А потом, плюнув на все и послав осточертевших родственничков по известному адресу, умотала из Караганды в Воронеж, где у нее осталась квартира. Тайно от родителей продала оформленный на нее, а не на отца, железный гараж, в котором он хранил кучу всякого хлама и невольно создавал райские условия поселившимся там мышам.
А вот для отца переход гаража в собственность другого человека прошел отнюдь не так гладко, как для жирных хвостатых тварей. Обнаружив, что там копается совершенно другой мужик, он чуть не получил инфаркта, когда ему доходчиво пояснили, какой именно акт купли-продажи имел место быть совсем недавно.
Михал Иваныч ринулся домой, надеясь поймать коварную дочурку и указать ей ее место в этой дохлой казахстанской жизни, но выяснилось, что Наташа, пользуясь расхожей терминологией, «сорвала когти». Уехала.
Возвратившись в Воронеж, она вселилась в бабкину квартиру и зажила пусть бедной, иногда впроголодь, но свободной жизнью. Библиотечные тараканы, гаражные крысы и морально-этические лектории в исполнении папы-мамы закончились.
Свобода, независимость и диетическое голодание оборвались в один прекрасный ноябрьский вечер, когда на голову Наташи – в буквальном смысле этого слова – свалился Влад Свиридов.
В тот день Наташа возвращалась с работы – местного филиала радио «Европа плюс», где она работала ведущей. Она стояла на остановке и ждала троллейбус, который, как нарочно, задерживался. Наташа стояла и думала, что еще немного и она окончательно задрогнет на этом ветру, задувающем под старенькую дубленку, купленную еще на втором курсе. И что дубленку надо менять, а еще забрать у соседки нутриевый полушубок, который отдала той на хранение еще покойная бабка. Да еще дома, кажется, нечего жрать, кроме пары-тройки анемично сморщившихся клубней картошки да супа быстрого приготовления.
После получаса тряски в консервной банке на колесах, забитой до отказа возвращающимся с работы народом, Наташа вывалилась из троллейбуса, пройдя по ногам граждан пассажиров, едва не порвав дубленку и получив в спину хлесткое:
– Куда прешь, шалава?
«Шалава» сделала несколько шагов по промерзшей земле, споткнулась, едва не упала и не сломала каблук, а потом зацокала в сторону своего дома, в котором не горело ни огонька: видимо, снова пожаловало веерное отключение электричества.
Наташа машинально огляделась по сторонам: прямо за ней светилось огнями пятнадцатиэтажное белое здание гостиницы «Варшава», похожее на подсвеченный изнутри гигантский айсберг. Гостиница была одной из самых дорогих в городе, и уж, конечно, никто не стал бы портить отношения с владельцем гостиницы, знаменитым предпринимателем и членом городского законодательного собрания Гориным, который, по упорно всплывавшей в различных СМИ или просто в виде досужих сплетен информации, в соответствующих кругах был известен как вор в законе Багор.
Наташа вздохнула и уж было шагнула по направлению к дому, как вдруг раздался звон рассаженного стекла, а потом что-то глухо ухнуло в сугроб, наметенный к фундаменту гостиницы.
Наташа обернулась. Из внушительного сугроба в четырех метрах от нее торчали человеческие ноги. Причем характерно – босые. Особенно примечательным это обстоятельство казалось на фоне того, что на улице было минус двадцать.
Ноги подрыгались, Наташа, замерев, смотрела, что же будет дальше. В голову закралась обжигающая мысль, что, быть может, эти ноги бьются в предсмертных конвульсиях, как и все тело. Девушка подхватилась бежать, но навернулась-таки и сломала каблук, который чинить было не на что. Тут из сугроба помалу выпростал свое длинное мускулистое тело молодой мужчина лет тридцати, находящийся в последнем градусе алкогольной лихорадки. Он был в одних шортах и, по-видимому, только что выпал из окна гостиницы.
– Э… п-пардон, – выдавил он, увидев круглые глаза Наташи. – Вы извините меня, м-мадам, что я не по эт… это… не по этикету одет. Просто мы с Афоней си-вод-ни приехали из Варшавы навестить… вот. Попали, как говорится, как кур в ощип: из одной Варшавы в другую… «Варшаву».
– Вы выпали из окна? – осмелев, спросила Наташа.
– Совершенно верно подмечено – выпал.
– И… не ушиблись?
– Ни в коем случае! А выпал… это возмутительно досадное недоразумение, но меня извиняет то, что мы с Афоней решили повторить бессмертный подвиг Пьера Безухова и российских гусар… Вы, конечно, читали «Войну и покуй»?
