И вини за это себя самого — нечего было два дня от меня прятаться!
— Как я могу платить тебе такие деньги ни за что? Просто за догадки!
— Это мои догадки, — выпрямившись, гордо произнес старик. — Или ты забыл мой послужной список?
Диктор не забыл. Он хорошо его помнил. Сорок лет службы, четыре голубых треугольника и один красный. Острый ум, способность мыслить парадоксально. Неоднократно представлялся к наградам. При этом — никакого интереса к карьере. В результате более чем скромная пенсия. Прозвище старика было Кот — за умение выслеживать цель, хваткость и осторожность. О нем ходили легенды…
Диктор взял ручку и начал выписывать чек.
— Очень хочешь выслужиться, да? — брезгливо сказал старик, наблюдая.
— Ага. И у меня это получится.
Ты обломаешь себе зубы на этом деле, подумал старик, здесь не может быть победителей.
— Номер твоего счета? Подпиши здесь и здесь. Все, вымогатель, аванс у тебя.
Не доверяя компьютеру, старик позвонил в банк. Трубку взял сам управляющий, голос его был почтительно тих.
— Еще одно, — переговорив, обратился старик к диктору. — Это касается Виктора…
— Хочешь, чтобы мы стерли из его памяти все неприятные воспоминания?
— Не дождетесь! — со злостью сказал старик. — Я не собираюсь делать из сына придурка, тупо довольного всем в жизни. Сейчас ты позвонишь ему, извинишься и предложишь вернуться в отдел. И не вздумай сказать, что этим он обязан мне.
— Как будто он сам не догадается, — огрызнулся диктор.
Через пять минут диктор внимательно слушал старика.
— Не буду говорить лишних слов. Дело сложное, но я полагаюсь на свои опыт, интуицию и факты. Главное, в своих предположениях я исходил из того, что его цель — как можно скорее покинуть Забаву. Это диктуется не только его желанием, но и необходимостью. Надеюсь, ты помнишь, что его можно засечь в радиусе ста двадцати тысяч километров? Он может нейтрализовать свое биоизлучение, но не надолго. Он очень спешил. Он должен был найти такое место в отправляющемся с планеты модуле — пассажирском или грузовом — которое бы экранировало его сверхмощное биополе. — Лицо у старика раскраснелось, глаза блестели. — Он не может лететь как пассажир, следовательно, он должен был спрятаться в грузах…
Диктор нервно рассмеялся:
— Интересная мысль, а главное, свежая… Да мы не вылазим из доков! Мы шаримся в каждом контейнере, перетряхиваем каждый чемодан, каждую кошелку… Нет, исключено, он не может покинуть Забаву.
— Он уже сделал это. — Старик взглянул на часы. — Полчаса назад. — Диктор недоверчиво фыркнул. — Ты лукавишь, говоря мне, что вы проверяете все грузы.
— Все.
— Я изучил характер грузов, отправляемых с Забавы, потратил на это неделю. И убедился, что он не может там спрятаться: ни один из них не экранирует его биополе. Сначала я подумал, что мой расчет неверен, но потом понял, что получил ценный результат. Потому что он заставил меня пойти дальше. Я навел справки и, хотя это было нелегко, выяснил, что Забаву посетил один из членов Галактического Совета.
— Эти сведения относятся к разряду секретных, но человек, о котором ты говоришь, пошел нам навстречу. Мы просканировали его багаж, — пожал плечами диктор. — К чему ты клонишь?
— Я когда-то имел дело с представителями Совета и знаю, что у каждого из них имеется особый сейф, который они везде таскают с собой — ввиду важности хранящихся в нем документов. Небольшой такой ящик, но размеры подходящие. Чудный ящик, удивительный. Сплав тинтала с рудитом — непробиваемый, неуничтожимый… Даже если взорвется эта планета, ящик не пострадает. Лучшего места не найти. Он там. Вот, собственно, и все.
Диктор остолбенело смотрел на старика.
— Это все? Вот эта чушь и есть твоя информация?
— Это не чушь.
— Я сам лично осматривал багаж. Я видел этот сейф.
— Но внутрь не заглядывал.
— Это запрещено…
— Мне очень жаль. Он фактически был у тебя в руках.
— Глупость какая-то! Как он вообще мог туда попасть?
— Весь багаж наверняка проходил обычную карантинную обработку в изолированном блоке. В это время он мог проникнуть в сейф.
— Ты знаешь, сколько цифр нужно набрать, чтобы открыть молекулярный замок? Семьсот. Откуда он мог узнать код?
— Ты меня спрашиваешь? Спроси лучше у него.
