Не забудь эфирный костюм, — повторил руководитель канала и повесил трубку.
И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял молодой человек в штатском. Он поднес к дверному глазку раскрытое служебное удостоверение и представился:
— Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая езда по ночной Москве в милицейском «форде» с красными мигалками-катафотами и сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов, пролет на скорости за двести по Минскому шоссе.
— Куда мы едем? — спросил С. у лейтенанта Авдеева.
— Вы все узнаете в свое время, — ответил лейтенант, и С. понял, что расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку. С. знал, что в Кубинке находится один из самых крупных военных аэродромов. Когда-то ему пришлось делать здесь репортаж ко Дню Военно-Воздушного Флота, и он помнил, как его полдня мурыжили на КПП. Но на этот раз ворота контрольно-пропускного пункта открылись при появлении «форда», машина без остановки миновала еще два внутренних КПП и остановилась возле огромного темного ангара. Ворота ангара были открыты, на площадке перед ним стоял сверхзвуковой истребитель-бомбардировщик, напоминающий очертаниями «Су-27». Но это был не «Су-27».
— Что это за самолет? — успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
— Красавец, да? «Су-30МК». Последняя модель. Скорость — два Маха. Около двух с половиной тысяч километров в час. Когда-то я мечтал стать летчиком, но… Не получилось.
— И мы на ней полетим? — недоверчиво поинтересовался С.
— Вы, — уточнил лейтенант и добавил, передавая С. каким-то людям в летной форме:
— Вам повезло.
С. знал о перегрузках, какие испытывают пилоты этих машин, так что не очень-то обрадовался своему везению. Но поделиться своими сомнениями ему было не с кем и некогда. Его провели в какую-то комнату, примыкавшую к ангару, предложили раздеться до белья, усадили в кресло и облепили датчиками. Человек в белом халате кивнул:
"Нормально. Но не больше трех "ж". И не успел С. сообразить, что три "ж" — это уровень перегрузки при наборе скорости, как его облачили в костюм, напоминающий космический, водрузили на голову гермошлем, вывели к самолету и усадили в кресло позади пилота. Фонарь над его головой надвинулся, превратив аэродромные огни из ярко-желтых в синие.
— Как дела, парень? Нормально устроился? — прозвучал в гермошлеме голос пилота.
— Да, все в порядке, спасибо, — поспешно ответил С.
— Ты только никаких ручек не дергай. И кнопок не нажимай. Просто сиди и лови кайф. Проверка связи закончена. Прошу разрешения на взлет.
— Взлет разрешаю.
Самолет вырулил на начало полосы, взревел турбинами и почти вертикально взмыл вверх. С. почувствовал, что щеки его сдвинулись к ушам и натянулась кожа на лбу.
В правую боковину фонаря снизу ударило солнце. Самолет шел явно на север.
— Нормально? — снова спросил пилот.
— Терпимо. Куда мы летим?
— Скоро узнаешь.
Но и через полчаса, когда самолет резко пошел вниз и приземлился на каком-то военном аэродроме, С. только по заснеженным сопкам и белесым, как в петербургские белые ночи, облакам смог понять, что они где-то на широте Петрозаводска. Здесь самолет уже ждали. С С. сбросили его космический костюм, поверх его обычной одежды напялили камуфляжный бушлат и усадили в выстуженный ночным морозцем трюм военно-транспортного вертолета. Еще спустя сорок минут вертолет сделал широкий круг над каким-то маленьким городком посреди озер и опустился на площадку возле обычного провинциального телецентра. Бортмеханик открыл дверь, спустил трап и сказал:
— Приехали.
Он подал С. его спортивную сумку и добавил:
— Интересно было на вас посмотреть.
— Вы меня знаете? — спросил С., не лишенный, как и всякий журналист, тщеславия.
— Дак кто ж вас не знает? — ответил бортмеханик. — Каждое воскресенье лапшу на уши вешаете. Не захочешь — дак все одно узнаешь.
— Почему это лапшу? — искренне обиделся С., но бортмеханик уже скрылся в трюме.
Возле трапа С. поджидал немолодой сухощавый человек в штатском с седыми, коротко подстриженными волосами.
— Полковник Голубков, — представился он, пожимая С. руку. — Рад вас видеть, Евгений Павлович.
— Где мы? — спросил С.
— Этот городок называется Полярные Зори. Говорит вам что-нибудь это название?
Здесь находится Северная атомная электростанция.
