила она отцу и, вздохнув, добавила: – Даже пламя у зажженных свеч не поколебалось. Впрочем, свечи были вставлены в зеленые бумажные розетки, чтобы защитить их от ветра. А зеленые розетки походили на травку, – Мура грустно вздохнула, тяжело расставаться с чудесными иллюзиями.
– Монах Авель? – переспросил профессор Муромцев и язвительно добавил: – Очень интересно. Мурочка, а ты его не из энциклопедии Брокгауза заимствовала? Как раз по твоей части.
– Тот, что в энциклопедии, давно умер, – обиделась Мура.
– Как без Авеля обойтись? Герой мистических брошюр, предсказатель, – раздраженно не отступал профессор, – и царям головы при жизни морочил, и вам, легковерным, после смерти продолжает.
– Нашествие Наполеона Авель, однако, предсказал точно. – Неожиданно для профессора упрямую легкомысленность проявила не его впечатлительная младшая дочь, а вполне трезвомыслящая жена. К изумлению Николая Николаевича, его супруга пошла еще дальше, заявив: – Говорят, он оставил какое-то пророчество и на двадцатый век, указал, что ждет царствующую фамилию.
– Елизавета Викентьевна! – взорвался, не выдержав, профессор. – Да таких пророчеств пруд пруди! Мура молчит, знает. Где у вас книжонка с откровениями французского пророка Филиппа? Он и для ныне царствующего Государя напредсказал всякой ерунды.
Николай Николаевич поднялся с кресла, подошел к шестиугольному столу, на котором лежали книги, журналы, альбомы, стояла чернильница и ваза с карточками.
Перебирая книги и брошюры, профессор недовольно ворчал:
– Когда не надо, лезет под руки, когда надо, вечно пропадает. А... Вот она.
С остервенением схватив брошюрку, он с презрительной небрежностью полистал ее и торжествующе произнес:
– Слушайте, слушайте... «Император европейский! Три великих астролога Франции шлют дары Белому царю подобно тому, как древние волхвы приходили поклониться Спасителю. Иисус Христос – наше Солнце, Дева Мария – наша Луна. Вы родились под знаком Тельца, которого почитал весь древний мир. Культ быка Аписа в Египте, вера греков в то, что царь богов Зевс перевоплощается в Быка – свидетельства поклонения Тельцу. В том, что Вы родились под знаком Тельца, виден промысел Божий, знамение небес. В Вас воплощена сила и твердость быка... Под Вашим мудрым водительством Россия, объятая стремлением к внутреннему благоустройству, расцветет. Она быстрыми шагами идет по пути прогресса, еще больше обретет славы, силы и могущества. Звезды предвещают Вам царствование много десятилетий на благо России и Франции, на страх их врагам. Любовь Ваших подданных хранит Вас. Вы обладаете могучим здоровьем, как у быка, но избегайте переедания и чрезмерных удовольствий. Ваш камень – сердолик. Бойтесь числа 17. Оно для Вас роковое, но высшие силы всегда спасут Вас от пагубного его влияния».
Профессор так нарочито издевательски и патетично распевал строки пророчества Филиппа, что даже охрип. Закончив чтение, он с размаху швырнул книжонку в угол, где стояла клетка с попугаем.
Аудитория притихла, чувствуя, что глава семьи не на шутку взбешен.
– Глупости все это, – первым решился подать голос Клим Кириллович, – не думаю, что просвещенный государь на пороге двадцатого века может верить в такую чепуху. Другое дело – сто лет назад, когда пророчествовал тот самый Авель. Тогда и науки еще в зачатке были в России.
– Но пророчество-то о нашествии Наполеона сбылось, – упрямо повторила Мура.