— Без воздуха… — бормотал диктор. — Как же он может там находиться?…
— А что мы вообще о нем знаем?
Диктор покачал головой. Разочарование оказалось слишком большим. Он сразу стал меньше ростом и рангом.
— Он там, — спокойно сказал старик. — Больше ему некуда спрятаться на этой планете. Пока ты здесь страдаешь и с трудом ворочаешь мозгами, он все больше удаляется от Забавы. Через два часа «Роса» войдет в орбиту Большого Перекрестка и скакнет в гиперпереход. Тогда вы точно его потеряете.
— Интересно, кто тебе дал сведения о «Росе»? — Диктор поднялся из кресла. — Никита, ты хочешь втянуть меня в скандал? Ты намекаешь, что человек, о котором мы с тобой не должны говорить, вступил в сговор с предметом наших поисков?
— Это маловероятно. Даже невозможно. Я намекаю, что тебе нужно поторопиться.
— Если его там не окажется, меня ждут большие неприятности…
— Я понимаю. И все же я буду ждать остальные две трети моего вознаграждения. Когда я получу их?
Диктор сделал слабую попытку улыбнуться.
— Все выяснится через час…
Я сделаю тебя счастливым, сынок. Всю жизнь я мечтал об этом. Ты станешь свободным, независимым. Для тебя начнется совсем другая жизнь, а у меня наконец появятся внуки. Ты оставишь эту работу и займешься тем, что тебе по-настоящему интересно. В детстве ты хорошо рисовал и даже писал стихи. Теперь мы много времени будем проводить вместе…
Минуты текли слишком медленно. Старик прислушивался к шелесту ветвей за темным окном и старался не думать о мальчике, для которого люди страшнее, чем дикие звери.
Грудь у старика сдавило так, что стало трудно дышать. Он положил под язык таблетку. Они схватили меня за горло, сказал он, — словно маленький мальчик, против которого ополчилась вся планета, мог услышать его. Разбив жизнь Виктору, они перечеркнули и мою. Я не мог оставить его в беде, пойми это…
Он тоскливо посмотрел в темноту. На яблонях уже появились завязи, крошечные и зеленые. Они растут даже сейчас, ночью, и каждая из них — маленькое чудо…
Это невыносимо, подумал старик, нет ничего хуже неизвестности. Зачем он попросил еще денег? Чтобы досадить им . Нет, ему не нужно столько, и не в этом дело… Только об одном он сейчас просит: пусть они не найдут в непробиваемом сейфе, без воздуха, скорчившегося, как в чреве у матери, мальчика, пусть уйдет с души эта щемящая тоска — тяжкий и ненужный груз… пожалуйста…
Он вздрогнул от негромкого писка зуммера. Из щели в компьютере голубой прозрачной лентой выползла копия чека с невообразимой, немыслимой суммой. Старик смотрел, и у него не было ни сил, ни желания протянуть руку и взять чек.
Резкий звонок телефона вывел его из оцепенения. Он снял трубку. Ничего не понимая, выслушал взволнованный сбивчивый монолог. Ошибка лаборанта… нарушен баланс… химическое равновесие… О чем он говорит? Водоснабжение? Убытки возместят… Какие убытки? Старик бросил трубку, включил освещение в саду и подкатил свое кресло к окну.
Нет, это не ошибка лаборанта, это расплата… Только он не знал, что она наступит так скоро…
Ни с одним из своих воспоминаний он не расстанется добровольно, но это, последнее, будет жечь его до последнего вздоха — вид почерневших, словно обугленных, деревьев, печально шелестящих на ветру засохшими ветвями.
Не может быть победителей…
Старик опустил голову и заплакал.
Глава первая
Арина
1.
Лето кончалось, но дни по-прежнему стояли жаркие и сухие. Прохлада наступившей ночи приятно холодила бока волка, остановившегося посреди большого брошенного поля. Это был необычно крупный, матерый, волк, черный, как сажа. Он неторопливо огляделся. Разгулявшийся ветер не волновал, как прежде, посевы: перезревшая пшеница понуро легла на землю под тяжелые волчьи лапы — никому не нужная, жалкая, как побежденный, вставший на колени…
Волк зевнул и задрал морду к небу. Луна нависала прямо над ним. Отчетливо, как комья грязи, выделялись на ее округлом желтом боку темные пятна. Луна не вызывала у волка никакого интереса. Он давно уже вычислил тупую предсказуемость ее ежемесячных превращений, ее однообразный, надоедливый бег в тучах. Иное дело — звезды.