— Теперь вспомнил, — сказал С. — А где же она?
Полковник показал в сторону от города, там над белесой водой озерца возвышались белые корпуса, увенчанные двумя высокими трубами. На верхушке одной из них помигивал красный огонь.
— Может быть, хоть вы, полковник, объясните мне, что происходит? — спросил С.
— Сейчас все объясню, — пообещал Голубков. — Только отдам кое-какие распоряжения по хозяйству. Капитан Евдокимов! — окликнул он одного из молодых людей. — Задача ясна?
— Так точно, Константин Дмитриевич.
— Тогда — с Богом!
Капитан Евдокимов подал знак рукой, человек пятнадцать крепких молодых людей в камуфляже и с короткими автоматами на плечах скрылись в вертолетном трюме, тяжелая машина поднялась и боком ушла на север.
Полковник Голубков проводил взглядом удаляющийся вертолет, оглянулся на корпуса АЭС, с недоумением пробормотал:
— Чего-то не пойму. Почему эта лампочка мигает? Красная, на трубе? Раньше вроде бы не мигала.
— Контакт, возможно, плохой, — предположил С., — или вот-вот перегорит.
— Может быть, — согласился Голубков. — Пойдемте, Евгений Павлович. Я покажу вам ваше рабочее место.
— Мне предстоит здесь работать?
— Да. И это очень ответственная работа. Возможно, самая важная из всего, что вы делали до сих пор.
Он провел С. по коридорам телестудии и открыл дверь, над которой был укреплен плафон с надписью «Микрофон». Это была эфирная студия, надпись загоралась, когда шла передача. Сейчас она не горела. Полковник пропустил гостя вперед и зажег в эфирной верхний свет. С. ахнул: это была точная копия его студии в Останкино, из которой он каждое воскресенье вел свои передачи. Один в один. Разве что размером чуть меньше. Но — тот же стол, те же мониторы на заднем плане, по которым транслировались остальные программы, тот же телефон связи с режиссерским пультом, И даже кресло такое же.
— Садитесь, — предложил Голубков. — Сейчас придут оператор и режиссер, вы скажете им, что и как нужно делать. А пока посмотрите материалы, которые вы должны выдать в эфир. Передача начнется в шесть ноль-ноль по московскому времени.
— В шесть начинает работать только OPT, — напомнил С. — По сетке «Доброе утро».
— Сегодня в шесть ноль-ноль будут работать все каналы. И утро будет не слишком добрым. Вот текст для начала. Подправьте, если что не так.
С. прочитал:
— Внимание! Работают все телеканалы Центрального телевидения. Через пять минут будет передано сообщение чрезвычайной важности.
— Здесь должна быть пауза, — объяснил появившийся в эфирной молодой человек с аккуратной черной бородкой, делавшей его не старше, а, наоборот, моложе. — Юрий, — представился он. — Программный режиссер, я буду вести передачу. А это наш студийный оператор. Коля.
Оператор был тоже молодой, но толстый и флегматичный, как все операторы.
— В паузу я предложил бы дать кусок из «Лебединого озера», — продолжал режиссер.
— Это сразу создаст у зрителей определенный настрой.
— А у нас что — очередное ГКЧП? — спросил С.
— Хуже, — ответил полковник Голубков. — Но Лебединое озеро — стоит ли? Фарсом попахивает. Может, лучше дать просто часы?
— Можно и часы, — согласился режиссер.
— Прочитайте следующий текст, — попросил Голубков столичного гостя.
— Тоже вслух и на полном серьезе, — добавил режиссер. — У нас не будет времени для трактовых репетиций.
— Ладно, работайте, а я, это, покурю пока, — сообщил оператор, выходя из эфирной. — Я рядом, на площадке, кликнете, когда буду нужен.
С. взял из папки второй лист.
— Внимание! Передаем экстренное сообщение, — прочитал он. — Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции, самой крупной АЭС на Кольском полуострове… Что за фигня?
— Читайте, читайте, — кивнул Голубков.
— …заминировала его и захватила в качестве заложников весь обслуживающий персонал. Полковник Султан Рузаев предъявил Президенту, правительству и Государственной Думе России ультиматум. Он передал нам видеопленку с записью его ультиматума, а также видеопленку с репортажем Си-Эн-Эн о захвате и минировании станции. Полковник Рузаев потребовал, чтобы эти видеоматериалы были показаны по всем каналам Центрального телевидения. Мы вынуждены выполнить это требование… Невероятно! — сказал С. — Я не могу в это поверить!