– Хватит. Довольно. Не выводите меня из себя. Оставьте темным монахам их темные монашеские дела. Что тот Авель, что ваш Авель – чтоб имени этого я больше в доме не слышал. Похищенные младенцы, могилки с монахами, попугаи-провокаторы... Можно окончательно спятить. К нам это не имеет никакого отношения. Надо перестать проявлять интерес ко всему, связанному с младенцем и с особняком князя Ордынского. Ни в коем случае не ходить и не ездить по Большой Вельможной. Брунгильда, Мура, найдите себе какие-нибудь занятия – будьте как можно чаще на людях, в театрах, на выставках, так, чтобы вы были постоянно на виду. Вот, например, завтра в Академии художеств выставка декадентов. Как раз для вас. У меня есть пригласительные билеты. Непременно там побывайте. Может быть, и Клим Кириллович найдет возможность вас сопровождать. Не пожалеете, дорогой доктор, вам и самому отвлечься надо от мрачных событий. И еще – надо что-то решить с попугаем. Мне не нужны в доме крамольники. А сейчас хватит о неприятных вещах. Пора обедать!
– Верно, за разговорами и про обед забыли, – спохватилась Елизавета Викентьевна. – Сейчас распоряжусь собирать на стол.
– Дорогая Полина Тихоновна, милый Клим Кириллович, – торжественно провозгласил профессор, – не соблаговолите ли отобедать в нашей дружной компании? После хорошего обеда, надеюсь, мы выкинем из головы всю чертовщину. – Николай Николаевич встал и обратился к доктору уже совсем миролюбиво: – Особенно, когда выпьем по рюмочке – за прогресс человечества. Вы, Клим Кириллович, наверное, еще не слышали колоссальную новость – турецкий султан признал пользу электричества! И разрешил электрифицировать два города, установить в них освещение на улицах и пустить трамваи. Французам разрешил. А не России. Если наш просвещенный император будет заниматься вместе со своей слабоумной женушкой мистической чушью вместо электрификации российских городов, басурмане обскачут нас по дороге в светлое будущее.
Так завершался первый день нового года и нового века – неприятными сюрпризами, волнениями и переживаниями. Наступил вечер 1 января, но на Рождественскую елку в Юсуповский сад барышни Муромцевы и Клим Кириллович так и не поехали, надежды Прынцаева увидеть Брунгильду не сбылись.
Глава 13
Ранним январским утром, с трудом сгоняющим сонное выражение с улиц, шеф сверхсекретного бюро вместе с двумя агентами уже входил в ворота подворья Благозерского монастыря, что на Калашниковской набережной. Встретивший его послушник, за напускным смирением явно скрывающий еще не вполне побежденные страсти молодой жизни, прекратил колку березовых поленьев, воткнул в колоду топор и поинтересовался, расправив богатырские плечи, кого ищут господа. Узнав, что пришедшим нужен старший, послушник пригласил их следовать за ним. Он пересек двор и направился к тем кельям, которые выходили торцом к набережной. Там, у дверей, он кликнул монаха, и тот попросил подождать – иеромонах Амвросий сейчас занят.
– Хорошо, братец, я подожду, – Пановский с трудом скрывал нетерпение, – только недолго, поскольку дело у меня важное, государственное. Так и доложи святому отцу.
Монах удалился, а Пановский обвел взглядом внутреннее пространство подворья – владельцы хлебной биржи братья Караваевы выделили святой братии маленький участок, который, надо отдать должное монахам, использовался весьма разумно. Для прихожан на углу набережной и Калашниковского проспекта выстроили часовню – невысокую, с плоским куполом и дорическим порталом. Сам участок со стороны набережной и проспекта ограждали длинные одноэтажные корпуса – кельи для братии. Внутри подворье замыкали хозяйственные помещения – флигели, сараи, а также кухня, трапезная, книгохранилище, мастерские. Где-то здесь располагалась и келья иеромонаха.
Судя по всему, население подворья было немногочисленным – кроме продолжившего колоть дрова послушника, Пановский заметил еще двух монахов: один, не поднимая глаз, спрятав руки в рукава, пробежал скорым шагом из одного флигеля в другой, откуда слышалось конское ржание, второй монах – выйдя из корпуса для братии с тряпичным узлом в руках, напротив, весьма недоброжелательно оглядел незваных гостей и степенно проследовал к двери низенького строения. Бегала по двору и рыжеватая, мелкая, кривоногая шавка – она принюхивалась к следам и к чему-то, что ей одной казалось заслуживающим интерес, а на посетителей не обращала никакого внимания.