Ночи напролет они могли загадочно и неподвижно мерцать на черном небе, а потом вдруг торопливо, словно потревоженные стрижи, начинали скатываться за темную зубчатую кромку леса, оставляя после себя только тоску неподвластного.
Сегодня звездопад был особенно красив. Волк едва успевал поворачивать свою огромную морду, замечая краем глаза новое движение на небе. Звезды всегда падали где-то далеко и бесшумно, и это волновало воображение волка больше всего. Далеко и бесшумно…
Он прикрыл глаза и расслабился перед тем, как продолжить бег, потом мельком взглянул на небо и испуганно взвизгнул. Звезда падала прямо на него. Она стремительно катилась с небес, увеличиваясь в размерах и распространяя свое нестерпимое для глаз сияние на все вокруг — угрюмый лес, несжатое поле, оцепеневшее от страха существо…
Волк прижал уши к голове и огромными прыжками понесся к лесу. Ужас удесятерял его силы. Горячий блеск падающей звезды уже опалял его широкую спину, но волк бежал, не останавливаясь, в предсмертной тоске сузив желтые глаза.
Звезда бесшумно упала у самой границы леса. Хрипящий от страха волк мелькал среди деревьев в угасающем свете ее длинных лучей и, надрывая последние силы, уходил все дальше в лес.
Наконец оказавшись на холме, возвышающемся над долиной, он обернулся. Голубоватая точка слабо светилась далеко внизу — звезда еще жила. Вдруг небо над ней засияло, и острый тонкий луч с вышины ужалил умирающую звезду.
Яркий синий столб пламени и грохот взрыва, донесшийся с такого большого расстояния, ужаснули волка, но, проклиная собственное любопытство, он тут же взбежал на самую высокую точку холма, вытянул узкую морду к востоку и осторожно понюхал воздух.
Больше он не раздумывал ни минуты. Прочь отсюда. Скатившись по другой стороне холма, черный волк слился с тьмой. Запах, принесенный ветром из долины, был ему незнаком, и это означало только одно — это был запах опасности. Именно так пахнут падающие звезды.
2.
По натоптанной тропе, на которую ложились длинные вечерние тени, путники вышли к деревне.
Их было трое: крепкий, рослый Тики, худощавый светловолосый Дизи — обоим было по двенадцать лет — и худенький черноглазый Рики, выглядевший лет на восемь.
Мальчики шли на запад уже две недели, делая остановки только для краткого отдыха или ночлега. Рики пугался темноты влажных безмолвных чащ, и их приходилось обходить стороной, выбирая открытые пространства или прозрачные березовые рощи и осинники. Солнце то мягко просеивалось через редкую листву, то нещадно жгло, отражаясь от белого песка сосновых рощ. Временами над освеженным дождем лесом вставала радуга, и тогда Рики прыгал от восторга.
Места были глухие, но лесное зверье попадалось мелкое, неопасное — белки, ежи, зайцы. Беспрестанно гомонили птицы, затихая лишь на несколько ночных часов. К исходу второй недели в лесах появились широкие просеки и пустующие охотничьи избушки.
Встреченная сегодня мальчиками деревня была первым поселением на их пути. Гостей здесь явно не ждали. Быстро надвигались сумерки, вот-вот погаснет закат, а в темных глазницах домов не мелькнул ни один огонек. Царившую вокруг тишину разгонял только шум сосен да нерешительное кваканье лягушек в заросшем пруду.
Мальчики пошли по пустынной улице мимо заколоченных домов, заросших бурьяном огородов и непроизвольно старались ступать тише. Солнце село, и ночное безмолвие вдруг прорезал жалостный, исполненный безысходной тоски плач ребенка.
— Мамочка моя! — залепетал Рики, у которого душа ушла в пятки. — Кто это плачет?
Прислушиваясь, мальчики пошли вдоль домов. Плач доносился из заколоченного бревенчатого дома с широким крыльцом и наглухо прибитой гвоздями калиткой. Во дворе одиноко темнел высокий тополь.
Скинув рюкзак, Тики перелез через забор, выбил ногой калитку, и Дизи с Рики ввалились во двор. Сбить доски с двери оказалось делом более трудным. При первых же ударах рыдающие звуки в доме прекратились. Вскоре мальчики, спотыкаясь и шаря фонариком по голым стенам, прошли через темные сени в горницу.
На полу, съежившись и обхватив себя ручками, сидело маленькое, ростом с небольшую собаку, мохнатое существо. Пугаясь направленного на него яркого света, оно откатилось в темный угол и снова тоненько закричало:
— И-и-и!…
— Это что еще за рева? — удивился Тики.