— Вы и произносите текст так, будто не верите в реальность страшной угрозы, — решительно заявил режиссер Юрий. — Никуда не годится. Прочитайте еще раз. С наполнением!
— Вы будете указывать мне, как вести себя перед камерой? — возмутился С.
— Извините, Евгений Павлович, я уважаю вас как профессионала. Но уважайте и мою профессию. В Москве вы можете мекать и бекать, но за качество передач из этой студии отвечаю я.
Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, но тут в эфирной появился телеоператор и обратился к полковнику Голубкову:
— Константин Дмитриевич, там, это… красная лампа на вентиляционной трубе. Ну, на первом энергоблоке.
— Что — лампа? — поторопил Голубков.
— Ну, мигает.
— Видел. И что? Возможно, искрит контакт.
— Это не контакт. Я, это… Ну, я на флоте служил. Сигнальщиком. И радистом. Это не контакт. Это код. Сигнал вызова.
— Быстро! — скомандовал Голубков и первым выскочил на лестничную площадку, из окна которой были видны корпуса АЭС.
Следом кинулись оператор с режиссером, а за ними и С. с неторопливостью важного столичного гостя.
— Читай! — приказал Голубков оператору. — Можешь?
— Я, конечно, давно, это самое… — Да читай же! Что сможешь!
— Знак вызова. Какой-то Пастух вызывает какого-то дядю Костю. Просит подтвердить, что это, вызов понят.
— Как подтвердить?
— Ну так же. Мигнуть. Кто такой дядя Костя?
— Где дежурка электрика? — обернулся Голубков к режиссеру. — Ведите, Юрий, бегом!
Они спустились в подвал. Голубков бесцеремонно растолкал мирно спящего электрика. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но, когда понял, дело пошло быстрей. Они поднялись на крышу студии, электрик отпер распределительный щиток и ткнул в рубильник:
— Вот. Энтот — как раз на фонарь. Я еще надобен?
— Нет, иди досыпай, — разрешил Голубков и обернулся к оператору:
— Ну, Коля, на тебя вся надежда. Передай: «Вас понял». Сможешь?
— Делов-то! — хмыкнул оператор и поудобней ухватился за рукоять рубильника.
Лампочка на ретрансляторе трижды мигнула и погасла. Далекий красный фонарь на вентиляционной трубе АЭС тотчас же прекратил мигание.
— Он понял! — заорал оператор. — Въехали? Понял!
— Передай: «Перехожу на прием!» — скомандовал Голубков.
— Да нет такого сигнала! Есть просто: «Прием».
— Ну так и сигналь просто «Прием»!
Оператор трижды коротко ткнул рубильником в шину и вновь погасил фонарь.
Все напряженно всматривались в сторону станции. Фонарь на трубе мигнул.
— Начало сеанса, — прокомментировал оператор.
— У кого есть ручка и бумага? — спросил Голубков.
— У меня, — ответил С., доставая блокнот.
— Записывайте, Евгений Павлович! Красная лампочка на далекой трубе АЭС замигала в нервном, прерывистом ритме.
— «Стан… станция… заминирована… сем… тем…» Не понимаю.
— Семтексом, — подсказал Голубков.
— Что это за холера? — удивился оператор.
— Взрывчатка. Типа пластита. Не отвлекайся, черт бы тебя!
— «В… дето…» ага, понял: «в детонаторах тэ-е-тэ-рэ-и-лэ».
— Тетрил, — сказал Голубков. — Дальше!
— "Радио… взры… ватели… система… спутник… спутниковой… связи… про… верены.
Проверены. И… работают…" Точно: «и работают безотказно… Пус… пусковой… Бэ… лэ… о… Ага, блок… постоянно… у… у объекта… пэ…» Просто «пэ». Спрашивает:
«Как поняли»?
— Ответь: «Поняли все». Успели записать, Евгений Павлович?
— Да. Кто такой объект «Пэ»?
— Сообщник Рузаева.
— Значит, станция в самом деле?..
— Да! — рявкнул полковник Голубков. — Да! В самом деле! С. побледнел:
— Но это… Это же… Да это же катастрофа!
В грудь ему ткнулся палец режиссера. — Очень хорошо! Превосходно! Вот с этим наполнением вы и должны выйти в эфир!..
