— спросил дядя Леша. — Это дело их чести. Там ребята зацикленные. Если личное вклинится, будут давить, пока не додавят.
— Верно, — кивнул Художник. — Дядя Леша, ты же мент. Думай.
В такую ситуацию команда не попадала ни разу. Некоторые шестерки, которых понанимали из шпаны, попадали за хулиганство да уличные разбои за решетку. Команда отстегивала с общака, как положено, на адвоката, на передачки — и хватит. Напрягаться и вытаскивать залетчиков любой ценой никто не собирался, притом за дела, которые им никто не позволял делать. После того как одного из них выпустили. Художник вместе с парнями оттащил его в лесочек и устроил экзекуцию со словами:
— Ты работал на команду, а не на себя. И на блядские дела свои должен был разрешения спросить.
Принародно сорвали с провинившегося дуба златую цепь, кольцо, отняли ключи от машины и даже содрали малиновый пиджак — всю бандитскую экипировку.
— Тебе повезло, — сказал тогда Художник. — Легко отделался, козел.
Но сейчас дело другое — влетел главарь. И команда могла развалиться. Уже соседи по вещевому рынку у Северного порта начали косо посматривать и. намекать — мол, неплохо бы освободить место…
— Ну, — Художник пристально посмотрел на дядю Лешу.
— Надо искать подходы к следователю, — произнес тот.
— Как? Областное управление дело ведет, — досадливо произнес Художник.
— Областное? Ну и что, — небрежно махнул рукой дядя Леша. — Везде люди-человеки. Всем есть-пить надо… И адвокат хороший нужен как воздух.
— Какой хороший?
— Параграф.
Взяли адвоката того, кто получше, — бывшего судью по кличке Параграф. Бывшие судьи и прокуроры в адвокатах ценятся не из-за каких-то тайных юридических познаний, не ведомых никому другому, а из-за обширных связей. Иногда они просто знают, кому и сколько надо сунуть, чтобы прикрыть дело. И чаще просто вешают лапшу на уши, грузя клиента, что ему положено десять лет, и нужно дать взятку, чтобы столько не дали. Когда дают положенные пять, как обычно за такие преступления, адвокат приписывает это достижение на свой счет.
Но Параграф действительно знал, кому и как сунуть деньги.
— Исполнителей нам не вытащить. А вашего атамана разбойников, — усмехнулся он, посматривая хитро на Художника, — может, и удастся, — он замялся, опустил скромно глаза, ожидая продолжения.
— Сколько? — произнес Художник слово, которое было ключевым, и на лице адвоката опять появилась хитрая мина.
— Ну уж не тысячу баксов. Гораздо дороже, — и Параграф назвал сумму, от которой у Художника заломило зубы. Придется опустошать общак команды.
— Передачки слать будет дороже. Ибо по новым веяниям ему лет десять светит, — сказал адвокат.
— Ладно, — вздохнул Художник. — Давайте торговаться.
— Киса Воробьянинов говаривал — торг здесь неуместен, — усмехнулся адвокат.
— Еще как уместен.
Цену удалось сбить, но не слишком сильно. Договор об оказании юридических услуг был заключен. Задаток выплачен. Параграф встретился с томящимся в сизо Хошей. Переговорил с ним. Заключили договора и на защиту Трупа и его быков — защитников взяли из юридической конторы, которая работала на Параграфа, все это входило в оплату.
— Ну что, — изучив ситуацию, заключил веско Параграф. — Надо валить все на исполнителей.
— Свалим, — кивнул Художник.
Проблем не было. Виноват Труп и его братаны — заложили главаря. За это им можно устроить на зоне хорошую жизнь.
— И надо мириться с потерпевшим, — добавил Параграф.
— Как?
— Организовать встречу и переговорить, не давя. Отступить. Свет на нем клином же не сошелся. Но встречаться надо с учетом, что РУБОП его может пасти.
— Попробуем, — кивнул Художник. С Гурамом он встретился в ресторане «Зеленая опушка» на самой окраине города.
— Ну чего, Художник? — Бизнесмен был напуган. Художник насмешливо изучал его, и Гурам нервничал все больше и больше. Руки его тряслись, но в глазах застыло отчаяние зайца, которого загнали в угол и который готов бить волка лапами по морде.
— Гурам, давай без понтов дешевых, без наездов, без глупых упреков побазарим, как добрые приятели, — предложил Художник.
— Я уже базарил. В лесу… Меня за что так били? Меня развели, как лоха обычного. Я что, лох обычный? — Грузин уже кричал.
— Тише, люди смотрят… Нет, — сказал Художник, едва не добавив — не обычный. — Ты не лох.
— Так за что? Я по-честному… Мне от Боксера крышу предлагали. Боксер таких вещей не делает.
