Не томи душу, выкладывай!— Дай ордун, — потребовал Гастон. Я не понял, но Луи обратился к Сюзанне, и та поспешно взяла зелёную коробочку, лежавшую на буфете.— Вот мой орден, старик, — я достал серебряного Леопольда из коробки и положил его на газету — орден Бориса.Гастон взял орден, почтительно взвесил его на ладони.— Леопольд наш король, — сказал он.— Все верно, старик. Вот мои остальные верительные грамоты, — я выложил перед ним все своё богатство: указ на орден, грамоту на партизанскую медаль, удостоверение личности с фотографией. — Это Аэрофлот. Штурман второго класса Виктор Маслов. Пепел Клааса стучит в моё сердце. А теперь и ты выкладывай, старче. Где предатель? Ты же видишь, я поклялся его найти. Где он?— Борис Маслов, — Гастон снова вернулся к тому, с чего начал. Потом положил орден в коробочку и приказал: — Пусть они уйдут. А ты сюда! — он ткнул пальцем в мою сторону и указал на стул. — Я буду говорить только с русским.— Год фердом, — выругался по-валлонски Луи, подступая к старику, но тот не реагировал. — Он будет разговаривать только с русским! А мы кто — не люди? Я отсюда не уйду. Я партизан Армии Зет. Я коммунист, понимаешь ты, валлонская твоя башка.Но старый Гастон оказался железным.— Тогда я все сказал. Адьё! — И принялся неторопливо, но деловито складывать газету.Луи пошёл на попятный:— Хорошо, я уйду, но ты ещё пожалеешь об этом, старый валлонский баран. Ты перевёрнутый горшок, вот ты кто.— Закрой за ними дверь! — приказал мне старик.Я подошёл к Луи:— Его ведь тоже можно понять, дорогой Луи. Он отвык верить своим соотечественникам.— Мальчишка! — кричал на меня Луи, скрываясь в дверях, а я едва от смеха удерживался.Мы остались вдвоём.Я тут же как бы невзначай пододвинул фотографию. Гастон увидел её и ткнул пальцем в Мишеля.— Кто это? — сказал он.— Спроси что-нибудь полегче, старик. Мишель, разумеется, он же Щёголь.Гастон посмотрел на меня с уважением.— Мишель Ронсо, — продолжал он, доставая чёрный потёртый бумажник. Извлёк старую фотографию, обломившуюся с края. Двое мужчин стояли у какого-то дома. Одного я сразу узнал: носастого. Старик подтвердил: — Мишель Ронсо и Густав Ронсо, два брата, — он показал на пальцах и перевернул фотографию. — Видишь надпись: «Дорогому брату Мише… от Густава Ронсо. 15.08.38-го…» — Я внимательно разглядывал надпись, всё было так, как Гастон говорил. Краешек старой фотографии отломился, и оттого не хватало нескольких букв в окончаниях слов, надпись и без того была понятна. Гастон снова перевернул фотографию, теперь я и дом узнал, тот самый, с весёленькими занавесочками. — Густав Ронсо — хозяин «Остеллы», — продолжал старик. — Густав рексист, понимаешь? Альфред и Борис пиф-паф Густава Ронсо, они его убили. Мишель Ронсо отомстил за брата, он предал «кабанов» и получил за них денежки.Вот и все. Очевидность тайны даже разочаровывала. До чего же все просто, только этой детали я и не мог ухватить: они были братья. В ней и мотив, и дальнейшая нить. Вот и ответ на вопрос, который томил меня вчера утром у родника, когда я вглядывался в его хрустальную глубь. Вот кто сказал женщине в чёрном, кто убил её мужа, — Мишель. Сошлись мои камни, главное имя начертано на могильной плите.Я вытащил из папки столовый нож, положил его перед стариком. Гастон коротко кивнул.— Ещё не все, доблестный старче. — Прямо на газете я написал: М.Р. = П.Д. = X. — А такую задачу с двумя неизвестными ты можешь решить? Как бы лучше сказать: кроссворд, ребус, сфинкс — понимаешь?Гастон пошарил в бумажнике и положил рядом с ножом пожелтевшую визитную карточку. «Мсье Пьер Дамере, — прочитал я, — отель „Святая Мария“…» Намюр, улица, номер дома, телефон — всё было как полагается, удобная вещь эти карточки, ничего не скажешь.— Я «кабан», — с гордостью сказал Гастон. — Двенадцатый «кабан». А этот был свинья, он даже и тогда струсил, он переменил имя и стал Пьером.— Старый адрес сорок шестого года, — заметил я, указывая на карточку, и опять старик поглядел на меня с уважением. — После этого Мишель-Пьер жил и в Монсе, и в Генте. Имя он тоже мог переменить в третий раз. Где же он сейчас?Гастон сконфуженно головой помотал.— Ты можешь не уважать старого Гастона, но этого я не знаю.