IV
Когда Боцман сообщил мне, что он хоть и начинал службу в морской пехоте, но в жизни не держал в руках ни сигнальных флажков, ни телеграфного ключа, а как перемигиваются патрульные катера, видел только во время учебного похода в Кронштадте, я готов был… Не знаю. На стенку лезть. И полез бы, если бы это могло помочь. Не могло. А что могло?
Это был типичный затык. В любом деле такое бывает. Канава поперек дороги.
Сорванная резьба. Застрявший в металле обломок сверла. И уже забываешь, куда и зачем ехал, для чего нужно этот проклятый болт открутить и зачем дырку сверлил.
Мир сужается, все упирается в этот затык.
Боцман даже почувствовал себя виноватым от того, что его неумелость свела на нет единственную возможность связаться с полковником Голубковым. Но он же и выход предложил: из этих мест многие на Северном флоте служили, может, найдется среди них сигнальщик? Кинулись в комнату отдыха. Телевизор был выключен, женщины спали на диванах и составленных стульях и креслах, мужики на полу, подмастив под головы кто что нашел. В комнате было довольно светло и мирно, как в спальне детсада в тихий час. Осторожно, чтобы не переполошить остальных, мы расталкивали по одному молодых парней и шепотом объясняли, что нам нужно. Пустой номер. На флоте действительно служили многие, но специальности были не те: дизелист, наводчик, локаторщик. Вспомнили про шестерых вохровцев в служебке. Но и здесь мимо морды, только матов нам натолкали по полной программе.
Оставалась последняя надежда — поискать среди операторов и диспетчеров на главном пульте. Слабенькая была надежда. Там работали в основном инженеры. Но вдруг? И тут нам неожиданно повезло. На лестничной площадке третьего этажа, где размещались кабинеты директора и главного инженера станции, курил белобрысый компьютерщик Володя. Узнав, что нам нужно, он удивился:
— А чего сразу ко мне не пришли?
— А ты разве служил? — не поверил Боцман.
— Нет. Но азбука Морзе — азы информатики. А про информатику я знаю все.
Но затык — он и есть затык. В нем всегда не одна подлянка, а несколько. Одна в другой. Фонарь нашелся у Дока. Хороший фонарь, сильный. Но сколько Володя ни мигал сквозь мутные от пыли стекла, ни одна зараза внизу не обратила на это внимания. Не видели. В темноте увидели бы. Но солнце уже начало явственно проглядывать сквозь облака. А время шло. Всего час сорок оставалось до шести утра. До репетиции Апокалипсиса. Или до самого Апокалипсиса.
Я уже потерял всякую надежду связаться с Голубковым и даже внимания не обратил на предложение Володи попробовать помигать красным фонарем на вентиляционной трубе. Нужно было срочно что-то решать. Я вызвал по «уоки-токи» Артиста, Муху и Дока. И пока Володя, добравшийся с помощью главного инженера до распределительного щита, подавал сигналы вызова, я рассказал ребятам все, что знал. А ничего хорошего я не знал. И никакого решения у меня не было. Кроме того, что сразу же предложил Артист: отключить или пристрелить Генриха, а потом повязать Рузаева и его напарника. Но Муха только рукой махнул:
— А если он успеет нажать кнопку?
— Не успеет, — хмуро заверил Артист.
— А если? — повторил Муха.
— Олег прав, — сказал Док. — Риск слишком большой.
— Ну так предлагайте что-нибудь, вашу мать! — огрызнулся Артист. ^ — Не можем же мы сидеть сложа руки!
Но именно так, сложа руки, мы и сидели. Никогда в жизни я не ощущал такого груза ответственности. Мне часто приходилось принимать тяжелые решения. И в Чечне, и позже. Но тогда мы рисковали своей жизнью. Сейчас от моего решения зависела жизнь десятков тысяч людей.
Над сопками откуда-то с юга пролетел тяжелый военно-транспортный вертолет, приземлился за зданием телецентра. Минут через пять взлетел и ушел в сторону Мурманска.
Я взглянул на свою «Сейку».
4.55.
ППР, как говорят летчики. Полоса принятия решения. А решение было только одно.
То, что предложил Артист.
— Какой у тебя ствол? — спросил я. Артист вытащил из-за пояса «тэтэшник», изъятый им у кого-то из ВОХРы.