— Я знаю, кто это! — возбужденно выкрикнул прячущийся за его спиной Рики. — Это ч-черт!
Дизи присел на корточки и хотел прикоснуться к существу, но оно резво укусило его за руку и пропало, будто растворилось в воздухе. Рики испуганно ахнул, Тики сердито швырнул свой рюкзак на пол.
— Больно? — спросил он Дизи, который рассматривал рану, но мальчик просто пожал плечами.
Посередине большого круглого стола стояла плошка с толстой восковой свечой. Тики зажег ее, и мальчики уселись на табуреты. В отсветах пламени пустая комната с ее голой мебелью выглядела особенно печальной и нежилой.
Дизи сам обработал рану. Рики наблюдал за ним, раскрыв рот.
— Ты даже не поморщился, — заметил Тики. — Что это за зверь был, а, Дизи?
— Похож на домового, — невозмутимо ответил мальчик.
Тики вздохнул.
— Покусаны домовым…
— Пойдемте отсюда… — заныл Рики.
— Он здесь и наблюдает за нами, — сказал Дизи. — Помолчите. — Он устремил взгляд в темный угол комнаты и замер, к чему-то прислушиваясь. — Он дух этого пустого… противного дома…
— Спроси его, куда люди подевались, — быстро произнес Тики.
— Отсюда даже крысы ушли… — сказал Дизи и замолчал. — Он плачет…
— Крысы бегут с тонущего корабля, — сообщил всем Рики.
— Почему ушли даже крысы?
— Он сидел в подполье, в старом валенке… Он живет там, крыс гоняет, ну, и вообще… за порядком следит. Вдруг слышит, хозяева его забегали, затопали, шум страшный подняли. Думал, пожар случился. Понюхал — нет, дымом не пахнет… — передавал Дизи неслышный другим рассказ домового. — Понял, уезжают куда-то. Пожитки свои собрал, сидел, ждал, когда ему горшочек с крышкой поставят, чтобы он в него залез, и позовут: «Поедем, домовой, с нами в новый дом…» — Дизи замолчал.
— Ну?
— Они его забыли.
— Они плохие люди, — категорично заметил Рики, борясь со сном.
— Он снова плачет.
— Сколько ему лет? — спросил Тики.
— Очень много… даже для домового…
— Подожди, дед, хватит нюнить, — сказал Тики, обращаясь к темному углу. — Почему сам не попросился с ними?
Дизи прислушался.
— Он гордый, — перевел он. — Думал, себе хуже сделают, мол, еще вспомнят своего домовичка. Решил в соседний, новый, дом уйти, там домовой еще не поселился. Просидел в подполье неделю, переживал. А когда пошел по домам — нет никого во всей деревне.
— Почему ж они все ушли?
— Он не знает.
— Может, война, и все от врага убегают? — сонно пробормотал Рики.
— Сколько времени он здесь один кукует? — спросил Тики.
— Уже год.
— Год?!
Воцарилось молчание.
— Я спать хочу, — сказал Рики.
— Вот что, дед, — подумав, сказал Тики в пустой угол. — Мы сегодня в твоем доме переночуем, если не возражаешь, а завтра можешь пойти с нами.
— Он взволнован, — перевел Дизи. — Спрашивает, есть ли у нас свой дом. Я ответил, что пока нет, и идти нам еще долго. — Дизи прислушался. — Он плохо переносит дорогу, болеет… Ему нужно, чтобы он находился в закрытом пространстве.
— Слышь, дед, если кусаться не будешь, я, пожалуй, могу тебя в своем рюкзаке нести, ты вроде нетяжелый с виду, — предложил Тики.
— Он рад, но боится, что мы тоже его забудем.
— Может, по дороге встретим подходящий для тебя дом, там и поселишься, — заканчивая разговор, сказал Тики.
… Свеча оплывала пахучими желтыми слезами. Рики, облокотившись на стол, сладко спал.
3.
Странное исчезновение людей не нашло своего объяснения и утром, когда мальчики обошли деревню. Картина была безрадостной. Побросав добротные дома, сеновалы, полные сена, поленницы дров, заготовленных для долгой зимы, люди покинули эти места, забрав только то, что могли увезти.
Версия об экологическом бедствии или эпидемии отпала сама собой: на кладбище не было новых могил, а леса вокруг весело зеленели. Предположение Тики о том, что жители спешно решили искать лучшей доли на стороне, тоже было отвергнуто. Все указывало на то, что народ здесь жил работящий, основательный и никуда уезжать не собирался.
— Знаешь, что мне это напоминает? — сказал Дизи, когда мальчики уселись на крыльцо обсудить увиденное.