– И шавку держат в голодном теле, – заметил один из агентов Пановскому, – не только себя. Пост-то закончился, могли бы и побаловать живую тварь, а то, как ноги носит – скелет в шкуре, да и только.
– Обычная собака, – ответил Пановский. – А баловать их себе дороже. Только начни их подкармливать, тут сразу же собачий двор образуется, а не монастырское подворье. Спасибо, что людей подкармливают. Голытьбы в столице – прорва.
– Да подворьями всех нуждающихся не спасти, так, только от смерти на шаг отодвинуть, – рассудил второй агент.
– И то хорошо, – возразил Пановский. – Кстати, ты сейчас встанешь на пост у ворот, чтобы смотреть за входящими и выходящими. Да у послушника поспрашиваешь о гостях да обитателях подворья. А мы побеседуем с отцом Амвросием. Пора бы ему и освободиться.
То ли стены в этом подворье имели уши, то ли так уж совпало, но в этот самый момент у дверей появился монах и пригласил проследовать за ним.
Келья отца Амвросия выглядела просторной и светлой. Мягкий свет проникал сквозь два высоких окна, убранных белыми занавесками, собранными в этот час по бокам и связанными шелковыми лентами. Белые оштукатуренные стены не имели никаких украшений, кроме икон, перед которыми горели лампады. Посередине помещения стоял длинный стол, накрытый белой же скатертью. Рядом – широкая лавка. Вдоль стен жались столики, на которых располагалась церковная утварь. Лежали книги и множество бумажных цветов.
Иеромонах Амвросий, несмотря на свою худобу и жилистость, казался внушительным. От него исходило ощущение силы – может быть, благодаря тому, что спину держал он прямо, и смотрел прямо, даже жестко. Во всяком случае, именно таким жестким взглядом встретил он в первую минуту гостей – шеф сверхсекретного бюро сразу понял, что монах не собирается быть откровенным.
– Прошу вас, братья, садитесь, – произнес внешне приветливо Амвросий, – чем могу служить?
Сам иеромонах, держащий в руках какую-то книгу, стоял слева от стола, гости тоже не стали садиться.
– Благодарю вас, отец Амвросий, – опустил глаза Пановский, – простите, что оторвали вас от трудов христовых. Я представляю интересы Государя и должен задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вы нам поможете.
– Буду рад оказаться полезным Государю и... вам, – любезно ответствовал иеромонах Амвросий и улыбнулся, как показалось Пановскому, насмешливо. – Что привело вас в нашу скромную обитель?
– Отец Амвросий, мы хотели бы побеседовать с вашим монахом, который принимал участие в одном богоугодном деле.
– Кого именно вы хотите выслушать? – Монаха по имени Авель.
– Но на нашем подворье нет монаха с таким именем.
– Не может быть, – начал Пановский, но осекся, – простите, святой отец, я хотел сказать, что возможно, монах Авель – один из проезжающих, из ваших постояльцев?
– В зимнее время странствующих монахов редко можно встретить, – мягко возразил Амвросий и отвел глаза, что не ускользнуло от внимания Пановского. – Вы можете осмотреть наши помещения, я распоряжусь. И можете убедиться, что в данный момент на подворье проживает постоянно десять монахов и два послушника, больше никого нет.
– Верю, святой отец, – с готовностью подхватил Пановский, – верю. А неделю назад не останавливался ли у вас кто-нибудь на ночлег из святой братии из других приходов, из иных монастырей? Может быть, кто-нибудь по делу приезжал в столицу?
– Такие случаи у нас не зафиксированы, – сказал иеромонах. – Мы ведем учет всех останавливающихся на подворье. Прошу взглянуть в регистрационную книгу. – Он протянул Пановскому книгу, сшитую из листов плотной серой бумаги с толстым картонным переплетом. Но не дал в руки, а положил на стол и открыл на том месте, где были сделаны последние записи.