– По… что, простите?
– А, пся крев! Я, конечно, хотел сказать – «Война и мир». Просто опять перешел на польский… Этот язык привязчивый, шипит, кусается, аки аспид.
Человек вылез из сугроба полностью, и Наташа получила возможность рассмотреть его повнимательнее.
Мужчина был красив особой чеканной красотой, к тому же сложен как античный бог, а на выпуклой пластине грудного мускула виднелась цветная татуировка в виде замысловато выписанного китайского дракона.
– Вла-а-а-ад!! – громыхнул сверху чей-то бас. – Ты чего там? Поднимайси-и-и!..
– Да погоди ты! – махнул рукой Влад.
– Ты проиграл пари… иди, у нас тут еще два литра ос-тало-ся!
– Да погоди ты! Я тут беседую, не видишь?!
Конечно, «беседовать» – это не самый подходящий глагол, дабы охарактеризовать общение между раздетым мужиком, по пьянке вывалившимся из окна гостиничного номера, и усталой, отходящей от испуга девушкой, досадно сломавшей каблук. Но тем не менее фраза Влада позабавила Наташу, и она рассмеялась:
– Как? Беседуем? Вы, верно, писатель-юморист? Михаил Задорнов? Владимир Винокур?
– Насчет Винокура не скажу, хотя к вину неравнодушен, а что Владимир – верно. Это мое имя. А вас, конечно, зовут Наташа?
– Да. А почему вы так подумали?
– А просто я вспоминал «Войну и мир «и подумал, на кого же вывалился бы в окно Пьер, если бы он неудачно распил из горлышка бутыль шампанского, когда стоял на подоконнике? Ну, конечно, на Наташу Ростову!
Наташа рассмеялась.
– Вла-а-ад!! – заунывно позвали сверху.
– Ложись спать, алкоголик! – ответил Свиридов, зябко передергивая плечами. – Ух-х… холодно!
– Да уж, конечно… двадцать градусов все-таки, – заметила Наташа. – Знаете, Владимир, так и заболеть недолго, у вас же в номере стекло выбито… Лучше зайдите ко мне, я вас чаем напою, – неожиданно для себя самой продолжила она.
Владимир посмотрел на нее сбоку, склонив голову и почти коснувшись щекой плеча; в такой позе он почему-то напомнил Наташе ее попугая Гошу, улетевшего в форточку полгода назад, и она улыбнулась, вполне понимая, что делает какую-то невероятную глупость.
Откуда-то сверху звучала бодрячковая попсовая песенка: «Да-авайте выпьем, Наташа, сухо-вва вина… за то, чтоб жить стало краше-е… ведь жизнь одна!..»
– Согласен. Сухого вина не обещаю, а вот водочки для сугреву пропустить можно, – кивнул Владимир.
Наташа водку не пила, но, посмотрев на Влада, почему-то не стала говорить об этом и невольно поежилась:
– Ну что же вы стоите? Холод собачий. Я даже в дубленке замерзла!

* * *
В квартире Свиридов махом налил себе водки из брошенной ему Фокиным из разбитого окна гостиничного номера бутылки «Кристалла» и выпил одним глотком; потом обратился к Наташе, смотревшей на него с каким-то детским удивлением:
– Это самое… Наташка, а дай-ка мне какой-нибудь халатик, а то этот мой топлесс тебя, верно, доконал. Да и нижние конечности тоже.
Наташа засмеялась и выделила гостю старый вязаный бабкин халат, который был безразмерным и с равным успехом налезал как на тощее старушечье тельце, так и на мускулистые плечи свалившегося на Наташу с неба человека.
Свиридов погарцевал в «обновке» перед зеркалом, вызвав хохот Наташи, ввалился на кухню и начал выкладывать из полиэтиленового пакета, брошенного ему Фокиным вместе с уже упоминавшейся водкой «Кристалл», разнокалиберную снедь: колбасу «Золотая салями», две упаковки сосисок, кетчуп «Chilli», ветчину, несколько кружков плавленого сыра, копченый трупик курицы, пару тепличных огурцов, яблок и персиков, похожих на игрушки из детского отдела универмага.
– Вот, – сказал он, – закусим, что ли. У тебя микроволновка есть?
– Зачем? – встревоженно спросила Наташа.
– Ну… курицу, стало быть, разогреть.
– Нет микроволновки.
– Плохо, – констатировал Свиридов. – Ну ничего, будет. Все будет. А пока хоть на сковородке подогреем. Надо было этому болвану Фокину сказать, чтобы он курицу с сосисками в номере разогрел, а то ни хрена не делает, только водяру жабает… гм.