1 2 3 4 5
— Как я могу платить тебе такие деньги ни за что? Просто за догадки!
— Это мои догадки, — выпрямившись, гордо произнес старик. — Или ты забыл мой послужной список?
Диктор не забыл. Он хорошо его помнил. Сорок лет службы, четыре голубых треугольника и один красный. Острый ум, способность мыслить парадоксально. Неоднократно представлялся к наградам. При этом — никакого интереса к карьере. В результате более чем скромная пенсия. Прозвище старика было Кот — за умение выслеживать цель, хваткость и осторожность. О нем ходили легенды…
Диктор взял ручку и начал выписывать чек.
— Очень хочешь выслужиться, да? — брезгливо сказал старик, наблюдая.
— Ага. И у меня это получится.
Ты обломаешь себе зубы на этом деле, подумал старик, здесь не может быть победителей.
— Номер твоего счета? Подпиши здесь и здесь. Все, вымогатель, аванс у тебя.
Не доверяя компьютеру, старик позвонил в банк. Трубку взял сам управляющий, голос его был почтительно тих.
— Еще одно, — переговорив, обратился старик к диктору. — Это касается Виктора…
— Хочешь, чтобы мы стерли из его памяти все неприятные воспоминания?
— Не дождетесь! — со злостью сказал старик. — Я не собираюсь делать из сына придурка, тупо довольного всем в жизни. Сейчас ты позвонишь ему, извинишься и предложишь вернуться в отдел. И не вздумай сказать, что этим он обязан мне.
— Как будто он сам не догадается, — огрызнулся диктор.
Через пять минут диктор внимательно слушал старика.
— Не буду говорить лишних слов. Дело сложное, но я полагаюсь на свои опыт, интуицию и факты. Главное, в своих предположениях я исходил из того, что его цель — как можно скорее покинуть Забаву. Это диктуется не только его желанием, но и необходимостью. Надеюсь, ты помнишь, что его можно засечь в радиусе ста двадцати тысяч километров? Он может нейтрализовать свое биоизлучение, но не надолго. Он очень спешил. Он должен был найти такое место в отправляющемся с планеты модуле — пассажирском или грузовом — которое бы экранировало его сверхмощное биополе. — Лицо у старика раскраснелось, глаза блестели. — Он не может лететь как пассажир, следовательно, он должен был спрятаться в грузах…
Диктор нервно рассмеялся:
— Интересная мысль, а главное, свежая… Да мы не вылазим из доков! Мы шаримся в каждом контейнере, перетряхиваем каждый чемодан, каждую кошелку… Нет, исключено, он не может покинуть Забаву.
— Он уже сделал это. — Старик взглянул на часы. — Полчаса назад. — Диктор недоверчиво фыркнул. — Ты лукавишь, говоря мне, что вы проверяете все грузы.
— Все.
— Я изучил характер грузов, отправляемых с Забавы, потратил на это неделю. И убедился, что он не может там спрятаться: ни один из них не экранирует его биополе. Сначала я подумал, что мой расчет неверен, но потом понял, что получил ценный результат. Потому что он заставил меня пойти дальше. Я навел справки и, хотя это было нелегко, выяснил, что Забаву посетил один из членов Галактического Совета.
— Эти сведения относятся к разряду секретных, но человек, о котором ты говоришь, пошел нам навстречу. Мы просканировали его багаж, — пожал плечами диктор. — К чему ты клонишь?
— Я когда-то имел дело с представителями Совета и знаю, что у каждого из них имеется особый сейф, который они везде таскают с собой — ввиду важности хранящихся в нем документов. Небольшой такой ящик, но размеры подходящие. Чудный ящик, удивительный. Сплав тинтала с рудитом — непробиваемый, неуничтожимый… Даже если взорвется эта планета, ящик не пострадает. Лучшего места не найти. Он там. Вот, собственно, и все.
Диктор остолбенело смотрел на старика.
— Это все? Вот эта чушь и есть твоя информация?
— Это не чушь.
— Я сам лично осматривал багаж. Я видел этот сейф.
— Но внутрь не заглядывал.
— Это запрещено…
— Мне очень жаль. Он фактически был у тебя в руках.
— Глупость какая-то! Как он вообще мог туда попасть?
— Весь багаж наверняка проходил обычную карантинную обработку в изолированном блоке. В это время он мог проникнуть в сейф.
— Ты знаешь, сколько цифр нужно набрать, чтобы открыть молекулярный замок? Семьсот. Откуда он мог узнать код?
— Ты меня спрашиваешь? Спроси лучше у него.
