А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
«Парень с границы; Песнь бича»: Центрполиграф; Москва; 1998
ISBN 5-227-00146-4
Оригинал: Max Brand, “The Song of the Whip”
Перевод: О. Лапикова
Аннотация
В романе «Песнь хлыста» Монтана Кид, рискуя жизнью, освобождает зверски наказанного хозяином мексиканского крестьянина, и этот поступок влечет за собой цепь трагических событий.
Макс Брэнд
Песнь хлыста
Глава 1
В фольклоре пеонов «Песнь Хлыста» бытует с незапамятных времен; мексиканские крестьяне бережно хранят ее и передают из поколения в поколение. Правда, петь эту песню они осмеливаются, лишь когда находятся одни, вне досягаемости слуха своих господ и хозяев: государственных чиновников, богатых землевладельцев, надсмотрщиков и сельских жандармов. Причина подобной предосторожности таится в ее словах. Оригинальный текст сложен для перевода, но если опустить некоторые из наиболее смачных выражений, то получится примерно следующее:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
А последние четыре строки в вольном переводе звучат вроде этого:
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
Вот эту самую песню и распевал молодой парень на берегу Рио-Гранде. Пел громко и задушевно, поскольку здорово набрался мескаля . Особый эффект его пения достигался тем, что этот мексиканский ковбой, разряженный в расшитый серебряными блестками костюм из желтой кожи, горланил песню в городишке, который весь, до последней пяди, находился на землях того самого благородного семейства Леррасов. Пеоны побросали свою работу и подошли, чтобы послушать. Оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что поблизости нет никого из хозяйских прихвостней, они улыбались, переглядывались и с нескрываемым удовольствием наслаждались оскорблениями, звучавшими в адрес их господ. А парень, разъезжая на лошади взад и вперед, продолжал распевать, время от времени прикладываясь к бутылке, которой к этому же отбивал ритм.
Куплет следовал за куплетом. Все мексиканские песни необычайно длинны, а эта походила на целую эпическую поэму, по большей части столь непристойную, что выдержать подобное могли лишь уши пеонов.
А по другую сторону узкой в этих местах знаменитой Рио-Гранде, в патио таверны, обращенном на юг, прямо в сторону мексиканского городка, эту песню слушал, потягивая холодное пиво и покуривая цигарку, Монтана.
Высокий мужчина с выгнутыми колесом негнущимися ногами, выдававшими в нем истинного наездника Запада, подошел к его столику и сдвинул на затылок шляпу. Тесная тулья оставила на лбу красную полосу, по его лицу медленно струился пот.
— Ты — Монтана? — спросил он.
— Кое-кто меня так называет, — с еле заметной улыбкой ответил Кид.
— Меня зовут Райли. Я живу в этих местах.
— Присядь, в ногах правды нет, — пододвигая стул, предложил Кид.
Райли уселся.
— Выпьешь? — поинтересовался Монтана.
— Давай сначала потолкуем.
— Ну тогда говори.
— Мы тут с ребятами кое-что обсуждали, — усаживаясь поудобней и передвигая пояс так, чтобы кольт в кобуре оказался под рукой, начал Райли. — Нас очень интересует, надолго ли ты задержишься в наших краях.
— Пока не отдохну.
— Но кое-кто из ребят обратил внимание, что ты вовсе не выглядишь усталым.
— Да ну?
— С виду свеж как огурчик.
— Внешний вид зачастую бывает обманчив, — заметил Монтана. — Знаешь, сколько на свете людей со здоровым цветом лица и улыбкой на устах должны щадить свое больное сердце? Закуришь?
Райли принял предложение и свернул из желтоватой маисовой бумаги и табака «Булл Дерхэм» цигарку.
— Интересно, из чего его делают? — полюбопытствовал Райли. — Мелко режут сорняки и пропитывают отжимками табачного сока?
— Какая разница? Все дело в привычке, — буркнул Монтана.
— Вот это-то мне больше всего и нравится в людях! Забавно, как некоторые привязаны к своим привычкам. Одни наслаждаются свежим воздухом и жизнью в чудесном краю, а другие скучают без каменных плоскогорий и пыли пустыни. Находятся и такие, кому жизнь не в радость, если нет опасностей, — Райли посмотрел прямо в глаза Монтане.
— Ну да, — отозвался тот. — Одни жить не могут без пульке , а другие не станут поить им даже свиней.