Пановский достал очки, склонился над книгой. Последние записи относились к 26 декабря – на подворье останавливались два мещанина, не успевшие сесть в поезд, идущий в Вышний Волочек, днем ранее заночевали на подворье погорельцы Иван Корчаков с сыном-отроком Данилой, еще ранее приют на подворье находили бездомные Петр Спиркин, Аким Бенчервеев, Лазарь Яблушкин и еще какие-то Онопко-сапожник и Гармоша-Лариоша, подобранный на набережной, едва не замерзший на снегу. Пролистнув страницу назад, Пановский обнаружил запись о том, что на подворье находился строительных дел мастер Андрей Неволин, обокраденный торговец из Луги Прохор Бражко, крестьянин из Торжка Никола Еремеев, еще далее – уже в конце ноября—в книге был отмечен приезд монахов Печерского монастыря Игнатия и Марка. Однако почти все они, за исключением двух мещан – так следовало из записей в книге, – выбыли с подворья задолго до Рождества.
– Отец Амвросий, – поднял глаза от списков Пановский, – я вижу, что на вашем подворье находили приют разные люди, но вполне благонадежные.
– Я сожалею о том, что вы не нашли человека, сделавшего богоугодное дело и удостоившегося внимания Государя.
Пановский пристально взглянул на иеромонаха – нет, кажется, святой отец говорил вполне серьезно, без скрытого смысла.
– Отец Амвросий, – продолжил шеф сверхсекретного бюро, заходя с другой стороны, – а кто-то из ваших монахов из милосердия призревает безымянные захоронения?
– Эти поручения я сам даю братии, если есть такая необходимость. Брат Иаков и брат Анемподист лучше всего справляются с этими поручениями.
– Нельзя ли, святой отец, позвать сюда этих монахов?
– Можно, – ответил Амвросий и погладил свою окладисгую бороду – улыбку скрывал, что ли? Он сделал несколько широких шагов к двери, приоткрыл ее и пробасил: – Пришли, братец, сюда срочно Анемподиста и Иакова.
Амвросий закрыл дверь, повернулся лицом к гостям и вновь подошел к большому столу. Он закрыл регистрационную книгу, перекрестил ее и отнес на маленький столик у окна. Затем вернулся к гостям, которые переминались с ноги на ногу, и поставил на стол ящик с прорезью – ящик украшала надпись: «Пожертвования» и нарисованный крест.
Отец Амвросий молча встал рядом, смиренно опустив глаза в пол и соединив обе руки на уровне живота.
Пановский с агентом переглянулись и полезли в карманы.
– Примите на нужды вашей братии, отец Амвросий, – скрывая досаду, сказал Пановский и шагнул к ящику, следом за ним в прорезь ящика просунул сложенную ассигнацию и агент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Случайно, папочка, случайно, – быстро ответила Брунгильда. – Мы ездили выбирать подарки для маминых подопечных, путь нам перегородила манифестация студентов, они читали стихи в поддержку буров. Полицейский сказал кучеру ехать в объезд.
– А почему кучер поехал именно туда, где была перегорожена улица? – продолжал бушевать профессор.
– Он поехал самой короткой дорогой, так мы его просили. И может быть, он ничего не знал о манифестации. – Голос Брунгильды слабел.
– Допустим. Хотя сомнительно. А как вы узнали особняк князя?
– Нам его показал сам извозчик, – заторопилась Мура. – И еще он рассказывал о всяких таинственных слухах, связанных с особняком.
– А вы уверены, что этот извозчик не работал на того же, как его, Пановского? Не было ли в нем чего-то подозрительного?
– Нет, нет, – успокаивала отца Брунгильда. – Мы сами попросили его остановиться у ворот особняка.
– И сами вызвали оттуда сторожа? – язвительно продолжил профессор.
– Нет, – снова поспешила на помощь Брунгильде Мура, – сторож вышел сам, и сам к нам подошел. ...Боже мой! Я начинаю думать, что за нами следили с того самого момента, как мы побывали на, Волковом кладбище! И Клим Кириллович с нами был!
