Во внутреннем дворе управления, в небольшом скверике рядом с бездействующим фонтаном с белым от птичьего помета купидончиком, стояла служебная «Волга» полковника Голубкова и тут же — «ауди» Нифонтова. Значит, и начальник управления еще у себя? Что-то все-таки происходит?
Очень интересно — что?
* * *
Лейтенант Ермаков служил в УПСМ второй год, но так и не сумел изжить в себе жгучее мальчишеское любопытство. При оформлении на работу он давал подписки о сохранении и неразглашении, проходил инструктажи, хотя и без всяких инструктажей знал, что главный закон всех спецслужб — омерта, закон молчания. Чем меньше человек знает, тем надежнее он молчит. Но себя перебороть не мог.
Да и назвать простым любопытством его неодолимое желание всюду совать свой острый нос было бы не совсем правильно. В каждой загадке, во всем непонятном он видел вызов — себе, своим способностям понять непонятное, проникнуть в тайну.
Это было лишено какой-либо корысти. Так бескорыстно, без всякой практической пользы, миллионы любителей кроссвордов роются в энциклопедиях и словарях, стремясь заполнить все до последней клеточки и тем самым доказать себе, что они все же не пальцем деланы. Только самоутверждался Юрий Ермаков не над кроссвордами, а за компьютером.
Свой первый ПК, персональный компьютер, он получил в подарок, когда ему исполнилось двенадцать лет. Отец привез его из Германии, где несколько лет, до перевода в Москву, служил в штабе Западной группы войск. Это был гэдээровский «Роботрон» с процессором 1086, похожий на дебильного переростка — сам большой-большой, а умишко маленький-маленький. Но это уже потом, в эпоху «пентиумов» и «ноутбуков», он стал казаться таким. А в те годы, когда и видеомагнитофоны-то считались предметом неслыханной роскоши, даже «Роботрон» был потрясением, пришельцем из двадцать первого века. Юрий был покорен. Сразу и навсегда. Прошло какое-то время, и на сверстников, собиравшихся по вечерам в подворотнях и на лестничных площадках, он уже смотрел с недоумением. Совершенно искренне не понимал, что за удовольствие тусоваться во дворах, беситься на дискотеках, пить в загаженных туалетах липкий портвейн, от которого мозги становятся тяжелыми и неповоротливыми. А травка, колеса? Кайф называется. Войти во Всемирную Паутину и ощутить себя богом — вот это кайф. Нет времени, нет расстояния, нет границ.
И когда Россию — с многолетним, как всегда, запозданием — захлестнул океанский вал новых информационных технологий, Юрий Ермаков был давно уже внутри процесса, чувствовал себя в нем как молодой сильный дельфин в подвластной ему стихии. А когда и до отца дошло, что век бумажных носителей информации подошел к концу, Юрий натаскал его до уровня среднего юзера, поражаясь неспособности отца, неглупого вроде бы человека, понимать самые элементарные вещи.
Мальчишеское увлечение предопределило всю его дальнейшую жизнь. Разумелось, что после школы он пойдет в военное училище. Этого требовала семейная традиция. Дед начал войну командиром орудия, закончил командиром артиллерийского полка и вышел в отставку генерал-майором. Отец пошел по его стопам и уже в сорок лет получил лампасы. Юрий ничего не имел против того, чтобы стать генералом, но прекрасно понимал, что перед этим придется полжизни тянуть лямку в гарнизонах или прогибаться перед всеми в московских штабах. Он отказался. Отец настаивал. Юрий уперся. Отец вспылил, но сдержал себя. Холодно бросил: «Ну, как знаешь».
Юрий подал документы в «бауманку», сочинение написал на уверенные два балла и немедленно загремел в погранвойска на Дальний Восток. Отец и пальцем не шевельнул, чтобы перевести сына поближе к Москве, хотя все два года мать устраивала ему истерики с битьем посуды, разрыванием простыней и угрозами выброситься из окна. Такие истерики были для нее делом обычным и раньше — из-за любовных интрижек отца. То ли действительных, то ли порожденных ее воспаленным ревностью воображением — Юрий не вникал. Отец поначалу пугался, потом привык, перестал реагировать.
После дембеля Юрий поступил в московский институт радиоэлектроники, не подозревая, что этот институт — традиционный поставщик кадров технарей для ФАПСИ и других спецслужб. В институте увлекся криптографией, его дипломная работа была посвящена системам защиты информационных сетей. И меньше всего он думал, что станет военным.