— Вот что, Гурам. Ребята погорячились. И ты погорячился.
— Погорячились, — грузин потрогал еще не зажившие. губы. Говорил он с трудом. — Погорячились, да?
— Именно. Теперь надо думать, как выбираться из той канализации, куда мы дружно залезли.
— Как?
— Хоша — в тюрьме. Пацаны — там же. Это не по-человечески. У них матери. У Батона жена ребенка ждет.
— Батон? Это который паяльной лампой меня хотел жечь?
— Работа такая, — хмыкнул Художник. — Это прошлое. Надо о будущем думать. А будущее таково. Я за Хошу подписываться не буду. Вендетту тебе устраивать не стану. Ты мне не враг. Я тебе ничего плохого не сделал. Но Хоша… Ты не понял главного?
— Что?
— Что он дурак. Отморозок. И память у него злая. И долгая. Дадут ему года три. Отсидит год. Выйдет и устроит тебе выжженную землю. Я ему мешать не буду.
— Я не боюсь вас.
— Боишься. Еще как боишься. И по делу боишься… Тебя-то ладно. О ребенке своем подумай. Гурама передернуло.
— Надо разводить ситуацию, — напирал Художник. — Мое слово — никто наезжать на тебя больше не будет. Крышу я тебе оставляю на старых условиях — если захочешь. Но наши условия выгодные… Кстати, я был против, чтобы с тобой так поступать. Поверь. Это все знают. Художник слову хозяин.
Гурам не ответил.
— В общем, так, стягиваем Хошу с нар. И забываем дружно об этом недоразумении.
Гурам продолжал колотить ногтем по бокалу, и руки его тряслись все больше.
— Ну, решай, — Художник постучал по двухсотбаксовым часам на руке. — Время идет. Да — так да. Нет — так нет. Мне, честно говоря, все равно.
— Ладно. Как только его вытащить? Я же не могу заявление забрать.
— Уж конечно… Но нет неразрешимых проблем. Тут тебе со знатоком крючкотворских премудростей надо говорить. — Художник встал и подошел к Параграфу, скучающему за столиком у окна. — Ваш выход, маэстро.
Адвокат пересел к ним за столик и потер руки:
— Итак, сынок, нет ничего легче, чем обмануть правосудие. Потому что правосудие — это игра. Нужно только знать, как играть в эти игры. Скажешь, я не прав?
— Что я должен делать? — процедил Гурам.
— Менять показания. Притапливаем тех молодых людей, которые жгли тебя паяльной лампой. И пишем невинный лик Хоши.
Через три недели Хоша вышел из следственного изолятора номер один и был встречен Параграфом и Художником.
Угощали главаря хорошо — дома, а не в кабаке, решив, что утомился от назойливого общества — тридцатиместной камеры. Наконец в комнате остались Хоша с Художником.
— Мочить, — истерично визжал Хоша, капризно молотя ладонью по полному деликатесов столу, когда гурьяновские обмывали его свободу.
— Кого? — спросил Художник.
— Гурама!
— Еще кого?
— И опера того, который меня колоть пытался.
— И следака?
— Следак — вообще сука позорная.
— Хоша, тебя еще на зоне учили, что оперов просто так не мочат.
— Мочат! Еще как мочат! Враги, — Хоша ударил кулаком по столу так, что тарелка упала на его брюки. Таким он еще никогда не был. Вскочил, отшвырнул тарелку, перевернул стул. — Падлы! Гниды! Всех под нож!!! Кто против? Ты? Ты?!
Художник пожал плечами:
— Я не возражаю…
Хоша чуть успокоился. Жадно выхлебал стакан минеральной воды.
Художник терпеливо подождал, пока у Хоши дыхание восстановится, и спокойно, размеренно произнес:
— Теперь слушай. Ты можешь мочить кого угодно. Но только без меня. Я ухожу.
— От нас не уходят.
— У нас длинные руки? Не грузи меня-то, — насмешливо произнес Художник. — Не надо… Ухожу и пацанов заберу. И долю с общака. Там не так много осталось — все на твою отмазку ушло. А ты руководи своими дуболомами… Только учти, тебя на вещевом рынке у порта видеть не хотят.
— Захотят.
— Вряд ли… Хоша, ты ведешь себя неумно. Мы только что чуть крупно не вляпались. Уродов наших на зону отправили. Надо затихнуть.
Хоша безумными глазами посмотрел на него.
— Хоша, ты же братан мой, кровный, — Художник присел рядом с ним, положил руку на плечо. — Куда нам друг без друга? А козлов мы всех рано или поздно замочим. Со всеми посчитаемся — и с ментами, и с Гурамом. Только надо выгадать время.