— Без воздуха… — бормотал диктор. — Как же он может там находиться?…
— А что мы вообще о нем знаем?
Диктор покачал головой. Разочарование оказалось слишком большим. Он сразу стал меньше ростом и рангом.
— Он там, — спокойно сказал старик. — Больше ему некуда спрятаться на этой планете. Пока ты здесь страдаешь и с трудом ворочаешь мозгами, он все больше удаляется от Забавы. Через два часа «Роса» войдет в орбиту Большого Перекрестка и скакнет в гиперпереход. Тогда вы точно его потеряете.
— Интересно, кто тебе дал сведения о «Росе»? — Диктор поднялся из кресла. — Никита, ты хочешь втянуть меня в скандал? Ты намекаешь, что человек, о котором мы с тобой не должны говорить, вступил в сговор с предметом наших поисков?
— Это маловероятно. Даже невозможно. Я намекаю, что тебе нужно поторопиться.
— Если его там не окажется, меня ждут большие неприятности…
— Я понимаю. И все же я буду ждать остальные две трети моего вознаграждения. Когда я получу их?
Диктор сделал слабую попытку улыбнуться.
— Все выяснится через час…
Я сделаю тебя счастливым, сынок. Всю жизнь я мечтал об этом. Ты станешь свободным, независимым. Для тебя начнется совсем другая жизнь, а у меня наконец появятся внуки. Ты оставишь эту работу и займешься тем, что тебе по-настоящему интересно. В детстве ты хорошо рисовал и даже писал стихи. Теперь мы много времени будем проводить вместе…
Минуты текли слишком медленно. Старик прислушивался к шелесту ветвей за темным окном и старался не думать о мальчике, для которого люди страшнее, чем дикие звери.
Грудь у старика сдавило так, что стало трудно дышать. Он положил под язык таблетку. Они схватили меня за горло, сказал он, — словно маленький мальчик, против которого ополчилась вся планета, мог услышать его. Разбив жизнь Виктору, они перечеркнули и мою. Я не мог оставить его в беде, пойми это…
Он тоскливо посмотрел в темноту. На яблонях уже появились завязи, крошечные и зеленые. Они растут даже сейчас, ночью, и каждая из них — маленькое чудо…
Это невыносимо, подумал старик, нет ничего хуже неизвестности. Зачем он попросил еще денег? Чтобы досадить им . Нет, ему не нужно столько, и не в этом дело… Только об одном он сейчас просит: пусть они не найдут в непробиваемом сейфе, без воздуха, скорчившегося, как в чреве у матери, мальчика, пусть уйдет с души эта щемящая тоска — тяжкий и ненужный груз… пожалуйста…
Он вздрогнул от негромкого писка зуммера. Из щели в компьютере голубой прозрачной лентой выползла копия чека с невообразимой, немыслимой суммой. Старик смотрел, и у него не было ни сил, ни желания протянуть руку и взять чек.
Резкий звонок телефона вывел его из оцепенения. Он снял трубку. Ничего не понимая, выслушал взволнованный сбивчивый монолог. Ошибка лаборанта… нарушен баланс… химическое равновесие… О чем он говорит? Водоснабжение? Убытки возместят… Какие убытки? Старик бросил трубку, включил освещение в саду и подкатил свое кресло к окну.
Нет, это не ошибка лаборанта, это расплата… Только он не знал, что она наступит так скоро…
Ни с одним из своих воспоминаний он не расстанется добровольно, но это, последнее, будет жечь его до последнего вздоха — вид почерневших, словно обугленных, деревьев, печально шелестящих на ветру засохшими ветвями.
Не может быть победителей…
Старик опустил голову и заплакал.
Глава первая
Арина
1.
Лето кончалось, но дни по-прежнему стояли жаркие и сухие. Прохлада наступившей ночи приятно холодила бока волка, остановившегося посреди большого брошенного поля. Это был необычно крупный, матерый, волк, черный, как сажа. Он неторопливо огляделся. Разгулявшийся ветер не волновал, как прежде, посевы: перезревшая пшеница понуро легла на землю под тяжелые волчьи лапы — никому не нужная, жалкая, как побежденный, вставший на колени…
Волк зевнул и задрал морду к небу. Луна нависала прямо над ним. Отчетливо, как комья грязи, выделялись на ее округлом желтом боку темные пятна. Луна не вызывала у волка никакого интереса. Он давно уже вычислил тупую предсказуемость ее ежемесячных превращений, ее однообразный, надоедливый бег в тучах. Иное дело — звезды.