– Простите, я ничего не понимаю, – вмешалась тетушка Полина, – а при чем здесь попугай князя Ордынского? Как все это связано?
– Мне это кажется случайным совпадением, – поспешил успокоить всех доктор.
– А я думаю, что все взаимосвязано, – задумчиво сказала Мура. – Только еще непонятно, как именно.
– Понятно только одно, – резюмировал профессор, – мы все попали в пренеприятную историю. Нас могут ожидать непредвиденные события, тем более что мы ничего не понимаем в происходящем. А если при эксгумации трупа младенца не было найдено то, за чем охотились эти ищейки? Тогда и Клима Кирилловича продолжат беспокоить, и вас, девочки, как проявлявших интерес к захоронению никому не нужного ребенка. Вас будут искать. Или уже установили за вами наблюдение, с помощью агентов-извозчиков и других филеров.
– Но тогда будут искать не только нас, – предположила Мура, – тогда будут искать и того монаха, которого мы видели на кладбище. Помните, Клим Кириллович?
– Да, он еще спешно удалился, завидев нас. Смотритель, кажется, даже называл его имя, но я забыл.
– Авель, – сказала Мура, – монах Благозерского подворья. У него необыкновенная походка, очень стремительная. Мне показалось, что он просто летит по воздуху, такое впечатление создавал контраст между темной рясой и белым снегом при быстром движении, – пояснила она отцу и, вздохнув, добавила: – Даже пламя у зажженных свеч не поколебалось. Впрочем, свечи были вставлены в зеленые бумажные розетки, чтобы защитить их от ветра. А зеленые розетки походили на травку, – Мура грустно вздохнула, тяжело расставаться с чудесными иллюзиями.
– Монах Авель? – переспросил профессор Муромцев и язвительно добавил: – Очень интересно. Мурочка, а ты его не из энциклопедии Брокгауза заимствовала? Как раз по твоей части.
– Тот, что в энциклопедии, давно умер, – обиделась Мура.
– Как без Авеля обойтись? Герой мистических брошюр, предсказатель, – раздраженно не отступал профессор, – и царям головы при жизни морочил, и вам, легковерным, после смерти продолжает.
– Нашествие Наполеона Авель, однако, предсказал точно. – Неожиданно для профессора упрямую легкомысленность проявила не его впечатлительная младшая дочь, а вполне трезвомыслящая жена. К изумлению Николая Николаевича, его супруга пошла еще дальше, заявив: – Говорят, он оставил какое-то пророчество и на двадцатый век, указал, что ждет царствующую фамилию.
– Елизавета Викентьевна! – взорвался, не выдержав, профессор. – Да таких пророчеств пруд пруди! Мура молчит, знает. Где у вас книжонка с откровениями французского пророка Филиппа? Он и для ныне царствующего Государя напредсказал всякой ерунды.
Николай Николаевич поднялся с кресла, подошел к шестиугольному столу, на котором лежали книги, журналы, альбомы, стояла чернильница и ваза с карточками.
Перебирая книги и брошюры, профессор недовольно ворчал:
– Когда не надо, лезет под руки, когда надо, вечно пропадает. А... Вот она.
С остервенением схватив брошюрку, он с презрительной небрежностью полистал ее и торжествующе произнес:
– Слушайте, слушайте... «Император европейский! Три великих астролога Франции шлют дары Белому царю подобно тому, как древние волхвы приходили поклониться Спасителю. Иисус Христос – наше Солнце, Дева Мария – наша Луна. Вы родились под знаком Тельца, которого почитал весь древний мир. Культ быка Аписа в Египте, вера греков в то, что царь богов Зевс перевоплощается в Быка – свидетельства поклонения Тельцу. В том, что Вы родились под знаком Тельца, виден промысел Божий, знамение небес. В Вас воплощена сила и твердость быка... Под Вашим мудрым водительством Россия, объятая стремлением к внутреннему благоустройству, расцветет. Она быстрыми шагами идет по пути прогресса, еще больше обретет славы, силы и могущества. Звезды предвещают Вам царствование много десятилетий на благо России и Франции, на страх их врагам. Любовь Ваших подданных хранит Вас. Вы обладаете могучим здоровьем, как у быка, но избегайте переедания и чрезмерных удовольствий. Ваш камень – сердолик. Бойтесь числа 17. Оно для Вас роковое, но высшие силы всегда спасут Вас от пагубного его влияния».
