А когда Фрост и его отряд приблизились к городской черте, наемников приветствовали таким дружным пулеметным салютом, что наступление разом приостановилось, и бойцы залегли. Гранатометчики принялись отвечать редкими, но меткими выстрелами, покуда стрекотавшие М16А1 и CAR—16 не дозволяли неприятелю целиться спокойно и воображать себя в платном тире.
Убийственная сила противотанковой реактивной гранаты LAWS огромна. Пулеметы понемногу смолкали — правда, не столь быстро, сколь хотелось бы капитану.
Сорок человек, ведомые самим Фростом, поднялись, бросились вперед, и натолкнулись прямо на пулеметный дот, о котором рассказывал Дэвидсон. Дот оказался оснащен отнюдь не только пулеметами.
Из амбразур ударили реактивные гранаты, прижимая атакующих к земле, не давая поднять головы. Слабая ответная стрельба наемников не производила на основательное бетонное сооружение ни малейшего заметного действия.
Огонь гранатами оказался губителен. Вокруг Фроста взлетали в воздух тучи пыли, обломки, человеческие тела, части человеческих тел, искореженные винтовки… Затем у наемника буквально похолодело в груди.
С дальнего конца улицы, вход в которую оборонял дот, рыча могучим двигателем и грохоча гусеницами, надвигался тяжелый советский танк.
— По смотровым щелям и перископам, из винтовок, ураганным — пли!!! — закричал Фрост. — Гранатометчики, на фланги! Остановить его, как только приблизится на пятьдесят ярдов!
Каплевидная башня танка, оснащенная пушкой, чей калибр Фрост оценил на глаз миллиметров эдак в сто пять, начала разворачиваться. Замерла. Ударил оглушительный выстрел.
Наемник невольно зажмурился.
Услыхал взрыв.
Осторожно приоткрыл глаз.
Выпущенный танком снаряд разорвался вовсе не в гуще его солдат, как того ждал оцепеневший Фрост.
Бетонный дот, причинивший атакующим столько неприятностей и бед, по сути, перестал существовать. Верхнюю часть сооружения, где располагались крупнокалиберные пулеметы и гранатометчики, точно корова языком слизнула. Уцелевшая прислуга, видимо остававшаяся в нижнем этаже, высыпала наружу и, шатаясь, — оглушенная, израненная контуженная, — падала под выстрелами разом воспрявших духом наемников.
— Отставить огонь! Отставить!! — закричал Фрост. — Это Дэвидсон! Дэвидсон и его парни! Захватили-таки машину! Ох, молодцы!..
Башня опять развернулась — теперь уже в другую сторону. Пушка рявкнула вновь. Огромный пролом возник в стене ближайшего дома, но старая колониальная постройка все же устояла, и не рассыпалась грудой щебня. Огонь защитников еще более ослаб.
Капитан, Карр и еще трое бойцов, пригибаясь, помчались навстречу бронированному исполину. Командирский люк раскрылся, высунулось радостное, возбужденное лицо Дэвидсона:
— Хорошо сработано, а, босс?
— Лучше не бывает!
Фрост вытер лоб, изрядно перепачкав при этом сажей рукав комбинезона, вытянул сигарету, закурил. Сощурился:
— А сейчас, Дэви, двигай-ка своего мастодонта перед нами, обеспечивай лобовое прикрытие, и пали во все, что движется. Или не движется, но стреляет. Мы, пожалуй, доберемся теперь до морской базы первыми, а уж там этому трофею и впрямь цены не будет. Протаранит стену, как по-твоему?
— Сначала всадим снарядик-другой в нужное место, — сказал Дэвидсон, — а потом в это же местечко двинем грудью! Конечно, протаранит! Как же иначе?
Люк захлопнулся, танк взревел двигателем, развернулся, высекая гусеницами искры из брусчатки, неведомо когда выложенной старыми французскими колонистами, с грохотом и лязгом покатил впереди ударной группы. Время от времени лобовой пулемет взлаивал, уничтожая возникавших перед машиной рамоновцев.
При бое в городской черте бронированные машины гораздо более уязвимы, нежели в открытом поле, но державшаяся за кормой танка ударная группа тщательно заботилась о том, чтобы из окон не метнули гранату, не швырнули бутылку зажигательной смеси. Фрост и его люди прикрывали танкистов, а те работали всесокрушающими первопроходцами нормандских улиц.

За низкой стеной, окружавшей базу монтеасулийского флота, Фрост уже различал длинные стволы береговых орудий, изрыгавшие пламя в сторону моря. Взорам наемников открылась просторная гавань, вдали маячили корабли, окутывавшиеся густыми клубами дыма.
