— Это Эцур Законоговоритель, — сказал Хакон. Я слышал об Эцуре. Старик хранил законы Фроста-тинга и считался одним из самых мудрых и уважаемых мужей страны. Однако в толпе он выделялся лишь высоким ростом, невероятной худобой и надменным выражением лица. Похоже, если этот человек что либо изрекал, то никогда не сомневался в собственной правоте.
Мы соскочили с лошадей, отвели их к дальним деревьям и двинулись к собранию. Немного не дойдя, Хакон остановился.
— Жди здесь, — приказал он и в сопровождении своих воинов нырнул в толпу. Маленький рост ярла не позволял мне видеть его, но, судя по приветственным возгласам, он успешно продвигался к законогово-рителю.
— Что ты тут забыл, Волк?
Я оглянулся. С тонконогой пегой кобылки слезал Торир Олень, тот самый северянин, которому могло не понравиться решение ярла. На груди воина поблескивали золоченные бляшки, а его конопатое лицо светилось довольством.
— Я пришел с Хаконом.
— А-а-а… — Торир потерял ко мне всякий интерес бросил поводья и кому-то помахал. Его узнали, окликнули, и спустя мгновение великан скрылся в гомонящей толпе.
А потом вдруг все стихло. Известные бонды чинно прошествовали на отгороженное веревками место и уселись на скамьи. Рядом с лагретой встал Эцур.
— Все ли получившие приглашение прибыли? — громко спросил он.
Зазвенело железо, и блестящие клинки взмыли над головами собравшихся. Поднятие оружия на тинге означало «да». Эцур удовлетворенно кивнул:
— Все ли прибывшие получили возмещение за хлопоты и плату за обратный путь?
Мечи опять поднялись. Потом Эцур поинтересовался, все ли знают, почему Фростатинг был перенесен на конец лета, а не знавшим объяснил, что задержка связана с просьбой ярла Хакона. Поведав об этом, он широко повел рукой в сторону и Хакон вышел вперед. Он волновался и неуверенно щурился.
— Я хотел изменить введенные подати, поскольку слышал, что многие из вас стали богаче, чем прежде, а других постигло несчастье, — начал он и в ответ на недовольный гул толпы поднял руку. — Я просил отложить тинг из-за последних. Все вы знаете, что случилось в Согне. Синезубый сжег наши усадьбы! Я спрашиваю: неужели он не взял всего, что ему причиталось с нашей земли?
Ответом послужила тишина. Бонды удивленно переглядывались и явно не понимали, к чему клонит ярл.
— Я спрашиваю: разве теперь мы должны платить подати Синезубому?! — все громче вопрошал Хакон. — Разве он уже не забрал того, что ему причиталось?
Последние слова Хакона потонули в восторженном та? вое. Бонды наконец-то поняли его мысль и теперь, поворачиваясь друг к другу, размахивали руками и обсуждали его предложение. Кто-то не желал платить и кричал о праве родовой земли, кто-то возмущался наглостью Синезубого, а кто-то боялся его мести. Эцур поднял руку, ц гомон стих.
— Отныне я не буду платить конунгу датчан никаких податей! — пронзительно выкрикнул Хакон.
Он умел убеждать. Да и трудно ли убедить тех, кто уже успел возненавидеть Синезубого? Первыми в знак согласия с Хаконом подняли оружие бонды с Согна, за ними — Треннелага. Постепенно к ним присоединились и остальные.
— А ты чего стоишь? — толкнул меня в бок один из случайных соседей, незнакомый русобородый бонд.
— Не мне решать ваши дела, — коротко ответил я. Бонд недовольно сморгнул:
— Тогда что ты тут делаешь?
— Пришел с Хаконом.
— С Хаконом? — Глаза спрашивающего округлились. Он фыркнул и повернулся в сторону лагреты:— Что делает тут этот человек?! Он же из Свей!
Все уставились на меня. Сотни, нет, тысячи ощупывающих, внимательных глаз.
— Хаки Волк! — узнал кто-то.
— Хаки сын Белоголового! Хаки-берсерк! — понеслось по толпе. Бонды отхлынули, будто опасались, что я выдерну меч и примусь кромсать их дрожащие, жирные туши.
— Что он тут делает?! Или отныне это твой человек, Хакон?! — зазвучали недовольные крики.
Ярл утер со лба капли пота. Он боялся бондов ничуть не меньше, чем бонды — меня.
— Он станет моим человеком, — наконец решился он. — Я отдаю ему свою усадьбу на севере и право вейцлы с четверти северных земель.
— Что?!!