— И тем не менее, — продолжал Райли, — даже в этом патио можно найти пять-шесть человек, в чьих головах засела одна и та же мысль… Посмотри. Вот этот костлявый оборванец, что сидит один, и те двое парней в углу, которые потягивают водку и тихонько переговариваются, а еще та парочка у ворот патио, делающая вид, что нас не замечает… Как ты думаешь, что у них на уме?
— Мечтают о дне грядущем, — быстро нашелся Кид.
— Черта лысого! Они думают о твоей персоне. Сколько тебе лет, Монтана?
— Если иметь в виду годы, то не так уж и много. Но если сосчитать все выпавшие на мою долю заботы и напасти…
— Мне это известно, как и то, что у тебя красивые волосы, а все эти бродяги спят и видят, как бы снять с тебя скальп.
— Неужели? — приглаживая длинными пальцами только что упомянутые собеседником волосы, удивился Кид.
— В Чиуауа за голову Монтаны обещают пять тысяч долларов. В Соноре — десять тысяч песо. А в Мехико к этой сумме добавляют еще столько же.
— И все ж не думаю, что эти ребята гоняются за моим скальпом, — добродушно возразил Кид. — А вот мы сейчас проверим. — Он встал и окликнул мексиканцев: — Друзья! Послушайте меня…
Посетители таверны, услышав голос Монтаны, едва не поперхнулись.
— Друзья, — дождавшись, когда все повернутся к нему, продолжал Кид, — вы что, охотитесь за моим скальпом?.. Эй, ты, со сломанным носом, убери лапу с револьвера! И ты, в красным кушаке, я вижу твои руки под столом… Ну вот, теперь мне ясно, что вы просто шайка грязных оборванцев. Поднимайтесь и выкатывайтесь отсюда! А то мне рядом с вами тесновато. Проваливайте!
Мексиканец со сломанным носом подался вперед, осторожно заводя правую руку за спину. Райли тут же нырнул под стол, сжимая в каждой руке по револьверу. Но Монтана, упершись руками в бока и по-прежнему улыбаясь, спокойно смотрел на мексиканцев.
Парень со сломанным носом медленно встал и размашистым шагом направился к воротам патио. Его фигура четко вырисовывалась на фоне голубого неба и гор, позолоченных клонящимся к закату солнцем. Затем он резко метнулся в сторону и исчез из виду. Вслед за ним, не проронив ни слова, неторопливо последовали остальные.
Райли поднялся с пола.
— Господи, помилуй нас грешных! — выдохнул он.
В сбившемся набок фартуке с криком выбежал официант:
— Куда они делись? А кто заплатит за выпивку?
— Все за мой счет, братец, — успокоил его Монтана.
Он снова уселся на свое место. Райли принялся скручивать новую цигарку.
— Вот видишь, они все зарились на твой скальп, — заметил он.
— Да, к югу от реки у меня хватает… хм, друзей.
— И все они могут явиться по твою душу, — предупредил Райли. — Как ты думаешь, сколько понадобится времени, чтобы полдюжины или полсотни этих бродяг однажды ночью переправились через реку и сняли твой скальп? А пока они будут заняты этим делом, сколько невинных людей ни за что ни про что поплатятся жизнью, погибнув от свистящих вокруг пуль? Вот чем и обеспокоены в нашем городе. Именно это и просили довести до твоего сведения наши ребята.
— А если я не хочу уезжать?
— Тогда кое-кто намерен устроить праздник в твою честь.
— Ну тогда я задержусь, пока как следует не отдохну, — решил Монтана.
— И долго ты собираешься отдыхать?
— Не знаю… Хотя песня парня с того берега здорово освежила меня. Но пока не могу точно сказать.
— Монтана, почему бы тебе не внять голосу здравого смысла? Неужели ты так и будешь каждый день провозглашать декларацию собственной независимости от всех и вся до конца своей жизни? Ребята не хотят ссориться с тобой. Говорят, лучше иметь дело с сотней ягуаров. Но они обеспокоены.
— Не надо меня подгонять, — потребовал Кид. — Обещаю избавить вас от своей персоны. Однако мне пришлось тащить в горы немалый груз, плечи побаливают. Сам знаешь, от плети добрый конь только быстрей устает. К тому же я американский подданный и имею полное право отдохнуть под сенью нашего старого доброго флага.
Райли не смог удержаться от улыбки.
— С тобой трудно договориться, Монтана. Судя по всему, в последний раз ты забрался довольно далеко на юг.
