А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


За Реутовым пошли Масаев, Грязев, Кормилицын. Когда я поймал брошенную в меня гранату, то в ней не было кольца, однако граната не взорвалась — взрыватель был снят заранее.
Так все «новички» были пропущены через гранатный экзамен Большешапова на марше. И теперь мне стало ясно, что еще до начала боевых действий в Сталинграде бойцы роты Большешапова стали привыкать к борьбе со страхом.
Трус всю свою жизнь на коленях перед собой ползает, — сказал как-то Феофанов, и с ним нельзя не согласиться.
Страх и трусость живут в одном гнезде, но их можно разделить при небольшом усилии со стороны. Страх живет в каждом человеке, нет людей, не боящихся смерти, а трус — существо более неприятное. Преодолев страх, человек способен на подвиг, а трус так и останется трусом. Хитрит, ловчит и гибнет раньше других.
Кто хочет выжить в бою, тот должен в первую очередь, не забывая о страхе, подавить в себе труса, как ядовитую гадину, которая может принести тебе смерть раньше срока.
Именно из этих соображений я подходил к подбору бойцов в свою снайперскую группу. С трусом нечего делать на переднем крае: он себя подведет и тебя погубит.
У выхода из подвала, где был медпункт, мне попался на глаза здоровенный детина. В солдатской фуфайке, голова забинтована, на ногах кирзовые сапоги огромного размера. Свертывая узловатыми пальцами самокрутку, он смотрел на меня.
— Слушай, как тебя звать? — спросил я его.
— Убоженко, — ответил он неторопливо, тягучим баритоном.
— По фамилии как будто украинец? — высказал я догадку для начала разговора.
— С Днепропетровщины, — коротко подтвердил он.
— Где это тебя шандарахнуло? — кивнув на его забинтованную голову, сочувственно поинтересовался я.
— На участке старшего лейтенанта Кучина блиндаж строили… Я сапер…
— А что дальше думаешь делать?
— Таскать бревна не могу, голова кружится. Буду бить фашистов из винтовки.
Мне понравился этот симпатичный украинец. Я пригласил его из подвала на второй этаж пострелять… Там мы выбрали для него винтовку, замотали его перебинтованную голову рваной гимнастеркой — для маскировки — и заняли огневые позиции. Убоженко выбрал себе место в кирпичах разрушенного простенка.
Мамаев курган от самого подножия до вершины заволокло дымом: только что кончился налет вражеской авиации, а перед этим наша артиллерия молотила здесь позиции противника часа полтора.
Но с каждой минутой становилось светлее. Убоженко первым заметил, что гитлеровские солдаты перебежали к насыпи железной дороги и стали копать там траншею.
— Видишь? — спросил он меня.
— Вижу.
— Что делать?
— Расстояние метров триста. Целься в грудь, стреляй, когда он повернется к тебе лицом. В спину не надо.
— Почему? — заинтересовался Убоженко.
— Ты его стукнешь, а лопата останется на бруствере. Другой подымется брать лопату — бей его…
Убоженко послушался совета: выбрал момент, дал выстрел. Фашист осел в траншее. Лопата осталась лежать на бруствере. Прошло несколько минут, кто-то из траншеи потянулся за лопатой. Опять выстрел. Убоженко радостно крикнул мне:
— Вася, Василь! Ты бачил, як я двух фрицев тиснув?
— Хорошо, молодец. Только теперь давай уходить с этой позиции, иначе нас тиснут…
Так начала работать школа снайперов в нашем полку.
Первым учеником был сам учитель, а моим учителем — собственные ошибки и неудачи.
Снайпер должен быть человеком расчетливым, смелым, волевым.
Таким был сержант Николай Куликов. Вот всего лишь один эпизод из его боевой жизни.
В двухстах метрах южнее водонапорных баков на Мамаевом кургане стоял сгоревший танк Т-34. Пять бойцов из роты Шетилова устроили под этим танком пулеметную точку. Позиция там была выгодная: подымутся фашисты в атаку — и тут же ложатся под ливнем огня. Как ни старались гитлеровцы подавить этот пулемет — ничего у них не получалось. Лишь дня через три им удалось обойти танк справа и слева, но телефонная связь с гарнизоном смельчаков под танком сохранилась. И вот оттуда сигнал:
— Настроение бодрое, заняли круговую оборону, нужны гранаты, патроны к пулемету, — докладывал старшина Воловатых.
— Кто возьмется доставить ящики с патронами и гранатами под танк? — спросил командир роты Шетилов.