Профессор так нарочито издевательски и патетично распевал строки пророчества Филиппа, что даже охрип. Закончив чтение, он с размаху швырнул книжонку в угол, где стояла клетка с попугаем.
Аудитория притихла, чувствуя, что глава семьи не на шутку взбешен.
– Глупости все это, – первым решился подать голос Клим Кириллович, – не думаю, что просвещенный государь на пороге двадцатого века может верить в такую чепуху. Другое дело – сто лет назад, когда пророчествовал тот самый Авель. Тогда и науки еще в зачатке были в России.
– Но пророчество-то о нашествии Наполеона сбылось, – упрямо повторила Мура.
– Хватит. Довольно. Не выводите меня из себя. Оставьте темным монахам их темные монашеские дела. Что тот Авель, что ваш Авель – чтоб имени этого я больше в доме не слышал. Похищенные младенцы, могилки с монахами, попугаи-провокаторы... Можно окончательно спятить. К нам это не имеет никакого отношения. Надо перестать проявлять интерес ко всему, связанному с младенцем и с особняком князя Ордынского. Ни в коем случае не ходить и не ездить по Большой Вельможной. Брунгильда, Мура, найдите себе какие-нибудь занятия – будьте как можно чаще на людях, в театрах, на выставках, так, чтобы вы были постоянно на виду. Вот, например, завтра в Академии художеств выставка декадентов. Как раз для вас. У меня есть пригласительные билеты. Непременно там побывайте. Может быть, и Клим Кириллович найдет возможность вас сопровождать. Не пожалеете, дорогой доктор, вам и самому отвлечься надо от мрачных событий. И еще – надо что-то решить с попугаем. Мне не нужны в доме крамольники. А сейчас хватит о неприятных вещах. Пора обедать!
– Верно, за разговорами и про обед забыли, – спохватилась Елизавета Викентьевна. – Сейчас распоряжусь собирать на стол.
– Дорогая Полина Тихоновна, милый Клим Кириллович, – торжественно провозгласил профессор, – не соблаговолите ли отобедать в нашей дружной компании? После хорошего обеда, надеюсь, мы выкинем из головы всю чертовщину. – Николай Николаевич встал и обратился к доктору уже совсем миролюбиво: – Особенно, когда выпьем по рюмочке – за прогресс человечества. Вы, Клим Кириллович, наверное, еще не слышали колоссальную новость – турецкий султан признал пользу электричества! И разрешил электрифицировать два города, установить в них освещение на улицах и пустить трамваи. Французам разрешил. А не России. Если наш просвещенный император будет заниматься вместе со своей слабоумной женушкой мистической чушью вместо электрификации российских городов, басурмане обскачут нас по дороге в светлое будущее.
Так завершался первый день нового года и нового века – неприятными сюрпризами, волнениями и переживаниями. Наступил вечер 1 января, но на Рождественскую елку в Юсуповский сад барышни Муромцевы и Клим Кириллович так и не поехали, надежды Прынцаева увидеть Брунгильду не сбылись.
Глава 13
Ранним январским утром, с трудом сгоняющим сонное выражение с улиц, шеф сверхсекретного бюро вместе с двумя агентами уже входил в ворота подворья Благозерского монастыря, что на Калашниковской набережной. Встретивший его послушник, за напускным смирением явно скрывающий еще не вполне побежденные страсти молодой жизни, прекратил колку березовых поленьев, воткнул в колоду топор и поинтересовался, расправив богатырские плечи, кого ищут господа. Узнав, что пришедшим нужен старший, послушник пригласил их следовать за ним. Он пересек двор и направился к тем кельям, которые выходили торцом к набережной. Там, у дверей, он кликнул монаха, и тот попросил подождать – иеромонах Амвросий сейчас занят.