— Почему ты так решил? — удивился Кид.
— Такие золотые шпоры, как у тебя, севернее Мехико не делают. Да и серебряная окантовка полей твоего сомбреро тоже с юга, и голубая шелковая рубашка совсем как у испанского идальго, и пояс на бедрах вышивали, должно быть, лет пять… Кое-кто считает что пиратам следует прятать награбленное в трюм, а не выставлять на палубе для всеобщего обозрения.
— Не знал, что для красивой одежды можно найти иное применение, кроме как носить ее, — возразил Монтана.
С противоположного берега Рио-Гранде послышались крики. Парень в расшитом блестками кожаном костюме, низко припав к развевающейся гриве лошади, во всю прыть удалялся от того места, где пел. Из-за деревенских домов неожиданно выскочило с полдюжины всадников. Двое из них бросились в погоню за ковбоем, а остальные принялись хлестать лассо и плетями пеонов, составлявших его аудиторию. Лассо так и мелькали в воздухе; плети, словно извивающиеся змеи, наносили удары. Пеоны, будто сухие листья, подхваченные порывом ветра, разлетелись в разные стороны. Лишь один из них споткнулся и упал, а когда снова вскочил на ноги, был тут же заарканен лассо.
Всадник, захвативший пеона, захлестнул за луку седла сыромятное лассо и погнал коня вскачь, волоча пеона за собой и поднимая облако пыли.
Когда он остановил коня, пеон на конце лассо походил на безжизненный труп.
— Наверно, ты разбил ему голову о камень, — крикнул один из наездников.
— Ну и что с того? — огрызнулся тот, что был с лассо.
Медленным шагом он направил коня обратно; тело пеона безвольно ударялось об ухабы, его руки и ноги нелепо дергались.
Монтана Кид поднялся из-за стола и осторожно, будто проснувшаяся кошка, потянулся всем телом, потом снова сел. Его темно-синие глаза посветлели от гнева.
— Жестокие, сволочи, — заметил Райли. — Однако пеоны привыкли к подобному обращению. У них шкура, как у носорога, а кости все равно что из прочной резины. Их можно согнуть, но не так-то просто сломать.
Монтана ничего не сказал. Он принялся тихонько напевать:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубого кожей;
От битья она только крепчает…
Всадниками командовал высокий светловолосый испанец. Его распоряжения были слышны и на этом берегу.
— Приведите его в чувство! Привяжите к дереву и сделайте так, чтобы он очухался.
Повинуясь приказу, пеона привязали к дереву. Его тело безжизненно обвисло, а всадники, проезжая мимо рысью или галопом, принялись хлестать его по спине. У некоторых это получалось очень умело — от их звучных ударов дешевая ситцевая рубаха пеона рвалась в клочья, а кое-кто из них, чтобы придать ударам большую силу, даже привставали в стременах.
— Что это за парень со светлыми усами? — спросил Монтана. — Ты его знаешь?
— Управляющий дона Лерраса в этих местах, — ответил Райли. — Эмилиано Лопес. Поговаривают, что он собирается жениться на Доротее Леррас и получить в приданое половину папашиных миллионов.
— Миллионов? Так он охотится за наследством? — уточнил Монтана.
От нестерпимой боли пеон пришел в себя. Он начал кричать и дергаться. Но потом, словно опомнившись и осознав, где находится и что с ним происходит, закусил губу и замолчал.
Было только слышно, как с того берега реки доносятся резкие, рассекающие воздух удары хлыста.
Дон Эмилиано жестом велел всем отойти в сторону. Затем что-то крикнул и, спешившись, подошел к пеону. Отдав свою богато расшитую куртку одному из всадников, он закатал правый рукав рубахи и, выбрав кнут, прикинул на глаз размах. Когда Дон Эмилиано принялся с оттяжкой стегать несчастного по спине, прикрывавшие ее лохмотья рубахи моментально покраснели от крови.
— Совсем озверел, — заметил Райли,
— Собаке собачья смерть, — произнес Кид.
Но тут пеон поднял голову и неожиданно громко запел «Песнь Хлыста»:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Дон Эмилиано, взревев от ярости, принялся хлестать пеона еще сильнее.
Монтана Кид снова встал.
— Эге! — крикнул он, продолжая наблюдать за происходящим.
Райли пристально посмотрел на него. Немного погодя сказал:
— Похоже, ему это нравится.