— Я тебя уважаю, старик, — я разлил остатки водки по чашкам. — Спасибо и на том, что ты открыл нам. «Святая Мария», неплохо придумано, ха-ха.— «Остелла» принадлежит Пьеру, — заключил старик.— Едем в «Остеллу»! — воскликнул я второй раз за нынешнее утро.— Пьер там не живёт, — уточнил Гастон. — Но больше я ничего не знаю.— Постой, старче, постой, — я задумался, пытаясь соединить свои данные с версией Гастона. Ещё не все сошлось у старого Гастона. Как же мог Мишель быть в «кабанах» под фамилией Ронсо? Ведь тогда бы Альфред узнал, что Густав и Мишель — братья. — Что-то у тебя не сходится, доблестный «кабан». Отвечай, старче.Но старый Гастон снова впал в молчание и, видимо, надолго — на сей раз по мотивам выдающегося храпа. ГЛАВА 20 Николь приехала на мотороллере. Я выбежал к ней. Машины Луи на дворе уже не было. Сюзанна сказала, что тот уехал в Льеж к президенту.— Салют от Пьера Дамере.— Кто это такой? — спросила Николь, слезая с мотороллера. Она была в сногсшибательных голубых брючках, жёлто-красном полосатом свитере — хороша моя сестрёнка. На плече висела дорожная сумка.— Скоро его имя узнает вся Бельгия, — сказал я грозно.— Он звезда экрана? — Николь покрутилась передо мной, красуясь.— Пьер Дамере — предатель. Он предал нашего отца.Николь сразу перестала крутиться.— Ты уже нашёл его? — спросила она, и озабоченные складки набежали на её лоб. — Почему же этого нет в газете?— Разве ты не знаешь, что газеты всегда опаздывают. Следуй за мной. Перед тобой главный арденнский следопыт, — мы уже вошли в дом. — Тс-с, кажется, он немножко спит.Николь с интересом смотрела на громогласно храпящего Гастона, которого мы с Сюзанной уложили на диван, и ничего не понимала. Мы прошли на кухню, и я, как умел, рассказал ей все, что узнал от старика.— Надо ехать в «Остеллу»! — пылко воскликнула она. — Едем на моём мотороллере.— Не торопись, Николетт, не торопись, «Остелла» никуда от нас не денется. Прежде чем туда ехать, надо решить небольшую задачу: с чем мы туда поедем и зачем? Ты понимаешь, Николетт? — Она умела слушать, с ней хорошо думалось вслух. — Понимаешь: имя мы имеем, а что дальше? От имени до живого человека ещё далеко, а я должен его своими руками пощупать. А может, он и это имя переменил — что тогда? Нет, за «Остеллу» надо крепко зацепиться. И Тереза там сидит…— Какая Тереза? — с невольной подозрительностью спросила Николь.— Этуаль д'экран, — засмеялась Сюзанна, указывая на меня. — Виктор влюбился в эту звезду.— Тише, девочки, не отвлекайтесь. Продолжаю мысль. При чём тут влюбился? Просто мы не имеем права рисковать. Там же матёрый волк сидит. Если на этот раз ниточка оборвётся, то уж надолго, надо по-умному её тянуть. Вот видишь, наш отец ошибочно написал про Жермен. А почему, спрашивается? Почему отец не указал на Мишеля? Теперь ответ более устойчив. Да потому, что предатель был не в отряде. И синяя тетрадь это подтверждает. Но тут можно и другое предположить: этот Мишель так ловко замаскировался, что на него не могли подумать самые близкие люди. Значит, и мы должны быть сверхосторожными. А он замаскировался и сидит в своей «Остелле»…— Хочешь, я туда поеду? — спросила Николь, морща лоб и стараясь вникнуть в смысл того, что я говорил. — Это далеко? И что я должна там делать? Ты хочешь передать записочку своей Терезе? — И губы надула. — Когда ты должен уезжать?— Какова сестрёнка! Ты задала решающий вопрос. У меня совсем из головы выскочило. Сегодня у нас вторник, седьмой день в Бельгии. Значит, через два дня я должен тю-тю. Вот это номер. Вылет в десять двадцать, но надо приехать раньше. Что же в итоге? Четверг отпадает, у меня меньше двух дней. Негусто.— Разве ты не можешь продлить визу? — удивилась Николь. — Я не хочу, чтобы ты так быстро уезжал от меня, — и снова губы надула, она вся была переполнена своими новыми ощущениями.— Визу продлить — нехитрое дело. Но я же на десять дней оформился на работе за свой счёт. Кто думал, что тут такая каша заварится? Приехал на могилу отца, чтобы дальше было жить спокойнее, а оно вон как обернулось. В экипаж я должен вовремя явиться, меня ребята ждут.— Что такое экипаж? — переспросила Николь.— То же, что у вас. Экипаж — это моя семья. Это уже по-нашему.