Но повернулось иначе. Еще до защиты дипломов в институт зачастили «купцы».
Компьютерщики шли нарасхват, к лучшим студентам начинали присматриваться задолго до выпуска. Юрия заинтересовало приглашение крупного московского банка с филиалами в Европе и США. Отец отсоветовал:
«Дело твое, конечно. Но все это ненадолго». Он оказался прав. Не прошло и полугода, как банк лопнул, а его президент был объявлен в федеральный розыск.
Юрия удивило, каким образом отец мог предугадать это так точно. Но не спросил.
Знал, что не получит ответа. О своих делах отец никогда с сыном не говорил. И вообще дома не говорил. Юрий даже не знал, в каком главке Минобороны он служит.
Догадывался, что по материально-техническому снабжению. Но точно не знал. Да и не очень этим интересовался.
На предложение от аналитического агентства «Контур», занимавшегося, как было сказано Юрию, политическим прогнозированием, социологией и разными другими проблемами, он не обратил внимания. Но реакция отца была неожиданной:
— Они тебя выбрали? На твоем месте я не стал бы долго раздумывать.
Это было что-то новое. Отец не раз говорил, что политика — занятие для проходимцев, дураков и для деда Матвея, который на старости лет задвинулся на политике, не пропускал ни одного митинга, а в перерывах между ними доставал всех домашних страстной патриотической публицистикой, круто приперченной матерщиной.
Отец объяснил:
— "Контур" — это не политика. Это разведка. И очень серьезная.
Разговор прервался — начали подъезжать гости. Дело происходило на даче в Архангельском. Отцу исполнилось сорок пять лет. Незадолго до этого он получил генерал-лейтенанта. Оба эти события отец и отмечал на даче в мужском кругу.
Домашних празднеств он не любил. Мать быстро напивалась, начиналось швыряние хрусталя, выяснение отношений.
Юрию нравились друзья отца — народ крупный, булыжистый. Сорокалетние полковники, сорокапятилетние генералы. Они носили хорошие штатские костюмы, очень редко — мундиры, ездили на хороших машинах с неразговорчивыми водителями. Сначала на черных «Волгах», потом на «ауди», «вольво» и «мерседесах». От них, как запах терпкого мужского одеколона, исходило ощущение уверенности и силы. Они были не дураки выпить, слетать на вертолете поохотиться на диких кабанов или на гусей, от души попариться в баньке. Насчет баб у них тоже наверняка не ржавело, но эти дела они умели не афишировать.
Посреди застолья отец упомянул, словно бы между прочим, что Юрию предложили идти работать в «Контур». За столом мгновенно установилась уважительная тишина.
Отец добавил:
— Он думает.
Гости дружно расхохотались — как крепкому анекдоту.
Юрий был донельзя заинтригован. При новой встрече с человеком из таинственного «Контура» он спросил, какие у них компьютеры.
— Ну примерно как в НАСА, — ответил тот. — Может, самую малость получше.
Это было решающим. Юрий сказал «да». И позже ни разу не пожалел об этом. У него было все: интересная служба, налаженный быт, друзья — такие же компьютерные фаны, как и он сам, веселые и ненавязчивые подружки. А что до тягостной атмосферы в доме, так у кого лучше? В каждом доме свои скелеты в шкафу. Нужно просто не открывать дверцу этого шкафа.
Он и не открывал.
Он был счастлив.
Но даже не подозревал об этом.
* * *
Кабинет полковника Голубкова оказался запертым. Юрий сунулся в приемную начальника управления. Свет горел, на подоконнике шумел белый электрический чайник «Тефаль». Но дежурного не было. Из-за обитой коричневой кожей двери кабинета не доносилось ни звука. Юрий постучал. Не услышали. Хотел открыть дверь, но в этот момент ожил интерком, голос начальника управления недовольно спросил:
— Где кофе-то? Ты его выращиваешь, что ли?
— Дежурный вышел, — доложил Юрий. — Это лейтенант Ермаков. Разрешите войти?
— Заходи.
В обширном кабинете царил полумрак. Верхний свет был погашен, горели лишь бра в простенках между высокими сводчатыми окнами и настольная лампа на столе начальника управления. От этого кабинет казался еще больше и таинственней.