— Надо.
— Мы в гору идем. Да, медленно. Но верно. Споткнешься-и рядом вот она, пропасть. Не успел оглянуться — и ты уже жмурик. И тебя попы в церкви отпевают. Но мы-то умеем ходить по горам. Ты умеешь. Я знаю.
В общем, заболтал Художник его окончательно. Но с этого времени все чаще при обсуждении самых разных вопросов главарь обрывал его резко, с раздражением. И все чаще смотрел с ненавистью. Особенно когда Художник оказывался прав.
Из той истории вышли с наименьшими потерями. Батон, Труп и еще трое парней получили не слишком обременительные сроки и отправились топтать шестую зону. А руднянская команда продолжала существовать. Правда, конфликт с законом сильно подкосил общак. Хоша требовал, чтобы за все расплачивался Гурам, но Художник настоял, чтобы коммерсанта оставили в покое.
Истощившаяся казна нуждалась в пополнении. Тут и подвернулся один толстощекий, возбужденный новорусак — какой-то финансовый воротила местного масштаба. Он затравленно озирался, когда вечером в тихом дворике встречался с Художником.
— Его надо… — бизнесмен помялся, — умертвить, так скажем. В назидание другим, — он протянул фото и данные на человека, его адреса, место работы и прочее, по фильмам и детективам зная, что именно так договариваются с киллерами. И действительно так делалось. Но этих данных маловато.
— Это кто такой? — спросил Художник.
— Бывший компаньон. Вы бы знали, на какие бабки меня эта сука кинула.
— Вернуть бабки?
— Да хрен с ними, с бабками. Ничего не хочу. Хочу, чтобы его упокоили красиво, в назидание другим.
— Почему?
— Потому что он козел, — финансовый воротила выражений не выбирал. — И чтобы все знали — козлу так и положено кончить…
— Все упирается в оплату.
— А за ценой я не постою.
И действительно не постоял.
Упокоить в назидание — это значит с большим шумом. Чтобы по всему Ахтумску волна прокатилась. Тогда впервые показал себя Шайтан во всей красе. Пригодилась игрушка с военного склада.
Жертва вышла утром и уселась за руль своего джипа «Паджеро». Тут машину подбросило. Ухнуло так, что в доме стекла повылетали.
Когда место происшествия показывали по областному телевидению, Шайтан смотрел на догорающую машину с детской счастливой улыбкой.
— Нет! — воскликнула Вика. — Я никого не хочу впутывать в эту историю.
— Вы это называете историей? — приподнял бровь Влад. — Вы, считайте, на том свете побывали. И вам неудобно кого-то напрягать?
— Я не хочу!
— Вика, вы не имеете права капризничать, — напирал Влад мягко, но мощно.
— Леша ни при чем!
— Вот и выясним.
— Нет!
— Вика, мы ему ничего не сделаем. Мы просто проверим одну задумку. Это очень нужно, — вступил в разговор Гурьянов. — Пожалуйста.
Вику они все-таки додавили, и она согласилась на их план.
Они уселись в черную «Волгу» Гурьянова. В глухом дворике перекинули номерные знаки — у полковника имелось несколько номеров прикрытия.
Знакомый Вики жил у метро «Кантемировская» в многоэтажном, длинном, как крепостная стена, отделанном голубой плиткой доме.
— Вон его машина, — сказала Вика, показывая на не первой молодости «Тойоту».
— А чего он сегодня не работает? — спросил Влад.
— Приболел… Ну и как мне вас представить? — обернулась она к Гурьянову.
— Как кавалера.
— Вы смеетесь?
— Если он вам так дорог, можете сказать, что я ваш троюродный дядя.
— Опять смеетесь.
Они втроем поднялись на третий этаж. Остановились перед обитой дерматином дверью.
— Звоните, — велел Гурьянов Вике. Вика вжала кнопку звонка. Они простояли минуты две, прежде чем из-за двери мужской голос спросил:
— Кто?
— Я! — крикнула Вика. — Открывай.
Дверь открылась. На пороге появился Леша — эдакий плэйбой метр девяносто ростом, с широкими плечами, накачанными бицепсами и открытым красивым лицом. Он был в тапочках на босу ногу, спортивных шароварах и красной спортивной майке. Он напряженно посмотрел на Вику. И отшатнулся, заметив Гурьянова.
— Привет, — дружелюбно произнес тот, нутром чуя, что его подозрения оправдывались. И стало на миг противно. Тошнотно, как бывает всегда, когда сталкиваешься с человеческой низостью.
— Это кто? — спросил Леша.
— Компаньон из фирмы «Панда». Я его попросила меня проводить… Ты нас пригласишь?