— Ты знаешь, — продолжала Николь, у неё были свои проблемы, — сегодня утром я назвала его, как всегда, папа. И я почувствовала, что мне стало трудно. Отчего это? Ведь Ив с самого начала знал, что я не его дочь. Но я ни разу не почувствовала этого. Как он расцвёл утром, когда я сказала: «Папа». А я сказала и покраснела потому, что почувствовала в своих словах ложь. Как трудно мне вдруг стало! Ты должен всё-таки рассказать мне об отце. Как бы я хотела увидеть его живого!— И все это сделал один человек, Николь, — ответил я, теперь мы были с ней едины. — Пьер Дамере, или как его там? Нет преступления худшего, чем предательство.— Что ты с ним сделаешь? — Николь всплеснула руками. — Неужели ты убьёшь его? У нас очень строгие законы.— А разрешать предателям разгуливать на свободе — какие на это у вас законы? Я поступлю с ним по закону своего сердца.— Я слышала по телевизору, — сказала Сюзанна, подсаживаясь к нам, — что наш парламент скоро будет обсуждать какой-то закон о военных преступниках, я не помню точно, как это называется.— Я не слышала, — отозвалась Николь, — а я люблю телевизор.— Срок давности об ответственности за военные преступления. Сейчас переведу со словарём.— О, можешь не переводить, все равно я этого не пойму. Я же не интересуюсь политикой.— Чем же ты интересуешься, позволь спросить? — я посмотрел на неё, будто впервые увидел. — Как ты вообще живёшь?— Через год я кончу институт, выйду замуж, и мы с мужем поедем по контракту в Африку или на Восток. Там мы будем хорошо зарабатывать.— Всё-таки есть программа? Но это, так сказать, для себя. А для человечества ты что собираешься сделать?— Я буду лечить больных. Что я могу ещё делать?— И при этом хорошо зарабатывать. Да ты, я вижу, насквозь пропитана духом наживы.— Что такое дух наживы? Разве это плохо, когда человек хорошо зарабатывает, имеет дом, машину или даже две — я тебя не понимаю.— Естественно. Так всегда и бывает. Когда приходит пора признавать своё поражение, люди перестают понимать друг друга. Впрочем, я от тебя слишком многого требую, ты же выросла в среде буржуа. Мамочкин магазин…— Я не люблю наш магазин, — живо перебила Николь. — Никогда не буду в нём работать.— Отцовская кровь в тебе бушует, — я засмеялся, погладил её руку, — всё-таки ты ещё не совсем «загнила», сестрёнка.Николь беспечально улыбалась в ответ, зная, что я говорю о ней что-то хорошее. Иван эксплуатированный возник в дверях.— Они неправильно написали в ихних газетах, — безмятежно сообщил он с порога.— Что же они написали неправильно? — невинно полюбопытствовал я.— Они не имели права давать тебе такой картбланш в заголовке, — отозвался суровый Иван.— Теперь уж ничего не поделаешь, — продолжал я в том же тоне. — Прошу тебя, загляни в гостиную, там, кажется, есть небольшой сюрприз для тебя.Иван не поверил, но всё-таки заглянул. Сидя за столом, я видел его удивлённое лицо перед раскрытой дверью.— Там кто-то есть, — доложил он.— Разве ты не узнаешь этого человека?Николь и Сюзанна прыскали со смеху, глядя на Ивана.— Это же старый Гастон, — наконец-то он поразился окончательно. — Что он тут делает?— В самом деле, Иван, — откликнулся я, — что делает там старый Гастон?— Он спит, — обрадованно догадался Иван. — И он говорил?— Ты ещё сомневаешься? Иди сюда, не мешай ему отдыхать. Сейчас ты услышишь такое, что у тебя вмиг отвалится челюсть.Сюзанна уже накрывала на стол второй завтрак: через пять минут, показала она на часах, приедет Антуан. Я рассказывал Ивану про Гастона. Николь задумчиво листала синюю тетрадь. Иван слушал и охал. Прошло семь минут — Антуана не было. Десять минут — Сюзанна начала нервничать, вышла во двор, чтобы загодя услышать гудок машины.Антуан опоздал на десять минут.— Чем ты оправдаешься перед членом месткома за своё безыдейное опоздание? — встретил я его. — У нас неплохие новости, Антуан.— У меня тоже есть новости, — невозмутимо отвечал он. — Я заезжал к монаху. Но чья это машина? — Антуан оглянулся, изучающе посмотрел на гастоновский «фольксваген».— Этого ты никогда не узнаешь, — с торжеством продолжал я. — Ставлю сто против одного. Пари, Антуан?