Рядом со мной стояли сержант Абзалов, сержант Куликов и наводчик 45-миллиметрового орудия якут Гавриил Протодьяконов. Каждый из нас прикидывал, каким путем пробраться к танку? Ползти нужно было прямо перед фашистскими позициями, на расстоянии прицельного огня автоматов. Местность открытая, только одни воронки да трупы убитых солдат…
Не успели мы и подумать, как в этот путь отправился связной командира полка. Продвигался он медленно, но упорно, подталкивая впереди себя ящики с боеприпасами.
Начало смеркаться. Там, где полз связной, что-то загремело, затем затрещали автоматы.
Снова позвонил Воловатых. Трубку взял Николай Куликов.
— Связной ранен, надо выручать! — послышалось в трубке.
— Понятно, — ответил Куликов. Воловатых узнал его по голосу и взмолился:
— Коля, дорогой, нужны патроны, гранаты — принеси!
Воловатых ни словом не обмолвился о хлебе и воде.
— Сейчас буду у тебя, ставь самовар, готовь закуску, выпивку принесу! — ответил Куликов.
Моросил холодный осенний дождь. Николай снял плащ-палатку, положил ее на дно траншеи и скомандовал:
— Давайте сюда патроны, гранаты, продукты… И чтоб не гремело.
Мы уложили все, завязали и протащили по дну траншеи, убедились, не гремит ли.
— Теперь давайте веревку.
Один конец шпагатного шнура Николай привязал к плащ-палатке, другой взял в зубы и пополз. Полз он быстро и ловко. Высокий, тонкий, фигура плоская, плечи широкие — одним махом достиг воронки. Вслед за ним ползла плащ-палатка с боеприпасами и продуктами.
В темноте трудно было разглядеть, как движется к цели Николай Куликов. Мы могли только догадываться, что от воронки к воронке он проскакивал резким броском, а затем подтягивал к себе груз.
Через несколько минут в телефонной трубке послышался радостный голос старшины Воловатых:
— Николай благополучно добрался. Теперь живем!
До утра Николай Куликов совершил еще несколько рейсов, провел под танк пополнение автоматчиков.
Перед рассветом мы подняли его со дна траншеи — грязного, мокрого и смертельно усталого. Но он готов был снова ползти на курган.
Я сказал:
— Отдохни немного, Николай, тебя снайперка ждет.
Он открыл глаза и улыбнулся.
— Если ждет, то пойдем на позицию, отдыхать некогда.
Так подружились мы с Николаем Куликовым.
Вообще мне везло на хороших людей в снайперской группе — сильных, ловких, смекалистых.
Вот, скажем, Александр Грязев, мой товарищ по Тихоокеанскому флоту. Человек незаурядной физической силы и богатырского духа. Еще в дни боев в районе метизного завода мы, бывало, шутили над Грязевым:
— Возьми-ка, Саша, скат вагонетки.
— Зачем? — спрашивал он невозмутимо.
— Закрой пробоину в стене! Саша так же невозмутимо перевертывал ось с тяжелыми колесами и подкатывал к пробоине. После этого мы свободно, ходили по цеху.
Для борьбы с огневыми точками в дзотах Саша использовал противотанковое ружье. Умело выбирал позиции и бил прямо в амбразуры — получалось здорово.
Однажды Саша Реутов, «уссурийский тигролов», как прозвали его друзья, решил подшутить над своим тезкой Грязевым. Принес шестимиллиметровый железный прут, продел его в предохранитель спуска противотанкового ружья, опоясал колонну и концы закрутил. Наблюдая за Реутовым, я подумал: «Сгибать железо легче, чем разгибать, — чья же сила возьмет верх?»
Солнце торопливо катилось под уклон и дошло уже до вершины кургана, когда из развалин, как медведь из берлоги, появился Александр Грязев: в этот день он дежурил в боевом охранении. Пришел, осмотрелся и с обычным своим спокойствием, как ребенок за любимой игрушкой, потянулся за противотанковым ружьем. А оно привязано! Шутку товарищей Саша, конечно, разгадал сразу, но сделал вид, что никого тут не замечает. Только про себя пробормотал:
— Тоже мне, друзья, нашли время для потехи.
И так же спокойно наклонился, взял прут за торчащие концы. Шея у Саши покраснела, вены раздулись, налились кровью. Металл, сопротивляясь, заскрипел, пощелкал — и покорился! Прут со звоном отлетел в сторону.