— Не годится. Возьми мой. — Я протянул ему ПСМ. — А этот давай сюда. Сними куртку, набрось на плечи. «Ночку» тоже сними, сунь в карман. Ствол — назад, за пояс. Войдешь один. Скучно тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял молодой человек в штатском. Он поднес к дверному глазку раскрытое служебное удостоверение и представился:
— Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая езда по ночной Москве в милицейском «форде» с красными мигалками-катафотами и сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов, пролет на скорости за двести по Минскому шоссе.
— Куда мы едем? — спросил С. у лейтенанта Авдеева.
— Вы все узнаете в свое время, — ответил лейтенант, и С. понял, что расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку. С. знал, что в Кубинке находится один из самых крупных военных аэродромов. Когда-то ему пришлось делать здесь репортаж ко Дню Военно-Воздушного Флота, и он помнил, как его полдня мурыжили на КПП. Но на этот раз ворота контрольно-пропускного пункта открылись при появлении «форда», машина без остановки миновала еще два внутренних КПП и остановилась возле огромного темного ангара. Ворота ангара были открыты, на площадке перед ним стоял сверхзвуковой истребитель-бомбардировщик, напоминающий очертаниями «Су-27». Но это был не «Су-27».
— Что это за самолет? — успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
— Красавец, да? «Су-30МК». Последняя модель. Скорость — два Маха. Около двух с половиной тысяч километров в час. Когда-то я мечтал стать летчиком, но… Не получилось.
— И мы на ней полетим? — недоверчиво поинтересовался С.
— Вы, — уточнил лейтенант и добавил, передавая С. каким-то людям в летной форме:
— Вам повезло.
С. знал о перегрузках, какие испытывают пилоты этих машин, так что не очень-то обрадовался своему везению. Но поделиться своими сомнениями ему было не с кем и некогда. Его провели в какую-то комнату, примыкавшую к ангару, предложили раздеться до белья, усадили в кресло и облепили датчиками. Человек в белом халате кивнул:
"Нормально. Но не больше трех "ж". И не успел С. сообразить, что три "ж" — это уровень перегрузки при наборе скорости, как его облачили в костюм, напоминающий космический, водрузили на голову гермошлем, вывели к самолету и усадили в кресло позади пилота. Фонарь над его головой надвинулся, превратив аэродромные огни из ярко-желтых в синие.
— Как дела, парень? Нормально устроился? — прозвучал в гермошлеме голос пилота.
— Да, все в порядке, спасибо, — поспешно ответил С.
— Ты только никаких ручек не дергай. И кнопок не нажимай. Просто сиди и лови кайф. Проверка связи закончена. Прошу разрешения на взлет.
— Взлет разрешаю.
Самолет вырулил на начало полосы, взревел турбинами и почти вертикально взмыл вверх. С. почувствовал, что щеки его сдвинулись к ушам и натянулась кожа на лбу.
В правую боковину фонаря снизу ударило солнце. Самолет шел явно на север.
— Нормально? — снова спросил пилот.
— Терпимо. Куда мы летим?
— Скоро узнаешь.
Но и через полчаса, когда самолет резко пошел вниз и приземлился на каком-то военном аэродроме, С. только по заснеженным сопкам и белесым, как в петербургские белые ночи, облакам смог понять, что они где-то на широте Петрозаводска. Здесь самолет уже ждали. С С. сбросили его космический костюм, поверх его обычной одежды напялили камуфляжный бушлат и усадили в выстуженный ночным морозцем трюм военно-транспортного вертолета. Еще спустя сорок минут вертолет сделал широкий круг над каким-то маленьким городком посреди озер и опустился на площадку возле обычного провинциального телецентра. Бортмеханик открыл дверь, спустил трап и сказал:
— Приехали.
Он подал С. его спортивную сумку и добавил:
— Интересно было на вас посмотреть.
— Вы меня знаете? — спросил С., не лишенный, как и всякий журналист, тщеславия.
— Дак кто ж вас не знает? — ответил бортмеханик. — Каждое воскресенье лапшу на уши вешаете. Не захочешь — дак все одно узнаешь.
— Почему это лапшу? — искренне обиделся С., но бортмеханик уже скрылся в трюме.
Возле трапа С. поджидал немолодой сухощавый человек в штатском с седыми, коротко подстриженными волосами.
— Полковник Голубков, — представился он, пожимая С. руку. — Рад вас видеть, Евгений Павлович.
— Где мы? — спросил С.
— Этот городок называется Полярные Зори. Говорит вам что-нибудь это название?
Здесь находится Северная атомная электростанция.
— Теперь вспомнил, — сказал С. — А где же она?