Когда-то здесь была графская библиотека. От тех времен остались черные дубовые балки на потолке, бездействующий камин и громоздкий письменный стол с резными панелями и ножками в виде львиных лап.
За столом, развернув черное офисное кресло к включенному компьютеру, сидел генерал-лейтенант Нифонтов. Крупный, в штатском, чем-то похожий на друзей отца.
У окна, сложив за спиной руки, стоял полковник Голубков. Он был другой породы: невысокий, сухощавый, с седыми, коротко подстриженными волосами, с добродушным, простоватым лицом. Но простоватость эта была обманчивой. И добродушие тоже. Юрию приходилось работать с ним. Даже при своем небогатом опыте он сумел оценить острый аналитический ум полковника и его феноменальную память, о которой в управлении ходили легенды. Голубков тоже был в штатском. В управлении все носили штатское. И общались как штатские. Это иногда создавало затруднения. Как сейчас.
Юрию нужен был Голубков, но игнорировать Нифонтова он не мог. Поэтому, поколебавшись, сказал:
— Александр Николаевич, разрешите обратиться к Константину Дмитриевичу?
Нифонтов усмехнулся и кивнул:
— Обращайся.
Перед этим он убрал с монитора изображение. Но по неистребимой своей привычке Юрий успел стрельнуть глазами в экран. Он узнал исчезнувший с экрана текст. Он сам переводил с английского и набирал этот текст. Недавно — всего пару недель назад. Это была дословная расшифровка магнитозаписи — разговора полковника Голубкова с человеком по имени Джеф. Разговор шел на английском. Английский язык полковника Голубкова был чудовищным, но — как ни странно — понятным. Поэтому и запомнилась Юрию эта работа, которую он делал по приказу полковника Голубкова.
Все эти мысли в доли секунды промелькнули на периферии сознания Юрия. В реальном же времени он протянул полковнику Голубкову компьютерную распечатку и доложил:
— Шифрограмма от Пастухова.
— А, наконец-то.
Полковник взял из рук Юрия листок, прочитал текст и молча положил листок на стол перед Нифонтовым. Тот мельком взглянул на него и внимательно посмотрел на Юрия:
— Как жизнь, лейтенант? Юрий пожал плечами:
— Нормально, Александр Николаевич. А что?
— Да нет, ничего. Нормально — это хорошо. Ладно, свободен.
Юрий вышел. Голос полковника Голубкова, неожиданно прозвучавший в динамике интеркома, остановил его на пороге приемной:
— Жалко парня. Парень-то вроде хороший.
Нифонтов:
— Надо бы ему сказать.
Голубков:
— Нельзя. Утром сам узнает.
Пауза.
Нифонтов:
— Да, нельзя.
Голубков:
— У тебя интерком включен.
Нифонтов:
— Черт!
Юрий выскользнул из приемной, в коридоре поздоровался с дежурным, выходившим из туалета, и спустился в информационный центр. Невольно подслушанный разговор встревожил его. Речь шла о нем, в этом не было ни малейших сомнений. Почему им жалко его? Что он узнает утром? Ерунда какая-то.
Он прокрутил в памяти весь разговор в кабинете начальника управления. Конечно же ерунда. С чего он, собственно, взял, что говорили о нем? Потому лишь, что он только что вышел из кабинета? Да о ком угодно они могли говорить. О том же Пастухове хотя бы. Они сидели ночью и ждали его сообщения. Поэтому Голубков и сказал: «Наконец-то». Конечно, о Пастухове. И нечего накручивать черт знает что.
Юрий вошел в Интернет, но не испытал обычного чувства азарта и свободного, не скованного ничем полета. Давила какая-то тревожная тяжесть.
Он вышел из Паутины. Два часа ночи. Впереди было еще четыре часа дежурства.
Чтобы хоть чем-то заполнить их, Юрий вызвал на экран текст, который он успел углядеть на компьютере начальника управления. Доступ к нему был защищен уровнем А-1 — кодом высшей степени сложности. Для кого угодно это могло быть препятствием. Но не для лейтенанта Юрия Ермакова.
* * *
"Начало записи.
— Добрый вечер, полковник. Рад вас видеть.
— Здравствуйте, командор. Я тоже. Должен сразу предупредить… — Что вы записываете наш разговор? Ничего не имею против.
— Наши контакты становятся регулярными. Вы уверены, что это разумно?