Принесли ужин. Снайперы собрались в кузнечном цехе. Реутов и Грязев — два Александра — сидели рядом, ели молча. Между ними была прочная, хорошая дружба. Они могли сидеть рядом часами, не сказав друг другу ни слова…
Ужин подошел к концу. Ложки спрятали за голенища сапог, котелки собрали и отправили мыть к Волге — ближе воды не было…
— Ну что, братцы морячки, после хлеба-соли не грех и закурить! — предложил Охрим Васильченко.
— Мы с Грязевым этим не балуемся, — сказал Реутов. — Пользы от махорки ноль, а вреда хоть отбавляй.
Это почему-то задело Грязева. Он повернулся к Реутову:
— А какая польза твоим внутренностям от того, что ты мое ружье стальным прутом прикрутил к столбу?
— Ну, тут другое дело. Есть смысл…
Они уже поднялись и остановились грудь в грудь, два тяжеловеса пудов по шесть каждый.
— Какой же смысл?
— А вот какой. Допустим, бросятся на нас фашисты, и мы, так сказать, по тактическим соображениям отойдем на заранее подготовленные позиции! Фашисты хвать за твою бронебойку, — а она привязана! Круть, верть, а отвязать не могут… Вот и сохранится твое ружье!
Грязев отступил на шаг, улыбнулся и тоже решил схитрить:
— Спасибо. Позволь пожать твою добрую руку за такую услугу.
Саша Реутов понял, какая предстоит «благодарность», расставил пошире ноги и подал Грязеву свою широченную, как лопата, мозолистую, с толстыми горбатыми пальцами ладонь. Они сцепились руками, напряглись. Казалось, вот-вот у кого-то хрустнут пальцы, но ни тот, ни другой и не думали ослабить хватку. Нашла коса на камень… Две минуты, три, пять, а они все стоят друг против друга. Красные, приземистые, дышат прерывисто. Но вот могучие плечи у обоих начали вздрагивать…
Наконец Саша Реутов сдался:
— Будя, а то рука отсохнет.
Грязев тут же разжал свои пальцы, и мы увидели — из-под ногтей Реутова просочились капельки крови.
— Горилла чертова, мог руку раздавить.
Грязев улыбнулся:
— Твою лопату даже пресс не возьмет.
Потом они обнялись и пошли в свой угол.
Этими большими крепкими руками Грязен и Реутов ловко держали снайперские винтовки.
Однажды я и Миша Масаев возвращались в свою роту от левого соседа. Шли среди развалин, по дорожкам еле-еле заметным: боялись нарваться на минное поле. Тут, перед метизным заводом, натыкано мин наших и немецких гуще, чем картошки в огороде.
Вот и командир роты старший лейтенант Большешапов стоит около пулемета.
Слышим, за стеной веселятся фашисты. Празднуют успех: они снова заняли здесь один цех. Миша раскрыл рот, хотел что-то сказать, но командир роты цыкнул на нас, прижимая палец у губам. Мы припали, затаив дыхание. Потом Большешапов повернулся к нам и, цепко вглядываясь, говорит:
— Понятно?
— Понятно.
— Что вам понятно?
— Фашисты под боком.
— Правильно.
Командир улыбнулся. Настроение у него веселое. Этим он старался показать, что ничего опасного на нашем участке нет.
— Вот хорошо, ребятки, что вы зашли ко мне, постояли со мной у стены, послушали фашистов, — продолжает балагурить командир роты, — а теперь вам нужно тихое место и время, чтобы на свободе все вопросы продумать, взвесить, разобраться, что к чему…
Он посмотрел на нас с улыбкой, затем нахмурился и уже другим тоном объявил:
— Для этого самое подходящее место в секрете. Старшим в секрет назначаю главстаршину Зайцева.
Масаев опять открыл рот, но командир роты прервал его:
— Знаю, что вы третьи сутки без сна, но жизнь дороже. Маршрут прежний, пароль «Тула».
Ползком пробрались к месту засады, залегли среди запутанной проволоки, замаскировались.
Ночь была темная-темная. В воздухе то и дело вспыхивали ракеты. Из асфальтового завода гитлеровцы строчили разрывными пулями. Они били в стену котельной, где были установлены наши станковые пулеметы. Пули, ударяясь в стенку, рвались, эхо разносилось по всему цеху, создавалось впечатление полного окружения.
Наши пулеметы и автоматы молчали. Это молчание беспокоило фашистов. Они не могли определить, какой сюрприз готовят русские на утро. А в действительности наши матросы и солдаты в это время спали, как убитые. Хотелось спать и мне, и Мише Масаеву. Глаза закрывались сами. Мне кажется, что я сплю, и все то, что происходит на моих глазах, вижу реально. Стараюсь сам себе доказать, что это именно так. Задаю сам себе вопрос: почему звук от разрыва гранаты гораздо сильнее, чем слышу сейчас. Почему огонь разорвавшейся гранаты состоит из букета разноцветных пучков? Однако это можно видеть только во сне, а может быть, фашисты проползли мимо нас, может, они уже повырезали наших моряков. «Не оправдал доверие командира, не сохранил жизнь друзьям. С какими глазами вернусь к командиру роты?..»