— Конечно, — хозяин квартиры отступил, вызывающе и зло посмотрев на Гурьянова. Тот ответил ему обезоруживающей, широкой, обаятельной улыбкой. Влад тем временем сидел на подоконнике между этажами и слушал в наушники, что ловит микрофон, который был у полковника.
— Спасибо, — кивнул Гурьянов.
В квартире была стерильная чистота. Все разложено по своим полкам. Богатый ремонт, новая мебель, стол с мощным компьютером. Полка с книгами — какими-то философскими трудами, ни разу не читанными, и длинной чередой детективов. Живет в этой квартире аккуратист-зануда, болезненно обожающий себя и свой мирок с евроремонтом, сразу определил Гурьянов. Квартиры никогда не таят характер своих хозяев.
— Ты не представляешь, на меня напали какие-то сумасшедшие! — Вика плюхнулась в кресло — она чувствовала в этой квартире себя как дома, и Гурьянов ощутил что-то вроде укола ревности и тут же обругал себя за идиотские мысли. — Они пытались меня похитить.
— Ты на работе не появляешься! Я волнуюсь! крикнул Леша.
— Что ты орешь на меня?!
— Я ору?!.
— Да!
— Да, я ору, — кивнул Леша. — У меня неприятности.
— Какие?
— Ты не поймешь. И не устраивай сцены при посторонних, — прошептал он ей на ухо. — Пойдем, переговорим. Они вышли в соседнюю комнату.
— Чего он с тобой приперся? — услышал Гурьянов голос хозяина квартиры.
— А думаешь, мне приятно шататься одной по улице, когда на тебя нападают? Я боюсь!
— Боишься, да, — рассеянно произнес Леша.
— Ты чего меня искал?
— Из «Омикса» звонили. Они хотели тебя видеть. Заказ наклевывается. А ты срываешь. А там и мои комиссионные.
— Из-за этого вся сцена?
— Ну… Я волновался… — он поцеловал ее.
— Давай бумаги по «Омиксу».
— Сейчас, — Гурьянов видел в стекле двери отражение — хозяин квартиры полез в сервант, вытащил папку. — На.
— Ладно, Леша, нам пора, — сказала Вика, проходя в комнату, где ждал Гурьянов.
— Куда это? — нахмурился Леша.
— Еще дела.
— Подожди. Я думал, ты останешься.
— Нет, — резко произнесла она. — Пошли, — она демонстративно взяла под локоть Гурьянова и заработала злой взгляд Леши.
Они спустились вниз по узкой лестнице, прихватив по дороге Влада.
— Как он вам глянулся? — спросил Гурьянов девушку.
— Не знаю… Он будто пьяный… Но вы же должны были убедиться, что он ни при чем. Он искал меня из-за сделки. Давно обсуждали это с ним, — говорила Вика, будто пытаясь убедить себя. — Поэтому и нервничает.
— Посмотрим, — Гурьянов распахнул дверцу машины. Сел и взял у Влада приемник. Вдавил в клавишу. Послышалось шуршание и какие-то звуки.
— Работает, — заверил Влад. — Когда вы там были, он ловил все ясно.
— Вот блядь, — неожиданно донесся из приемника чистый голос. — Тварь подзаборная, — в голосе, который явно принадлежал Леше, слышалось отчаяние.
— Это что? — расширила глаза Вика.
— Это ваш благоверный так о вас отзывается, оставшись наедине с собой, — объяснил Влад.
— Под монастырь подвела, проститутка, — не унимаясь, гундосил Алексей.
— Как это вы сделали? — ничего не понимая, спросила Вика.
— Оставил микрофон рядом с его телефоном, — сказал полковник. — Посмотрим, что он будет делать…
— Это непорядочно! — крикнула Вика.
— Да? — деланно удивился Гурьянов. Минуты три Леша честно терзался сомнениями. А потом послышалось щелканье.
— Набирает телефон, — подирижировал пальцами Влад. — И вот — момент истины…
— Але, Виктор?.. — донеслось из динамика. — Она была у меня. Как я ее мог задержать? Пришла с каким-то уродом… Откуда знаю, с каким уродом… Сказала, еще зайдет… Ты обещал, что с ней ничего не случится… Я все помню, но ты обещал…
— Заботится о вас, — хмыкнул Влад.
Вика сидела белая как снег.
Хрясь — это Леша бросил телефонную трубку.
— Вот твари, — всхлипнул снова приемник.
— Пошли, — сказал Гурьянов, распахивая дверь.
— Куда? — недоуменно произнесла Вика.
— Вы же там забыли косметичку.
— Я?
— Да. Посмотрите…
Косметичку Гурьянов незаметно для нее вынул из ее сумки и оставил в прихожей.