Полковник показал в сторону от города, там над белесой водой озерца возвышались белые корпуса, увенчанные двумя высокими трубами. На верхушке одной из них помигивал красный огонь.
— Может быть, хоть вы, полковник, объясните мне, что происходит? — спросил С.
— Сейчас все объясню, — пообещал Голубков. — Только отдам кое-какие распоряжения по хозяйству. Капитан Евдокимов! — окликнул он одного из молодых людей. — Задача ясна?
— Так точно, Константин Дмитриевич.
— Тогда — с Богом!
Капитан Евдокимов подал знак рукой, человек пятнадцать крепких молодых людей в камуфляже и с короткими автоматами на плечах скрылись в вертолетном трюме, тяжелая машина поднялась и боком ушла на север.
Полковник Голубков проводил взглядом удаляющийся вертолет, оглянулся на корпуса АЭС, с недоумением пробормотал:
— Чего-то не пойму. Почему эта лампочка мигает? Красная, на трубе? Раньше вроде бы не мигала.
— Контакт, возможно, плохой, — предположил С., — или вот-вот перегорит.
— Может быть, — согласился Голубков. — Пойдемте, Евгений Павлович. Я покажу вам ваше рабочее место.
— Мне предстоит здесь работать?
— Да. И это очень ответственная работа. Возможно, самая важная из всего, что вы делали до сих пор.
Он провел С. по коридорам телестудии и открыл дверь, над которой был укреплен плафон с надписью «Микрофон». Это была эфирная студия, надпись загоралась, когда шла передача. Сейчас она не горела. Полковник пропустил гостя вперед и зажег в эфирной верхний свет. С. ахнул: это была точная копия его студии в Останкино, из которой он каждое воскресенье вел свои передачи. Один в один. Разве что размером чуть меньше. Но — тот же стол, те же мониторы на заднем плане, по которым транслировались остальные программы, тот же телефон связи с режиссерским пультом, И даже кресло такое же.
— Садитесь, — предложил Голубков. — Сейчас придут оператор и режиссер, вы скажете им, что и как нужно делать. А пока посмотрите материалы, которые вы должны выдать в эфир. Передача начнется в шесть ноль-ноль по московскому времени.
— В шесть начинает работать только OPT, — напомнил С. — По сетке «Доброе утро».
— Сегодня в шесть ноль-ноль будут работать все каналы. И утро будет не слишком добрым. Вот текст для начала. Подправьте, если что не так.
С. прочитал:
— Внимание! Работают все телеканалы Центрального телевидения. Через пять минут будет передано сообщение чрезвычайной важности.
— Здесь должна быть пауза, — объяснил появившийся в эфирной молодой человек с аккуратной черной бородкой, делавшей его не старше, а, наоборот, моложе. — Юрий, — представился он. — Программный режиссер, я буду вести передачу. А это наш студийный оператор. Коля.
Оператор был тоже молодой, но толстый и флегматичный, как все операторы.
— В паузу я предложил бы дать кусок из «Лебединого озера», — продолжал режиссер.
— Это сразу создаст у зрителей определенный настрой.
— А у нас что — очередное ГКЧП? — спросил С.
— Хуже, — ответил полковник Голубков. — Но Лебединое озеро — стоит ли? Фарсом попахивает. Может, лучше дать просто часы?
— Можно и часы, — согласился режиссер.
— Прочитайте следующий текст, — попросил Голубков столичного гостя.
— Тоже вслух и на полном серьезе, — добавил режиссер. — У нас не будет времени для трактовых репетиций.
— Ладно, работайте, а я, это, покурю пока, — сообщил оператор, выходя из эфирной. — Я рядом, на площадке, кликнете, когда буду нужен.
С. взял из папки второй лист.
— Внимание! Передаем экстренное сообщение, — прочитал он. — Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции, самой крупной АЭС на Кольском полуострове… Что за фигня?
— Читайте, читайте, — кивнул Голубков.
— …заминировала его и захватила в качестве заложников весь обслуживающий персонал. Полковник Султан Рузаев предъявил Президенту, правительству и Государственной Думе России ультиматум. Он передал нам видеопленку с записью его ультиматума, а также видеопленку с репортажем Си-Эн-Эн о захвате и минировании станции. Полковник Рузаев потребовал, чтобы эти видеоматериалы были показаны по всем каналам Центрального телевидения. Мы вынуждены выполнить это требование… Невероятно! — сказал С. — Я не могу в это поверить!