Я вытянул шею. Нет, это выкрикнул не Торир, а стоящий возле него высокий и толстый бонд. Его одежду украшала искусная вышивка, на поясе болтались серебряные подвески, на руках блестели браслеты, штаны обтачивала хорошо выделанная опушка. Лицо бонда было искажено гневом. Раздвигая толпу могучей грудью, он двинулся к ярлу. Торир улыбался ему в спину, и не оставалось сомнений, что парня разъярил именно он.
— Стой, Бруси! — Эцур заступил здоровяку путь к лагрете. — Тебе не разрешали войти сюда!
— Так разрешите! — рявкнул тот. — Мне есть что сказать тингу!
— Нужно пустить Бруси! Пусть говорит! — поддержали его бонды возле Торира.
«Все они с севера, — догадался я. — И наверняка боятся Торира куда больше, чем самого ярла».
Продолжая удерживать здоровяка, Эцур неохотно повернулся к лагрете. Бонды на скамьях закивали. Законоговоритель отступил. Бруси перепрыгнул через за— граждения и, потеснив ярла, возмущенно завопил:
— Что же делается в нашей стране, если чужаку отдают право вейцлы?! Или мало смелых и достойных воинов в Норвегии?! Или Торир Олень, который столько лет собирал для ярла подати на севере, заслужил эту награду меньше, чем чужак?!
— Я отдаю Хаки свои родовые земли! — осадил его Хакон.
— Ты не конунг, и не тебе раздавать усадьбы! возразил Бруси.
Эцур вклинился меж ними как раз в то мгновение, когда мне показалось, что эти двое вцепятся друг другу в глотки.
— Тихо! — гаркнул законоговоритель, и спорщики примолкли. Стихли и остальные. Над молчаливым тингом поплыл шорох листвы и шум далекого прибоя.
— Я лучше всех знаю законы, — внятно произнес Эцур, — и вот что скажу. Хакону подвластна почти вся Норвегия, и его власть не меньше, чем власть конунга! Он имеет право давать земли кому. угодно! Не тебе, Бруси, судить дела ярла!
Я и не думал, что этот ходячий скелет может так убедительно говорить!
— Но я не сужу, — сникнув под его суровым взглядом, пробормотал Бруси. — Всего лишь говорю, что не приму в соседи чужака, да еще и берсерка! И без него хлопот полно!
— Бруси прав! Не примем такого соседа! — послышалось из ватаги северян. Усмехающийся Торир с торжеством покосился на меня. Он не кричал и не протестовал, но я знал — первым, кто подожжет мой новый дом, будет Олень. Он не поделится тем, что уже давно привык считать своим. И на указки ярла ему плевать. А коли в пожаре сгорит весь мой хирд —так еще лучше. Власть Торира на севере такова, что ни один из мелких халогаландских земледелов не выдаст его. Побоятся…
Хакон растерянно уставился на орущих людей. Он ждал возражений, но не таких яростных.
— Какое дело ярлу до наших земель?! Он живет битвами! — окончательно разошлись те. — Государь предпочитает грабить, а не пахать!
Пора вмешаться…
Я вытянул оружие, решительно направился к лагрете и негромко попросил Эцура:
— Разреши мне сказать.
Он взглянул на меня, потом перевел взгляд на Хакона и наконец обернулся к бондам лагреты.
— Пусть говорит, — не дожидаясь вопроса, махнул рукой один из них, хмурый мужик с бледными губами. — Чего уж там…
Какой-то доброжелательный, бедно одетый бонд легонько тронул меня за плечо и шепнул:
— Иди, воин. Только не горячись. Тинг этого не любит.
Я запомнил его лицо. Может, этот бонд не стал богатым, как Бруси, однако отныне он обрел друга.
— Тингманны! — начал я. — Жизнь воина в походах и битвах. Я — воин и не собираюсь менять свою жизнь. Бруси же не хочет менять свою. Я правильно понял тебя, хольд?
Хольдами называли наиболее богатых бондов, но такое преувеличение понравилось северянину. Он выкатил вперед грудь и важно кивнул:
— Да!
— Хорошо! — Я улыбнулся. — Не годится обижать ярла отказом, но я не желаю ссориться с халогаландцами. Здесь есть один из самых достойных воинов. Вы уже слышали его имя. Он родом с севера и, наверное, сумеет найти решение, которое понравится его друзьям, ярлу и мне. Ведь так, Олень?
Пока я говорил, довольная ухмылка сползла с лица Торира и сменилась озадаченным выражением. Он не решался открыто возражать своему ярлу, но и не хотел отдавать мне свои привилегии. Пыхтя и отдуваясь, Торир замотал тяжелой головой. Конопухи на его щеках стали большими и черными, будто червоточины на яблоке.
— Пусть Хаки примет право вейцлы, — наконец промямлил он. — Но не усадьбу.