На что Монтана задумчиво отозвался:
— А ведь в деревне не меньше сотни пеонов, — и снова, как кошка, потянулся, уселся на место.
Вечер близился к концу. С другого берега реки по-прежнему доносилось громкое пение истязаемого пеона:
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
Закончив припев, он тяжело обвис. Его безжизненное тело болталось на веревке, которой его привязали за кисти к дереву, и оно больше походило на истерзанный кусок мяса.
Глава 2
В медленных водах Рио-Гранде отражались звезды. Вылетевшая на охоту сова парила над самой кромкой берега в поисках какого-нибудь мелкого грызуна, пришедшего под покровом ночи на водопой. Но ни один человеческий глаз не видел, как Монтана с мустангом переплыл излучину реки и вывел его на берег. Заставив коня лечь под прикрытием обрыва, Кид направился к дереву, под которым истязали пеона. Несчастного так и оставили привязанным. Он уже пришел в себя и теперь стоял, тяжело навалившись на ствол; его ноги дрожали от напряжения. Еще немного, и они, не выдержав усталости, подломятся, тогда он снова безжизненно повиснет на связанных руках и неминуемо умрет.
Монтана остановился позади пеона и услышал, как тот молится:
— Пресвятая Дева, прости мне мои прегрешения. Прости меня, прости Хулио Меркадо. Смилуйся, Пресвятая Дева, прости несчастного Хулио Меркадо. Прости, что пел эту песню. Прости…
— Эй, парень, ты пел хорошую песню. Зачем просить прощения за то, что ты пел ее? — тихо проговорил Кид.
Хулио Меркадо слегка выпрямился:
— Ты человек дона Эмилиано?
— Нет, дружище.
— Ну, тогда я рад, что пел ее. Я должен был ее спеть. Потому что когда я пришел в себя, то услышал, как моя глотка вопит от боли. Поэтому и запел. Мужчинам не подобает скулить, как побитым собакам.
— Я слышал, как ты заскулил, а потом запел. Ты настоящий мужчина, Хулио.
Одним движением охотничьего ножа Монтана перерезал веревку на руках пеона, и тот рухнул на колени, восклицая:
— Зачем вы это сделали, сеньор? Привяжите меня обратно. Если утром обнаружат, что я освободился, меня запорют до смерти, а мою мать выгонят из дома. Во имя Господа, привяжите меня обратно, иначе со мной все кончено!
— Если я оставлю тебя здесь, — возразил Монтана, — то к утру ты будешь и так свободен— даже вопреки их воле. Ты умрешь, Хулио.
— Нет, я веду счет времени. Уже скоро утро.
— Ошибаешься! Ночь только наступила.
— Господи Иисусе! — прошептал Хулио.
— Ложись на землю ничком, — велел ему Монтана.
Пеон послушно лег, и Монтана принялся снимать с него изодранную рубаху. Раны на спине уже успели запечься, и местами к ним присохли клочья материи. Когда Кид осторожно стягивал со спины рубаху, все тело Хулио содрогнулось от боли, но он не издал ни единого звука, а только тяжело задышал, перекатывая во рту распухший язык.
Монтана достал фляжку с разбавленным бренди и, приподняв голову пеона, дал ему выпить.
— Вот теперь можно… можно умереть… умереть счастливым. Благослови вас Господь! Благослови вас Господь! Как вас зовут, мой благодетель?
— Я всего лишь гринго, Хулио.
— Каков бы ни был цвет вашей кожи, Господь вложил вам сердце честного мексиканца!
— Лежи спокойно, — приказал Монтана и принялся промывать раны пеона бренди.
— Ай! Ой! Ай! — шепотом запричитал Хулио, когда спирт защипал раны. — Господи Иисусе! Да это же чистый огонь!
— Ну вот, теперь все чисто, — заключил Кид. — Никакой инфекции. Тебе понятно? У тебя не заведется никакой дряни. Гноящихся ран не будет, и мухам здесь поживиться нечем.
Потом он осторожно натер спину пеона мазью.
— Я засыпаю! — пробормотал Хулио. — Боль стихает, и я засыпаю. И буду спать вечно. Ведь на небесах для бедных пеонов не уготовлено ничего, кроме сна. Ну и ладно… довольно и этого… Зато у меня по утрам не будут мерзнуть ноги… Боже милосердный, как этот мороз пробирает до самых костей! А летом меня не будет палить солнце… Будет только сон. Безмятежный райский сон. Сеньор, вы — мой благодетель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22