Капитан вспомнил: пушки береговой обороны почти не приспособлены для разворота на сто восемьдесят градусов и стрельбы в обратную сторону.
Он заколотил кулаком по броне.
Люк открылся, опять показалось лицо Дэвидсона.
— Проламывай стену и выбивай у них орудия! Одно за другим. Ответить не смогут, а пехотинцы и гранатометчики — наша забота!
— Понял, сэр, — ответил майор, ныряя в утробу стального гиганта.
Стену, хоть и низкую, сложили когда-то на совесть. Как и предсказывал Дэвидсон, пришлось произвести два выстрела в упор прежде, чем грохочущая махина довершила разрушение и ворвалась на территорию базы.
Следом, кашляя и чихая от стоящей облаком пыли, побежали наемники.
Пыль, хотя и мешала дышать, отлично сыграла роль дымовой завесы. Наемники оставались почти неразличимы для ошалелых моряков, не сразу понявших, что вытворяет собственный рамоновский танк, зачем он вкатывается в их владения, останавливается и, урча мотором, поворачивает башню.
Целил майор Дэвидсон с кинжального расстояния, прямой наводкой, а промахнуться при этом почти немыслимо. Длинное орудие советского Т—55 отличается большой скорострельностью, а сто пятимиллиметровый снаряд и на большей дистанции обладает громадной сокрушительной силой. Капитану Генри Фросту даже сделалось немного жаль метавшихся, точно загнанные крысы, артиллеристов, чьи пушки в продолжение трех или четырех минут попросту перестали существовать.
Как, впрочем, и большинство солдат, составлявших расчеты: люди Фроста били плотными очередями, а стрелять умели не хуже майора.
Последнее орудие, успевшее послать снаряд в сторону “Ангела-Три” и едва не потопившее транспорт, взлетело на воздух: Дэвидсон попал прямо в штабель зарядных ящиков. Взрывная волна заставила наемников попадать наземь.
Фросту почудилось, будто его контузило, но спасла металлическая туша танка, принявшая основной удар на себя.
Шлюпки с десантом уже спешили к берегу по сравнительно спокойным водам гавани. Стояло безветрие, но волны плескали в пристань, поднятые далекими взрывами и докатившиеся до острова, чтобы угаснуть у бетонных пирсов.
Ударила палубная пушка “Ангела-Три”. Снаряд провыл над головами наемников, разорвался где-то в центре города.
Тиммонс может переусердствовать, подумал Фрост. Эдак недолго и своих поколошматить. Палит ведь наугад. Но пускай: сопротивление защитников далеко не сломлено. Ради победы еще предстоит подраться.
Коммунисты и впрямь сосредоточивались для решительного контрудара, осознав, что численный перевес на их стороне, а противник не силой, так сказать, силен, а напуском смел.
Первая волна регулярных солдат ринулась в пролом со штыками наперевес, одновременно ведя ураганный огонь из АК—47 — оружия убийственно мощного, но малоэффективного при пальбе на бегу.
Впрочем, как и любое иное.
Люди Тиммонса уже выпрыгивали из шлюпок на причалы, но им предстояло еще проложить себе дорогу сквозь позиции уцелевших моряков, а от Фроста десантников отделяла четверть мили — не меньше.
Капитан стрелял из CAR—16 и хромированного браунинга одновременно, опустошал обойму за обоймой, перезаряжал, опять стрелял, опять перезаряжал… Казалось, миновали века, но рукопашная, которая перешла во всеобщую свалку, длилась, вероятно, минуты две-три.
Карр исчез из виду, пропал. Неужели убит? Жалко, такой славный малый…
— Капитан Фрост!
Наемник обернулся, увидел Карра. Собрав и возглавив примерно дюжину бойцов, юный Фрэнк умудрился отразить натиск рамоновцев на левом фланге, получил кратчайшую передышку и теперь торопился выручить друзей, продолжавших с коммунистами бой на взаимное уничтожение — жесточайший бой изо всех возможных.
— Мы с вами! Держитесь!
Рамоновским людям сразу пришлось туго. Свежие силы, обрушившиеся на них, почти мгновенно склонили колебавшуюся чашу весов на сторону Фроста. Наемник работал штыком, точно рапирой, молотил прикладом наотмашь, наносил пинки по системе сават и каратэ.
Лицо за лицом — искаженное, злобное, решительное.
Удар за ударом — наносимые автоматически, заученно, бессознательно.