– Какой Фокин?
– А тот здоровяга, который нам сбросил все это. – Свиридов показал на продукты и притулившуюся на краю стола водку. – Мой друг и соратник, как говорится в некрологах. Афоня Фокин.
– А у меня бабушка по отцу – Светлана Афанасьевна Фокина в девичестве была, – сказала Наташа. – Забавно.
– Может, и родственники даже, – без особого энтузиазма сказал Влад. – Ну что, за знакомство?
Наташа не пила водки. Но за такое знакомство ей стоило выпить, потому что, как показало недалекое будущее, это знакомство перевернуло ее жизнь с ног на голову – так, как недавно торчал в сугробе этот, белозубо улыбающийся красавец.
И она выпила.
А потом было сумасшествие. Свиридов то ли был пьян, то ли что-то стронулось в его голове при падении в сугроб из окна третьего этажа. Он поднял на Наташу свои темно-серые глаза, то вспыхивающие, то тускнеющие, и говорил ей страшные, непонятные, пленительные и властно завораживающие слова. Если бы она знала его, Свиридова, жизнь, то бежала бы от него без оглядки, но так – так она слушала его задыхающийся чуть надтреснутый голос…
Он не видит никакого света в конце тоннеля и читал, что, когда человек умирает, его душа летит по некоему тоннелю, в конце которого разрастается зарево. Он то смеялся, то едва не плакал, то играл тревогу и смерть, а то рассказывал смешные байки из жизни, от которых в груди Наташи кувыркался непреодолимый смех. Допив бутылку, он побледнел до полотняного задушенно-синеватого оттенка и почему-то предлагал ей уехать подальше от этой страшной, дымящейся ужасом и ненавистью земли куда-нибудь в Барселону, к египетским пирамидам или в Венецию, в древнюю Спарту или к черту на кулички, но только прочь отсюда. Свиридов давно не помнил за собой таких жутких, ломающих самую его сущность порывов, которые заставляли кровь клокотать в жилах, а сердце сжиматься и сдавленно биться, как накрытая ладонью пичуга. Он уже не понимал, что говорит, но все-таки говорил, что фортуна наконец дала ему шанс, что наконец-то он может выпрыгнуть из истлевших мертвых бинтов своей холодной бесчувственной плоти и стать настоящим человеком, способным любить и смеяться, ненавидеть и восхищаться. А не играть любовь и смех. Ненависть и восхищение.
Она слушала его молча, она была пьяна не столько водкой, сколько им, Свиридовым, и по ее бледному лицу сложно было понять, что она думает. А по его лбу текли несколько струек пота, в полусумасшедших глазах, как пьяная цыганка в цветном платье до пят, плясала жуткая тревога: что ты скажешь на это?..
И вот в эту ночь они дали жизнь еще одному человеку: Димке.
Потом была свадьба в Караганде, три дня празднования, пьяные заморочки Фокина и все, все, все.
Глава 2
ГОД СПУСТЯ, ИЛИ СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ ВЛАДИМИРА И НАТАЛЬИ СВИРИДОВЫХ
Утро началось с того, что коварный кот Тим, которого Влад именовал не иначе, как «замудонец» или «поросятина», прокрался в кухню и Мамаем прокатился по холодильнику. Неизвестно, какая тварь из числа породистых Мурок, приводимых к баловню Тиму для скоротечного секс-досуга, научила этого разожравшегося мерзавца открывать холодильник лапой – но только Наташа зареклась поставлять своему хвостатому любимцу девочек для забавы, как только вошла в кухню, привлеченная диким грохотом.
Паршивый котяра сидел на полу, с ног до головы перемазанный в сметане и почему-то в кетчупе, держал в зубах здоровенный кусок ветчины и остолбенело смотрел на то, как один за другим вываливаются пельмени из распотрошенной упаковки и падают в разлившееся по полу подсолнечное масло и майонез.
На самом краю нижней полки холодильника сиротливо топорщилась куриная ножка, варварски обгрызенная и разодранная Тимом.
Такого безобразия не позволял себе даже друг семьи Афанасий Фокин.
– Ах ты, паразит! – взорвалась Наташа и хотела было наддать мерзавцу хорошего пинка, как хитрый кот подпрыгнул и выскочил из кухни, оставляя за собой прерывистый след, выдержанный в «спартаковских» красно-белых цветах: белый – от сметаны и красный – от кетчупа.
– Какая скотина! Ну что ты будешь делать, какая скотина, а?!