— Вы правы, это не очень разумно. Но мы не нашли другого способа связаться с вами. В таких ситуациях особенно остро понимаешь, как нам не хватает такого посредника, каким был полковник Мосберг <См. романы А.Таманцева «Рискнуть и победить», «Двойной капкан» (М., 1998).>. Давайте выпьем за него.
— Давайте, Джеф. У нас говорят: помянем.
— Да, помянем. Мы еще не раз будем его вспоминать. Он оставил после себя пустоту. Нам придется ее заполнить. Без его умения и таланта. Но есть доверие. В разумных пределах. Это немного, но не так уж и мало. Вы согласны со мной?
— Да.
— Тогда — к делу.
— Только давайте уйдем отсюда. Для делового разговора здесь слишком шумно.
— И отвлекает кордебалет? Мне говорили, что венгерские девушки очень красивые.
Похоже, так оно и есть. Особенно вон та, справа.
— А мне больше нравится та, что в центре.
— У вас странный вкус, полковник. Это же мужчина.
— В самом деле? Издержки профессии. Всегда стараешься увидеть больше того, что тебе показывают. Это шутка, Джеф. Я уже не в том возрасте, чтобы девушки сильно меня отвлекали. Думаю, что они отвлекают вас.
— Немного. Но мы не можем уйти. Входной билет сюда стоит почти сто долларов.
«Максим-бар» — лучшее кабаре Будапешта. Этот интерьер, между прочим, точная копия парижского «У Максима». Если мы сразу уйдем, это может показаться подозрительным.
— Кому?
— Надеюсь, что никому. Но в таких делах осторожность никогда не бывает чрезмерной. Вам нравится здесь?
— Больше всего мне нравится, что за мой билет в это заведение заплатило правительство США. Моя бухгалтерия в жизни не утвердила бы этот расход. Вы здесь по делам?
— Нет. Я прилетел специально, чтобы встретиться с вами. Мы решили, что Будапешт — самое подходящее место. Давайте посмотрим шоу. После него можно будет уйти.
* * *
Продолжение записи.
— Вам понравилось шоу, полковник?
— У нас это называется эстрадный концерт. Только без девушек между номерами. Я вас внимательно слушаю, Джеф. Полагаю, дело очень серьезное, раз вы специально прилетели из Нью-Йорка, чтобы поговорить о нем.
— Боюсь, что да. Более чем серьезное. И крайне неприятное. Вы отслеживаете ситуацию в Афганистане? Я имею в виду не лично вас, а вашу службу.
— Разумеется.
— Тогда вы обратили внимание на военные успехи талибов. Особенно в последние полгода. Если так и дальше пойдет, очень скоро правительство Раббани уйдет в изгнание. Судьба Раббани нас мало волнует. Но установление в Афганистане фундаменталистского режима крайне правого толка представляется серьезным дестабилизирующим фактором. Это очень опасно. И для западных демократий, и для России. Я бы даже сказал: в первую очередь для России. Вы согласны с этим, полковник?
— Трудно не согласиться. Уже и сейчас мы имеем проблемы в Таджикистане.
— А будете иметь их во всей Средней Азии. И в российских регионах с мусульманским населением. Российские политики не могут этого не понимать. Или не понимают?
— Понимают.
— В таком случае почему Россия продает талибам оружие?
— Россия не продает талибам оружие. Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно.
— Я вам верю, полковник. Но мы располагаем другой информацией. В структуре вооружений талибов — три четверти оружия советского и российского производства.
От автоматов Калашникова до танков, систем залпового огня и самолетов.
— После распада СССР огромное количество вооружений осталось у наших бывших союзников по Варшавскому договору. Нужны были только деньги, чтобы это оружие получить.
— Мы тоже так думали. Пока не изучили ситуацию более тщательно. В последние полгода в тактике наступательных операций талибов произошли принципиальные изменения. Качественно возросла роль штурмовой авиации.
Истребители-бомбардировщики МиГ и Су парализуют оборону правительственных войск и открывают дорогу мотопехоте талибов. Если раньше в таких операциях было задействовано по два-три звена самолетов, то сейчас — до двух и даже трех эскадрилий. Откуда у талибов столько «мигов»?
— Они могли попасть к ним через третьи страны. Их могли продать болгары, венгры, чехи, поляки.