– Хорошо, братец, я подожду, – Пановский с трудом скрывал нетерпение, – только недолго, поскольку дело у меня важное, государственное. Так и доложи святому отцу.
Монах удалился, а Пановский обвел взглядом внутреннее пространство подворья – владельцы хлебной биржи братья Караваевы выделили святой братии маленький участок, который, надо отдать должное монахам, использовался весьма разумно. Для прихожан на углу набережной и Калашниковского проспекта выстроили часовню – невысокую, с плоским куполом и дорическим порталом. Сам участок со стороны набережной и проспекта ограждали длинные одноэтажные корпуса – кельи для братии. Внутри подворье замыкали хозяйственные помещения – флигели, сараи, а также кухня, трапезная, книгохранилище, мастерские. Где-то здесь располагалась и келья иеромонаха.
Судя по всему, население подворья было немногочисленным – кроме продолжившего колоть дрова послушника, Пановский заметил еще двух монахов: один, не поднимая глаз, спрятав руки в рукава, пробежал скорым шагом из одного флигеля в другой, откуда слышалось конское ржание, второй монах – выйдя из корпуса для братии с тряпичным узлом в руках, напротив, весьма недоброжелательно оглядел незваных гостей и степенно проследовал к двери низенького строения. Бегала по двору и рыжеватая, мелкая, кривоногая шавка – она принюхивалась к следам и к чему-то, что ей одной казалось заслуживающим интерес, а на посетителей не обращала никакого внимания.
– И шавку держат в голодном теле, – заметил один из агентов Пановскому, – не только себя. Пост-то закончился, могли бы и побаловать живую тварь, а то, как ноги носит – скелет в шкуре, да и только.
– Обычная собака, – ответил Пановский. – А баловать их себе дороже. Только начни их подкармливать, тут сразу же собачий двор образуется, а не монастырское подворье. Спасибо, что людей подкармливают. Голытьбы в столице – прорва.
– Да подворьями всех нуждающихся не спасти, так, только от смерти на шаг отодвинуть, – рассудил второй агент.
– И то хорошо, – возразил Пановский. – Кстати, ты сейчас встанешь на пост у ворот, чтобы смотреть за входящими и выходящими. Да у послушника поспрашиваешь о гостях да обитателях подворья. А мы побеседуем с отцом Амвросием. Пора бы ему и освободиться.
То ли стены в этом подворье имели уши, то ли так уж совпало, но в этот самый момент у дверей появился монах и пригласил проследовать за ним.
Келья отца Амвросия выглядела просторной и светлой. Мягкий свет проникал сквозь два высоких окна, убранных белыми занавесками, собранными в этот час по бокам и связанными шелковыми лентами. Белые оштукатуренные стены не имели никаких украшений, кроме икон, перед которыми горели лампады. Посередине помещения стоял длинный стол, накрытый белой же скатертью. Рядом – широкая лавка. Вдоль стен жались столики, на которых располагалась церковная утварь. Лежали книги и множество бумажных цветов.
Иеромонах Амвросий, несмотря на свою худобу и жилистость, казался внушительным. От него исходило ощущение силы – может быть, благодаря тому, что спину держал он прямо, и смотрел прямо, даже жестко. Во всяком случае, именно таким жестким взглядом встретил он в первую минуту гостей – шеф сверхсекретного бюро сразу понял, что монах не собирается быть откровенным.
– Прошу вас, братья, садитесь, – произнес внешне приветливо Амвросий, – чем могу служить?
Сам иеромонах, держащий в руках какую-то книгу, стоял слева от стола, гости тоже не стали садиться.
– Благодарю вас, отец Амвросий, – опустил глаза Пановский, – простите, что оторвали вас от трудов христовых. Я представляю интересы Государя и должен задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вы нам поможете.
– Буду рад оказаться полезным Государю и... вам, – любезно ответствовал иеромонах Амвросий и улыбнулся, как показалось Пановскому, насмешливо. – Что привело вас в нашу скромную обитель?
– Отец Амвросий, мы хотели бы побеседовать с вашим монахом, который принимал участие в одном богоугодном деле.