— Пожалуй, я могу рискнуть одним франком, как ты думаешь, Сюзи? — Антуан подошёл к машине, и походка его вмиг стала кошачьей. Мы с интересом наблюдали за ним. Антуан обошёл вокруг «фольксвагена», постучал носком по скатам, присел, осматривая их, привстал, провёл пальцем по чистому верху, посмотрел на палец, заглянул в кабину. При этом он как бы рассуждал сам с собой, зная о том, что мы его слушаем. — Машина старого выпуска, — говорил он, — и владелец очень редко ездит на ней. Резина совсем свежая, а дата изготовления говорит о том, что ей уже пять лет. К тому же я уверен, что никогда не видел этой машины на дорогах, а номер у неё местный. Это подтверждает, что она больше стоит в сарае, чем ездит. Очевидно, владелец её — старый человек, он не очень любовно ухаживает за ней. Кто же он? Кто мог принести в наш дом столько радости? Утром мы были убиты горем, а сейчас в доме радость. Мне думается, при этом «фольксвагене» есть ещё и трактор? — Антуан с усмешкой глянул на меня. Я полез в бумажник за расплатой. — Итак, это старый Гастон?— Получай свои сто франков, — ответил я, протягивая деньги, — и отвечай, зачем ты заезжал к чёрному монаху?— Я хотел показать ему синюю тетрадь: там есть кое-какие неясности, я хотел их уточнить у чёрного монаха.— Как же ты опростоволосился, Антуан, — мстительно высказался я. — Нашёл кому показывать тетрадь.— Да, я понял свою ошибку, — ответил он. — Но я её не совершил. Монаха не было. Он уехал.— Куда же?— Может, теперь ты попробуешь угадать? — улыбнулся Антуан. — Пари? Сто против одного.— Принято. Чёрный монах помчался в «Остеллу». Как это тебе нравится, мон шер Антуан?Антуан безропотно вернул сто франков.— Как ты узнал? — несколько удивился он при этом.— Монах и сейчас там? — спросил я.— Очевидно, — Антуан пожал плечами.— Скорей в «Остеллу»! — воскликнул я в третий раз за нынешний день. — Значит, и Пьер Дамере сейчас там.— Пьер Дамере? — удивился он снова.— Ну если ты угадаешь и это… Тысячу против одного!— Побереги свои денежки, — лениво бросил Антуан, направляясь к дому. — Это Мишель! Тут и думать нечего.Сюзанна захлопала в ладоши. Николь состроила гримасу. А Иван, Иван-то доконал меня окончательно.— В синей тетради написано: «П» и «Д», — молвил он. — Это и есть Пьер Дамере.— Слушай, Виктор, — сказал Антуан, доставая из моей папки схему боя у моста, начертанную Альфредом. — Тут написано одно слово, о котором я много думал. Вчера не успел тебе сказать, а сегодня даже с товарищами советовался.— О чём голову ломать? — беспечно отвечал я. — Уравнение решено. П.Д. это и есть Пьер Дамере.Антуан покачал головой.— Он говорит, что такое слово имеет разное значение, — с готовностью перевёл Иван. — Оно может быть не только фамилией, но и прозванием.— Каким таким прозванием?— Дамере это значит дамере, так он говорит. Я не знаю, как это переводить по-нашему. Он говорит, что такое слово редко кто знает.— Волнующе и непонятно, — засмеялся я, уплетая салат. — «Загадка Дамере», четвёртая серия, сегодня и ежедневно. Как же ты решишь сию загадочку, Иван?— Дамере это дамере, — бессмысленно твердил Шульга. — Антуан говорит, что в его диксионере нет такого слова.— Дамере означает франт, — вставила Николь, пытаясь помочь нам разобраться в новой загадке.— Франт? — обрадовался Иван. — Это я знаю. Такое слово я уже переводил.— Все же это не совсем франт, а дамере, — настаивал Антуан.— Опять ты мои карты поломал, Иван. Дай-ка папку, — я достал свой словарь, изданный в Москве, и тут все запуталось ещё больше. — Дамере — это щёголь. Слышал про таких, закованный Иван?— Щёголь — это наше слово, — охотно подтвердил тот. — В моей деревне такое прозвание делали ребятам, которые носили клёш.— Как же ты Жермен переводил? — продолжал недоумевать я. — Ведь это же она первой сказала, что у Мишеля была кличка Щёголь?— Она сказала мне «франт», а я перевёл тебе «щёголь». Разве это плохо звучит? — удивился Иван на русском языке.— Сам ты франт несчастный, — огрызнулся я. — Это же синонимы. Или ты не понимаешь, что это все меняет.— Не ругай его, Жермен сказала «франт», — подтвердил Антуан. — Иначе я сразу бы обратил внимание на это слово, написанное Альфредом.— А как говорится в синей тетради?— В тетради написано «дамере», — уверенно заявил Антуан, но всё-таки для страховки раскрыл тетрадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36