— Вы и произносите текст так, будто не верите в реальность страшной угрозы, — решительно заявил режиссер Юрий. — Никуда не годится. Прочитайте еще раз. С наполнением!
— Вы будете указывать мне, как вести себя перед камерой? — возмутился С.
— Извините, Евгений Павлович, я уважаю вас как профессионала. Но уважайте и мою профессию. В Москве вы можете мекать и бекать, но за качество передач из этой студии отвечаю я.
Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, но тут в эфирной появился телеоператор и обратился к полковнику Голубкову:
— Константин Дмитриевич, там, это… красная лампа на вентиляционной трубе. Ну, на первом энергоблоке.
— Что — лампа? — поторопил Голубков.
— Ну, мигает.
— Видел. И что? Возможно, искрит контакт.
— Это не контакт. Я, это… Ну, я на флоте служил. Сигнальщиком. И радистом. Это не контакт. Это код. Сигнал вызова.
— Быстро! — скомандовал Голубков и первым выскочил на лестничную площадку, из окна которой были видны корпуса АЭС.
Следом кинулись оператор с режиссером, а за ними и С. с неторопливостью важного столичного гостя.
— Читай! — приказал Голубков оператору. — Можешь?
— Я, конечно, давно, это самое… — Да читай же! Что сможешь!
— Знак вызова. Какой-то Пастух вызывает какого-то дядю Костю. Просит подтвердить, что это, вызов понят.
— Как подтвердить?
— Ну так же. Мигнуть. Кто такой дядя Костя?
— Где дежурка электрика? — обернулся Голубков к режиссеру. — Ведите, Юрий, бегом!
Они спустились в подвал. Голубков бесцеремонно растолкал мирно спящего электрика. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но, когда понял, дело пошло быстрей. Они поднялись на крышу студии, электрик отпер распределительный щиток и ткнул в рубильник:
— Вот. Энтот — как раз на фонарь. Я еще надобен?
— Нет, иди досыпай, — разрешил Голубков и обернулся к оператору:
— Ну, Коля, на тебя вся надежда. Передай: «Вас понял». Сможешь?
— Делов-то! — хмыкнул оператор и поудобней ухватился за рукоять рубильника.
Лампочка на ретрансляторе трижды мигнула и погасла. Далекий красный фонарь на вентиляционной трубе АЭС тотчас же прекратил мигание.
— Он понял! — заорал оператор. — Въехали? Понял!
— Передай: «Перехожу на прием!» — скомандовал Голубков.
— Да нет такого сигнала! Есть просто: «Прием».
— Ну так и сигналь просто «Прием»!
Оператор трижды коротко ткнул рубильником в шину и вновь погасил фонарь.
Все напряженно всматривались в сторону станции. Фонарь на трубе мигнул.
— Начало сеанса, — прокомментировал оператор.
— У кого есть ручка и бумага? — спросил Голубков.
— У меня, — ответил С., доставая блокнот.
— Записывайте, Евгений Павлович! Красная лампочка на далекой трубе АЭС замигала в нервном, прерывистом ритме.
— «Стан… станция… заминирована… сем… тем…» Не понимаю.
— Семтексом, — подсказал Голубков.
— Что это за холера? — удивился оператор.
— Взрывчатка. Типа пластита. Не отвлекайся, черт бы тебя!
— «В… дето…» ага, понял: «в детонаторах тэ-е-тэ-рэ-и-лэ».
— Тетрил, — сказал Голубков. — Дальше!
— "Радио… взры… ватели… система… спутник… спутниковой… связи… про… верены.
Проверены. И… работают…" Точно: «и работают безотказно… Пус… пусковой… Бэ… лэ… о… Ага, блок… постоянно… у… у объекта… пэ…» Просто «пэ». Спрашивает:
«Как поняли»?
— Ответь: «Поняли все». Успели записать, Евгений Павлович?
— Да. Кто такой объект «Пэ»?
— Сообщник Рузаева.
— Значит, станция в самом деле?..
— Да! — рявкнул полковник Голубков. — Да! В самом деле! С. побледнел:
— Но это… Это же… Да это же катастрофа!
В грудь ему ткнулся палец режиссера. — Очень хорошо! Превосходно! Вот с этим наполнением вы и должны выйти в эфир!..