Коммунистическая контратака начала захлебываться, монтеасулийцы дрогнули, ослабили натиск, а потом принялись отступать сквозь тот же пролом, который дал им возможность внезапно ворваться в расположение базы.
Вопли, предсмертные стоны, глухие звуки ударов и звонкие, хлесткие выстрелы понемногу смолкли. По крайней мере, здесь. Там, вдалеке, на берегу, десантники Тиммонса продолжали сражаться.
— Эй! — крикнул Фрост Фрэнку, мучительно пытаясь отдышаться. — Капрал!
— Да, сэр.
— Произвожу тебя в младшие лейтенанты. Не то, чтобы это имело особую официальную ценность — сам знаешь, какой у нашей армии статус, — но, покуда служишь под моим командованием, — ты лейтенант.
— Благодарю, сэр.
— Не за что. Благодари себя и свою выучку. А теперь — на подмогу Тиммонсу!..
Часом позднее, перепачканный пороховой копотью и сажей, насквозь пропотевший, получивший несколько легких ранений, осунувшийся, бледный наемник стоял подле Марины Агилар-Гарсиа, собственноручно подымавшей над военно-морской базой Нормандии президентский флаг.
Маленькие ноги женщины, обутые ради торжественного случая в лакированные туфельки, небрежно попирали брошенное на землю красно-черное знамя. Его капитан Фрост сорвал и швырнул в пыль ровно за минуту до торжественной церемонии.
— Моя привилегия, — пояснил он Марине.
— Что? — не поняла женщина.
— Сдергивать рамоновские знамена, — с улыбкой пояснил Фрост.
Гул стоял над городом. Крики солдат и жителей сливались воедино, отдельные восклицания, разумеется, были сперва неразличимы, но, в конце концов, толпы начали дружно скандировать:
— До-лой Ра-мо-на! Сво-бо-да!
Глава четырнадцатая
Фрост стоял на берегу и жевал сооруженный на скорую руку сандвич с ветчиной — он проголодался чисто по-волчьи. Волны тихо плескали у самых армейских ботинок. Фрост следил, как лодки — резиновые и деревянные, в изобилии сыскавшиеся на морской базе, отваливают от пирсов, неся людей, оружие, продовольствие.
Наемник закурил.
Извлек из бокового кармана припасенную на закуску бутылку пива, попытался сбить пробку. Пробка сбиваться не желала.
Вот когда пригодилась бы израильская винтовка “галиль”, машинально подумал Фрост. Единственное в мире оружие, оснащенное приспособлением для откупоривания бутылок! Просто маленький выступ и полукруглая выемка на цевье. Зато удобно…
Подыскав подходящую гранитную глыбу, Фрост все-таки сбил строптивую пробку и начал глотать пиво прямо из горлышка. Теплое, почти не освежающее — но пиво. Он уже почти забыл вкус доброй испанской “cervez’ы”…
Опорожнив бутылку пятью жадными глотками, наемник размахнулся, швырнул ее далеко в море, зажег новый “Кэмел” от желто-фиолетового пламени знаменитой, видавшей всяческие виды зажигалки “Зиппо”.
Марина, облаченная в голубые джинсы и голубую же рубашку, приближалась к Фросту по набережной, шагая изящно, упруго, уверенно.
— Поздравляю, генерал! — весело сказала она. — Мы с вами уже далеко зашли. И, надеюсь, далеко пойдем!
— Мне доводилось и подальше заходить, крошка, — ухмыльнулся Фрост. — Хотя, признаю: молодцы поработали на совесть, и вымели всю дрянь в рекордно короткое время.
— Что теперь?
— Теперь — во всю прыть на корабли. Пока не нагрянул Рамон во главе монтеасулийского флота. На миноносцах стоят очень внушительные пушки. Торпеды тоже имеются. Не забыла?
— Гарнизон оставим?
— Разумеется. Достаточный, чтобы удержать город. Ну, не против целого полка защитить, конечно… Только приглядеть, как бы рамоновские недобитки не воспряли.
— Резонное предложение.
— Имеется еще одно. Столь же резонное, и куда более полезное.
— Излагай.
— Глубина возле пирсов достаточная. Нужно подвести “Ангела-Три”… Нет, лучше “Ангела-Один”, командирский. Подвести и ошвартовать.
Фрост затянулся, выдохнул дым. Он сделал эту паузу намеренно, дабы вынудить Марину к естественному вопросу и тем усилить эффект сказанного. Пускай дочь монтеасулийского президента была всего лишь мимолетной любовницей — Фрост не мог отказать себе в маленьком удовольствии произвести на нее впечатление.
— Зачем, Хэнк?