— Они и продавали. Но на вооружении их армий были МиГ-21, МиГ-23 и Су-25. А в наступательных операциях талибов действуют Миг-29М и даже ваши новейшие истребители Су-39.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Очень интересно — что?
* * *
Лейтенант Ермаков служил в УПСМ второй год, но так и не сумел изжить в себе жгучее мальчишеское любопытство. При оформлении на работу он давал подписки о сохранении и неразглашении, проходил инструктажи, хотя и без всяких инструктажей знал, что главный закон всех спецслужб — омерта, закон молчания. Чем меньше человек знает, тем надежнее он молчит. Но себя перебороть не мог.
Да и назвать простым любопытством его неодолимое желание всюду совать свой острый нос было бы не совсем правильно. В каждой загадке, во всем непонятном он видел вызов — себе, своим способностям понять непонятное, проникнуть в тайну.
Это было лишено какой-либо корысти. Так бескорыстно, без всякой практической пользы, миллионы любителей кроссвордов роются в энциклопедиях и словарях, стремясь заполнить все до последней клеточки и тем самым доказать себе, что они все же не пальцем деланы. Только самоутверждался Юрий Ермаков не над кроссвордами, а за компьютером.
Свой первый ПК, персональный компьютер, он получил в подарок, когда ему исполнилось двенадцать лет. Отец привез его из Германии, где несколько лет, до перевода в Москву, служил в штабе Западной группы войск. Это был гэдээровский «Роботрон» с процессором 1086, похожий на дебильного переростка — сам большой-большой, а умишко маленький-маленький. Но это уже потом, в эпоху «пентиумов» и «ноутбуков», он стал казаться таким. А в те годы, когда и видеомагнитофоны-то считались предметом неслыханной роскоши, даже «Роботрон» был потрясением, пришельцем из двадцать первого века. Юрий был покорен. Сразу и навсегда. Прошло какое-то время, и на сверстников, собиравшихся по вечерам в подворотнях и на лестничных площадках, он уже смотрел с недоумением. Совершенно искренне не понимал, что за удовольствие тусоваться во дворах, беситься на дискотеках, пить в загаженных туалетах липкий портвейн, от которого мозги становятся тяжелыми и неповоротливыми. А травка, колеса? Кайф называется. Войти во Всемирную Паутину и ощутить себя богом — вот это кайф. Нет времени, нет расстояния, нет границ.
И когда Россию — с многолетним, как всегда, запозданием — захлестнул океанский вал новых информационных технологий, Юрий Ермаков был давно уже внутри процесса, чувствовал себя в нем как молодой сильный дельфин в подвластной ему стихии. А когда и до отца дошло, что век бумажных носителей информации подошел к концу, Юрий натаскал его до уровня среднего юзера, поражаясь неспособности отца, неглупого вроде бы человека, понимать самые элементарные вещи.
Мальчишеское увлечение предопределило всю его дальнейшую жизнь. Разумелось, что после школы он пойдет в военное училище. Этого требовала семейная традиция. Дед начал войну командиром орудия, закончил командиром артиллерийского полка и вышел в отставку генерал-майором. Отец пошел по его стопам и уже в сорок лет получил лампасы. Юрий ничего не имел против того, чтобы стать генералом, но прекрасно понимал, что перед этим придется полжизни тянуть лямку в гарнизонах или прогибаться перед всеми в московских штабах. Он отказался. Отец настаивал. Юрий уперся. Отец вспылил, но сдержал себя. Холодно бросил: «Ну, как знаешь».
Юрий подал документы в «бауманку», сочинение написал на уверенные два балла и немедленно загремел в погранвойска на Дальний Восток. Отец и пальцем не шевельнул, чтобы перевести сына поближе к Москве, хотя все два года мать устраивала ему истерики с битьем посуды, разрыванием простыней и угрозами выброситься из окна. Такие истерики были для нее делом обычным и раньше — из-за любовных интрижек отца. То ли действительных, то ли порожденных ее воспаленным ревностью воображением — Юрий не вникал. Отец поначалу пугался, потом привык, перестал реагировать.
После дембеля Юрий поступил в московский институт радиоэлектроники, не подозревая, что этот институт — традиционный поставщик кадров технарей для ФАПСИ и других спецслужб. В институте увлекся криптографией, его дипломная работа была посвящена системам защиты информационных сетей. И меньше всего он думал, что станет военным.