– Кого именно вы хотите выслушать? – Монаха по имени Авель.
– Но на нашем подворье нет монаха с таким именем.
– Не может быть, – начал Пановский, но осекся, – простите, святой отец, я хотел сказать, что возможно, монах Авель – один из проезжающих, из ваших постояльцев?
– В зимнее время странствующих монахов редко можно встретить, – мягко возразил Амвросий и отвел глаза, что не ускользнуло от внимания Пановского. – Вы можете осмотреть наши помещения, я распоряжусь. И можете убедиться, что в данный момент на подворье проживает постоянно десять монахов и два послушника, больше никого нет.
– Верю, святой отец, – с готовностью подхватил Пановский, – верю. А неделю назад не останавливался ли у вас кто-нибудь на ночлег из святой братии из других приходов, из иных монастырей? Может быть, кто-нибудь по делу приезжал в столицу?
– Такие случаи у нас не зафиксированы, – сказал иеромонах. – Мы ведем учет всех останавливающихся на подворье. Прошу взглянуть в регистрационную книгу. – Он протянул Пановскому книгу, сшитую из листов плотной серой бумаги с толстым картонным переплетом. Но не дал в руки, а положил на стол и открыл на том месте, где были сделаны последние записи.
Пановский достал очки, склонился над книгой. Последние записи относились к 26 декабря – на подворье останавливались два мещанина, не успевшие сесть в поезд, идущий в Вышний Волочек, днем ранее заночевали на подворье погорельцы Иван Корчаков с сыном-отроком Данилой, еще ранее приют на подворье находили бездомные Петр Спиркин, Аким Бенчервеев, Лазарь Яблушкин и еще какие-то Онопко-сапожник и Гармоша-Лариоша, подобранный на набережной, едва не замерзший на снегу. Пролистнув страницу назад, Пановский обнаружил запись о том, что на подворье находился строительных дел мастер Андрей Неволин, обокраденный торговец из Луги Прохор Бражко, крестьянин из Торжка Никола Еремеев, еще далее – уже в конце ноября—в книге был отмечен приезд монахов Печерского монастыря Игнатия и Марка. Однако почти все они, за исключением двух мещан – так следовало из записей в книге, – выбыли с подворья задолго до Рождества.
– Отец Амвросий, – поднял глаза от списков Пановский, – я вижу, что на вашем подворье находили приют разные люди, но вполне благонадежные.
– Я сожалею о том, что вы не нашли человека, сделавшего богоугодное дело и удостоившегося внимания Государя.
Пановский пристально взглянул на иеромонаха – нет, кажется, святой отец говорил вполне серьезно, без скрытого смысла.
– Отец Амвросий, – продолжил шеф сверхсекретного бюро, заходя с другой стороны, – а кто-то из ваших монахов из милосердия призревает безымянные захоронения?
– Эти поручения я сам даю братии, если есть такая необходимость. Брат Иаков и брат Анемподист лучше всего справляются с этими поручениями.
– Нельзя ли, святой отец, позвать сюда этих монахов?
– Можно, – ответил Амвросий и погладил свою окладисгую бороду – улыбку скрывал, что ли? Он сделал несколько широких шагов к двери, приоткрыл ее и пробасил: – Пришли, братец, сюда срочно Анемподиста и Иакова.
Амвросий закрыл дверь, повернулся лицом к гостям и вновь подошел к большому столу. Он закрыл регистрационную книгу, перекрестил ее и отнес на маленький столик у окна. Затем вернулся к гостям, которые переминались с ноги на ногу, и поставил на стол ящик с прорезью – ящик украшала надпись: «Пожертвования» и нарисованный крест.
Отец Амвросий молча встал рядом, смиренно опустив глаза в пол и соединив обе руки на уровне живота.
Пановский с агентом переглянулись и полезли в карманы.
– Примите на нужды вашей братии, отец Амвросий, – скрывая досаду, сказал Пановский и шагнул к ящику, следом за ним в прорезь ящика просунул сложенную ассигнацию и агент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27