— На базе уцелела очень мощная лебедка. Транспорт загружен правильно и обладает большой остойчивостью. Верно?
— Да.
— Вот я и хочу переправить на палубу советский танк. Чрезвычайно полезная вещь, а при высадке в Монте-Асуль может оказаться попросту неоценимой.
Марина захлопала в ладоши.
— Ты просто прелесть, Хэнк!
И расцеловала капитана в обе щеки.
— А когда мы будем высаживаться?
Фрост посмотрел на молодую женщину и подумал, что все же ее сейчас куда больше интересует исход предстоящей кампании, чем скромная, хотя и весьма привлекательная в постели персона главнокомандующего. Ладно, чего уж там…
— На рассвете. Послезавтра. Рамоновская солдатня почему-то всегда запаздывает с подъемом. Почему — не постигаю. Просто факт констатирую. Мы уже воспользовались этим два раза кряду. Воспользуемся и в третий.
— Esta bien! — сказала Марина.
— Захваченные корабли сначала высадят на берег десантников, а затем обеспечат огневое прикрытие.
— Esta bien! — повторила Марина.
— Пластинка старая? — осведомился Фрост. — Или просто игла соскакивает?
Он поспешил улыбнуться, привлек женщину к себе и крепко поцеловал.
Глава пятнадцатая
В общей сложности, думал Фрост, расположившись на баке “Ангела-0дин”, мы разбогатели на дюжину канонерских лодок, и теперь обладаем двенадцатью вооруженными судами. А это, черт побери, если не флотом, то эскадрой может считаться вполне.
Завладели даже карманным ракетным крейсером. “Карманный”, пояснил наемнику Черныш Торрес, означает “особо малый” и является уставным термином, а не шуточным словцом.
Обзавелись парой прогулочных катеров, принадлежавших высшим чинам нормандийской базы. Тоже полезно, решил Фрост. Иди, знай, когда пригодится маленькая, безобидно выглядящая, проворная посудина…
В сражениях на острове Сабо наемники потеряли убитыми шестьдесят восемь, и ранеными — пятьдесят семь человек. Из этих последних не менее тридцати могли сутки спустя вернуться в строй. Солдат, подвергшийся нападению анаконды, получил, на всякий случай, противостолбнячную прививку — змея не только душила, но и кусалась, как бешеная, — избавился от лихорадки и рвался в дело…

Вторую половину следующего дня Фрост попросту проспал, и пробудился перед самым закатом солнца. Посмотрел на черный циферблат “Омеги”. Через два часа, вспомнил наемник, сам он, и отряд из одиннадцати добровольцев — включая Тиммонса, — наденут акваланги (снаряжение, потерянное во время абордажной схватки с бронекатерами, запасливый и предусмотрительный британец восполнил в Нормандии), подберутся под водой к месту предстоящего десанта, разведают береговую оборону.
Географические особенности Монте-Асуль не оставляли штурмовым группам особой возможности выбирать.
Высадиться без неимоверных затруднений можно было только в нескольких определенных пунктах побережья. И уж их-то, хмыкнул Фрост, самозваный диктатор позаботился укрепить на славу, будьте благонадежны, господа хорошие!
Предстояло учинить новую морскую диверсию, показательный обстрел в нескольких милях севернее. Канонерок шесть потребуется, рассчитывал наемник. Это уменьшит нашу собственную огневую мощь, однако отвлечет неприятеля и позволит спасти немало жизней. А на берегу каждый лишний солдат окажется незаменим.
Фрост умылся, оделся, поднялся по трапу, отыскал одиноко стоявшего у поручней Тиммонса. Хлопнул британца ладонью по плечу.
Англичанин вздрогнул и повернулся.
— Для ночной экспедиции все готово? — спросил Фрост. — И, кстати, добрый вечер, старина.
— Давным-давно готово, — деревянным голосом сказал Тиммонс.
— Да расслабься, успокойся, — хмыкнул Фрост. — Обычная разведка, ничего больше.
— Я и не волнуюсь. Просто вы меня врасплох застигли, напугали чуток. Добровольцев насчиталось вдвое больше требуемого, я смог отобрать наилучших.
— Не повторится история с рыжим выродком?
— Не думаю. Он, пожалуй, был вторым и последним диверсантом на борту.
— Что ж, отлично!
Фрост крутнулся на месте и зашагал прочь. Ему вовсе не хотелось выглядеть невежливым — просто надо было немного побыть одному, сосредоточиться, подготовиться.
Наемник вычистил браунинг, смазал его особым, водостойким маслом CLP.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14