Но повернулось иначе. Еще до защиты дипломов в институт зачастили «купцы».
Компьютерщики шли нарасхват, к лучшим студентам начинали присматриваться задолго до выпуска. Юрия заинтересовало приглашение крупного московского банка с филиалами в Европе и США. Отец отсоветовал:
«Дело твое, конечно. Но все это ненадолго». Он оказался прав. Не прошло и полугода, как банк лопнул, а его президент был объявлен в федеральный розыск.
Юрия удивило, каким образом отец мог предугадать это так точно. Но не спросил.
Знал, что не получит ответа. О своих делах отец никогда с сыном не говорил. И вообще дома не говорил. Юрий даже не знал, в каком главке Минобороны он служит.
Догадывался, что по материально-техническому снабжению. Но точно не знал. Да и не очень этим интересовался.
На предложение от аналитического агентства «Контур», занимавшегося, как было сказано Юрию, политическим прогнозированием, социологией и разными другими проблемами, он не обратил внимания. Но реакция отца была неожиданной:
— Они тебя выбрали? На твоем месте я не стал бы долго раздумывать.
Это было что-то новое. Отец не раз говорил, что политика — занятие для проходимцев, дураков и для деда Матвея, который на старости лет задвинулся на политике, не пропускал ни одного митинга, а в перерывах между ними доставал всех домашних страстной патриотической публицистикой, круто приперченной матерщиной.
Отец объяснил:
— "Контур" — это не политика. Это разведка. И очень серьезная.
Разговор прервался — начали подъезжать гости. Дело происходило на даче в Архангельском. Отцу исполнилось сорок пять лет. Незадолго до этого он получил генерал-лейтенанта. Оба эти события отец и отмечал на даче в мужском кругу.
Домашних празднеств он не любил. Мать быстро напивалась, начиналось швыряние хрусталя, выяснение отношений.
Юрию нравились друзья отца — народ крупный, булыжистый. Сорокалетние полковники, сорокапятилетние генералы. Они носили хорошие штатские костюмы, очень редко — мундиры, ездили на хороших машинах с неразговорчивыми водителями. Сначала на черных «Волгах», потом на «ауди», «вольво» и «мерседесах». От них, как запах терпкого мужского одеколона, исходило ощущение уверенности и силы. Они были не дураки выпить, слетать на вертолете поохотиться на диких кабанов или на гусей, от души попариться в баньке. Насчет баб у них тоже наверняка не ржавело, но эти дела они умели не афишировать.
Посреди застолья отец упомянул, словно бы между прочим, что Юрию предложили идти работать в «Контур». За столом мгновенно установилась уважительная тишина.
Отец добавил:
— Он думает.
Гости дружно расхохотались — как крепкому анекдоту.
Юрий был донельзя заинтригован. При новой встрече с человеком из таинственного «Контура» он спросил, какие у них компьютеры.
— Ну примерно как в НАСА, — ответил тот. — Может, самую малость получше.
Это было решающим. Юрий сказал «да». И позже ни разу не пожалел об этом. У него было все: интересная служба, налаженный быт, друзья — такие же компьютерные фаны, как и он сам, веселые и ненавязчивые подружки. А что до тягостной атмосферы в доме, так у кого лучше? В каждом доме свои скелеты в шкафу. Нужно просто не открывать дверцу этого шкафа.
Он и не открывал.
Он был счастлив.
Но даже не подозревал об этом.
* * *
Кабинет полковника Голубкова оказался запертым. Юрий сунулся в приемную начальника управления. Свет горел, на подоконнике шумел белый электрический чайник «Тефаль». Но дежурного не было. Из-за обитой коричневой кожей двери кабинета не доносилось ни звука. Юрий постучал. Не услышали. Хотел открыть дверь, но в этот момент ожил интерком, голос начальника управления недовольно спросил:
— Где кофе-то? Ты его выращиваешь, что ли?
— Дежурный вышел, — доложил Юрий. — Это лейтенант Ермаков. Разрешите войти?
— Заходи.
В обширном кабинете царил полумрак. Верхний свет был погашен, горели лишь бра в простенках между высокими сводчатыми окнами и настольная лампа на столе начальника управления. От этого кабинет казался еще больше и таинственней.
Когда-то здесь была графская библиотека. От тех времен остались черные дубовые балки на потолке, бездействующий камин и громоздкий письменный стол с резными панелями и ножками в виде львиных лап.