Ночи напролет они могли загадочно и неподвижно мерцать на черном небе, а потом вдруг торопливо, словно потревоженные стрижи, начинали скатываться за темную зубчатую кромку леса, оставляя после себя только тоску неподвластного.
Сегодня звездопад был особенно красив. Волк едва успевал поворачивать свою огромную морду, замечая краем глаза новое движение на небе. Звезды всегда падали где-то далеко и бесшумно, и это волновало воображение волка больше всего. Далеко и бесшумно…
Он прикрыл глаза и расслабился перед тем, как продолжить бег, потом мельком взглянул на небо и испуганно взвизгнул. Звезда падала прямо на него. Она стремительно катилась с небес, увеличиваясь в размерах и распространяя свое нестерпимое для глаз сияние на все вокруг — угрюмый лес, несжатое поле, оцепеневшее от страха существо…
Волк прижал уши к голове и огромными прыжками понесся к лесу. Ужас удесятерял его силы. Горячий блеск падающей звезды уже опалял его широкую спину, но волк бежал, не останавливаясь, в предсмертной тоске сузив желтые глаза.
Звезда бесшумно упала у самой границы леса. Хрипящий от страха волк мелькал среди деревьев в угасающем свете ее длинных лучей и, надрывая последние силы, уходил все дальше в лес.
Наконец оказавшись на холме, возвышающемся над долиной, он обернулся. Голубоватая точка слабо светилась далеко внизу — звезда еще жила. Вдруг небо над ней засияло, и острый тонкий луч с вышины ужалил умирающую звезду.
Яркий синий столб пламени и грохот взрыва, донесшийся с такого большого расстояния, ужаснули волка, но, проклиная собственное любопытство, он тут же взбежал на самую высокую точку холма, вытянул узкую морду к востоку и осторожно понюхал воздух.
Больше он не раздумывал ни минуты. Прочь отсюда. Скатившись по другой стороне холма, черный волк слился с тьмой. Запах, принесенный ветром из долины, был ему незнаком, и это означало только одно — это был запах опасности. Именно так пахнут падающие звезды.
2.
По натоптанной тропе, на которую ложились длинные вечерние тени, путники вышли к деревне.
Их было трое: крепкий, рослый Тики, худощавый светловолосый Дизи — обоим было по двенадцать лет — и худенький черноглазый Рики, выглядевший лет на восемь.
Мальчики шли на запад уже две недели, делая остановки только для краткого отдыха или ночлега. Рики пугался темноты влажных безмолвных чащ, и их приходилось обходить стороной, выбирая открытые пространства или прозрачные березовые рощи и осинники. Солнце то мягко просеивалось через редкую листву, то нещадно жгло, отражаясь от белого песка сосновых рощ. Временами над освеженным дождем лесом вставала радуга, и тогда Рики прыгал от восторга.
Места были глухие, но лесное зверье попадалось мелкое, неопасное — белки, ежи, зайцы. Беспрестанно гомонили птицы, затихая лишь на несколько ночных часов. К исходу второй недели в лесах появились широкие просеки и пустующие охотничьи избушки.
Встреченная сегодня мальчиками деревня была первым поселением на их пути. Гостей здесь явно не ждали. Быстро надвигались сумерки, вот-вот погаснет закат, а в темных глазницах домов не мелькнул ни один огонек. Царившую вокруг тишину разгонял только шум сосен да нерешительное кваканье лягушек в заросшем пруду.
Мальчики пошли по пустынной улице мимо заколоченных домов, заросших бурьяном огородов и непроизвольно старались ступать тише. Солнце село, и ночное безмолвие вдруг прорезал жалостный, исполненный безысходной тоски плач ребенка.
— Мамочка моя! — залепетал Рики, у которого душа ушла в пятки. — Кто это плачет?
Прислушиваясь, мальчики пошли вдоль домов. Плач доносился из заколоченного бревенчатого дома с широким крыльцом и наглухо прибитой гвоздями калиткой. Во дворе одиноко темнел высокий тополь.
Скинув рюкзак, Тики перелез через забор, выбил ногой калитку, и Дизи с Рики ввалились во двор. Сбить доски с двери оказалось делом более трудным. При первых же ударах рыдающие звуки в доме прекратились. Вскоре мальчики, спотыкаясь и шаря фонариком по голым стенам, прошли через темные сени в горницу.
На полу, съежившись и обхватив себя ручками, сидело маленькое, ростом с небольшую собаку, мохнатое существо. Пугаясь направленного на него яркого света, оно откатилось в темный угол и снова тоненько закричало:
— И-и-и!…
— Это что еще за рева? — удивился Тики.
— Я знаю, кто это! — возбужденно выкрикнул прячущийся за его спиной Рики. — Это ч-черт!