Она открыла сумочку и удивленно произнесла:
— Правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Верно, — кивнул Художник. — Дядя Леша, ты же мент. Думай.
В такую ситуацию команда не попадала ни разу. Некоторые шестерки, которых понанимали из шпаны, попадали за хулиганство да уличные разбои за решетку. Команда отстегивала с общака, как положено, на адвоката, на передачки — и хватит. Напрягаться и вытаскивать залетчиков любой ценой никто не собирался, притом за дела, которые им никто не позволял делать. После того как одного из них выпустили. Художник вместе с парнями оттащил его в лесочек и устроил экзекуцию со словами:
— Ты работал на команду, а не на себя. И на блядские дела свои должен был разрешения спросить.
Принародно сорвали с провинившегося дуба златую цепь, кольцо, отняли ключи от машины и даже содрали малиновый пиджак — всю бандитскую экипировку.
— Тебе повезло, — сказал тогда Художник. — Легко отделался, козел.
Но сейчас дело другое — влетел главарь. И команда могла развалиться. Уже соседи по вещевому рынку у Северного порта начали косо посматривать и. намекать — мол, неплохо бы освободить место…
— Ну, — Художник пристально посмотрел на дядю Лешу.
— Надо искать подходы к следователю, — произнес тот.
— Как? Областное управление дело ведет, — досадливо произнес Художник.
— Областное? Ну и что, — небрежно махнул рукой дядя Леша. — Везде люди-человеки. Всем есть-пить надо… И адвокат хороший нужен как воздух.
— Какой хороший?
— Параграф.
Взяли адвоката того, кто получше, — бывшего судью по кличке Параграф. Бывшие судьи и прокуроры в адвокатах ценятся не из-за каких-то тайных юридических познаний, не ведомых никому другому, а из-за обширных связей. Иногда они просто знают, кому и сколько надо сунуть, чтобы прикрыть дело. И чаще просто вешают лапшу на уши, грузя клиента, что ему положено десять лет, и нужно дать взятку, чтобы столько не дали. Когда дают положенные пять, как обычно за такие преступления, адвокат приписывает это достижение на свой счет.
Но Параграф действительно знал, кому и как сунуть деньги.
— Исполнителей нам не вытащить. А вашего атамана разбойников, — усмехнулся он, посматривая хитро на Художника, — может, и удастся, — он замялся, опустил скромно глаза, ожидая продолжения.
— Сколько? — произнес Художник слово, которое было ключевым, и на лице адвоката опять появилась хитрая мина.
— Ну уж не тысячу баксов. Гораздо дороже, — и Параграф назвал сумму, от которой у Художника заломило зубы. Придется опустошать общак команды.
— Передачки слать будет дороже. Ибо по новым веяниям ему лет десять светит, — сказал адвокат.
— Ладно, — вздохнул Художник. — Давайте торговаться.
— Киса Воробьянинов говаривал — торг здесь неуместен, — усмехнулся адвокат.
— Еще как уместен.
Цену удалось сбить, но не слишком сильно. Договор об оказании юридических услуг был заключен. Задаток выплачен. Параграф встретился с томящимся в сизо Хошей. Переговорил с ним. Заключили договора и на защиту Трупа и его быков — защитников взяли из юридической конторы, которая работала на Параграфа, все это входило в оплату.
— Ну что, — изучив ситуацию, заключил веско Параграф. — Надо валить все на исполнителей.
— Свалим, — кивнул Художник.
Проблем не было. Виноват Труп и его братаны — заложили главаря. За это им можно устроить на зоне хорошую жизнь.
— И надо мириться с потерпевшим, — добавил Параграф.
— Как?
— Организовать встречу и переговорить, не давя. Отступить. Свет на нем клином же не сошелся. Но встречаться надо с учетом, что РУБОП его может пасти.
— Попробуем, — кивнул Художник. С Гурамом он встретился в ресторане «Зеленая опушка» на самой окраине города.
— Ну чего, Художник? — Бизнесмен был напуган. Художник насмешливо изучал его, и Гурам нервничал все больше и больше. Руки его тряслись, но в глазах застыло отчаяние зайца, которого загнали в угол и который готов бить волка лапами по морде.
— Гурам, давай без понтов дешевых, без наездов, без глупых упреков побазарим, как добрые приятели, — предложил Художник.
— Я уже базарил. В лесу… Меня за что так били? Меня развели, как лоха обычного. Я что, лох обычный? — Грузин уже кричал.
— Тише, люди смотрят… Нет, — сказал Художник, едва не добавив — не обычный. — Ты не лох.
— Так за что? Я по-честному… Мне от Боксера крышу предлагали. Боксер таких вещей не делает.