— Добро. Но тогда я не стану приносить присягу Хакону, а лишь поклянусь служить ему до тех пор, пока имею право вейцлы.
Глаза Хакона вылезли из орбит, Бруси задумчиво потер ладонью вспотевшую шею, Олень вытаращился на ярла, а толпа бондов принялась шумно обсуждать мои слова. Первым успокоился Эцур. Он недаром был законоговорителем.
— Это справедливо и мудро! — чуть не лопаясь от радости, что щекотливый вопрос исчерпан, заявил он. — Хаки Волк не будет владеть землей и не станет докучать Бруси соседством. А вейцлу… Что ж, верный человек должен хорошо содержать свой хирд. Северянам не нужно возражать против этого…
— Если только они не желают поссориться со своим ярлом, —угрюмо добавил Хакон.
Олень опустил голову, а неугомонный Бруси разочарованно протянул:
— Но я не стану…
Я знал, что хочет сказать этот только что выползший из скотьего хлева мужик. Он вообще не желал когда-либо видеть меня и моих людей на своем дворе, а уж тем более кормить нас.
— Пожалованная мне вейцла равна примерно семи маркам, — глядя в его бегающие глазки, произнес я. С каждым мгновением слова давались мне все труднее, а руки чесались от желания врезать кулаком по жирной роже бонда.
— Даже больше! — хвастливо сказал Бруси.
— Мне не нужно больше! Каждый год я буду брать с вас только семь марок.
— Но…
Этот земляной червяк сам напрашивался на битье!
— Слушай, хольд, — именуя Бруси титулом богатого бонда, прошипел я в его потное мясистое лицо, — если будете отдавать мне семь марок каждую зиму, то никогда не увидите на севере моей рожи!
Здоровяк отшатнулся.
— И учти, — продолжал наседать я, — станешь упрямиться — вовсе отступлюсь, и разбирайтесь с ярлом как хотите!
— Да я не против! — вдруг сдался Бруси. — Чего прешь?
«Не горячись. Тинг этого не любит», — вспомнил я предупреждение бедного бонда, немного отступил и повернулся к лагрете:
— Я все сказал.
— Кто согласен с Хаки Волком сыном Орма Белоголового? — с облегчением выкрикнул Эцур.
Хакон вскинул меч. Я не стал его человеком, но обязался служить ему, пока северяне будут платить вейцлу. Об этом Хакон мог позаботиться…
Следом за ним взмыли мечи Бруси и Торира Оленя, а через мгновение уже весь тинг держал оружие над головами.
— Да будет так! — провозгласил Эцур. Я перешагнул через веревку и, не замечая расступающихся бондов, пошел прочь. Возле лошадей меня нагнал Торир. Конопатое лицо воина было виноватым.
— Я не хотел обидеть тебя, Хаки— грустно сказал он.
Мне стало смешно. Конечно не хотел… Он бился за свое, и в ненависти тинга к чужаку не было его вины.
— Ладно, Олень, — сказал я, вскакивая в седло. — Не в чем тебе виниться. Лучше найди мне на своем севере хорошего мастера. Я собираюсь строить новый драккар.
Торир хлопнул в ладоши:
— Клянусь, отыщу лучшего!

— Вот и добро. — Я хлестнул коня и поскакал к Нидаросу. Мой хирд должен первым узнать, что наша сила и отвага продана норвежскому ярлу за семь марок в год. А уж соглашаться ли с этим — их дело.
Зимой пришла весть о гибели Синезубого. Его убил собственный сын Свейн. После смерти Синезубого Свейна тут же объявили новым конунгом Дании. Даны не могут без конунга: они разучились думать и отвечать за свои дела. Им всегда нужен кто-то, кого можно слушаться и почитать, а в случае чего и обвинить. Этому их научил Горм Старый — отец Синезубого и дед Свейна. Горм заставил всех ярлов Дании объединиться и признать его власть. С тех времен никто не сумел разделить датскую державу… Но все это было давно, а нынче новый конунг данов позвал на тризну по отцу викингов из крепости Йомсборга, которых именовали попросту йом-свикингами, и в пьяном угаре поклялся пойти походом на Англию. Одуревшие от меда и пива йомсвикинги тоже принялись давать обеты. На этом пиру был и их правитель — Сигвальди-ярл, чей отец погиб летом в Сканей от руки Хакона. Сигвальди пообещал отомстить Хакону за разорение своей страны. «Я убью норвежца!» — сказал он…
Эти вести в Нидарос принес сын Хакона, Эйрик-ярл. Он пришел с юга. Эйрик возмужал и в свои пятнадцать весен выглядел настоящим воином.