Дизи присел на корточки и хотел прикоснуться к существу, но оно резво укусило его за руку и пропало, будто растворилось в воздухе. Рики испуганно ахнул, Тики сердито швырнул свой рюкзак на пол.
— Больно? — спросил он Дизи, который рассматривал рану, но мальчик просто пожал плечами.
Посередине большого круглого стола стояла плошка с толстой восковой свечой. Тики зажег ее, и мальчики уселись на табуреты. В отсветах пламени пустая комната с ее голой мебелью выглядела особенно печальной и нежилой.
Дизи сам обработал рану. Рики наблюдал за ним, раскрыв рот.
— Ты даже не поморщился, — заметил Тики. — Что это за зверь был, а, Дизи?
— Похож на домового, — невозмутимо ответил мальчик.
Тики вздохнул.
— Покусаны домовым…
— Пойдемте отсюда… — заныл Рики.
— Он здесь и наблюдает за нами, — сказал Дизи. — Помолчите. — Он устремил взгляд в темный угол комнаты и замер, к чему-то прислушиваясь. — Он дух этого пустого… противного дома…
— Спроси его, куда люди подевались, — быстро произнес Тики.
— Отсюда даже крысы ушли… — сказал Дизи и замолчал. — Он плачет…
— Крысы бегут с тонущего корабля, — сообщил всем Рики.
— Почему ушли даже крысы?
— Он сидел в подполье, в старом валенке… Он живет там, крыс гоняет, ну, и вообще… за порядком следит. Вдруг слышит, хозяева его забегали, затопали, шум страшный подняли. Думал, пожар случился. Понюхал — нет, дымом не пахнет… — передавал Дизи неслышный другим рассказ домового. — Понял, уезжают куда-то. Пожитки свои собрал, сидел, ждал, когда ему горшочек с крышкой поставят, чтобы он в него залез, и позовут: «Поедем, домовой, с нами в новый дом…» — Дизи замолчал.
— Ну?
— Они его забыли.
— Они плохие люди, — категорично заметил Рики, борясь со сном.
— Он снова плачет.
— Сколько ему лет? — спросил Тики.
— Очень много… даже для домового…
— Подожди, дед, хватит нюнить, — сказал Тики, обращаясь к темному углу. — Почему сам не попросился с ними?
Дизи прислушался.
— Он гордый, — перевел он. — Думал, себе хуже сделают, мол, еще вспомнят своего домовичка. Решил в соседний, новый, дом уйти, там домовой еще не поселился. Просидел в подполье неделю, переживал. А когда пошел по домам — нет никого во всей деревне.
— Почему ж они все ушли?
— Он не знает.
— Может, война, и все от врага убегают? — сонно пробормотал Рики.
— Сколько времени он здесь один кукует? — спросил Тики.
— Уже год.
— Год?!
Воцарилось молчание.
— Я спать хочу, — сказал Рики.
— Вот что, дед, — подумав, сказал Тики в пустой угол. — Мы сегодня в твоем доме переночуем, если не возражаешь, а завтра можешь пойти с нами.
— Он взволнован, — перевел Дизи. — Спрашивает, есть ли у нас свой дом. Я ответил, что пока нет, и идти нам еще долго. — Дизи прислушался. — Он плохо переносит дорогу, болеет… Ему нужно, чтобы он находился в закрытом пространстве.
— Слышь, дед, если кусаться не будешь, я, пожалуй, могу тебя в своем рюкзаке нести, ты вроде нетяжелый с виду, — предложил Тики.
— Он рад, но боится, что мы тоже его забудем.
— Может, по дороге встретим подходящий для тебя дом, там и поселишься, — заканчивая разговор, сказал Тики.
… Свеча оплывала пахучими желтыми слезами. Рики, облокотившись на стол, сладко спал.
3.
Странное исчезновение людей не нашло своего объяснения и утром, когда мальчики обошли деревню. Картина была безрадостной. Побросав добротные дома, сеновалы, полные сена, поленницы дров, заготовленных для долгой зимы, люди покинули эти места, забрав только то, что могли увезти.
Версия об экологическом бедствии или эпидемии отпала сама собой: на кладбище не было новых могил, а леса вокруг весело зеленели. Предположение Тики о том, что жители спешно решили искать лучшей доли на стороне, тоже было отвергнуто. Все указывало на то, что народ здесь жил работящий, основательный и никуда уезжать не собирался.
— Знаешь, что мне это напоминает? — сказал Дизи, когда мальчики уселись на крыльцо обсудить увиденное.
1 2 3 4 5