— Вот что, Гурам. Ребята погорячились. И ты погорячился.
— Погорячились, — грузин потрогал еще не зажившие. губы. Говорил он с трудом. — Погорячились, да?
— Именно. Теперь надо думать, как выбираться из той канализации, куда мы дружно залезли.
— Как?
— Хоша — в тюрьме. Пацаны — там же. Это не по-человечески. У них матери. У Батона жена ребенка ждет.
— Батон? Это который паяльной лампой меня хотел жечь?
— Работа такая, — хмыкнул Художник. — Это прошлое. Надо о будущем думать. А будущее таково. Я за Хошу подписываться не буду. Вендетту тебе устраивать не стану. Ты мне не враг. Я тебе ничего плохого не сделал. Но Хоша… Ты не понял главного?
— Что?
— Что он дурак. Отморозок. И память у него злая. И долгая. Дадут ему года три. Отсидит год. Выйдет и устроит тебе выжженную землю. Я ему мешать не буду.
— Я не боюсь вас.
— Боишься. Еще как боишься. И по делу боишься… Тебя-то ладно. О ребенке своем подумай. Гурама передернуло.
— Надо разводить ситуацию, — напирал Художник. — Мое слово — никто наезжать на тебя больше не будет. Крышу я тебе оставляю на старых условиях — если захочешь. Но наши условия выгодные… Кстати, я был против, чтобы с тобой так поступать. Поверь. Это все знают. Художник слову хозяин.
Гурам не ответил.
— В общем, так, стягиваем Хошу с нар. И забываем дружно об этом недоразумении.
Гурам продолжал колотить ногтем по бокалу, и руки его тряслись все больше.
— Ну, решай, — Художник постучал по двухсотбаксовым часам на руке. — Время идет. Да — так да. Нет — так нет. Мне, честно говоря, все равно.
— Ладно. Как только его вытащить? Я же не могу заявление забрать.
— Уж конечно… Но нет неразрешимых проблем. Тут тебе со знатоком крючкотворских премудростей надо говорить. — Художник встал и подошел к Параграфу, скучающему за столиком у окна. — Ваш выход, маэстро.
Адвокат пересел к ним за столик и потер руки:
— Итак, сынок, нет ничего легче, чем обмануть правосудие. Потому что правосудие — это игра. Нужно только знать, как играть в эти игры. Скажешь, я не прав?
— Что я должен делать? — процедил Гурам.
— Менять показания. Притапливаем тех молодых людей, которые жгли тебя паяльной лампой. И пишем невинный лик Хоши.
Через три недели Хоша вышел из следственного изолятора номер один и был встречен Параграфом и Художником.
Угощали главаря хорошо — дома, а не в кабаке, решив, что утомился от назойливого общества — тридцатиместной камеры. Наконец в комнате остались Хоша с Художником.
— Мочить, — истерично визжал Хоша, капризно молотя ладонью по полному деликатесов столу, когда гурьяновские обмывали его свободу.
— Кого? — спросил Художник.
— Гурама!
— Еще кого?
— И опера того, который меня колоть пытался.
— И следака?
— Следак — вообще сука позорная.
— Хоша, тебя еще на зоне учили, что оперов просто так не мочат.
— Мочат! Еще как мочат! Враги, — Хоша ударил кулаком по столу так, что тарелка упала на его брюки. Таким он еще никогда не был. Вскочил, отшвырнул тарелку, перевернул стул. — Падлы! Гниды! Всех под нож!!! Кто против? Ты? Ты?!
Художник пожал плечами:
— Я не возражаю…
Хоша чуть успокоился. Жадно выхлебал стакан минеральной воды.
Художник терпеливо подождал, пока у Хоши дыхание восстановится, и спокойно, размеренно произнес:
— Теперь слушай. Ты можешь мочить кого угодно. Но только без меня. Я ухожу.
— От нас не уходят.
— У нас длинные руки? Не грузи меня-то, — насмешливо произнес Художник. — Не надо… Ухожу и пацанов заберу. И долю с общака. Там не так много осталось — все на твою отмазку ушло. А ты руководи своими дуболомами… Только учти, тебя на вещевом рынке у порта видеть не хотят.
— Захотят.
— Вряд ли… Хоша, ты ведешь себя неумно. Мы только что чуть крупно не вляпались. Уродов наших на зону отправили. Надо затихнуть.
Хоша безумными глазами посмотрел на него.
— Хоша, ты же братан мой, кровный, — Художник присел рядом с ним, положил руку на плечо. — Куда нам друг без друга? А козлов мы всех рано или поздно замочим. Со всеми посчитаемся — и с ментами, и с Гурамом. Только надо выгадать время.
— Надо.