IV
Когда Боцман сообщил мне, что он хоть и начинал службу в морской пехоте, но в жизни не держал в руках ни сигнальных флажков, ни телеграфного ключа, а как перемигиваются патрульные катера, видел только во время учебного похода в Кронштадте, я готов был… Не знаю. На стенку лезть. И полез бы, если бы это могло помочь. Не могло. А что могло?
Это был типичный затык. В любом деле такое бывает. Канава поперек дороги.
Сорванная резьба. Застрявший в металле обломок сверла. И уже забываешь, куда и зачем ехал, для чего нужно этот проклятый болт открутить и зачем дырку сверлил.
Мир сужается, все упирается в этот затык.
Боцман даже почувствовал себя виноватым от того, что его неумелость свела на нет единственную возможность связаться с полковником Голубковым. Но он же и выход предложил: из этих мест многие на Северном флоте служили, может, найдется среди них сигнальщик? Кинулись в комнату отдыха. Телевизор был выключен, женщины спали на диванах и составленных стульях и креслах, мужики на полу, подмастив под головы кто что нашел. В комнате было довольно светло и мирно, как в спальне детсада в тихий час. Осторожно, чтобы не переполошить остальных, мы расталкивали по одному молодых парней и шепотом объясняли, что нам нужно. Пустой номер. На флоте действительно служили многие, но специальности были не те: дизелист, наводчик, локаторщик. Вспомнили про шестерых вохровцев в служебке. Но и здесь мимо морды, только матов нам натолкали по полной программе.
Оставалась последняя надежда — поискать среди операторов и диспетчеров на главном пульте. Слабенькая была надежда. Там работали в основном инженеры. Но вдруг? И тут нам неожиданно повезло. На лестничной площадке третьего этажа, где размещались кабинеты директора и главного инженера станции, курил белобрысый компьютерщик Володя. Узнав, что нам нужно, он удивился:
— А чего сразу ко мне не пришли?
— А ты разве служил? — не поверил Боцман.
— Нет. Но азбука Морзе — азы информатики. А про информатику я знаю все.
Но затык — он и есть затык. В нем всегда не одна подлянка, а несколько. Одна в другой. Фонарь нашелся у Дока. Хороший фонарь, сильный. Но сколько Володя ни мигал сквозь мутные от пыли стекла, ни одна зараза внизу не обратила на это внимания. Не видели. В темноте увидели бы. Но солнце уже начало явственно проглядывать сквозь облака. А время шло. Всего час сорок оставалось до шести утра. До репетиции Апокалипсиса. Или до самого Апокалипсиса.
Я уже потерял всякую надежду связаться с Голубковым и даже внимания не обратил на предложение Володи попробовать помигать красным фонарем на вентиляционной трубе. Нужно было срочно что-то решать. Я вызвал по «уоки-токи» Артиста, Муху и Дока. И пока Володя, добравшийся с помощью главного инженера до распределительного щита, подавал сигналы вызова, я рассказал ребятам все, что знал. А ничего хорошего я не знал. И никакого решения у меня не было. Кроме того, что сразу же предложил Артист: отключить или пристрелить Генриха, а потом повязать Рузаева и его напарника. Но Муха только рукой махнул:
— А если он успеет нажать кнопку?
— Не успеет, — хмуро заверил Артист.
— А если? — повторил Муха.
— Олег прав, — сказал Док. — Риск слишком большой.
— Ну так предлагайте что-нибудь, вашу мать! — огрызнулся Артист. ^ — Не можем же мы сидеть сложа руки!
Но именно так, сложа руки, мы и сидели. Никогда в жизни я не ощущал такого груза ответственности. Мне часто приходилось принимать тяжелые решения. И в Чечне, и позже. Но тогда мы рисковали своей жизнью. Сейчас от моего решения зависела жизнь десятков тысяч людей.
Над сопками откуда-то с юга пролетел тяжелый военно-транспортный вертолет, приземлился за зданием телецентра. Минут через пять взлетел и ушел в сторону Мурманска.
Я взглянул на свою «Сейку».
4.55.
ППР, как говорят летчики. Полоса принятия решения. А решение было только одно.
То, что предложил Артист.
— Какой у тебя ствол? — спросил я. Артист вытащил из-за пояса «тэтэшник», изъятый им у кого-то из ВОХРы.
— Не годится. Возьми мой. — Я протянул ему ПСМ. — А этот давай сюда. Сними куртку, набрось на плечи. «Ночку» тоже сними, сунь в карман. Ствол — назад, за пояс. Войдешь один. Скучно тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39