Я закусил губу, придавил ее зубами так, что острая боль, словно холодная вода, освежила сознание. На языке почувствовал густую солоноватую жидкость. «Значит, идет кровь», — подумал я и плюнул в сторону. Масаев повернул голову в мою сторону, спрашивает:
— Главный, что ты, как верблюд, плюешься?
— Кусок рыбы съел, теперь вот кровь сплевываю.
Миша сознался:
— А я ножом свою руку колю.
— Ну как, помогает?
Масаев ответил:
— Немного освежает, финку свою неразлучную наточил как надо…
В эту ночь здорово досталось нашей медицине за то, что не создали таких таблеток — проглотил бы и спать не хотелось.
Я убедился на практике — самая тяжелая для человека пытка, если несколько суток подряд не спать.
На востоке взошла зарница, потом стала медленно белеть. Пробираемся обратно к пролому в стене инструментального цеха.
Из-под проволоки мы нырнули в глубокую воронку, прижались к земле и через пролом в стене смотрим в сторону противника. Сперва не было никого, мы хотели пробраться в цех на свою половину, но Масаев первым увидел ноги фашистского солдата, дернул меня за руку, и мы замерли на месте.
Слышим размеренный стук кованых сапог. Фашист ходил вдоль стены, как тигр в клетке. На каблуках его сапог блестели подковы. Вот он приблизился к пролому — мы хорошо видим толстые подошвы на ботинках большого размера.
Пока фашист разгуливал по цеху, мы продумали план, как его поймать. Решили взять на приманку, как пескаря.
У Масаева были большие золотые карманные часы (трофейные) цепочка на них массивная, длинная.
Когда фашист удалился, Масаев достал из кармана часы, положил между кирпичами, немного притрусил песком, прижался к стене.
Наблюдаем в образовавшуюся щель между кирпичами. Видим (по ботинкам) — фашист приближается. Не доходя до пролома метра четыре, остановился.
Мы поняли, раз гитлеровец остановился возле пролома, значит, увидал часы и думает, как вытащить их.
Минуты три-четыре фашист стоял без движения. Потом пятки гитлеровца стали удаляться от пролома.
Миша шепчет мне:
— Фашист, наверное, пошел за помощью, давай убирать ноги под крышу токарного цеха, иначе можем попасть в чужие лапы. Уже совсем светло, командир роты волнуется…
— Обождем еще минут десять, фашист не захочет такую добычу делить на двоих, — ответил я. Помолчав, изложил свой план: — Если прибудут два, три фашиста — пару гранат швырнем, а сами убежим в свою сторону.
Слышим, стук кованых сапог приближается к пролому. Показался солдат. В его руках обыкновенная деревянная планка. На конце планки торчал гвоздь. Гитлеровец не плохо придумал.
Я смотрел на выражение лица своего друга. Выло заметно, что часы Мише жаль, но делать больше нечего, раз завели игру, нужно кончать.
На всякий случай Миша привязал к цепочке веревочку. Гитлеровец как ни старался, а гвоздь с цепочки срывался. Часы застряли между кирпичами, никуда не двигались.
Как заядлый картежник, пришел фашист в азарт. Планку с гвоздем отбросил в сторону, одним коленом встал на землю, затем просунул руку, нащупал скользкий корпус часов, но захватить не может: Масаев умело отодвигал часы за конец веревки.
Фашист снял автомат с шеи, положил его меж ног и на четвереньках стал осторожно пролезать в пролом…
Из воронки волоком затащили мы в свою половину цеха огромного верзилу с ефрейторскими знаками на погонах. Командир роты, старший лейтенант Василий Большешапов, подошел к нам, поочередно обнял, поцеловал, улыбнулся в свои рыжие пышные усы, сказал:
— Хорош улов, молодцы, ребята!..
Появилась медсестра Клава Свинцова. Она пытливо окинула взглядом присутствующих, потом с присущей ей хладнокровностью и спокойствием сняла с плеча санитарную сумку, достала бинт и йод и начала обрабатывать рану на голове фашиста.
Кто-то из моряков заметил:
— Они наших раненых собаками травят, а Клава фашисту стерильным бинтом голову пеленает…
Охотник за часами лежал без сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20