— Мы в гору идем. Да, медленно. Но верно. Споткнешься-и рядом вот она, пропасть. Не успел оглянуться — и ты уже жмурик. И тебя попы в церкви отпевают. Но мы-то умеем ходить по горам. Ты умеешь. Я знаю.
В общем, заболтал Художник его окончательно. Но с этого времени все чаще при обсуждении самых разных вопросов главарь обрывал его резко, с раздражением. И все чаще смотрел с ненавистью. Особенно когда Художник оказывался прав.
Из той истории вышли с наименьшими потерями. Батон, Труп и еще трое парней получили не слишком обременительные сроки и отправились топтать шестую зону. А руднянская команда продолжала существовать. Правда, конфликт с законом сильно подкосил общак. Хоша требовал, чтобы за все расплачивался Гурам, но Художник настоял, чтобы коммерсанта оставили в покое.
Истощившаяся казна нуждалась в пополнении. Тут и подвернулся один толстощекий, возбужденный новорусак — какой-то финансовый воротила местного масштаба. Он затравленно озирался, когда вечером в тихом дворике встречался с Художником.
— Его надо… — бизнесмен помялся, — умертвить, так скажем. В назидание другим, — он протянул фото и данные на человека, его адреса, место работы и прочее, по фильмам и детективам зная, что именно так договариваются с киллерами. И действительно так делалось. Но этих данных маловато.
— Это кто такой? — спросил Художник.
— Бывший компаньон. Вы бы знали, на какие бабки меня эта сука кинула.
— Вернуть бабки?
— Да хрен с ними, с бабками. Ничего не хочу. Хочу, чтобы его упокоили красиво, в назидание другим.
— Почему?
— Потому что он козел, — финансовый воротила выражений не выбирал. — И чтобы все знали — козлу так и положено кончить…
— Все упирается в оплату.
— А за ценой я не постою.
И действительно не постоял.
Упокоить в назидание — это значит с большим шумом. Чтобы по всему Ахтумску волна прокатилась. Тогда впервые показал себя Шайтан во всей красе. Пригодилась игрушка с военного склада.
Жертва вышла утром и уселась за руль своего джипа «Паджеро». Тут машину подбросило. Ухнуло так, что в доме стекла повылетали.
Когда место происшествия показывали по областному телевидению, Шайтан смотрел на догорающую машину с детской счастливой улыбкой.
— Нет! — воскликнула Вика. — Я никого не хочу впутывать в эту историю.
— Вы это называете историей? — приподнял бровь Влад. — Вы, считайте, на том свете побывали. И вам неудобно кого-то напрягать?
— Я не хочу!
— Вика, вы не имеете права капризничать, — напирал Влад мягко, но мощно.
— Леша ни при чем!
— Вот и выясним.
— Нет!
— Вика, мы ему ничего не сделаем. Мы просто проверим одну задумку. Это очень нужно, — вступил в разговор Гурьянов. — Пожалуйста.
Вику они все-таки додавили, и она согласилась на их план.
Они уселись в черную «Волгу» Гурьянова. В глухом дворике перекинули номерные знаки — у полковника имелось несколько номеров прикрытия.
Знакомый Вики жил у метро «Кантемировская» в многоэтажном, длинном, как крепостная стена, отделанном голубой плиткой доме.
— Вон его машина, — сказала Вика, показывая на не первой молодости «Тойоту».
— А чего он сегодня не работает? — спросил Влад.
— Приболел… Ну и как мне вас представить? — обернулась она к Гурьянову.
— Как кавалера.
— Вы смеетесь?
— Если он вам так дорог, можете сказать, что я ваш троюродный дядя.
— Опять смеетесь.
Они втроем поднялись на третий этаж. Остановились перед обитой дерматином дверью.
— Звоните, — велел Гурьянов Вике. Вика вжала кнопку звонка. Они простояли минуты две, прежде чем из-за двери мужской голос спросил:
— Кто?
— Я! — крикнула Вика. — Открывай.
Дверь открылась. На пороге появился Леша — эдакий плэйбой метр девяносто ростом, с широкими плечами, накачанными бицепсами и открытым красивым лицом. Он был в тапочках на босу ногу, спортивных шароварах и красной спортивной майке. Он напряженно посмотрел на Вику. И отшатнулся, заметив Гурьянова.
— Привет, — дружелюбно произнес тот, нутром чуя, что его подозрения оправдывались. И стало на миг противно. Тошнотно, как бывает всегда, когда сталкиваешься с человеческой низостью.
— Это кто? — спросил Леша.
— Компаньон из фирмы «Панда». Я его попросила меня проводить… Ты нас пригласишь?