В этот момент лязгнул замок входной двери, и в прихожую вошел муж Наташи – Влад Свиридов, вернувшийся с ночной смены. …Род деятельности супруга всегда вызывал у Наташи смешанные чувства: конечно, высокие заработки и возможность жить на достаточно широкую ногу – это хорошо, но, с другой стороны, отлучки Влада, длящиеся порой по суткам и оставлявшие Наташку наедине с орущим и капризничающим почти годовалым сыном Димкой, порой доводили ее до тупого, оцепенелого, неврастеничного отчаяния, которое встречается у обеспеченных и не испытывающих нужды в деньгах женщин, не знающих, к чему же еще прицепиться. Бытовуха, пусть даже достаточно сытая бытовуха, раздражала Наташу все больше и больше.
Тем более – она не знала, чем занимается ее муж. Знала только, что, въехав в ее воронежскую квартиру, где в далекую зимнюю фееричную ночь их знакомства был зачат сын Димка, Владимир устроился на работу в охранную фирму.
Она прошла по следам беглого кота и выглянула в прихожую: Влад снимал туфли и, когда Наташа взглянула на него подозрительным тусклым взглядом, швырнул их в угол.
– Сколько раз я тебе говорила, Володя, – не надо кидать обувь, – с места в карьер начала она. – Ты в прошлый раз поцарапал мне туфельку. И у другой чуть каблук не отломился, когда в нее твой лапоть пудовый зарядил.
Влад недоуменно взглянул на Наташу и произнес, потирая небритый подбородок:
– Ты чего это с самого утра на взводе?
– А ты посмотри, что там в кухне этот кот наделал! Еще хуже твоего Фокина, когда он на нашей свадьбе нажрался и чуть было не трахнул мою тетушку в прихожей, после того как принял ее за жареного поросенка!
– А что он там мог наделать? – хладнокровно произнес Влад.
Откровенное равнодушие, звучавшее в голосе мужа, взбесило Наташу. Она сжала губы и окинула своего благоверного далеким от восхищения взглядом. За последние полгода он поправился на семь или восемь килограммов и превратился в массивную тушу, затянутую в узкие темно-серые джинсы и черную майку с коротким рукавом.
Владимир передернул атлетическими плечами.
– Пожрать-то что-нибудь есть? А то мы в ночной смене одни сникерсы поедали. И еще пирожки. Афоня приволок из дому. Из дому какой-то своей подружки, разумеется. Н-да… – протянул он, увидев последствия славных кошачьих деяний. – Не кот, а тунгусский метеорит какой-то. Я давно говорил, что его надо сбагрить соседям, и дело с концом. Старуха их, Анна Игнатьевна, давно на этого замудонца глаз положила.
– Ты на работе был? – спросила Наташа, рассматривая новые и, очевидно, дорогие джинсы мужа, которых она еще никогда не видела, и черную футболку, обтягивающую его торс и выгодно подчеркивающую рельефную мускулатуру.
Еще полгода тому назад Наташа любовалась сложением мужа, выставлялась перед подругами: дескать, вот какой мне мужик достался фактурный, не то что ваши задохлики, которые ничего тяжелее бутылки пива поднять не могут. Теперь же она все чаще ловила себя на мысли, что не одна любуется Владимиром, имевшим весьма выигрышную внешность, особенно на фоне провинциального контингента, то бишь населения города Воронежа.
Услышав вопрос жены, совершенно очевидно, продиктованный недоверием, Владимир показательно рассмеялся и, вынув из холодильника съестное, до которого не успел добраться кот Тим, сказал:
– Да ты что, Наталья Михайловна, в самом деле? А где же я, по-твоему, был?
Наташа села напротив и сказала, сделав страдальческое лицо:
– Мне так надоело. Я все время одна. Такое ощущение, что ты забыл о моем существовании.
– У тебя что, деньги кончились? – спокойно отреагировал Влад.
– При чем тут деньги? – с раздражением бросила Наталья. – Деньги тут вовсе ни при чем. Ты даже Новый год не потрудился со мной встретить! Отправил в Таиланд под конвоем отморозков и одной шелудивой сучки.
– Ну что за выражения, Наташа? – поморщился Владимир.
– А сам тут пьянствовал со своим Фокиным! С ним ты времени проводишь раз в пять больше, чем со мной!
– Он же мой коллега.
Слово «коллега» было произнесено с издевательским французским прононсом, и это откровенно взбесило Наташу. Она глянула в упор на Влада:
– По-моему, тебе не надо было жениться, Володя. Как был раздолбаем, так и остался. Ты хоть бы о Димке подумал, о сыне, а?
1 2 3 4