За столом, развернув черное офисное кресло к включенному компьютеру, сидел генерал-лейтенант Нифонтов. Крупный, в штатском, чем-то похожий на друзей отца.
У окна, сложив за спиной руки, стоял полковник Голубков. Он был другой породы: невысокий, сухощавый, с седыми, коротко подстриженными волосами, с добродушным, простоватым лицом. Но простоватость эта была обманчивой. И добродушие тоже. Юрию приходилось работать с ним. Даже при своем небогатом опыте он сумел оценить острый аналитический ум полковника и его феноменальную память, о которой в управлении ходили легенды. Голубков тоже был в штатском. В управлении все носили штатское. И общались как штатские. Это иногда создавало затруднения. Как сейчас.
Юрию нужен был Голубков, но игнорировать Нифонтова он не мог. Поэтому, поколебавшись, сказал:
— Александр Николаевич, разрешите обратиться к Константину Дмитриевичу?
Нифонтов усмехнулся и кивнул:
— Обращайся.
Перед этим он убрал с монитора изображение. Но по неистребимой своей привычке Юрий успел стрельнуть глазами в экран. Он узнал исчезнувший с экрана текст. Он сам переводил с английского и набирал этот текст. Недавно — всего пару недель назад. Это была дословная расшифровка магнитозаписи — разговора полковника Голубкова с человеком по имени Джеф. Разговор шел на английском. Английский язык полковника Голубкова был чудовищным, но — как ни странно — понятным. Поэтому и запомнилась Юрию эта работа, которую он делал по приказу полковника Голубкова.
Все эти мысли в доли секунды промелькнули на периферии сознания Юрия. В реальном же времени он протянул полковнику Голубкову компьютерную распечатку и доложил:
— Шифрограмма от Пастухова.
— А, наконец-то.
Полковник взял из рук Юрия листок, прочитал текст и молча положил листок на стол перед Нифонтовым. Тот мельком взглянул на него и внимательно посмотрел на Юрия:
— Как жизнь, лейтенант? Юрий пожал плечами:
— Нормально, Александр Николаевич. А что?
— Да нет, ничего. Нормально — это хорошо. Ладно, свободен.
Юрий вышел. Голос полковника Голубкова, неожиданно прозвучавший в динамике интеркома, остановил его на пороге приемной:
— Жалко парня. Парень-то вроде хороший.
Нифонтов:
— Надо бы ему сказать.
Голубков:
— Нельзя. Утром сам узнает.
Пауза.
Нифонтов:
— Да, нельзя.
Голубков:
— У тебя интерком включен.
Нифонтов:
— Черт!
Юрий выскользнул из приемной, в коридоре поздоровался с дежурным, выходившим из туалета, и спустился в информационный центр. Невольно подслушанный разговор встревожил его. Речь шла о нем, в этом не было ни малейших сомнений. Почему им жалко его? Что он узнает утром? Ерунда какая-то.
Он прокрутил в памяти весь разговор в кабинете начальника управления. Конечно же ерунда. С чего он, собственно, взял, что говорили о нем? Потому лишь, что он только что вышел из кабинета? Да о ком угодно они могли говорить. О том же Пастухове хотя бы. Они сидели ночью и ждали его сообщения. Поэтому Голубков и сказал: «Наконец-то». Конечно, о Пастухове. И нечего накручивать черт знает что.
Юрий вошел в Интернет, но не испытал обычного чувства азарта и свободного, не скованного ничем полета. Давила какая-то тревожная тяжесть.
Он вышел из Паутины. Два часа ночи. Впереди было еще четыре часа дежурства.
Чтобы хоть чем-то заполнить их, Юрий вызвал на экран текст, который он успел углядеть на компьютере начальника управления. Доступ к нему был защищен уровнем А-1 — кодом высшей степени сложности. Для кого угодно это могло быть препятствием. Но не для лейтенанта Юрия Ермакова.
* * *
"Начало записи.
— Добрый вечер, полковник. Рад вас видеть.
— Здравствуйте, командор. Я тоже. Должен сразу предупредить… — Что вы записываете наш разговор? Ничего не имею против.
— Наши контакты становятся регулярными. Вы уверены, что это разумно?