— Конечно, — хозяин квартиры отступил, вызывающе и зло посмотрев на Гурьянова. Тот ответил ему обезоруживающей, широкой, обаятельной улыбкой. Влад тем временем сидел на подоконнике между этажами и слушал в наушники, что ловит микрофон, который был у полковника.
— Спасибо, — кивнул Гурьянов.
В квартире была стерильная чистота. Все разложено по своим полкам. Богатый ремонт, новая мебель, стол с мощным компьютером. Полка с книгами — какими-то философскими трудами, ни разу не читанными, и длинной чередой детективов. Живет в этой квартире аккуратист-зануда, болезненно обожающий себя и свой мирок с евроремонтом, сразу определил Гурьянов. Квартиры никогда не таят характер своих хозяев.
— Ты не представляешь, на меня напали какие-то сумасшедшие! — Вика плюхнулась в кресло — она чувствовала в этой квартире себя как дома, и Гурьянов ощутил что-то вроде укола ревности и тут же обругал себя за идиотские мысли. — Они пытались меня похитить.
— Ты на работе не появляешься! Я волнуюсь! крикнул Леша.
— Что ты орешь на меня?!
— Я ору?!.
— Да!
— Да, я ору, — кивнул Леша. — У меня неприятности.
— Какие?
— Ты не поймешь. И не устраивай сцены при посторонних, — прошептал он ей на ухо. — Пойдем, переговорим. Они вышли в соседнюю комнату.
— Чего он с тобой приперся? — услышал Гурьянов голос хозяина квартиры.
— А думаешь, мне приятно шататься одной по улице, когда на тебя нападают? Я боюсь!
— Боишься, да, — рассеянно произнес Леша.
— Ты чего меня искал?
— Из «Омикса» звонили. Они хотели тебя видеть. Заказ наклевывается. А ты срываешь. А там и мои комиссионные.
— Из-за этого вся сцена?
— Ну… Я волновался… — он поцеловал ее.
— Давай бумаги по «Омиксу».
— Сейчас, — Гурьянов видел в стекле двери отражение — хозяин квартиры полез в сервант, вытащил папку. — На.
— Ладно, Леша, нам пора, — сказала Вика, проходя в комнату, где ждал Гурьянов.
— Куда это? — нахмурился Леша.
— Еще дела.
— Подожди. Я думал, ты останешься.
— Нет, — резко произнесла она. — Пошли, — она демонстративно взяла под локоть Гурьянова и заработала злой взгляд Леши.
Они спустились вниз по узкой лестнице, прихватив по дороге Влада.
— Как он вам глянулся? — спросил Гурьянов девушку.
— Не знаю… Он будто пьяный… Но вы же должны были убедиться, что он ни при чем. Он искал меня из-за сделки. Давно обсуждали это с ним, — говорила Вика, будто пытаясь убедить себя. — Поэтому и нервничает.
— Посмотрим, — Гурьянов распахнул дверцу машины. Сел и взял у Влада приемник. Вдавил в клавишу. Послышалось шуршание и какие-то звуки.
— Работает, — заверил Влад. — Когда вы там были, он ловил все ясно.
— Вот блядь, — неожиданно донесся из приемника чистый голос. — Тварь подзаборная, — в голосе, который явно принадлежал Леше, слышалось отчаяние.
— Это что? — расширила глаза Вика.
— Это ваш благоверный так о вас отзывается, оставшись наедине с собой, — объяснил Влад.
— Под монастырь подвела, проститутка, — не унимаясь, гундосил Алексей.
— Как это вы сделали? — ничего не понимая, спросила Вика.
— Оставил микрофон рядом с его телефоном, — сказал полковник. — Посмотрим, что он будет делать…
— Это непорядочно! — крикнула Вика.
— Да? — деланно удивился Гурьянов. Минуты три Леша честно терзался сомнениями. А потом послышалось щелканье.
— Набирает телефон, — подирижировал пальцами Влад. — И вот — момент истины…
— Але, Виктор?.. — донеслось из динамика. — Она была у меня. Как я ее мог задержать? Пришла с каким-то уродом… Откуда знаю, с каким уродом… Сказала, еще зайдет… Ты обещал, что с ней ничего не случится… Я все помню, но ты обещал…
— Заботится о вас, — хмыкнул Влад.
Вика сидела белая как снег.
Хрясь — это Леша бросил телефонную трубку.
— Вот твари, — всхлипнул снова приемник.
— Пошли, — сказал Гурьянов, распахивая дверь.
— Куда? — недоуменно произнесла Вика.
— Вы же там забыли косметичку.
— Я?
— Да. Посмотрите…
Косметичку Гурьянов незаметно для нее вынул из ее сумки и оставил в прихожей.
Она открыла сумочку и удивленно произнесла:
— Правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31