— Я слышал, что ты договорился с отцом, — приветствуя меня, сказал Эйрик. Его голубые, отцовские, глаза щурились, как у довольного кота. В душе он потешался над Хаконом и его людьми, однако вслух никогда не задевал их чести. Мальчишка перенял ум и хитрость отца. Хакон обладал могуществом, но не вечностью, а Эйрик был молод и мог подождать. Когда-нибудь владения отца станут его владениями, а значит, нужно не ссориться с ним, а множить и защищать его богатство. Эйрик был очень преданным сыном…
— Ты верно слышал, ярл, — склонив голову, согласился я и добавил: — Возможно, Хакону не хватало Скофти, вот он и позвал меня…
Эйрику не понравился мой ответ. Умный паренек быстро сообразил, на что я намекаю. Нахмурившись, он пробурчал:
— Я рад этому, — и пошел прочь. За ним поспешила разряженная свита воинов.
Узнав об угрозах Сигвальди, Хакон забеспокоился. Он послал по стране ратную стрелу, Эйрика отправил на юг, а сам принялся ездить по усадьбам и собирать людей. Пока он занимался ополчением, я нанял корабелов для строительства нового драккара. Торир Олень выполнил обещание, и однажды утром меня разыскал присланный им корабельный мастер. Он оказался крепким, высоким мужиком с сильными, похожими на вилы руками и круглым, как лепешка, лицом. За его широкой спиной неловко переминались коренастые помощники.
— Торир Олень приказал мне сделать для тебя лучший корабль, — уставившись на меня странным немигающим взглядом, сказал мастер. — Я пришел.
Судя по одежде и заносчивому виду, он был богат, а угрюмое лицо выдавало его отвращение к «чужаку».
— Ты не хотел идти, — сказал я. Он кивнул:
— Я не хотел идти, но я люблю делать корабли и дал слово Ториру. Он — мой друг. Я буду строить этот драккар для тебя, но помнить про него. Это будет лучший драккар, потому что в нем будет тепло друга.
Корабел знал свое дело. Он быстро сторговался со мной и тут же принялся за работу. Его подмастерья споро выбирали нужные деревья, валили их кроной на юг, чтоб не приманивать к будущему кораблю злых северных духов, и прежде, чем приступить к работе, тщательно проверяли древесину.
А вскоре приехал и сам Торир. Ратная стрела дошла до его усадьбы, и обеспокоенный Олень привел с собой целых шесть драккаров. Вечером мы оказались соседями за столом.
— Правда, что Сигвальди-ярл поклялся убить Хакона? — спросил Торир. В бликах пламени его волосы полыхали огнем и казались не рыжими, а красными как кровь.
— Говорят, он уже собирает войско, — ответил я.
— Худо, — равнодушно признал Торир и принялся за еду.
За несколько дней мы сдружились. Олень напоминал мне Трора. Только он был посмышленее и похитрее Черного. Он же и подбил меня отправиться с Хаконом в Мер. Ярл собирался поговорить с тамошними бондами об ополчении.
До Мера мы останавливались во всех усадьбах Хакона. Управляющие встречали ярла и посылали в окрестные села стрелу с известием о пире. Бонды приходили и привозили снедь и подарки. В обмен на это Хакон милостиво угощал их, уверял в вечной дружбе и просил людей в войско. Бонды упирались. Ополчение они выставляли, однако отдавать лучших людей никто не хотел.
— Может, все это — пустые слухи, — уклончиво говорили они. — Поболтали даны с йомсвикингами о нападении на наши земли и забыли…
Хитрый Хакон пожимал плечами:
— Может, и так. Пожалуй, я вернусь в Нидарос и не буду верить слухам…
— Правильно, правильно, — не ведая о хитрости ярла, радостно кивали бонды.
— Я не поверю им, даже если услышу, что Сигвальди-ярл пришел на ваши земли и разграбил ваши усадьбы! — равнодушно добавлял Хакон.
Прижимистые бонды замирали, заглатывали предложенное им угощение и неуверенно шли на попятную.
— Но мы же платим тебе подати, — робко начинали ныть они.
— А я оберегаю вас, — кивал ярл.
— Но если Сигвальди… — не понимали бонды. . — Но вы же твердите, что не следует верить слухам, — невозмутимо отзывался ярл.
Все пиры кончались мирно. Хакон получал ополчение и людей сверх него, а довольные и уверенные в собственной безопасности бонды разъезжались по усадьбам. Когда последний из гостей исчезал за дверью, ярл терял свою невозмутимость.
— Великий Один! — бегая по опустевшей избе, орал он. — Как же мне надоели эти тупые земляные черви! Они не видят дальше своего носа!
— А если они правы и разговоры о Сигвальди и его войске — пустые слухи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59