— Вы правы, это не очень разумно. Но мы не нашли другого способа связаться с вами. В таких ситуациях особенно остро понимаешь, как нам не хватает такого посредника, каким был полковник Мосберг <См. романы А.Таманцева «Рискнуть и победить», «Двойной капкан» (М., 1998).>. Давайте выпьем за него.
— Давайте, Джеф. У нас говорят: помянем.
— Да, помянем. Мы еще не раз будем его вспоминать. Он оставил после себя пустоту. Нам придется ее заполнить. Без его умения и таланта. Но есть доверие. В разумных пределах. Это немного, но не так уж и мало. Вы согласны со мной?
— Да.
— Тогда — к делу.
— Только давайте уйдем отсюда. Для делового разговора здесь слишком шумно.
— И отвлекает кордебалет? Мне говорили, что венгерские девушки очень красивые.
Похоже, так оно и есть. Особенно вон та, справа.
— А мне больше нравится та, что в центре.
— У вас странный вкус, полковник. Это же мужчина.
— В самом деле? Издержки профессии. Всегда стараешься увидеть больше того, что тебе показывают. Это шутка, Джеф. Я уже не в том возрасте, чтобы девушки сильно меня отвлекали. Думаю, что они отвлекают вас.
— Немного. Но мы не можем уйти. Входной билет сюда стоит почти сто долларов.
«Максим-бар» — лучшее кабаре Будапешта. Этот интерьер, между прочим, точная копия парижского «У Максима». Если мы сразу уйдем, это может показаться подозрительным.
— Кому?
— Надеюсь, что никому. Но в таких делах осторожность никогда не бывает чрезмерной. Вам нравится здесь?
— Больше всего мне нравится, что за мой билет в это заведение заплатило правительство США. Моя бухгалтерия в жизни не утвердила бы этот расход. Вы здесь по делам?
— Нет. Я прилетел специально, чтобы встретиться с вами. Мы решили, что Будапешт — самое подходящее место. Давайте посмотрим шоу. После него можно будет уйти.
* * *
Продолжение записи.
— Вам понравилось шоу, полковник?
— У нас это называется эстрадный концерт. Только без девушек между номерами. Я вас внимательно слушаю, Джеф. Полагаю, дело очень серьезное, раз вы специально прилетели из Нью-Йорка, чтобы поговорить о нем.
— Боюсь, что да. Более чем серьезное. И крайне неприятное. Вы отслеживаете ситуацию в Афганистане? Я имею в виду не лично вас, а вашу службу.
— Разумеется.
— Тогда вы обратили внимание на военные успехи талибов. Особенно в последние полгода. Если так и дальше пойдет, очень скоро правительство Раббани уйдет в изгнание. Судьба Раббани нас мало волнует. Но установление в Афганистане фундаменталистского режима крайне правого толка представляется серьезным дестабилизирующим фактором. Это очень опасно. И для западных демократий, и для России. Я бы даже сказал: в первую очередь для России. Вы согласны с этим, полковник?
— Трудно не согласиться. Уже и сейчас мы имеем проблемы в Таджикистане.
— А будете иметь их во всей Средней Азии. И в российских регионах с мусульманским населением. Российские политики не могут этого не понимать. Или не понимают?
— Понимают.
— В таком случае почему Россия продает талибам оружие?
— Россия не продает талибам оружие. Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно.
— Я вам верю, полковник. Но мы располагаем другой информацией. В структуре вооружений талибов — три четверти оружия советского и российского производства.
От автоматов Калашникова до танков, систем залпового огня и самолетов.
— После распада СССР огромное количество вооружений осталось у наших бывших союзников по Варшавскому договору. Нужны были только деньги, чтобы это оружие получить.
— Мы тоже так думали. Пока не изучили ситуацию более тщательно. В последние полгода в тактике наступательных операций талибов произошли принципиальные изменения. Качественно возросла роль штурмовой авиации.
Истребители-бомбардировщики МиГ и Су парализуют оборону правительственных войск и открывают дорогу мотопехоте талибов. Если раньше в таких операциях было задействовано по два-три звена самолетов, то сейчас — до двух и даже трех эскадрилий. Откуда у талибов столько «мигов»?
— Они могли попасть к ним через третьи страны. Их могли продать болгары, венгры, чехи, поляки.
— Они и продавали. Но на вооружении их армий были МиГ-21, МиГ-23 и Су-25. А в наступательных операциях талибов действуют Миг-29М и даже ваши новейшие истребители Су-39.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37